Григорий Васильевич Кисунько. Вместо предисловия Шифротелеграмма № от марта 1961 года. Моск время ч мин. Сов секретно, особой важности. Москва, Президиум ЦК кпсс, тов. Хрущеву Н. С. доклад

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 27

Глава восемнадцатая

Опять я вижу свору эту

и слышу лай из камыша,

когда пускаем мы ракету

над диким брегом Балхаша

В августе 1961 года Расплетин, Чижов и я подписали согласованный документ о принципах выделения ОКБ-30 из КБ-1 в самостоятельную организацию. Договорились, что после отпусков займемся подготовкой проекта постановления ЦК и Совмина по этому вопросу. Казалось бы, что подведена черта под войной решений партбюро ОКБ-30 и парткома КБ-1. Но, увы, после отпуска Расплетин и Чижов заявили, что ранее согласованный документ они считают ошибочным; выделение ОКБ-30 – это развал КБ-1. Начались новые потоки бумаг в ЦК КПСС от партбюро ОКБ-30 и парткома КБ-1, и после баталий в верхах между сторонниками и противниками самостоятельности ОКБ-30 перед Новым, 1962 годом вышло постановление о выделении из КБ-1 Особого конструкторского бюро № 30 в качестве самостоятельной головной организации по проблематике ПРО.

Весь первый квартал 1962 года ушел на разделительные процедуры, завершившиеся подписанием разделительного акта. Все эти процедуры при поддержке министерства проводились под девизом: «Голым в Африку пущу!» Из исконных производственных площадей КБ-1 ни одного квадратного метра не было выделено новой организации. Занимаемые подразделениями ОКБ-30 помещения подлежали освобождению в оговоренные разделительным актом сроки, так что с выделением ОКБ-30 КБ-1 получило существенное приращение производственных площадей.

Из территории КБ-1 для ОКБ-30 был выделен на задворках тесный закуток, на площади которого размещался заброшенный прогнивший деревянный барак, числившийся на генплане как «строение № 42», и строительная площадка будущего лабораторно-конструкторского корпуса, куда нам по его готовности предстояло перебраться. Разрешение на строительство этого корпуса мне пришлось пробивать через три постановления ЦК и Совмина: сначала – разрешение на создание подземного (в целях радиомаскировки) стенда для отработки сверхмощных передающих СВЧ-устройств; второй раз – разрешение (в целях удешевления строительства) на создание этого стенда в виде наземного (вместо подземного) сооружения, имея в виду применение радиопоглощающих и экранирующих покрытий для радиомаскировки; третий раз – разрешение на пристройку площадью 5000 квадратных метров к стендовому корпусу.

Главная хитрость здесь заключалась в том, что так называемая «пристройка» была в двадцать раз больше (по площади), чем стендовый корпус, к которому она «пристраивалась». То есть, честно говоря, надо было сразу ставить вопрос о строительстве лабораторно-конструкторского корпуса площадью 5000 квадратных метров и стендового корпуса площадью 250 квадратных метров, но это противоречило бы существовавшему запрету на строительство в Москве производственных объектов. В обход этого запрета приходилось не раз прибегать к аналогичным уловкам по принципу «перекрестить порося в карася».

Например, упоминавшийся выше барак, числившийся как «строение № 42», был снесен, а на его месте был построен капитальный многоэтажный корпус, – и все это называлось модернизацией корпуса № 42. Короче говоря, с выделением из КБ-1 к моим обязанностям генерального конструктора прибавились чисто директорские заботы по созданию с нуля инфраструктурной базы нового предприятия. Причем в этом деле приходилось действовать в основном не с помощью министерства, а вопреки линии, задававшейся лично министром.

Нелегко было всю разрешительно-бюрократическую документацию через аппарат Мосгорисполкома и Совмина выбивать, по существу, втайне от министерства. Но дальше все зависело от выделяемых министерством средств на проектные и монтажно-строительные работы. И здесь я должен с благодарностью вспомнить замминистра по строительству Н. Г. Федорова, который с пониманием относился к нуждам вновь создаваемой организации.

