Geum.ru

Название книги: Сборник рассказов

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   ...   27   28   29   30   31   32   33   34   ...   43

-- Ой, вы себе не представляете!.. Но ее не слушали --

улыбались, говорили сами и снова спрашивали:

-- Ну как?

Поехали домой, за город.

...Увидев свой дом, Лида бросила чемодан и, раскинув

белые рученьки, побежала вперед.

Сзади понимающе заговорили:

-- Вот оно как -- на чужой-то сторонушке.

-- Да-а, это тебе... гляди-ка: бежит, бежит!

-- И ведь ничего не могли поделать; заладила свое: поеду

и все. "Другие едут, и я поеду", -- рассказывала мать Лиды,

сморкаясь в платок. -- Ну вот, съездила... узнала.

-- Молодежь, молодежь, -- скрипела тетя с красным

ли-цом.

Потом Лида ходила по комнатам большого дома и громко

спрашивала:

-- Ой, а это когда купили?

Мать или отец отвечали:

-- Этой зимой еще, перед Новым годом. Полторы тыщи

стало.

Пришел молодой человек с книжками и с множеством значков

на груди -- новый квартирант, студент.

Их знакомил сам отец.

-- Наша новаторша, -- сказал он, глядя на дочь с тонкой

снисходительной усмешкой.

Лида ласково и значительно посмотрела на квартиранта.

Тот почему-то смутился, кашлянул в ладонь.

-- Вы в каком? -- спросила Лида.

-- В педагогическом.

-- На каком факе?

-- На физико-математическом.

-- Будущий физик, -- пояснил отец и ласково потрепал

молодого человека по плечу. -- Ну вам небось поговорить

хо-чется... Я пошагал в магазин. -- Он ушел.

Лида опять значительно посмотрела на квартиранта. И

улыбнулась.

-- У вас есть сигаретка?

Квартирант вконец смутился и сказал, что он не курит. И

сел с книжками к столу.


Потом сидели родственным кружком, выпивали.

Студент тоже сидел вместе со всеми; он попробовал было

отказаться, но на него обиделись самым серьезным образом, и он

сел.

Отец Лиды -- чернявый человек с большой бородавкой на

подбородке и с круглой розовой плешиной на голове, с красными

влажными губами, -- прищурившись, смотрел на дочь.

Потом склонялся к квартиранту, жарко дышал ему в ухо,

шептал:

-- Ну, скажите, если уж честно: таких ли хрупких

созданиев посылать на эти... на земли? А? Кого они агитируют!

Тоже, по-моему, неправильно делают. Ты попробуй меня

са-гитируй!..

Глаза его маслено блестели.

Он осторожно икал и вытирал губы салфеткой.

-- А таких зачем? Это ж... эк... это ж -- сосуд,

который... эк... надо хранить. А?

Молодой человек краснел и упорно смотрел в свою

та-релку.

А Лида болтала ногами под столом, весело смотрела на

квартиранта и, капризничая, кричала:

-- Ой, ну почему вы мед не кушаете? Мам, ну почему он

мед не кушает!

Студент кушал мед.

Все за столом разговаривали очень громко, перебивали

друг друга.

Говорили о кровельном железе, о сараях, о том, что

како-го-то Николая Савельича скоро "сломают", и Николай

Савельич получит "восемнадцать метров".

Толстая тетя с красным носом все учила Лиду:

-- А теперь, Лидуся... слышишь? Теперь ты должна... как

девушка!.. -- Тетя стучала пальцем по столу. -- Теперь ты

должна...

Лида плохо слушала, вертелась, тоже очень громко

спра-шивала:

-- Мам, у нас сохранилось то варенье, из крыжовника?

Положи ему. -- И весело смотрела на квартиранта.

Отец Лиды склонялся к студенту и шептал:

-- Заботится... а? -- И тихо смеялся.

-- Да, -- говорил студент и смотрел на дверь. Непонятно

было, к чему он говорит это "да".

Под конец отец Лиды залез ему в самое ухо:

-- Ты думаешь, он мне легко достался, этот домик...

эк... взять хотя бы?.. Сто двенадцать тыщ -- как один рупь..

