Geum.ru

Евгений Гришковец

Вид материалаЗакон
Подобный материал:
1   ...   58   59   60   61   62   63   64   65   ...   71
***


Он довольно долго сидел на кухне. Допил чай. К нему зашла взволнованная Катя, одетая в пижаму. Она спросила: «А почему мама плачет?» Он что то ей ответил, что у мамы плохое настроение. Катю этот ответ не удовлетворил, но она ушла. Он ещё посидел в тишине и пошёл посмотреть, что происходит дома.

Дверь в детскую была закрыта, в гостиной горел свет. В щели под дверью детской комнаты было темно. Миша заглянул в спальню. Ани там не было. Он вернулся в гостиную, включил торшер и выключил верхний свет, постоял, сел на диван. Он понял, что ни переживать, ни думать он больше не в состоянии совсем. Перспектива ещё одной бессонной ночи пугала. Ему стало жарко и неудобно в свитере, и он его снял, оставшись в майке.

Он включил телевизор и сделал звук совсем тихим. Шёл какой то фильм, который он уже видел, но названия не помнил. Актёры тоже были знакомые. Он переключил телевизор на другой канал, ещё, ещё. Наткнулся на новости. Шёл репортаж о создании какого то нового самолёта. Он посмотрел этот репортаж. Потом был спорт и прогноз погоды. На большую территорию страны уже пришли холода, а в Норильск настоящие морозы. Где то было почти совсем тепло. Там, где на карте находился Петрозаводск, было всё окрашено синим, и от этой синевы вправо, то есть на восток, были направлены синие, жирные стрелки, как будто оттуда наступали враги. Но это был какой то циклон. Красивая, элегантная диктор сказала, что там идут и продолжатся дожди и возможен снег с дождём. Москву ожидало понижение температуры, но без осадков.

Никаких эмоций эта информация у Миши не вызвала. Он ещё попереключал каналы и вернулся к тому фильму, название которого не помнил. Он посмотрел его немного и почувствовал, что всё же съел бы чего то. В холодильнике Миша отыскал среди банок, кастрюлек и пакетов с молочными продуктами небольшой кусок варёной курицы. Ногу и ещё немного. Он положил это на тарелку, унёс на диван, съел всё, тщательно и чисто обглодал косточки, а некоторые разгрыз. Кино тоже никаких эмоций и интереса не вызвало, но удавалось совсем не думать.

Темнота и тишина за дверью детской беспокоили и тревожили сильнее, чем неизвестная опасность и телефонные угрозы. Миша сходил на кухню, поставил тарелку с тем, что осталось от куска курицы, на стол, попил тёплой, кипячёной воды. Потом в ванной умылся, почистил зубы и вернулся к телевизору. Кино ещё не закончилось. Он продолжил смотреть. Очень не хотелось идти одному в спальню и ложиться одному в постель.

Он представлял себе спящую в детской Аню. Она часто, укладывая Соню, сама засыпала вместе с ней в Сониной кровати. Аня не могла вытянуться в полный рост в детской кровати, но она всегда очень уютно там умещалась, прижавшись спиной к стене и свернувшись калачиком. Спала она обычно с Соней недолго, вскоре просыпалась и выходила из детской, щурясь на свет и потягиваясь. Она всегда упрекала Мишу за то, что он её не разбудил, что забыл про неё, а она ещё хотела попить чаю, почитать или посмотреть телевизор, но проспала. А в этот раз Миша не ждал, что Аня выйдет. Он очень хотел пойти, позвать её, всё объяснить, найти слова, прогнать висящее в воздухе во всех комнатах и помещениях их квартиры трагическое напряжение и ощущение несчастья. Но Миша понимал, что сейчас дверь в детскую закрыта для него и от него, что он её открыть не может. Он не может туда войти, потому что у него нет слов для Ани. Он знал, что и о чём он хочет и должен сказать, но слов у него не было. Особенно тех слов, с которых можно начать.

Когда кино закончилось, Миша приказал себе выключить телевизор. Курить хотелось очень сильно, но сигарет у него не было. Он вспомнил о своём решении бросить курить и начать заниматься английским языком. Он горько усмехнулся. Если бы сигареты у него были, он закурил бы, не задумываясь, но их не было. «Ну вот и одно достижение, – подумал он, – целый день не курил».

Надо было ложиться спать, но он оттягивал этот момент. В спальне без Ани было совсем тоскливо и неправильно. Миша снова зачем то поплёлся на кухню. Там по прежнему горела только любимая Анина лампа на подоконнике. На столе стояла тарелка с куриными косточками. Ещё там стояла оставленная Аней чашка с недопитым чаем и его пустая чайная чашка. Он медленно поставил их в раковину, взял тарелку, открыл дверцу шкафа, где находилась мусорница, и хотел выбросить кости.

Мусора было много, до края. Сверху в мусорнице он увидел порванный пополам лист бумаги из Катиного альбома. На нём был какой то рисунок. Миша отставил тарелку, наклонился, взял обе части этого листа и соединил их. Он увидел рисунок лошади. Лошадь была нарисована коричневым карандашом, которым явно сильно давили по бумаге. Катя определённо пыталась срисовать лошадь с Мишиного наброска. У неё получилось, как получилось. Но она, очевидно, старалась. Лошадь у неё вышла слишком длинная и толстая, но хвост и грива развевались. Катина лошадь скакала по зелёной траве, которая была решительно и жирно изображена в виде зелёной полосы вдоль всего нижнего края листа. У скачущей по этой траве лошади был большой, похожий на человеческий, голубой глаз.

Миша улыбнулся этой лошади, подумал, что для девяти лет Катя могла бы рисовать и получше. Он медленно, аккуратно и нехотя положил разорванный листок обратно в мусор. «Что же, самокритично, – подумал он. – Сама нарисовала, сама и выбросила. Это поступок. Хорошо».

Уходя с кухни, он потянулся к лампе, чтобы выключить её, но не выключил. Он оставил её гореть.

В гостиной Миша торшер погасил, но прежде взял свой свитер, брошенный на диване, чтобы положить его в шкаф, откуда взял. Обычно он оставлял вещи где бросал, а брал их потом на месте, в шкафу. Но в этот раз он не смог оставить брошенный свитер. Не потому, что он как то хотел тем самым сделать что то приятное Ане. Просто не смог и всё.