Николай Григорьевич как-то доверительно сообщил мне, что при утверждении планов финансирования строительства по организациям министерства министр практически интересуется только строкой по ОКБ-30, в которой обязательно срезает предлагаемые суммы.

– Чувствуется какая-то предвзятость к вашей организации у министра. Хорошо бы вам поговорить с ним, – посоветовал мне НГ. – Постарайтесь наладить с ним отношения.

Впрочем, Николай Григорьевич не стал ждать налаживания отношений, а активно действовал в пределах своих отношений с генподрядчиком. Он звонил по телефону начальнику Главспецстроя и говорил ему примерно следующее:

– Николай Иванович, пусть вас не смущают малые суммы, указанные в титульном списке по объектам генерального конструктора Кисунько. Министерство гарантирует оплату строймонтажных работ при любом объеме перевыполнения плана, физически возможном для ваших строителей. Гарантию могу подтвердить письменно.

Вообще надо сказать, что аппарат министерства тонко улавливал неприязненное отношение ко мне министра, но именно поэтому большинство «аппаратчиков» старалось всячески помочь мне во всех вопросах, касавшихся ОКБ-30. Постоянно по отечески, а не только по служебной обязанности помогал мне наш симпатичный «дед» – замминистра Шаршавин. Только один стукачишко из курирующего главка настрочил на меня бумагу с обвинением в «незаконном» строительстве складских помещений и автобазы, и мне пришлось помыкаться в Мосгорисполкоме, чтобы получить разрешение на строительство этих объектов.

Однако главные направления интриг против меня находились не в хозяйственной, а в научно-технической сфере. Они были нацелены на то, чтобы соблазнить военного заказчика на якобы более перспективные, более прогрессивные и более экономичные варианты построения ПРО, чем то, что отрабатывалось в ОКБ-30.

Первой акцией «противоракетного антикисунькизма» явилась запись в постановлении ЦК КПСС и Совмина СССР, предусматривавшая разработку по предложению Минрадиопрома (Калмыков, Расплетин) универсальной противоракетно-противосамолетной передвижной (автомобильного типа) системы С-225. Эта акция сразу же ставила под сомнение целесообразность продолжения только что начатых работ по созданию первой отечественной системы ПРО для защиты Москвы: вместо строительства громоздких дорогостоящих сооружений по проекту Кисунько не лучше ли подождать и потом развернуть вокруг Москвы стрельбовые комплексы системы С-225, предлагаемые генеральным конструктором Расплетиным?

Заманчивость такой идеи усугублялась заверениями разработчиков системы С-225, что эти комплексы проектируются в расчете на то, что комплексы С-225 должны работать по целеуказаниям от РЛС раннего предупреждения узлов РО-1 и РО-2. Получалось так, что система ПРО, построенная на комплексах С-225, не потребует специальных РЛС ПРО! Сторонники этой идеи в упор не замечали зафиксированных на полигоне фактов, описанных мною в предыдущей главе, из которых следовало, что РЛС, сооружаемые в узлах РО-1 и РО-2, непригодны ни для предупреждения, ни для ПРО, что именно станции обнаружения, создаваемые для ПРО, позволят одновременно выполнять и задачи предупреждения.

Я был поражен, когда один из высокопоставленных представителей военного заказчика доверительно мне сказал следующее: «В принципе вы правы: станции А. Л. Минца – не фонтан, но они просты, дешевы и могут быть созданы быстрее, чем станции ПРО; американцы их засекут своими спутниками-разведчиками, и им не придет в голову мысль о том, что эти станции, как вы говорите, ни на что не годны. Неэффективность узлов РО-1 и РО-2 выявится только в ядерной войне, но если это, не дай Бог, случится, то некому и некого будет привлекать к ответственности».

