Geum.ru

Название книги: Сборник рассказов

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   ...   29   30   31   32   33   34   35   36   ...   43


Ванька Тепляшин


Ванька Тепляшин лежал у себя в сельской больнице с

яз-вой двенадцатиперстной кишки. Лежал себе и лежал. А приехал

в больницу какой-то человек из районного города, Ваньку вызвал

к себе врач, они с тем человеком крутили Ваньку, мяли, давили

на живот, хлопали по спине... Пого-ворили о чем-то между собой

и сказали Ваньке:

-- Поедешь в городскую больницу?

-- Зачем? -- не понял Ванька.

-- Лежать. Также лежать, как здесь лежишь. Вот... Сергей

Николаевич лечить будет.

Ванька согласился.

В горбольнице его устроили хорошо. Его там стали

назы-вать "тематический больной".

-- А где тематический больной-то? -- спрашивала сестра.

-- Курит, наверно, в уборной, -- отвечали соседи

Ванькины. -- Где же еще.

-- Опять курит? Что с ним делать, с этим

тематиче-ским...

Ваньке что-то не очень нравилось в горбольнице. Все

рас-сказал соседям по палате, что с ним случалось в жизни: как

у него в прошлом году шоферские права хотели отнять, как один

раз тонул с машиной...

-- Лед впереди уже о так от горбатится -- горкой... Я

от-крыл дверцу, придавил газку. Вдруг -- вниз поехал!.. --

Ванька, когда рассказывает, торопится, размахивает ру-ками,

перескакивает с одного на другое. -- Ну, поехал!.. Натурально,

как с горки! Вода -- хлобысь мне в ветровое стекло! А дверку

льдиной шваркнуло и заклинило. И я, на-турально, иду ко дну, а

дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине. Тогда я

другую нашарил, вылез из каби-ны-то и начинаю осматриваться...


-- Ты прямо, как это... как в баню попал: "вылез,

начи-наю осматриваться". Меньше ври-то.

Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.

-- Я вру?! -- некоторое время он даже слов больше не

на-ходил. -- Хот... Да ты что? Как же я врать стану! Хот...

И верно, посмотришь на Ваньку -- и понятно станет, что

он, пожалуй, и врать-то не умеет. Это ведь тоже -- уметь надо.


-- Ну, ну? Дальше, Вань. Не обращай внимания.

-- Я, значит, смотрю вверх -- вижу: дыра такая голубая,

это куда я провалился... Я туда погреб.

-- Да сколько ж ты под водой-то был?

-- А я откуда знаю? Небось недолго, это я рассказываю

долго. Да еще перебивают...

-- Ну, ну?

-- Ну, вылез... Ко мне уже бегут. Завели в первую

избу...

-- Сразу -- водки?

-- Одеколоном сперва оттерли... Я целую неделю потом

"красной гвоздикой" вонял. Потом уж за водкой сбегали.

...Ванька и не заметил, как наладился тосковать. Стоял

часами у окна, смотрел, как живет чужая его уму и сердцу

улица. Странно живет: шумит, кричит, а никто друг друга не

слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху все люди

оди-наковы, кажется, что они никуда не убегают: какой-то

за-гадочный бег на месте. И Ванька скоро привык скользить

взглядом по улице -- по людям, по машинам... Еще пройдет,

надламываясь в талии, какая-нибудь фифочка в короткой юбке,

Ванька проводит ее взглядом. А так -- все одинаково. К Ваньке

подступила тоска. Он чувствовал себя одиноко.

И каково же было его удивление, радость, когда он в этом

мире внизу вдруг увидел свою мать... Пробирается че-рез улицу,

оглядывается -- боится. Ах, родная ты, родная! Вот

догадалась-то.

-- Мама идет! -- закричал он всем в палате радостно. Так

это было неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость

человеческая, что все засмеялись.

-- Где, Ваня?

-- Да вон! Вон, с сумкой-то! -- Ванька свесился с

подо-конника и закричал: -- Ма-ам!

-- Ты иди встреть ее внизу, -- сказали Ваньке. -- А то

ее еще не пропустят: сегодня не приемный день-то.

-- Да пустят! Скажет -- из деревни... -- гадать стали.

