В. Ю. Яковлев Компьютерная верстка
| Вид материала | Документы |
- Н. П. Коликов Компьютерная верстка, 967.15kb.
- Е. А. Дмитриева Компьютерная верстка Л. Л. Александрова Оригинал-макет изготовлен издательством, 4757.47kb.
- А. Б. Зубов история религии книга, 4443kb.
- Ф. А. Лобанцева Компьютерная верстка, 4797.2kb.
- Экзорцизм реальность зла и наша власть над ним! Лестер Самралл, 2341.97kb.
- В. В. Шилов Компьютерная вёрстка: В. В. Шилов, 2342.23kb.
- Л. Л. Коноплина Компьютерная верстка и дизайн: В. П. Бельков Редакционный совет:, 2118.41kb.
- Е. Н. Коденко Компьютерная верстка, 2475.81kb.
- Р. Н. Аляутдина 2-е издание, исправленное Рекомендовано умо по медицинскому Допущено, 11811.08kb.
- Яковлев Александр Сергеевич рассказы конструктора Сайт Военная литература, 965.74kb.
Во-вторых, в начале XVII столетия африканские эйалеты Османской империи упрочили свою независимость от Стамбула. Их властители уже не принимали во внимание политические предосторожности Порты и занимались пиратством, невзирая на ее планы. Поэтому османской метрополии оставалось только кое-как направлять и координировать их действия; но это удавалось чем дальше, тем хуже. Осознав занятость Порты войнами с Австрией, Венецией и Россией, лидеры североафриканских эйалетов все чаще руководствовались в ходе пиратских кампаний собственными экономическими соображениями. Эти соображения могли заставить их самовольно вступить в союз с европейскими государствами; однако мирные отношения с Европой были невыгодны маг-рибинским корсарам, поскольку препятствовали морским грабежам и сокращали добычу. Поэтому пиратские капитаны предпочитали, несмотря на риск, состояние войны и захват богатой добычи.
В-третьих, XVII в. принес Европе и Магрибу новую технику морского дела. Грандиозная битва при Лепанто (1571 г.)
была последним в мировой истории столкновением гребных флотов. К началу XVII в. корсары (как европейские, так и африканские) начали широко применять парусные суда. Переход от весла к парусу произвел в деятельности корсаров настоящий переворот. Парусные корабли не нуждались в непрерывном пополнении гребных команд, а также в обеспечении гребцов продовольствием и одеждой. Поэтому ареал деятельности корсаров значительно расширился. Впрочем, гребные суда еще не сошли со сцены: при набегах на побережья корсары искусно подкрадывались к ним на веслах, с тем, чтобы паруса не выдали их присутствия.
Культура мореплавания и морская техника мусульман в XVII в. еще не уступала европейской. Тяжелые и заваленные грузом испанские галеры были не в состоянии угнаться за легкими, тщательно очищенными от ракушек и водорослей галиотами магрибинцев. По свидетельству современников, на мусульманских судах той эпохи царили необычные порядок и чистота, а главной заботой пиратских капитанов было правильное распределение нагрузки судна. Помимо рационального приспособления кораблей к морской войне, североафриканские корсары делали ставку на тренировку и дисциплину гребных команд. В итоге быстроходность, маневренность и качественное снаряжение судов сделали корсаров-мусульман грозными соперниками европейцев. Благодаря использованию новых приборов и парусному вооружению корсары Магриба отваживались плавать даже в период зимних штормов, когда европейские морские силы отстаивались в портах.
Все эти обстоятельства привели к тому, что пиратство получило в западной акватории Средиземного моря невиданный размах. Одни только алжирские корсары в сотрудничестве с тунисскими «коллегами» захватили всего за 9 лет (с 1613 по 1621 г.) 447 голланских кораблей, 193 французских, 120 испанских и 60 английских (не считая сожженных и потопленных судов). Беспредельный разгул активности корсаров привел к тому, что морские державы стали ощущать недостаток кораблей и моряков. Ни один корабль в Средиземном море не мог обойтись без конвоя. Дерзость пиратов Африки и широта ареала их рейдов вскоре были подчеркнуты их успешными «визитами» в Исландию (1616 г.) и на ирландское побережье (1631 г.).
Само мусульманское пиратство в XVII в. заметно изменило свою сущность. Оно почти потеряло характер «священной
войны» на море. В отличие от мавров-андалусцев XV—XVI в., обуреваемых религиозными чувствами и жаждой отмщения «неверным», турки и ренегаты прагматично интересовались тем, как выгоднее продать пленников и захваченные товары. Более того, в XVII в. пиратское сообщество Средиземноморья стало космополитическим: соперники мусульман — европейские корсары — ничуть не стеснялись использовать порт Алжир как базу для отдыха и снабжения экипажей. Сотрудничество христианских и мусульманских пиратов, совершенно невозможное в XV в., стало в XVII столетии вполне обычным явлением. Особенно тесные отношения сложились у алжирских корсаров с их «коллегами» с Мальты, несмотря на то, что те содержали в неволе до 10 тысяч мусульман.
Экономическое развитие Алжира было связано с пиратством как ни в одной другой стране Северной Африки. Почти все городское население, начиная от дея и до последнего поденщика, так или иначе обогащалось от продажи товаров и работорговли. Главным источником доходов алжирцев был выкуп пленников. Только монашеский орден тринитариев, имевший в Алжире постоянное представительство, выкупил на протяжении XVII в. более 30 тысяч европейцев. Торговле же вожди Алжира не придавали большого значения. Однако европейские страны, в первую очередь, Франция, вели с Алжиром оживленный торговый обмен и создавали по мере возможности свои фактории на алжирском побережье. XVII столетие свело воедино торговлю и морской грабеж: торговые суда стремительно вооружались, а отличить купца от пирата становилось все труднее. Примечательно, что алжирские власти не прерывали торговые отношения с купцами тех стран, с которыми Алжир вступал в войну. Для них лишь повышался налог с ввозимых и вывозимых товаров — изюма, инжира, фиников, тканей, табака, шерсти, кожи, воска, оружия и пороха.
Обильный поток пленников и товаров способствовал тому, что Алжир в XVII в. непрерывно богател, а его городская жизнь развивалась. В столице в конце XVI в. проживало не менее 60 тысяч, а в середине XVII в. — более 100 тысяч жителей, не считая 25—30 тысяч христианских пленников. Город стремительно разрастался: разбогатевшие корсары строили роскошные дома, деи, стремясь успокоить янычар, отстраивали для них новые казармы, расширялся и укреплялся порт,
в котором базировалось до ЗОО пиратских экипажей, а в предместьях росли скопления соломенных хижин (гурби), населенных берберской беднотой. К XVII в. относятся почти все значительные памятники османской архитектуры в Алжире.