Короче говоря: под видом оборонных объектов гони любую туфту, лишь бы обмануть вероятного противника и получить правительственные награды, – таков был беспредел цинизма, который скрывался за квазинаучной демагогией моих конкурентов и оппонентов в проблематике ПРО – СПРН. И эта демагогия в виде сказочки о простой, дешевой системе ПРО в составе минцевских узлов РО-1 и РО-2 и расплетинских стрельбовых комплексов С-225; пошла гулять по московским высокономенклатурным кабинетам.

И высокочиновные дубы верили обещаниям двух академиков! Если же до них доходили отголоски моей критики узлов РО-1 и РО-2, то их вполне устраивало разъяснение А. Л. Минца: мол, в этих узлах и не нужны локаторы с высокими техническими характеристиками, ибо их задача – выдать «звоночек» Генштабу и правительству о начале ракетного нападения. А каковы могут быть наши ответные меры по этому «звоночку», когда не известно: откуда, по каким нашим объектам и в каких количествах запущены вражеские ракеты, по каким траекториям и сколько времени осталось до их падения? Нажать кнопки запуска наших ядерных ракет? А если этот «звоночек» окажется ложным? – ведь не раз на полигоне по данным РЛС ЦСО-П траектория ИСЗ выдавалась как траектория баллистической ракеты!

И, конечно же, от такого «звоночка» не может быть и речи о целеуказаниях стрельбовым комплексам С-225. Но никто в эти технические тонкости не хотел вникать ни в управлении военного заказчика, ни в ВПК, ни в ЦК КПСС. Мои же попытки привлечь внимание к этим вопросам встречались с нескрываемым раздражением, как проявление «хохлацкого упрямства».

И все же этот альянс двух академиков, поддерживаемый властными структурами военно-промышленного комплекса, оказался лишь предтечей куда более опасного для работ в области ПРО высокоорганизованного авантюризма по типу ранее упоминавшейся системы «Даль», который по возможным бросовым затратам можно было бы оценить как «Даль» в квадрате, если не в кубе. И почерк в провоцировании этой авантюры был «далевский»; с той лишь разницей, что на заглавную роль в нее был втянут (аналогично С. А. Лавочкину) генеральный конструктор В. Н. Челомей. Называлась эта авантюра системой «Таран».

Система ИС (истребитель спутников) была лишь первой ласточкой в амбициозных притязаниях В. Н. Челомея на ракетно-космическую тематику. Причем в интересах создания противоспутникового космического аппарата в подчинение В. Н. Челомея в качестве филиала возглавлявшегося им ОКБ-52 было передано ОКБ-301 (покойного С. А. Лавочкина) с опытным заводом.

Главными же минами в предложениях В. Н. Челомея, заложенными под тематику главных конструкторов С. П. Королева и М. К. Янгеля, были предложения о создании трех видов ракет: УР-100, УР-200 и УР-500 – «три урки». УР-100 предлагалась как массовая МБР с ампулизированными компонентами для жидкостно-реактивного двигателя. Под это дело В. Н. Челомей получил еще один филиал – ОКБ авиаконструктора В. М. Мясищева с опытным заводом. Сам же Владимир Михайлович Мясищев, генеральный конструктор самолетов-бомбардировщиков, в том числе первого межконтинентального бомбардировщика, был назначен на должность начальника ЦАГИ. О ракетах УР-200 и УР-500 заявлялось как о мощных носителях для вывода космических аппаратов в околоземный космос.