-- Пустят! Если этот стоит, худой такой, с красными

гла-зами, этот сроду не пустит.

Ванька побежал вниз.

А мать уже стояла возле этого худого с красными

глаза-ми, просила его. Красноглазый даже и не слушал ее.

-- Это ко мне! -- издали еще сказал Ванька. -- Это моя

мать.

-- В среду, субботу, воскресенье, -- деревянно

прокуко-вал красноглазый.

Мать тоже обрадовалась, увидев Ваньку, даже и пошла было

навстречу ему, но этот красноглазый придержал ее.

-- Назад.

-- Да ко мне она! -- закричал Ванька. -- Ты что?!

-- В среду, субботу, воскресенье, -- опять трижды

отсту-кал этот... вахтер, что ли, как их там называют.

-- Да не знала я, -- взмолилась мать, -- из деревни я...

Не знала я, товарищ. Мне вот посидеть с им где-нибудь,

ма-ленько хоть...

Ваньку впервые поразило, -- он обратил внимание, --

какой у матери сразу сделался жалкий голос, даже какой-то

заученно-жалкий, привычно-жалкий, и как она сразу пере-скочила

на этот голос... И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно

просит. Он велел ей молчать:

-- Помолчи, мам.

-- Да я вот объясняю товарищу... Чего же?

-- Помолчи! -- опять велел Ванька. -- Товарищ, --

веж-ливо и с достоинством обратился он к вахтеру, но вахтер

да-же не посмотрел в его сторону. -- Товарищ! -- повысил

го-лос Ванька. -- Я к вам обращаюсь!

-- Вань, -- предостерегающе сказала мать, зная про

сы-на, что он ни с того ни с сего может соскочить с зарубки.

Красноглазый все безучастно смотрел в сторону, словно

никого рядом не было и его не просили сзади и спереди.

-- Пойдем вон там посидим, -- изо всех сил спокойно

сказал Ванька матери и показал на скамеечку за вахтером. И

пошел мимо него.

-- Наз-зад, -- как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел

развернуть Ваньку за рукав.

Ванька точно ждал этого. Только красноглазый коснулся

его, Ванька движением руки вверх резко отстранил руку вахтера

и, бледнея уже, но еще спокойно, сказал матери:

-- Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.

Но и дальше тоже ждал Ванька -- ждал, что красногла-зый

схватит его сзади. И красноглазый схватил. За воротник

Ванькиной полосатой пижамы. И больно дернул. Ванька поймал его

руку и так сдавил, что красноглазый рот скри-вил.

-- Еще раз замечу, что ты свои руки будешь

распус-кать... -- заговорил Ванька ему в лицо негромко, не

сразу находя веские слова, -- я тебе... я буду иметь с вами

очень серьезный разговор.

-- Вань, -- чуть не со слезами взмолилась мать. --

Госпо-ди, господи...

-- Садись, -- велел Ванька чуть осевшим голосом. --

Са-дись вот сюда. Рассказывай, как там?..

Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, по-том

пришел в движение и подал громкий голос тревоги.

-- Стигаеев! Лизавета Сергеевна!.. -- закричал он. -- Ко

мне! Тут произвол!.. -- и он, растопырив руки, как если бы

надо было ловить буйно помешанного, пошел на Ваньку. Но Ванька

сидел на месте, только весь напружинился и смотрел снизу на

красноглазого. И взгляд этот остановил красноглазого. Он

оглянулся и опять закричал: -- Стигаеев!

Из боковой комнаты, из двери выскочил квадратный

Ев-стигнеев в белом халате, с булочкой в руке.

-- А? -- спросил он, не понимая, где тут произвол,

ка-кой произвол.

-- Ко мне! -- закричал красноглазый. И, растопырив

ру-ки, стал падать на Ваньку.

Ванька принял его... Вахтер отлетел назад. Но тут уже и

Евстигнеев увидел "произвол" и бросился на Ваньку.

...Ваньку им не удалось сцапать... Он не убегал, но не

да-вал себя схватить, хоть этот Евстигнеев был мужик крепкий и

старались они с красноглазым во всю силу, а Ванька еще

стерегся, чтоб поменьше летели стулья и тумбочки. Но все

равно, тумбочка вахтерская полетела, и с нее полетел гра-фин и

раскололся. Крик, шум поднялся... Набежало белых халатов.