эк... на! А откуда они у меня? Я ж не лауреат какой-нибудь. Я

ж получаю всего девятьсот восемьдесят на руки. Ну?.. А потому

что вот эту штуку на плечах имею. -- Он похлопал себя по лбу.

-- А вы с какими-то землями!.. Кто туда едет? Кого приперло.

Кто свою жизнь не умеет наладить, да еще вот такие глупышки

вроде дочки моей... Ох, Лидка! Лидка! -- Отец Ли-ды слез со

студента и вытер губы салфеткой. Потом снова повернулся к

студенту: -- А сейчас поняла -- не нарадуется сидит в

родительском доме. Обманывают вас, молодых...

Студент отодвинул от себя хрустальную вазочку с

варе-ньем, повернулся к хозяину и сказал довольно громко:

-- До чего же вы бессовестный! Просто удивительно.

Противно смотреть.

Отец Лиды опешил... открыл рот и перестал икать.

-- Ты... вы это на полном серьезе?

-- Уйду я от вас. Ну и хамье... Как только не стыдно! --

Студент встал и пошел в свою комнату.

-- Сопляк! -- громко сказал ему вслед отец Лиды.

Все молчали.

Лида испуганно и удивленно моргала красивыми голубы-ми

глазами.

-- Сопляк!! -- еще раз сказал отец и встал и бросил

сал-фетку на стол, в вазочку с вареньем. -- Он меня учить

будет!

Студент появился в дверях с чемоданом в руках, в

пла-ще... Положил на стол деньги.

-- Вот -- за полмесяца. Маяковского на вас нет! -- И

ушел.

-- Сопляк!!! -- послал ему вслед отец Лиды и сел.

-- Папка, ну что ты делаешь?! -- чуть не со слезами

вос-кликнула Лида.

-- Что "папка"? Папка... Каждая гнида будет учить в

сво-ем доме! Ты молчи сиди, прижми хвост. Прокатилась?

Нагу-лялась? Ну и сиди помалкивай. Я все эти ваши штучки знаю!

-- Отец застучал пальцем по столу, обращаясь к жене и к

дочери. -- Принесите, принесите у меня в подоле... Выго-ню

обоих! Не побоюсь позора!

Лида встала и пошла в другую комнату.

Стало тихо.

Толстая тетя с красным лицом поднялась из-за стола и,

охая, пошла к порогу.

-- Итить надо домой... засиделась у вас. Ох, Господи,

Господи, прости нас, грешных.

...В Лидиной комнате тихо забулькал радиоприемник --

Лида искала музыку.

Ей было грустно.


OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского


Мечты


Как-то зашел я в гостиничный ресторан -- подкрепить-ся.

Сел. Жду.

Подходит официант... Опрятный, курносый, с лицом,

которые забываются тут же. Впрочем, у этого в глазах было

некое презрение, когда он слушал. Он слушал и чуть кивал

головой. И в глазах его, круглых, терпеливых, я обнаружил

презрение. Это и остановило мое внимание на его скучном

лице... И я без труда узнал человека.

Лет двадцать пять назад мы с ним работали на одной

стройке, жили в общежитии в одной комнате. Было нам по

шестнадцать лет, мы приехали из деревни, а так как город нас

обоих крепко припугнул, придавил, то и стали мы вроде друзья.

Работали... А потом нас тянуло куда-нибудь, где потише.

На кладбище. Это странно, что мы туда наладились, но так. Мы

там мечтали. Не помню, о чем я тогда мечтал, а выду-мывать

теперь тогдашние мечты -- лень. Тогда бы, в то вре-мя, если бы

кто спросил, наверно, соврал бы -- что-нибудь про летчиков бы,

моряков: я был скрытный, к тому же умел врать. А теперь

забыл... Всерьез захотел вспомнить -- о чем же все-таки

мечталось? -- и не могу. Забыл. Помню, смот-рел тогда фильм

"Молодая гвардия", и мне очень понравил-ся Олег Кошевой, и

хотелось тоже с кем-нибудь тайно бо-роться. До того доходило,

что иду, бывало, по улице и так с головой влезу в эту "тайную

борьбу", что мне, правда казалось, что за мной следят, и я

оглядывался на перекрестках. И даже делал это мастерски --

никто не замечал. Но едва ли я рассказывал про такую мечту. Да

и не мечта это была, а иг-ра, что ли, какая-то. Как про это

расскажешь.