Алжирские города имели в эту эпоху всецело магрибин-ский вид, запечатленный на европейских гравюрах: по склонам приморских гор теснились белые дома с плоскими крышами и террасами. Однако их население было очень пестро и большинство его было пришлым: наряду с коренными алжирцами — арабами и берберами (баляди), города населяли бежавшие из Испании андалусцы (мориски), янычары (среди которых было множество левантинцев, греков, венгров, кавказцев и славян), а также корсары-ренегаты европейского происхождения. В портовых городах были многочисленны еврейские общины, проживавшие в специально отведенных им кварталах. Особую роль в жизни Алжира играли потомки турок от браков с местными женщинами (кулугли). Они участвовали в государственных делах, несли военную службу, однако уступали по численности и влиянию янычарам. Арабское население городов преимущественно занималось ремеслом, а берберы чаще выполняли роль торговцев, поденщиков, чернорабочих. Европейцы были представлены главным образом рабами-пленниками, которых их владельцы содержали в специальных каторжных домах в предместьях столицы.
Условия их содержания вовсе не были столь тяжелы, как это представляли себе европейские современники. Раб имел большую ценность как предмет выкупа, поэтому убивать или калечить его было крайне невыгодно для владельца. Более того, рабам-христианам в Алжире не возбранялось исповедовать свою веру, а их переход в ислам отнюдь не приветствовался, поскольку в этом случае их следовало освободить. Рабы-мусульмане на французских галерах подвергались худшему обращению: их клеймили раскаленным железом и не давали возможности отправлять мусульманские обряды. Алжирцы в основном использовали труд европейских пленников на строительстве, в сельском хозяйстве, домашнем обиходе, при постройке и снаряжении кораблей.
«Золотой век» средиземноморского пиратства оставил свой отпечаток на неровном развитии внешних связей Алжира. Столетием раньше постоянным противником алжирцев была Испания, а нередким союзником — Франция. В XVII в.
у Испании уже не было сил бороться с алжирским пиратством, а рядом с Францией в средиземноморских водах возникли два сильных конкурента — Англия и Голландия. Все эти державы признали самостоятельность Алжира и заключили с ним торговые договоры. Раньше всех это сделало правительство Франции (1628 г.), пользуясь памятью алжирцев о том, как турки и французы старались сообща подорвать могущество Испании в Западном Средиземноморье. В 1662 г. примеру франции последовала Великобритания, а в 1680 г. — Голландия. Все эти страны платили алжирским деям ежегодную дань за свободу мореходства для своих судов.
Вместе с тем, европейцы быстро убедились в неэффективности соглашений с Алжиром. Как правило, после заключения договора он долго не вступал в силу, а позже мог быть легко расторгнут. Ведь суда протежируемой нации уже нельзя было грабить, и мир с христианами, таким образом, порождал в алжирской казне нехватку средств. В этих обстоятельствах правители Алжира умело пользовались соперничеством европейских держав и постоянно объединяли свои силы с разными партнерами. При этом заключая договор с одной державой, они разрывали отношения с другими и усиливали морской разбой в отношении их судов, чтобы компенсировать сокращение добычи. Неизменным результатом этой переменчивой политики были постоянные конфликты и репрессии со стороны Европы. Так, английские эскадры в XVII в. трижды бомбардировали город Алжир (1622, 1655 и 1672 гг.), а французы шесть раз нападали на алжирское побережье (1661, 1664, 1665, 1682, 1683 и 1688 гг.). Однако бомбардировки, потопление, поджоги алжирских кораблей и прочие демонстрации военно-морской силы слабо сдерживали североафриканских корсаров. Единственной же гарантией безопасной торговли на море служило усиленное конвоирование торговых судов и непрерывное патрулирование линий сообщения.
Внешнее и внутреннее положение Алжира в XVIII в.
В XVIII в. Алжир по-прежнему считался провинцией Османской империи, но фактически стал суверенным государством. Его властители-деи имели собственную армию, флот
и администрацию, проводили самостоятельную внутреннюю и внешнюю политику, заключали международные договоры. Символическое же главенство Стамбула выражалось в признании алжирцами османского султана духовным главой мусульман. Его имя чеканилось на монетах и упоминалось в проповеди после пятничной соборной молитвы, а по религиозным праздникам деи неизменно посылали в Стамбул богатые дары (ковры, одежды, золоченое оружие, львиные шкуры, арабских скакунов и т. д.). В ответ османские султаны присылали в Алжир вооружение (корабли, пушки, порох, селитру, свинец, ядра и др.), а также символ инвеституры — почетный кафтан паши. Это звание теперь имело для деев чисто символическое значение. Зато предоставляемое султаном право вербовать в Малой Азии янычар для пополнения состава оджака сохраняло в алжирских условиях исключительную важность. Поэтому отношения Алжира с османской метрополией в XVIII в. скорее можно назвать взаимовыгодным союзом единоверцев, нежели зависимостью. Судьба пиратско-янычарской верхушки во многом зависела от постоянной помощи Стамбула, но и Порта была заинтересована в надежном союзнике на североафриканских берегах.
В этих обстоятельствах начавшийся в XVIII столетии закат османского могущества отразился и на Алжире. Структурный кризис, поразивший империю, не позволял султанам помогать деям Алжира в прежних объемах. Приток свежих пополнений янычарского войска, оружия и снаряжения становился все слабее. Естественная убыль янычар почти не восполнялась, и оджак катастрофически сократился — с 11 тысяч человек в начале века до 5—6 тысяч в его конце. Не лучшей была участь и пиратского сообщества. В XVIII в. ясно обозначилось военно-техническое превосходство европейцев на море. Поэтому деям поневоле приходилось четко выполнять свои обязательства перед державами. В то же время частые нападения французских и английских эскадр и нехватка опытных экипажей сильно угнетали корсарский промысел. По сравнению с XVII в. добыча алжирских пиратов сократилась более чем в десять раз, вместо 30—35 тысяч пленников теперь в Алжире находилось менее 1 тысячи, а некогда грозный алжирский флот обветшал и частично вышел из строя: в 1724 г. его силы состояли из 24 кораблей, а в 1788 г. — уже только из 17. Упадок Алжира ускоряли и часто случавшиеся в это л
столетии эпидемии чумы, засуха и неурожаи. В итоге население Алжира заметно заметно сократилось: к концу XVIII в. в столице страны осталось не более 30 тысяч жителей. Алжирские торговля и ремесло страдали от негативных демографических процессов и общего обнищания страны.
Однако именно в XVIII столетии Алжир сложился как государство. Если раньше правители Алжира довольствовались примерными и достаточно размытыми рубежами с Тунисом и Марокко, то в эту эпоху впервые сформировались границы страны в их современном виде. Кроме того, на дротяжении XVIII в. единство территории Алжира уже не нарушалось могущественными соседями с запада и востока (последнюю попытку такого рода со стороны Марокко деи успешно отразили в 1701 г.). Наконец, в XVIII в. выкристаллизовался и обрел окончательную форму режим власти деев и система управления Алжиром.