Прибежал Сергей Николаевич, врач Ванькин... Красноглазого и

Евстигнеева еле-еле уняли. Ваньку повели наверх. Сергей

Николаевич повел. Он очень расстроился.

-- Ну как же так, Иван?..

Ванька, напротив, очень даже успокоился. Он понял, что

сейчас он поедет домой. Он даже наказал матери, чтоб она

подождала его.

-- На кой черт ты связался-то с ним? -- никак не мог

по-нять молодой Сергей Николаевич. Ванька очень уважал это-го

доктора.

-- Он мать не пустил.

-- Да сказал бы мне, я бы все сделал! Иди в палату, я ее

приведу.

-- Не надо, мы счас домой поедем.

-- Как домой? Ты что?

Но Ванька проявил непонятную ему самому непреклон-ность.

Он потому и успокоился-то, что собрался домой. Сергей

Николаевич стал его уговаривать в своем кабинетике... Сказал

даже так:

-- Пусть твоя мама поживет пока у меня. Дня три.

Сколь-ко хочет! У меня есть где пожить. Мы же не довели дело

до конца. Понимаешь? Ты просто меня подводишь. Не обращай

внимания на этих дураков! Что с ними сделаешь? А мама бу-дет

приходить к тебе...

-- Нет, -- сказал Ванька. Ему вспомнилось, как мать

уни-женно просила этого красноглазого... -- Нет. Что вы!

-- Но я же не выпишу тебя!

-- Я из окна выпрыгну... В пижаме убегу ночью.

-- Ну-у -- огорченно сказал Сергей Николаевич. -- Зря

ты.

-- Ничего, -- Ваньке было даже весело. Немного только

жаль, что доктора... жалко, что он огорчился. -- А вы най-дете

кого-нибудь еще с язвой... У окна-то лежит, рыжий-то, у него

же тоже язва.

-- Не в этом дело. Зря ты, Иван.

-- Нет, -- Ваньке становилось все легче и легче. -- Не

обижайтесь на меня.

-- Ну, что ж... -- Сергей Николаевич все же очень

рас-строился. -- Так держать тебя тоже бесполезно. Может,

подумаешь?.. Успокоишься...

-- Нет. Решено.

Ванька помчался в палату -- собрать кой-какие свои

ве-щички. В палате его стали наперебой ругать:

-- Дурак! Ты бы пошел...

-- Ведь тебя бы вылечили здесь, Сергей Николаевич до-вел

бы тебя до конца.

Они не понимали, эти люди, что скоро они с матерью сядут

в автобус и через какой-нибудь час Ванька будет дома. Они

этого как-то не могли понять.

-- Из-за какого-то дурака ты себе здоровье не хочешь

по-править. Эх ты!

-- Надо человеком быть, -- с каким-то мстительным

покоем, даже, пожалуй, торжественно сказал Ванька. -- Ясно?

-- Ясно, ясно... Зря порешь горячку-то, зря.

-- Ты бы полтинник сунул ему, этому красноглазому, и все

было бы в порядке. Чего ты?

Ванька весело со всеми попрощался, пожелал всем

здо-ровья и с легкой душой поскакал вниз.

Надо было еще взять внизу свою одежду. А одежду выда-вал

как раз этот Евстигнеев. Он совсем не зло посмотрел на Ваньку

и с сожалением даже сказал:

-- Выгнали? Ну вот...

А когда выдавал одежду, склонился к Ваньке и сказал

негромко, с запоздалым укором:

-- Ты бы ему копеек пятьдесят дал, и все -- никакого

шу-му не было бы. Молодежь, молодежь... Неужели трудно

дога-даться?

-- Надо человеком быть, а не сшибать полтинники, --

опять важно сказал Ванька. Но здесь, в подвале, среди

мно-жества вешалок, в нафталиновом душном облаке, слова эти не

вышли торжественными; Евстигнеев не обратил на них внимания.

-- Ботинки эти? Твои?

-- Мои.

-- Не долечился и едешь...

-- Дома долечусь.

-- До-ома! Дома долечисся...

-- Будь здоров, Иван Петров! -- сказал Ванька.

-- Сам будь здоров. Попросил бы врача-то... может,

оставют. Зря связался с этим дураком-то.