А он рассказывал. Он мечтал быть официантом. Я хоро-шо

помню, как он азартно напирал и шлепал губами про то, как

официанты хорошо живут, богато. Он был тогда губо-шлеп, а

потом, как стал, видно, официантом, то губы подоб-рал,

сдержанный стал, вежливый. Только что это за пре-зрение у него

в круглых глазах? Никакого презрения тогда не намечалось,

наоборот, дурак дураком был, простодуш-ный и до смешного

доверчивый. Даже я учил его, чтоб он не был таким доверчивым.

Меня не удивляло, что он хочет быть официантом. Я,

на-верно, думал: "Ну и будь!" Не отговаривал. Даже, наверно,

гордился потихоньку, что сам я не хочу быть официантом, даже

когда голодали. Но это теперь легко сказать, что -- гор-дился,

а гордился ли -- не помню. Однако хорошо помню, что он хотел

быть официантом. Я только то и помню: клад-бище калужское, и

что он очень хотел быть официантом.

Кладбище было старое, купеческое. На нем, наверно, уже

не хоронили. Во всяком случае, ни разу мы не наткну-лись на

похороны. Каких-то старушек видели -- сидели на скамеечках

старушки. Тишина... Сказать, чтоб мысли ка-кие-нибудь грустные

в голову лезли, -- нет. Или думалось: вот, жили люди... Нет.

Самому жить хотелось, действовать, может, бог даст, в офицеры

выйти. Скулила душа, тоскова-ла: работу свою на стройке я

ненавидел. Мы были с ним раз-норабочими, гоняли нас туда-сюда,

обижали часто. Особен-но почему-то нехорошо возбуждало всех,

что мы -- только что из деревни, хоть, как я теперь понимаю,

сами они, многие, -- в недалеком прошлом -- тоже пришли из

деревни. Но они никак этого не показывали, и все время шпыняли

нас: "Что, мать-перемать, неохота в колхозе работать?"

Помню еще надгробия каменные, тесаные, тяжелые. Я думал

тогда: как же было тащить сюда такую тяжесть? На подводах, что

ли? Надписи на камнях -- все больше купцы лежат. Сколько же

купцов было на Руси! Или -- это кладби-ще только купеческое?

Тишина была на кладбище. Оттор-говали купцы, отшумели...

Лежат. Долго-долго будут ле-жать, пока не раскурочат кладбище

под какой-нибудь завод. У нас в деревне забросили старое

кладбище, стали хоронить на новом месте, на горе.

Да, так вот -- официант. Странно, что я никак не

встре-вожился, не заволновался, что встретил его, не захотел

поговорить. Не знаю -- почему-то не захотел. Может, пото-му,

что был я крепко с похмелья, а он возьмет да подумает, что у

меня совсем уж плохие дела. Еще пожалеет. А разубе-ждать --

совестно. Словом, не стал я объявляться. А возьму да и

пожалею... Зачем?.. Я стал наблюдать за ним. И полу-чил

какое-то жестокое удовольствие. Он совсем изменился, этот

человек. Не будь у меня такая редкая память на лица, никогда

бы мне не узнать его. Я сказал, что обнаружил у не-го в глазах

презрение. Никакого презрения! Тут же подошел к соседнему

столику и таким изящным полупоклоном изо-гнулся, да так

весело, беззаботно, добро улыбнулся, что ку-да тебе!