Алжирское государство деев являло собой выборную монархию. Деи, в отличие от янычарских командиров, выбирались без ограничения срока полномочий. Однако выборы в Алжире, как и в других мусульманских странах, не предполагали победы кандидата большинства. По кандидатуре дея требовалось единогласие янычарских ага и пиратских капитанов, причем с 1689 г. дело выдвижения дея перешло от корсаров в руки янычар. Выборы обычно превращались в долгую и нередко фиктивную процедуру, сопровождавшуюся закулисными сделками и подкупами. Если достичь согласия не удавалось, стороны выясняли отношения при помощи оружия. Впрочем, XVIII столетие ознаменовалось стабилизацией дейской власти: из 10 деев, правивших страной в 1710— 1798 гг., только трое были убиты в ходе переворотов.
Деи, присвоившие себе в 1711 г. полномочия османских пашей, выступали одновременно в роли главы государства и главы правительства. Свои полномочия они осуществляли вместе с правительственным советом (диваном), в состав которого входило 50—60 человек из числа видных военных, гражданских сановников и представителей мусульманского Духовенства. По своему усмотрению деи назначал пять «министров», среди которых важнейшими были посты казначея {хазнаджи), командующего сухопутными силами (ага алъ-ме-халла) и командующего флотом (укиль аль-хардж), ведавшего также иностранными делами. Этим сановникам помогали
руководители канцелярий и секретари. Дей выступал как главный хранитель янычарских традиций. С воцарением в своей резиденции Дженина он уже не принадлежал себе. Как все янычары, он жил отдельно от семьи и навещал собственный дом только раз в неделю. Руководя Алжиром, он из уважения к фикции равенства не получал никаких доходов, кроме жалованья янычара. Однако деи всегда имели обильные побочные доходы, состоявшие из подношений должностных лиц, даров консулов, доли в пиратской добыче или коммерческих предприятиях. По сути дела, деи были заложниками янычарского войска и навязчивый страх за свою жизнь нередко толкал их на немотивированные расправы с возможными заговорщиками.
Территория страны делилась на четыре области (бейлика); три из них управлялись беями, а столичный округ (Дар ас-Султан) являлся личным доменом дея. Бейлики были полуавтономны и состояли из округов во главе с каидами, управлявшими конфедерациями племен и сельских общин. Местное арабо-берберское население было слабо вовлечено в систему управления. Общины и племена пользовались самоуправлением при условии выплаты налогов. Единого государственного аппарата не существовало и управление Алжиром было децентрализовано. Реальная власть деев распространялась на приморскую равнину (1/в территории страны), тогда как горцы Кабилии и пустынные племена им обычно не подчинялись. Обладая слабым государственным аппаратом и малочисленным войском (несколько тысяч янычар и кулугли), деи и беи все же удерживали в относительном повиновении большую часть населения страны. Это достигалось за счет ловкого использования межплеменных противоречий, контроля за рынками и торговыми путями, взятия заложников. Помощь дей-скому правительству оказывали освобожденные от налогов служилые племена (ахлъ аль-махзен), расселенные в приморье и на окраинах Сахары. Но в целом турки, более интересовавшиеся морскими преимуществами алжирского побережья, чем подчинением самого Алжира, вступали лишь в слабое политическое и культурное взаимодействие с населявшими его народами.
Внешнее положение ослабшего дейского государства в течение всего XVIII столетия оставалось стабильным. Европейские державы и США заставляли деев уважать свои
интересы скорее деньгами и подарками, чем военно-морскими кампаниями. Полномасштабное нападение на Алжир позволило себе только правительство Испании: в 1775 г. Карл ПI организовал крупную экспедицию с целью расширить свои владения в Западном Алжире. Однако испанский десант был окружен под стенами алжирской столицы и полностью разгромлен. Бомбардировки Алжира испанским флотом (1783— 1784 гг.) ничего не дали, и в 1786 г. Мадрид вынужден был подписать мирный договор с деем Мухаммедом бен Османом (1766—1791 г.), а через шесть лет сдать алжирцам главный город Западного Алжира — Оран (1792 г.).
Заключение мира с Испанией обернулось для Алжира некоторым возрождением былых пиратских традиций. Алжирские корсары в конце XVIII в. развернули целую серию атак на торговые суда итальянских государств, Пруссии и США. Действуя совместно с английским флотом, алжирцы приняли участие в борьбе против американской торговли в Средиземном море. Однако администрация США, искавшая поддержки в Средиземноморье после успешной войны за независимость, поспешила заключить с Алжиром договор о мире (1795 г.) и обязалась не только поставлять корсарам навигационное оборудование, но и выплатить контрибуцию.
Алжир в предколониальный период
Победы над Испанией и успехи на море, достигнутые алжирцами в конце XVIII в., явно диссонировали с общим упадком страны. В первых десятилетиях XIX в. хозяйство Алжира по-прежнему оставалось полунатуральным. В городах, живших обособленно от села, проживало не более 5—6% населения, да и в самих городах разные этнические группы проживали в отдельных кварталах, почти не смешиваясь. Ремесло и торговля переживали не лучшие времена: сокращалось число ремесленных мастерских, починкой судов занимались преимущественно европейцы, а все оружие было привозным. Алжирское купечество было представлено еврейскими торговыми домами, осуществлявшими караванную и морскую торговлю. Однако стоимость импорта неизменно пРевышала стоимость экспорта, и общий торговый баланс Алжира был отрицательным.
В общественной жизни и экономике страны господствовал патриархальный уклад. В племенах сохранялись многие формы патриархальных отношений (кровная месть, племенное покровительство, совместный перегон скота, взаимопомощь сородичей и др.). Большая часть земель находилась в общинном пользовании, и только на побережье и в долинах рек распространялась частная собственность. Государство считалось верховным собственником всех земель, а на их части вело хозяйствование непосредственно. Такие земли в основном были представлены в крупных хозяйствах (латифундиях), обрабатываемых издольщиками. Ненадежность владельческих прав способствовала обращению имущества в хабус — неотчуждаемый фонд религиозных братств или благотворительных учреждений и мечетей.
Слабость алжирского государства и его исключительно выгодное положение в Центральном Средиземноморье все больше привлекали в начале XIX в. внимание европейских держав. Особенно серьезные планы подчинения Алжира зрели во Франции. Наполеон I еще в конце XVIII в. планировал путем захвата Египта и Магриба превратить Средиземноморье во «французское озеро». Однако разгром французского флота англичанами при Абукире (1798 г.) и Трафальгаре (1805 г.) на время отвлек внимание французских военных от Алжира. Поражение Наполеона и реставрация Бурбонов вновь пробудили интерес Парижа к завоеванию алжирской территории. Между тем, Венский конгресс 1814—1815 гг., завершивший наполеоновские войны, так и не выработал единой позиции по борьбе с «варварийским пиратством». В этих условиях каждая держава предпочла самостоятельно требовать привилегии у Алжира, подкрепляя свои требования орудийными залпами.