Ванька не стал ничего объяснять Евстигнееву, а поспе-шил

к матери, которая небось сидит возле красноглазого и плачет.

И так и было: мать сидела на скамеечке за вахтером и

вы-тирала полушалком слезы. Красноглазый стоял возле своей

тумбочки, смотрел в коридор -- на прострел. Стоял прямо, как

палка. У Ваньки даже сердце заколотилось от волнения, когда он

увидел его. Он даже шаг замедлил -- хотел напос-ледок

что-нибудь сказать ему. Покрепче. Но никак не нахо-дил нужное.


-- Будь здоров! -- сказал Ванька. -- Загогулина.

Красноглазый моргнул от неожиданности, но головы не

повернул -- все смотрел вдоль своей вахты.

Ванька взял материну сумку, и они пошли вон из

хваленой-прехваленой горбольницы, где, по слухам, чуть ли не

рак вылечивают.

-- Не плачь, -- сказал Ванька матери. -- Чего ты?

-- Нигде ты, сынок, как-то не можешь закрепиться, --

сказала мать свою горькую думу. -- Из ФЗУ тада тоже...

-- Да ладно!.. Вались они со своими ФЗУ. Еще тебе одно

скажу: не проси так никого, как давеча этого красношарого

просила. Никогда никого не проси. Ясно?

-- Много так сделаешь -- не просить-то!

-- Ну... и так тоже нельзя. Слушать стыдно.

-- Стыдно ему!.. Мне вон счас гумажки собирать на

пен-сию -- побегай-ка за имя, да не попроси... Много соберешь?


-- Ладно, ладно... -- мать никогда не переговорить. --

Как там, дома-то?

-- Ничо. У себя-то будешь долеживать?

-- Та-а... не знаю, -- сказал Ванька. -- Мне уже лучше.

Че-рез некоторое время они сели у вокзала в автобус и поехали

домой.


OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского


Ваня, ты как здесь?!


У Проньки Лагутина в городе Н-ске училась сестра. Раз в

месяц Пронька ездил к ней, отвозил харчи и платил за

квар-тиру. Любил поболтать с девушками-студентками, подругами

сестры, покупал им пару бутылок красного вина и учил:

-- Вы, главное, тут... смотрите. Тут народ разный. Если

он к тебе: "Вы, мол, мне глянетесь, то-се, разрешите вас под

ручку", -- вы его по руке: "Не лезь! Мне, мол, сперва

выучиться надо, а потом уж разные там дела. У меня, мол, пока

одна учеба на уме".

В один из таких приездов Пронька, проводив утром

деву-шек в институт, решил побродить до поезда по городу.

Поезд уходил вечером.

Походил, поглазел, попил воды из автомата... И присел

отдохнуть на скамейку в парке. Только присел, слышит:

-- Молодой человек, простите, пожалуйста. -- Подошла

красивая молодая женщина с портфелем. -- Разрешите, я займу

минутку вашего времени?

-- Зачем? -- спросил Пронька.

Женщина присела на скамейку.

-- Мы в этом городе находимся в киноэкспедиции...

-- Кино фотографируете?

-- Да. И нам для эпизода нужен человек. Вот такого...

ва-шего типа.

-- А какой у меня тип?

-- Ну... простой... Понимаете, нам нужен простой

сель-ский парень, который в первый раз приезжает в город.

-- Так, понимаю.

-- Вы где работаете?

-- Я приезжий, к сестре приезжал...

-- А когда уезжаете?

-- Сегодня.

-- Мм... тогда, к сожалению, ничего не выйдет. А у

себя... в селе, да?..

-- Но.

-- У себя в селе где работаете?

-- Трактористом.

-- Нам нужно, чтоб вы по крайней мере неделю побыли

здесь. Это нельзя?

-- Трудно. Сейчас самое такое время.

-- Понимаю. Жаль. Извините, пожалуйста. -- Женщина пошла

было, но вернулась. -- А знаете, у вас есть сейчас минут

двадцать времени?

-- Есть.

-- Я хочу показать вас режиссеру... для... как вам

попро-ще: чтобы убедиться, в том ли мы направлении ищем? Вы не

возражаете? Это рядом, в гостинице.