Я никак не мог понять, почему на «совещания» по «уркам», проводившиеся Н. С. Хрущевым прямо на фирме В. Н. Челомея, приглашали, кроме «баллистических» конструкторов, и меня. Может быть, потому, что на Н. С. Хрущева произвел впечатление научно-документальный фильм «Система «А», который был продемонстрирован ему 17 апреля 1962 года, в день рождения Никиты Сергеевича? Не могло мне прийти в голову, что где-то уже состоялся сговор о «челомеизации» работ в области ПРО. (Слово «совещание» я беру в кавычки, ибо на самом деле это были доклады Челомея и его диалоги с Хрущевым в присутствии безмолвствовавших Л. И. Брежнева и Ф. Р. Козлова, а также приглашенных министров и главных конструкторов, которым тут же мог давать распоряжение Н. С. Хрущев)

Однажды случилось так, что я из-за несвоевременного оповещения прибыл на очередное такое совещание с небольшим опозданием. Меня встретили и проводили в зал заседаний, где были развешаны выполненные на ватмане иллюстрации к докладу Челомея, но, к моему удивлению, в зале кроме меня оказался только один человек, рассматривавший эту плакатную живопись, – Михаил Кузьмич Янгель. Здороваясь, он с иронией спросил меня, указывая на один из плакатов:

– Это твоя система?

На плакате была изображена предельно примитивная схема перехвата баллистической ракеты другой ракетой. Почти детская картинка. Указывая на ракету-перехватчик, я ответил Янгелю в тон его шутке:

– Но как в моей системе очутилась вот эта твоя ракета? Помнится, у меня была прописана ракета Петра Дмитриевича Грушина с пороховым ускорителем.

В это время к нам подошел сотрудник (вероятно, из режимной службы) и пригласил нас пройти в дверь, ведущую в соседнее помещение. Там оказалось застолье, во главе которого восседал Никита Сергеевич, слева от него – Ф. Р. Козлов, справа – Л. И. Брежнев и Н. Челомей. Перпендикулярно столу президиума, образуя букву «П», располагались два стола, за которыми сидели приглашенные на совещание. Никита Сергеевич с шуткой-прибауткой приветствовал Янгеля и меня и лично распорядился, где кому сесть. Мне досталось место слева от Р. Я. Малиновского, но здесь со мной случился казус, когда я не сообразил, что моя тарелка с хлебом и пирожками находится по левую руку, и мы с маршалом очень быстро опустошили его тарелку. Хрущев, – как это ни странно, – заметил эту мою оплошность и сказал:

– Есть предложение переместить товарища Кисунько на место рядом с Фролом Романовичем, чтоб он не отбивал хлеб у министра обороны.

Были тосты, а между тостами Никита Сергеевич рассказывал разные истории, связанные с убийством Кирова, с Берия и Сталиным, с пребыванием его членом военных советов на фронте. Все слушали его не перебивая, и только меня угораздило перебить и поправит: Никиту Сергеевича, когда он неправильно назвал год убийства Кирова. Поскольку я теперь сидел рядом с Ф. Р. Козловым, он вполголоса и легким подталкиванием локтя дал мне понять, что мне не следует вступать в спор с Н. С. Хрущевым. В своих рассказах Н.С. не чурался и «соленых» историй.

Вот одна из них, – о том, как Хрущев и Берия вместе со Сталиным в его машине ехали на кунцевскую дачу и в пути Сталину захотелось по большой нужде. Случилось это на специально охраняемом шоссе, где по установленному режиму, кроме машины Сталина, никакой другой машины не могло быть. Но о том, чтобы справить нужду в кустарниках у обочины шоссе, не могло быть и речи, так как Сталин и Берия опасались террористического акта.

Вышли из положения следующим образом: остановили машину, открыли дверцу пассажирского салона и, поддерживая вдвоем Сталина за вытянутые руки, помогли ему пристроиться на корточках в проеме дверцы с обращенным наружу соответствующим обнаженным местом. Так как дело было ночью, то дежуривший в придорожных кустах постовой охранник, увидев в полутьме остановившуюся машину (а он знал, чья это машина), вышел к ней, чтобы выяснить – не нужна ли какая-нибудь помощь. Увидев приближающегося охранника, Берия гаркнул:

– Вон отсюда! Нэ видышь – вождь сэрыт?