Несмотря на активность притязаний Запада к Алжиру, успехи такой политики были весьма скромными. Так, в 1815 г. США с трудом заставили дея пересмотреть в свою пользу мирный договор 1795 г. В начале 1816 г. к берегам Северной Африки прибыла англо-голландская эскадра под командованием лорда Эксмауса. Войдя в порт города Алжир, Эксмаус подверг его семичасовой бомбардировке, однако натолкнулся на энергичное сопротивление, и вынужден был удовлетвориться заверениями дея о прекращении корсарства. Действительно, в том же году деи с тем, чтобы лишить европейские
державы причин для вторжения, воспретил пиратские нападения и отменил рабство христиан. Оборона Алжира с успехом выдержала и еще одну английскую бомбардировку (1825 г.). Дейский режим в Алжире мог бы просуществовать еще долго, если бы не знаменитый «удар веером», который деи Хусейн нанес по лицу французского консула П. Деваля 29 апреля 1827 г. Наглость Деваля, не раз публично оскорблявшего правителя и вызывавшего его гнев, была хорошо известна в столице Алжира. Тем не менее правительство Карла X использовало этот инцидент для объявления блокады алжирского побережья. Первоначально в Париже планировали привлечь к завоеванию Алжира египетского пашу Мухаммеда Али, но нажим английской дипломатии на Стамбул и Каир свел этот план на нет. Тогда французские власти при деятельной поддержке торговых компаний Марселя начали подготовку к самостоятельному вмешательству в алжирские дела.
Французское вторжение в Алжир (1830 г.). Освободительная война
Летом 1830 г. французское правительство начало открытую военную интервенцию в Алжире. 14 июня 37-тысячный экспедиционный корпус под командованием генерала де Бур-мона высадился на алжирских берегах недалеко от столицы. Слабое войско дея было без больших потерь дважды разгромлено у стен Алжира и после недолгой осады город перешел в руки завоевателей. Последний деи Хусейн вынужден был капитулировать 5 июля 1830 г. и был выслан в Неаполь, а его янычары — в Турцию и Сирию. Случившаяся через две недели революция изменила власть во Франции и французское командование в Алжире, однако общие планы Парижа в отношении «алжирского наследства Бурбонов» сохранились. В1834 г. король Луи-Филипп объявил о присоединении Алжира к Франции и создании гражданской администрации французских владений в Африке в главе с генерал-губернатором.
Между тем, в начале 30-х годов XIX в. гражданского правления в Алжире попросту не существовало. За несколько лет после высадки французам удалось укрепиться на тех же территориях, на которых традиционно господствовали турки: в их руках находилась узкая полоса алжирского приморья
с городами Алжир, Оран, Мостаганем, Арзев и Беджаия,
а также плодородная долина Митиджа (бывший домен бея — Дар ас-Султан). Вся остальная территория страны им не подчинялась, и ее еще предстояло завоевать. При высадке генерал де Бурмон предположил, что Алжир подчинится «за пятнадцать дней без единого выстрела». Однако он ошибся. Закаленной французской армии, прошедшей наполеоновскую школу, здесь противостоял необычный и изобретательный противник — вооруженные племенные ополчения горцев и степняков. Их тактика строилась на высокой подвижности, отличном знании театра боевых действий, использовании фактора внезапности и массовой поддержке мирного населения. К тому же воевать с ними пришлось в условиях крайне пересеченной горной местности и тяжелого для европейцев полупустынного климата. В итоге Алжир на 40 лет стал ареной ожесточенной партизанской войны.
Поначалу сопротивление алжирцев оккупации было в основном стихийным. Лишь на востоке страны, в Кабилия, авторитетный бей Константины Хадж Ахмед укрепил янычарские роты племенными отрядами и организовал защиту своих гористых владений. В остальном же алжирцы, приветствуя крах турецкого правления на побережье, старались не допускать французов в глубь страны. Поскольку французский корпус крайне нерегулярно получал продовольствие морем, ему пришлось быстро перейти на самоснабжение. Реквизиции и грабежи 1830—1831 гг. всколыхнули у мусульман Алжира давнее неприятие европейцев, основанное еще на исторической памяти о борьбе с испанскими захватчиками. Однако нападения на французские гарнизоны носили беспорядочный характер и были малоэффективны.
Государство Абд аль-Кадира Алжирского (1832-1847 гг.)
Положение изменилось в 1832 г., когда антииностранное движение возглавил 24-летний эмир Абд аль-Кадир — сын главы исламского братства Кадирийя Мухъи ад-Дина. Смелый воин-партизан и талантливый полководец, Абд аль-Кадир успешно преодолел разногласия между племенами Северо-Западного Алжира и возглавил джихад. Используя классическую
партизанскую тактику, он в 30-х годах XIX в. не раз наносил сокрушительные поражения французским войскам. «Мы не трусы, но мы и не безумцы, — писал он впоследствии французскому маршалу Бюжо, — когда твоя армия будет наступать, мы отступим. Затем она будет вынуждена отступить, и мы вернемся. Мы будем утомлять ее и уничтожать по частям, а климат довершит остальное».
Не останавливаясь на собственно вооруженном сопротивлении, Абд аль-Кадир в 1832—1834 гг. устроил блокаду французских гарнизонов Орана и Арзева, а позже подчинил себе находившиеся еще под контролем янычар города Тлемсен и Мостаганем. Затем, проявив недюжинные способности организатора, молодой эмир основал в Западном Алжире настоящее партизанское государство, состоявшее из племенных территорий. Государство Абд аль-Кадира вскоре было признано и французскими военными: не имея возможности одновременно воевать с Хадж Ахмед-беем на востоке и Абд аль-Ка-диром на западе, французский генерал Демишель заключил с ним в 1834 г. договор о перемирии и свободе торговли. Согласно этому документу, Франция признавала весь Западный Алжир, за исключением приморских городов, территорией суверенного арабского государства. Это обстоятельство подняло авторитет Абд аль-Кадира и привлекло новые племена к его движению.
Договоренность с Демишелем была крупным дипломатическим достижением эмира. Однако главной ее причиной была острая нужда как французов, так и алжирцев в передышке и укреплении позиций. Поэтому Абд аль-Кадир сразу же после его заключения энергично взялся за централизацию управления своими территориями, разделив их на провинции и упорядочив взимание налогов. Многие его реформы были навеяны успехами египетского правителя Мухаммеда Али. Эмир не понаслышке знал о них, поскольку еще в 20-х годах XIX в. по пути в хадж посетил Каир и убедился в масштабности и продуманности преобразований, проведенных в Египте. Подобно Мухаммеду Али, °н ввел в Западном Алжире монополию на внешнюю торговлю, чем немало укрепил свою казну. Объем внешней торговли свободного Алжира заметно вырос по сравнению с дейской эпо-х°й. К середине 1830-х годов Абд аль-Кадиру удалось наладить производство на целом ряде мануфактур. Будучи высокообра-3ованным (по традиционным понятиям) государем, он заботился
о просвещении подданных и успел открыть немало школ при суфийских обителях.