-- Пошли.

По дороге Пронька узнал, как будет называться кино,

какие знаменитые артисты будут играть, сколько им платят...

-- А этот тип зачем приезжает в город?

-- Ну, знаете, искать свою судьбу. Это, знаете, из тех,

ко-торые за длинным рублем гоняются.

-- Интересно, -- сказал Пронька. -- Между прочим, мне бы

сейчас длинный рубль не помешал: домишко к осени хочу

перебрать. Жениться надо, а в избе тесно. Пойдут ребятиш-ки --

повернуться негде будет. У вас всем хорошо платят?

Женщина засмеялась.

-- Вы несколько рановато об этом. А вы могли бы с

неде-лю пожить здесь?

-- Неделю, думаю, мог бы. Я дам телеграмму, что...

-- Нет, пока ничего не нужно. Ведь вы можете еще не

по-дойти...

-- Вы же сказали, что я как раз тот самый тип!

-- Это решает режиссер.

Режиссер, худощавый мужчина лет за пятьдесят, с живы-ми

умными глазами, очень приветливо встретил Проньку. Пристально,

быстро оглядел его, усадил в кресло.

Милая женщина коротко рассказала, что сама узнала от

Проньки.

-- Добре, -- молвил режиссер. -- Если дело пойдет, мы

все уладим. А теперь оставьте нас, пожалуйста, мы

попробу-ем... поиграть немного.

Женщина вышла.

-- Как вас зовут, я забыл?

-- Прокопий. -- Пронька встал.

-- Сидите, сидите. Я тоже сяду. -- Режиссер сел

напро-тив. Весело смотрел на Проньку. -- Тракторист?

-- Ага.

-- Любите кино?

-- Ничего. Редко, правда, бывать приходится.

-- Что так?

-- Да ведь... летом почесть все время в бригаде, а зимой

на кубы уезжаем...

-- Что это такое?

-- На лесозаготовки. Женатые-то дома, на ремонте, а

хо-лостежь -- вроде меня -- на кубы.

-- Так, так... Вот какое дело, Прокопий. Есть у нас в

филь-ме эпизод: в город из деревни приезжает парень. Приезжает

в поисках лучшей судьбы. Находит знакомых. А знакомство

такое... шапочное: городская семья выезжала летом отдо-хнуть в

деревню, жила в его доме. Это понятно?

-- Понятно.

-- Отлично. Дальше: городская семья недовольна приез-дом

парня -- лишняя волокита, неудобства... и так далее. Па-рень

неглупый, догадывается об этом и вообще начинает по-нимать,

что городская судьба -- дело нелегкое. Это его, так сказать,

первые шаги. Ясно?

-- А как же так: сами жили -- ничего, а как к ним

приеха-ли -- не ндравится.

-- Ну... бывает. Кстати, они не так уж и показывают, что

недовольны его приездом. Тут все сложнее. -- Режиссер

по-молчал, глядя на Проньку. -- Это непонятно?

-- Понятно. Темнят.

-- Темнят, да. Попробуем?.. Слова на ходу придумаем. А?

-- А как?

-- Входите в дверь -- перед вами буду не я, а те ваши

го-родские знакомые, хозяин. Дальше -- посмотрим. Ведите се-бя

как Бог на душу положит. Помните только, что вы не Прокопий,

Пронька, а тот самый деревенский парень. Назо-вем его -- Иван.

Давайте!

Пронька вышел из номера... и вошел снова.

-- Здравствуйте.

-- Надо постучаться, -- поправил режиссер. -- Еще раз.

Пронька вышел и постучал в дверь.

-- Да!

Пронька вошел. Остановился у порога. Долго молчали,

глядя друг на друга.

-- А где "здравствуйте"?

-- Я же здоровался.

-- Мы же снова начали.

-- Снова, да?

Пронька вышел и постучался.

-- Да!

-- Здравствуйте!

-- О, Иван! Входите, входите, -- "обрадовался"

режис-сер. -- Проходите же! Каким ветром?

Пронька заулыбался.

-- Привет! -- Подошел, обнял режиссера, похлопал его по

спине. -- Как житуха?

-- А чего ты радуешься? -- спросил режиссер.

-- Тебя увидел... Ты же тоже обрадовался.