По окончании застолья началась деловая часть совещания.

Его главная, можно сказать, сенсационная часть была посвящена предложению В. Н. Челомея о создании системы ПРО от массированного ракетно-ядерного удара со стороны США (условное наименование – система «Таран»). Основные принципы построения этой системы выглядели настолько просто, что у дилетантов не мог не возникнуть вопрос: «Как до этого никто не додумался раньше? Хотя бы тот же Кисунько, который уже седьмой год мудрит вокруг да около ПРО».

И в самом деле: разве не заманчиво предложение использовать в качестве противоракеты баллистическую ракету УР-100? Только при этом надо ее нацеливать не на наземную цель, а в предвычисленную точку перехвата баллистической цели, и рассчитать, чтобы боеголовка УР пришла в эту точку одновременно с боеголовкой вражеской ракеты. Вроде как охотничьим ружьем: хочу – стреляю по наземной дичи, хочу – влет по уткам. Все очень просто: для ПРО «Таран» никаких иных ракет, кроме УР-100, не потребуется.

Единственным новым объектом в системе «Таран» будет многоканальная РЛС ЦСО-С, вынесенная на 500 километров от Москвы в ракетоопасном направлении (в сторону Ленинграда). По данным этой станции, работающей на волне 30 сантиметров, будет осуществляться обнаружение баллистических ракет и пролонгация координат точек перехвата и моменты прихода целей в эти точки. Станция ЦСО-С будет включаться по тревоге от узлов РО-1 (Мурманск) и РО-2 (Рига).

Для поражения боеголовок неприятельских баллистических ракет предполагается оснащать боеголовки ракет УР-100 сверхмощными ядерными зарядами мощностью 10 мегатонн тротила и более. Считается, что радиус поражения целей такими зарядами будет настолько большим, что боеголовки противника будут поражаться при любых их положениях в облаках ложных целей.

Слушая все эти импровизации Челомея, нельзя было не обратить внимание на то, что для его ракетного ОКБ система «Таран» не содержит каких-либо новых задач, поскольку противоракета для «Тарана» ничем не отличается от ракеты УР-100. И в то же время явно угадывается почерк А. Л. Минца:

во-первых, монополия на разработку РЛС (РО-1, РО-2 плюс ЦСО-С).

во-вторых, уход от проблемы селекции боеголовок от ложных целей станцией ЦСО-С в очень сомнительной надежде на спецзаряды противоракет.

в-третьих, не менее несбыточные мечты на обеспечение высокоточного пролонгирования пространственно-временного положения баллистических целей по данным ЦСО-С и высокоточной по координатам и времени доставки в пролонгированные точки перехвата боеголовок ПРО, запускаемых по баллистическим траекториям.

Пролонгация – любимый конек Александра Львовича еще со времен 1954 года, когда он выступил с заимствованной у П. Н. Куксенко идеей «зональной системы», которую ему удалось пристроить в систему ИС для пролонгации траектории ИСЗ-цели по двум радиолокационным засечкам на «иркутской» и «балхашской» ЦСО-П. И ceйчас, наблюдая «таранный балаган», я невольно вспомнил историю с «Далью».

Очень уж все похоже! Похоже, что и сейчас некоторая мафия ловко использует в качестве тарана имя В. Н. Челомея, – как тогда было использовано имя С. А. Лавочкина, – на этот раз чтобы пристроить ЦСО-С. И еще вспомнил я изречение А. Л. Минца, когда он приглашал меня войти с ним в альянс по ПРО: «Главное – застолбить за собой проблему, а как строить мост – вдоль или поперек – потом разберемся».