Однако главным предметом забот эмира было вооружение и снабжение армии. Не питая никаких иллюзий в отношении французов и их намерений, Абд аль-Кадир целеустремленно готовился к продолжению войны. Наряду с созывом племенных ополчений численностью до 70 тысяч человек, он создал регулярное войско в составе 10 тысяч солдат. Для его обучения эмир выписывал инструкторов из Марокко, Туниса и Европы. Армия Абд аль-Кадира располагала турецкими пушками, к которой он присоединил артиллерийский парк, захваченный у французских войск. Большую помощь в оснащении своих отрядов эмир получал из шерифского Марокко. В 1834— 1840 гг. алжирцы с марокканской помощью возвели две линии небольших крепостей, прикрывавших их государство на востоке и юге, а в гористых районах и лесах северо-запада разместили укрепленные партизанские базы, в которых имелись даже литейные и пороховые заводы. Дружеские отношения с марокканским султаном Мулай Абд ар-Рахманом позволили Абд аль-Кадиру не только получать материальную поддержку, но и использовать марокканское приграничье как резервную территорию для перегруппировки сил, отдыха и лечения раненых.
Предосторожности, предпринятые эмиром, вскоре оказались вовсе не лишними: в 1835 г. оккупационные власти нарушили договор Демишеля и вторглись на территорию свободного Алжира. Правда, после двух лет ожесточенной борьбы, французское командование вновь пошло на заключение мирного договора с эмиром. Он был подписан на берегах реки Тафна в 1837 г. На этот раз завоеватели вынуждены были признать власть Абд аль-Кадира не только в Западном, но и Центральном Алжире. Тем самым власть эмира распространилась на 2/3 территории страны, тогда как турецким деям не удавалось подчинить более 1/6 этой территории. Многие жители страны впервые почувствовали свою связь с остальными соотечественниками, причем не под властью чуждых им янычарских командиров, а под руководством выдающегося арабского политика и военачальника. С другой стороны, Тафнскйй договор 1837 г. был нужен французскому командованию по тактическим соображениям. Относительное спокойствие на западе и в центре страны позволило ему перенести боевые
действия на восток, где Хадж Ахмед-бей по-прежнему поддерживал антифранцузское сопротивление. Сосредоточив в горах Кабилии крупные военные силы, французы осенью 1837 г. смогли взять расположенную на высоких скалах и почти неприступную столицу Восточного Алжира — Константину. Хадж Ахмед организовал на узких улочках города упорное сопротивление, но все же был вынужден отступить со своими отрядами в глубь горных массивов.
Новая мирная передышка была использована Абд аль-Ка-диром для проведения административной, судебной, налоговой и монетной реформ, совершенствования системы управления, борьбы со своевольными шейхами кочевых племен. В свободном алжирском государстве проповедовался возврат к чистоте первоначального ислама, простоте и строгости нравов. Были запрещены роскошь в одежде, вино и азартные игры. Сам Абд аль-Кадир, требуя от сподвижников вести скромный образ жизни, показывал в этом пример. Верный кочевому быту, он предпочитал жить в палатке, просто питался и одевался, а его имущество неизменно состояло только из стада овец и небольшого участка земли. Главным же богатством эмира была библиотека, которую он возил с собой даже в походах. За все время правления он не взял ни пиастра из государственных средств на нужды своих соплеменников.
Используя объединительный порыв священной войны {джихада), Абд аль-Кадир всячески стремился преодолеть формировавшуюся веками фрагментацию и мозаичность алжирской политической жизни. Создание независимого государства и внутренние реформы эмира впервые создали условия для ослабления былой разобщенности и взаимной враждебности племен. Объединение алжирских провинций имело огромное значение для истории Алжира XIX в., поскольку общенародный характер освободительного движения способствовал развитию алжирского патриотического сознания и чувства национальной общности арабов и берберов Алжира. Многие элементы государственного управления Абд аль-Кадира оказались настолько удачными, что позже были приняты французскими Колониальными властями.
Между тем, после взятия Константины Тафнский договор Утратил значение для французского командования, и в 1839 г. боевые действия вновь возобновились. Маршал Бюжо, накаченный в 1840 г. генерал-губернатором Алжира, сделал
ставку в борьбе с Абд аль-Кадиром на численную мощь своих сил и новые методы ведения войны. При нем численность оккупационного корпуса быстро возросла: если в 1837 г. она составляла 42 тысячи, то в 1844 г. — 90 тысяч человек. Что касается методов, то опытный французский полководец предложил поучиться у алжирских партизан и «разметать» одновременно ведущиеся боевые действия в пространстве. Эта мысль нашла выражение в применявшейся Бюжо тактике «подвижных колонн»: маршал одновременно выпускал из городов 9—12 войсковых колонн, которые, продвигаясь по более или менее параллельным маршрутам, прочесывали свои секторы и истребляли отряды повстанцев, прерывали их коммуникации, захватывали их базы и военные мануфактуры, сжигали на корню урожаи племен с целью заставить их голодать и ослабить сопротивление. Эта тактика, заметно снизившая мобильность и неуловимость воинов Абд аль-Кадира, скорее напоминала двустороннюю партизанскую войну. Одновременно возросло ожесточение сторон: как французы, так и алжирцы стремились терроризировать противника. Однако мощь, хорошая вооруженность и выучка колониальных войск позволили Бюжо в 1840—1844 г. взломать систему обороны государства Абд аль-Кадира и сокрушить его власть в Алжире.
Потеряв созданное им государство, Абд аль-Кадир сохранил хладнокровие и волю к борьбе. Вместе с остатками своих отрядов он отступил в Марокко и стал готовиться к продолжению партизанской войны. В 1844 г. Бюжо потребовал от марокканского султана Мулай Абд ар-Рахмана выслать алжирцев. Получив отказ, он вторгся на марокканскую территорию и, разгромив шерифские войска в битве при реке Исли, добился объявления Абд аль-Кадира вне закона на марокканской территории. В итоге эмир вынужден был обосноваться в южносахарских оазисах, где уже с трудом мог организовывать набеги. Тем временем французский оккупационный корпус был увеличен до 110 тысяч человек, а истребительная тактика по отношению к повстанцам, введенная Бюжо в середине 1840-х годов, сделала борьбу неравной. В 1847 г. французам удалось захватить в плен Абд аль-Кадира, а в 1848 г. — Ахмед-бея. Сначала Абд аль-Кадир был сослан во Францию, а затем прожил долгие годы в Дамаске, где скончался в глубокой старости (1883 г.). Исповедуя веротерпимость и своеобразную философию сближения монотеистических религий, он прославился энергичным спасением дамасских
христиан во время резни 1860 г. Умелый и волевой государь, смелый воин, искусный военачальник, вдохновенный оратор и неплохой поэт, Абд аль-Кадир еще при жизни стал национальным героем Алжира.
Начало колонизации. Становление колониального строя
Разгром Абд аль-Кадира стал поворотным пунктом в завоевании Алжира, позволившим Франции начать насильственную модернизацию и европеизацию жизни алжирского общества. Колониальное завоевание в экономическом плане означало прежде всего захват земель. В соответствии с официальными декретами 1840-х годов, французская администрация конфисковала земли дея, беев, часть земельной собственности мусульманских духовных учреждений, а также угодья племен, «поднявших оружие против Франции». В ходе аграрных реформ 1843—1844 гг. племенам было предложено документально подтвердить свои права на занятые ими земли. Однако большинство племен пользовалось землей на основе обычного права, и таких документов не имело. Их земли французские власти признали «бесхозными» и экспроприировали. Наряду с «официальным» переделом собственности, фонд колонизации пополняла и скупка европейцами частных земельных владений. Передел земель особенно ускорился после поражения Абд аль-Кадира, однако в 1863 г. император Наполеон III, недолюбливавший колонистов и опасавшийся катастрофического обезземеливания алжирцев, объявил племена коллективными и несменяемыми владельцами их земель. Тем не менее, площадь земельного фонда колонизации стремительно возрастала: в 1850 г. колонисты владели 115 тысячами га, в I860 г. — 365 тысячами га, а в 1870 г. — 765 тысячами га. В результате завоевания и колонизации в распоряжение французских властей и частных лиц перепела половина лучших земель Алжира, не считая лесов, рудников и других хозяйственно ценных территорий.
Параллельно с захватом земель французское государство начало интенсивное хозяйственное освоение страны. Крупные концессионные компании, созданные в Алжире, приступили в 1860-е годы к разработке природных ресурсов страны (угля,
фосфоритов, металлических руд). Для их вывоза строились первые железные и шоссейные дороги, налаживалась телеграфная связь. Постепенно была развернута переработка продукции сельского хозяйства. В 50-е — 60-е годы XIX в. Алжир стал для метрополии важнейшим рынком сбыта и источником дешевого минерального сырья и продуктов питания (фруктов, овощей, вина). В эти годы ориентация местных и европейских землевладельцев на сбыт продуктов в метрополии способствовала постепенному превращению натурального хозяйства Алжира в товарное.
Однако при всей значимости и масштабах экономического переустройства Алжира главным результатом французского завоевания все же оказалась переселенческая колонизация. После высадки французского экспедиционного корпуса в Алжире в страну начали въезжать всякого рода авантюристы, стремившиеся поживиться за счет грабежа коренного населения. В 1840-х годах к ним присоединились обнищавшие крестьяне и горожане Франции, Испании, Италии, надеявшиеся создать лучшую жизнь на новом месте. В этот разноязыкий поток вливались также немцы, швейцарцы, греки, мальтийцы, корсиканцы. В итоге европейское присутствие развивалось всевозрастающими темпами: в 1833 г. в Алжире было 7,8 тысяч европейцев, в 1840 г. — 27 тысяч, а в 1847 г. — уже 110 тысяч человек. При этом собственно французы составляли не больше половины от всех иммигрантов. Французские колониальные власти всячески поощряли въезд европейцев-нефранцузов, чтобы пополнить таким образом ряды европейского меньшинства. Кроме того, Алжир в XIX в. считался надежным местом ссылки для каторжников и политических заключенных, большинство из которых, отбыв наказание, оставались в стране. Наконец, правительство метрополии принудительно переселяло сюда безработных и давало убежище в Алжире вынужденным переселенцам, обратившимся к ним за помощью.
Европейские иммигранты, расселившиеся в алжирском приморье, сравнительно быстро укоренялись на местной почве. Основная масса их была довольно бедна, а их иммиграция была вызвана не жаждой наживы, а экономическими и политическими неурядицами на родине. В отличие от других колоний Франции Алжир приютил многочисленное, социально разнородное и этнически пестрое европейское население. Мозаичное сочетание языков, нравов и обычаев прибывших
поселенцев вскоре дополнилось смешанными браками во французской и нефранцузской европейской среде, В итоге уже через 20—30 лет после начала колонизации начал формироваться особый социальный и этнокультурный тип «алжиро-европейца». Это обстоятельство сыграло важную роль в дальнейшем развитии Алжира.
Становление колониальных порядков в Алжире вскоре получило и политико-правовое оформление. Режим Второй республики (1848—1851 гг.) официально провозгласил Алжир частью национальной территории Франции. Губернатор теперь обладал только военной властью, а населенные европейцами области были выделены в три особых департамента. Они получили гражданское самоуправление и право посылать трех депутатов во французский парламент. Однако с оформлением власти Наполеона III (1851 г.) отношение Парижа к алжирской колонии заметно переменилось. Среди колонистов было много политических противников новоявленного властелина Франции, и уже в 1852 г. он лишил Алжир представительства в парламенте. Затем, в период Второй империи, Наполеон ПI заменил военного губернатора «министром Алжира и колоний», а в 1863 г. даже провозгласил Алжир «Арабским королевством», пытаясь тем самым противопоставить колонистам арабо-берберские традиционные элиты. Новую политику Парижа в Алжире проводили созданные еще в 1844 г. «арабские бюро» — посреднические учреждения между французским военным командованием и арабо-бербер-скими вождями. В 50-х—60-х годах XIX в. роль «арабских бюро» была двоякой — с одной стороны, они ограничивали полномочия местных арабских шейхов, а с другой — пресекали стремления европейских колонистов непосредственно вмешаться в управление «туземными делами».
Антифранцузское сопротивление. Восстание 1871 г.
Победа над Абд аль-Кадиром досталась колониальным властям дорогой ценой: завоеватели потеряли в 1830—1847 гг. 40 тысяч солдат и вынуждены были держать в Алжире не Менее х/3 вооруженных сил Франции. К тому же злоупотребления и насилие, сопровождавшие колонизацию Алжира, постоянно пробуждали у алжирцев антифранцузские настроения.
Поражение Абд аль-Кадира обозначило окончание организованного сопротивления, но труднодоступные области Сахары и горная Кабилия оставались центрами часто вспыхивавших локальных восстаний. На протяжении 1850-х годов французы с трудом покорили Кабилию (1851—1857 гг.). Бунты же в сахарских оазисах — Зааджа (1848—1849 гг.), Лагуат (1852 г.), Туггурт (1854 г.) — в целом стихли к началу 60-х годов. На западе страны немалую опасность для колониальной администрации представили повстанческие движения племенных союзов бану снассен (1859 г.) и улад сиди шейх (1864—1867 гг.). Опасаясь войны с племенами на два и более фронта, колонизаторы подавляли эти восстания с особой жестокостью. Алжир стал школой карательных операций для видных французских военачальников — Пелисье, Сент-Арно, Бюжо, Кавеньяка, Мак-Магона. По сути дела, весь цвет французского военного командования прошел через многолетний опыт варварского устрашения коренных жителей Алжира. Это. обстоятельство позже сказалось и на избранных ими методах подавления политических оппонентов в самой метрополии, особенно в ходе разгрома Парижской коммуны.
Если разрозненные выступления племен сранительно легко подавлялись колонизаторами в 1860-е годы, то в 1870 г. положение серьезно изменилось. Поражение Франции в войне с Пруссией и провозглашение Парижской коммуны создали в Алжире благоприятные условия для нового всплеска антиколониальных движений. С одной стороны, значительная часть колониальных войск была переброшена во Францию — сначала для ведения боевых действий против Пруссии, а затем — для подавления Парижской коммуны. В колонии остались сравнительно малочисленные (45 тысяч человек) и менее боеспособные части. С другой стороны, поражение французской армии под Седаном и капитуляция Наполеона ПI вернули алжирцам надежду на освобождение. Взятие Парижа пруссаками было воспринято в городах и племенах как признак полного разгрома Франции и истощения ее сил.