Теперь он вроде бы застолбился и вдоль и поперек: с Расплетиным – по С-225, а теперь и с Челомеем – по «Тарану». Получается очень мощный тройственный союз трех академиков (А. Л. Минц был избран академиком в 1958 году, а В. Н. Челомей и А. А. Расплетин – в 1962 году по представлению академиков А. Л. Минца и А. Н. Щукина и своих министров) с четкой и весьма заманчивой идеей отражения массированного ракетно-ядерного удара: «Таран» уничтожает основную массу атакующих ракет, а комплексы С-225 добивают одиночные прорвавшиеся сквозь «Таран» баллистические цели. А система А-35 в этом раскладе оказывается никому не нужной, и сам собой напрашивается вывод о том, что надо отменить все постановления, относящиеся к ее созданию.

Хотя и без официальной отмены, все теперь пойдет в соответствии с изречением того же Минца: «Чтобы начать работу – нужно постановление ЦК и правительства, а чтоб ее остановить, достаточно пустить слух». А здесь – не просто слух, а предложение, как принято говорить, маститых ученых, одобренное на высшем государственном уровне. Тем более что артистически разыгранные, рассчитанные на дилетантов «доклады» Челомея и Минца произвели благоприятное впечатление на Хрущева, и он поручил продумать организацию работ по системе «Таран» и внести проект постановления в ЦК КПСС.

Одобрение Н. С. Хрущевым предложений по «Тарану» окрылило тех, кто рассчитывал «заклевать» систему А-35 объединенными силами так называемой научно-технической общественности. Первая попытка такого рода была предпринята еще до выделения ОКБ-30 из КБ-1. Для этого была затеяна волокита с выполнением ранее достигнутой договоренности о выделении ОКБ-30 в расчете на то, чтобы успеть заслушать на НТС КБ-1 аванпроект системы А-35 и с треском его провалить объединенной командой из представителей ОКБ-31 и ОКБ-41. Но те, кто строил такие расчеты, не учли, что аванпроект – не просто груда томов, что за этой «бумагой» – действующая система «А».

Поэтому я в качестве вступления к докладу по аванпроекту продемонстрировал для участников заседания НТС научно-документальный фильм «Система «А». Заснятые на полигоне киноленты, показывающие работу системы «А» по перехвату и неядерному уничтожению баллистических боеголовок, произвели ошеломляющее действие. Вместо провала защиты аванпроекта, после чего встал бы вопрос не о выделении ОКБ-30, а о его расформировании, – вместо этого проект получил высокую оценку и был одобрен в качестве основы для разработки эскизного проекта системы ПРО Москвы (система А-35).

Теперь же, когда выделившееся в самостоятельную организацию ОКБ-30 вместе со смежниками было занято разработкой эскизного проекта, мне предстояло пройти через судилище, составленное из куда более представительных заседателей. Это была созданная по приказу министра – председателя Госкомитета по радиоэлектронике В. Д. Калмыкова межведомственная комиссия под председательством Ф. В. Лукина, хорошо знакомого мне по совместной работе в КБ-1, бывшего главным инженером в этой организации.

Сейчас же Федор Викторович уже более двух лет директорствовал в НИИ-37, – головном по разработке системы и станций радиолокационного обнаружения для ПРО (главный конструктор В. П. Сосульников), – а в порядке разового поручения ему предстояло возглавить межведомственную комиссию из представителей ведущих институтов ГКРЭ и военного заказчика. Официально задача комиссии формулировалась так: «Выработать и представить предложения о направлениях работ в области ПРО». А неофициально, с глазу на глаз, В. Д. Калмыков устно уточнил эту задачу Ф. В. Лукину следующим образом:

– Местом работы вашей комиссии и безвыездного проживания всех ее членов, пока не будет подписан итоговый документ, будет только что построенный новый корпус нашего министерского дома отдыха «Покровское». Он расположен в живописном месте в лесу, примерно в, шестидесяти километрах от Москвы по Можайскому шоссе. Постарайтесь, чтобы после работы комиссии из можайского леса вместо генерального конструктора Кисунько вернулся просто генерал Кисунько.

Blog