В то же время у европейского населения Алжира (особенно у колонистов и ссыльных республиканцев) крах Второй империи вызвал бурный энтузиазм. В 1870—1871 гг. в г. Алжир сторонники демократических преобразований даже создали самоуправляющиеся комитеты обороны. Они в течение полугода противостояли действиям Парижа, требуя большей
224
самостоятельности Алжира от метрополии. Однако, когда в 1871 г. в Алжире вспыхнуло крупное восстание арабских и берберских племен, лидеры республиканцев быстро отказались от своих автономистских устремлений и предпочли встать под защиту французской армии.
Освободительное восстание алжирских берберов в 1871 г. оказалось краткой, но решительной попыткой части местных вождей воспользоваться редким моментом слабости и дезорганизации в управлении колонией. Его возглавили Мухаммед Мукрани — правитель одного из округов Кабилии (Восточного Алжира), потомок старинного берберского рода, — и его брат Ахмед Бу Мезраг. При деятельной поддержке мусульманского братства Рахманийя они смогли создать настоящую повстанческую армию численностью до 25 тысяч воинов. В марте—июле 1871 г. Восточный Алжир стал театром бурной партизанской войны. Алжирские племена захватывали коммуникации, уничтожали посты французской армии, осаждали гарнизоны, громили хозяйства колонистов. Положение французских войск в Восточном Алжире оказалось почти столь же серьезно, как во времена борьбы с Абд аль-Кадиром.
Сознавая всю опасность восстания, власти метрополии приняли радикальные меры. Ослабленный за годы франко-прусской войны колониальный корпус был усилен, и его численность была доведена до 86 тысяч человек, а из среды колонистов была создана вооруженная милиция. Планомерные действия в духе тактики «подвижных колонн» позволили французскому командованию уже к лету 1871 г. разгромить основные силы восставших. В 1872 г. было проведено поголовное разоружение населения, а наиболее активные вожди восстания были высланы в Новую Каледонию. Восстание 1871 г. явилось последней крупной вспышкой антифранцузского сопротивления в Алжире, хотя отдельные столкновения племенных ополчений и колониальной армии продолжались вплоть до 1883 г.
Общественное развитие Алжира в конце XIX в.
Окончание полувековой борьбы за покорение Алжира позволило европейским колонизаторам ощутить себя хозяевами страны. В конце XIX в. страна наиболее четко подразделяется
на две части — «полезный Алжир» (PAlgerie utile) и «туземный Алжир». «Полезный Алжир» включал в себя центральную и западную часть алжирского приморья, подвергшуюся наиболее интенсивному хозяйственному освоению. Строительство новых зданий, дорог, мостов, осушение болот и ирригация засушливых земель, возведение поселков колонистов и новых городов заметно изменили облик целых областей страны. «Туземный» же Алжир, включавший горные и пустынные районы, по-прежнему оставался в рамках традиционного хозяйства и системы родоплеменных отношений. Как в традиционном, так и в модернизированном секторах алжирской жизни последняя треть XIX столетия ознаменовалась перестройкой социальных связей, появлением новых и уходом со сцены старых общественных сил.
В конце XIX столетия в колониальном обществе Алжира окончательно складывается довольно противоречивый социальный тип «алжироевропейца». С одной стороны, «новые приезжие» составили прочную опору колониального режима, поскольку всех их объединяло общее желание стать хозяевами покоренной страны. Поэтому поселенцы-нефранцузы торопились оформить в Алжире получение французского гражданства и воспользоваться сопутствующими ему политико-правовыми преимуществами. Мысль о том, что «Алжир — это Франция» неизменно оставалась стержнем их мировосприятия. С другой стороны, «алжиро-европейцы» довольно быстро осознали свою самобытность и важность для колониальной администрации. Высмеивая жителей метрополии за «французский дух скаредности и бесплодных умствований», себя они полагали «новой европейской расой средиземноморцев». На их облике, складе психики, быте, нравах и образе жизни сказалось длительное проживание в Северной Африке. Даже бытовавший в их среде французский язык был дополнен испанскими, итальянскими, арабскими и берберскими словами. Однако желание «алжиро-европейцев» распоряжаться Алжиром по-своему и даже сепаратистские устремления в их среде имели свои пределы. Опасаясь ограбленного, униженного, но так и не покорившегося арабо-берберского населения, европейцы Алжира неизменно уповали на защиту французской армии и полиции. Их господство в стране гарантировалось только военной мощью метрополии, а для организации передового производства они нуждались во
французских инвестициях, технике и кадрах. Поэтому лидеры «алжиро-европейцев», на словах выступая за сохранение власти Франции над Алжиром, на деле стремились максимально использовать помощь метрополии и в минимальном объеме выполнять свои обязательства перед ней. Политические позиции «алжиро-европейцев» заметно различались в зависимости от их общественного статуса. Если в 30-х — 60-х годах XIX в. тон в этой среде задавали французские аристократы и отставные военные, то после 1870 г. преобладали так называемые «сеньоры колонизации» — крупные землевладельцы, оптовые торговцы, судовладельцы и предприниматели. Низы европейского населения нередко выражали недовольство засильем «сеньоров», однако совместное противостояние коренным жителям Алжира неизменно заставляло их сплачивать ряды.
Структуры традиционного алжирского общества на протяжении XIX в. были, по существу, взорваны завоеванием и колонизацией страны. Прежние привилегированные группы (янычары, пиратские экипажи, кулуглу, мавры-андалусцы) полностью потеряли свой социальный статус и влияние. В обстановке почти не прекращавшихся сражений, набегов, репрессий и погромов многие из них погибли, а оставшиеся были вынуждены либо эмигрировать, либо пойти на службу к колонизаторам в качестве проводников, переводчиков, советников, чиновников. Разрушение французами городов и разорение цветущих районов побережья привели к тому, что городское население утратило прежнее корпоративное деление по религиозно-этническому признаку. Все горожане (турки, мавры, арабы, берберы, негры, евреи) оказались в равном положении «иностранцев в собственной стране». Кроме того, постепенный распад племенной структуры и обезземеливание алжирского крестьянства привели к застойной депрессии на селе. В итоге значительная часть сельских жителей была вынуждена обратиться к наемному труду у европейских колонистов или двинуться в город, втягиваясь в орбиту колониальной экономики. Городские же ремесленники, столкнувшиеся Уже в первые годы колонизации с массовым притоком качественных и дешевых фабричных товаров из метрополии, переживали в 50-х — 60-х годах XIX в. подлинную дезорганизацию системы труда. В последней же трети XIX столе-Тия крах традиционного ремесла дал начало алжирскому промышленному наемному труду. Избыток рабочих рук поглощался городским плебсом. Традиционная интеллигенция также приобщалась к новым видам умственного труда: в конце XIX в. в городах уже нередко встречались получившие европейское образование алжирцы-учителя, врачи, журналисты или адвокаты. Наконец, процесс колонизации повлиял и на национально-этническое развитие коренного населения. С одной стороны, арабы Алжира, составляя этническое большинство, постепенно поглощали прочие группы населения (мавров, турок, кулугли, арабизировавшихся берберов). Тем самым культурно-лигвистический облик арабского населения Алжира заметно усложнился. С другой стороны, административно-хозяйственное объединение Алжира и ломка региональных барьеров объективно содействовали формированию у коренных алжирцев национального самосознания.
Процесс колонизации оказал многостороннее и сложное воздействие на жизнь Алжира. Несомненно пагубное влияние колониального завоевания на традиционное общество и экономику страны. Однако колонизация, помимо желания ее творцов, многое дала Алжиру. С ее началом алжирцы стали знакомиться с достижениями европейской науки и техники, новейшими средствами транспорта и связи, методами ведения сельского хозяйства, промышленными технологиями, образованием, здравоохранением и культурой управления, сложившимися в метрополии.
Политический режим Алжира (70-е — 90-е годы XIX в.)
После установления во Франции Третьей республики (1870 г.) алжирские европейцы вновь поставили перед Парижем вопрос о политико-административном устройстве крупнейшей французской колонии. Внедренная Наполеоном ПI фикция полусамостоятельного «Арабского королевства» Алжира категорически не устраивала «сеньоров колонизации», и крах Второй империи заметно развил сепаратистские настроения в их среде. «Алжи-ро-европейцы » выступали даже за переподчинение Алжира Британской империи, коль скоро «он не нужен Франции». В ответ правительство Третьей республики поспешило умиротворить претензии колониальных кругов.
Сначала в Алжире было четко проведено различие между гражданами и подданными Франции (1870 г.). Гражданами (citoyens) признавались как французы Алжира, так и проживавшие там европейцы, пожелавшие вступить во французское гражданство. Подданными (sujets) считались все представители коренного населения. Граждане платили те же налоги, что во Франции и судились по французским законам, тогда как подданные выплачивали также особые «арабские подати», а их юридическое положение предопределялось военно-полевым законодательством.
Следующий этап политико-правового оформления колониального режима пришелся на начало 80-х годов. В 1880 г. декретом президента Франции в Алжире было восстановлено гражданское самоуправление, отмененное Наполеоном ПI в 1852 г. «Гражданская территория» страны (побережье и центральные районы) делилась на три департамента (Оран, Алжир и Константина). За европейским населением каждого из них вновь было признано право посылать по два депутата и по одному сенатору во французский парламент. Южная часть страны (Сахара и присахарские районы) по-прежнему считались «военной территорией» и управлялись «арабскими бюро». Правда, на «гражданской территории» эти неприемлемые для «сеньоров» посредники между Парижем и ара-бо-берберскими вождями были упразднены. Для успокоения колонистов, требовавших большего внимания Франции к нуждам Алжира, в 1881 г. был издан еще один декрет о слиянии систем управления метрополии и колонии. Иными словами, генерал-губернатор теперь был одновременно представителем Парижа и главой местной «алжиро-европейской» администрации.
Декреты 1880 г. впервые признали за коренными алжирцами право избирать своих депутатов в местные органы самоуправления. Однако оно относилось далеко не ко всем арабам и берберам. Те же декреты разделили департаменты Алжира на «полноправные» и «смешанные» коммуны. «Полноправные» коммуны были населены преимущественно европейцами, и в них местное население могло избрать «своих» муниципальных советников. Однако этих советников-алжирцев не могло быть более V4 OT общего числа, сколько бы избирателей За них ни проголосовало. Поэтому депутаты от арабов и берберов всегда оказывались в меньшинстве, а закон 1884 г.
дополнительно установил, что участвовать в местных выборах могут только алжирцы-землевладельцы, фермеры, служащие колониальной администрации или обладатели французских наград. Что касается «смешанных» коммун, населенных премущественно «туземцами», то они вообще не имели самоуправления.
Таким образом, главным принципом устройства политической системы Алжира была опора на привилегированное европейское меньшинство и недопущение коренного населения к управлению страной. Эти задачи решал и принятый в 1881 г. «туземный кодекс», регулировавший правовое положение арабо-берберского большинства. Согласно положениям кодекса, колониальные власти получали право без суда арестовывать, заключать в тюрьму сроком до 2 лет или высылать с места жительства «подозрительных» алжирцев. Коренным жителям запрещалось создавать политические партии, занимать административные должности, издавать газеты на арабском языке. Нарушители запретов могли подвергаться телесным наказаниям и конфискации имущества. В целом «туземный кодекс» отдавал алжирцев на милость колониальной администрации.
Окончательно политический режим Алжира оформился в 90-х годах XIX в. В 1894 г. был создан Высший совет Алжира — совещательный орган при генерал-губернаторе. Европейцев в нем представляли 60 высших чиновников и «сеньоров», а местных жителей — 7 племенных вождей. В 1896 г. под нажимом «сеньоров» администрация Алжира вновь была выделена в особое ведомство, не связанное с министерствами Франции. Это было вызвано тем, что «сеньорам», располагавшим мощной группой давления в Париже, все же нередко противостоял парламент Франции, не утверждавший предлагавшиеся ими законы. Наконец, в 1898 г. были созданы Финансовые делегации Алжира — консультативное учреждение, предлагавшее генерал-губернатору проект бюджета Алжира и план налоговых реформ. Финансовые делегации состояли из трех секций (24 европейца-колониста, 24 европейца-неколониста и 21 алжирец, из которых 9 назначались генерал-губернатором). Этот важный орган управления финансами колонии сразу же стал послушным орудием европейского большинства. Созыв Финансовых делегаций подтвердил своеобразное «двоевластие» Парижа и колониальных
элит: при формальной лояльности к власти метрополии верхушка колонистов стремилась приспособить деятельность губернатора и его администрации к проведению своих реальных интересов.
С конца 80-х годов XIX в. в политической жизни Алжира все чаще проявляются культурно-правовые требования алжирцев, носившие по сути антиколониальный характер. В эти годы в городской образованной среде формируется единение национального предпринимательства и традиционной интеллигенции. С 1887 г. алжирские «патриоты-традиционалисты» неоднократно выступали с петициями к колониальным властям, в которых призывали их уважать законы и обычаи ислама, а также смягчить политику «натурализации», т. е. предложения мусульманам французского гражданства за счет их отказа от своей религии и традиций. С 1892 г. начинает оформляться и противоположное по духовному содержанию течение «младоалжирцев», соглашавшихся на получение всех прав граждан Франции даже при условии частичного «офранцуживания». Как правило, среди «младоалжирцев» было немало молодых людей, учившихся в метрополии и предполагавших обеспечить свою самореализацию путем полного слияния с правящими группами Франции, хотя бы ценой полной ассимиляции и потери национального самоопределения.