Помурлыкал что-то насчет закуски, посоветовал, покивал

причесанным на пробор шарабанчиком, взмахнул салфеткой и отбыл

в сторону кухни. Э-э, он-таки научился. Презрение -- это ко

мне только, потому что я с похмелья. И один. И одет -- так

себе. И лицо солдатское. А так бы он и мне с достоинством

поклонился. Ах, славно он кланяется! Именно -- с достоинством,

не угодливо, нет, -- красиво, спокойно, четко, ни на сантиметр

ниже, ни на сантиметр выше, а как раз, чтоб подумали: "Надо

потом прикинуть к счету рубль-другой". Поклонись он мне так, я

бы так и по-думал. А вот бережет же свой поклон, не всем

подряд кла-няется. Опыт. Конечно, иногда, наверно, ошибается,

но, в общем, метит точно. Там, например, где он только что

по-клонился, сидели совсем молодые ребята с девушками,

ре-бятки изображали бывалых людей, выдавили дома прыщи, курили

заграничные сигареты. Тут-то он им -- и поклончик, поводил

умытым пальцем по меню -- совет, что лучше за-казать, покивал

головкой -- коньяк, шампанское... Легкое движение -- переброс

салфетки с руки на руку -- заключи-тельный поклон,

исчезновение. Славно. И ведь, хитрец: все с понимающим видом,

с видом, что -- вот: молодые, беспеч-ные -- "бродят". Как там

у Хемингуэя (у Хема)? Зашли в од-но место -- выпили, зашли в

другое место -- выпили... Шельма, он же знает, что для того,

чтоб сюда войти с ули-цы, надо отстоять в очереди, где вся

беспечность улетучит-ся. Но так как молодые играли в

беспечность, он умело подхватил игру. Он знает, что деньги у

них -- папины, или кто-то из них в дедовой библиотеке приделал

ноги четырех-томнику Даля... Но он все принимает за чистую

монету: во-шли джентльмены, все будет о'кэй. Прежде всего он

пони-мает, что ребятки форсят перед девушками, при расчете не

станут пересчитывать, а еще и подкинут трояк.

Но вот уж он иноходит от кухни... Ширк-ширк, ширк-ширк

-- обогнул столик, другой, поднос на левой руке как щит, а на

щите -- всякие вкусные штуки. Сказать ему, что ли, про

калужское кладбище? Помнишь, мол, как там ти-хо-тихо было?..

Нет, пожалеет он меня, наверняка, пожале-ет в душе.

-- У вас что было?

-- Котлета.

-- Котлета... Пожалуйста.

-- По-калужски?

-- Что?

-- Котлета-то по-калужски?

-- Почему по-калужски? Нормальная котлета.

-- Я думал, по-калужски.

-- Где вы видите -- по-калужски?

-- Да нигде не вижу... Я вот смотрю на нее, думал, она

-- по-калужски.

-- Нет у нас никаких по-калужски!

-- Ну, нет -- и не надо. Я же не прошу. Я говорю: я

ду-мал, она по-калужски.

-- Будете кушать?

-- А как же!

-- Водка... А что собой представляет по-калужски?

-- Такие... на гробики похожи... Купеческие котлеты.

Он быстро, подозрительно глянул на меня, на графинчик с

водкой, что мне поставил, -- испугался: не развезет ли ме-ня,

если я это оглоушу, в графинчике-то? Их за это ругают, я

слышал. Я интеллигентно кашлянул в ладонь, сказал как можно

приветливее:

-- Спасибо.

-- Пожалуйста.

Официант отбыл к соседнему столику.

Нет, не буду я ему ничего говорить про Калугу. А три

руб-ля лишних дам потом. Как можно небрежней дам, и ника-кого

презрения -- дам, и все. Как будто я каждый раз вот так по

трояку отваливаю -- такой я странный, щедрый человек, хоть и с

солдатским лицом и неважно одет. Меня прямо не-терпение

охватило -- скорей дать ему три рубля. Посмот-реть: какое у

него сделается лицо!

...Я поел, вылил. Он мне кратким движением -- сверху

вниз -- счет. Я заплатил по счету, встал и пошел. Трояк не

дал. Ни копейки не дал. Не знаю, что-то вдруг разозлился и не

дал. А чтоб самому про себя не думать, что я жадный, я отдал

эти три рубля гардеробщику. Я не раздевался, так как вошел в

ресторан из гостиницы, а подошел и просто дал. Он меня

спросил:

-- Побрызгать?

-- Не надо, -- сказал я. -- Брызгать еще...

"Вот так вот, -- думал я сердито про официанта, --

гро-ша ломаного не дам. И так проживешь. Вон какой ловкий!..

Научился".


OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского


Медик Володя


Студент медицинского института Прохоров Володя ехал

домой на каникулы. Ехал, как водится, в общем вагоне, ехал

славно. Сессию сдал хорошо, из деревни писали, что у них там

все в порядке, все здоровы -- на душе у Володи было

празднично. И под вечерок пошел он в вагон-ресторан по-ужинать

и, может быть, выпить граммов сто водки -- такое появилось

желание. Пошел через вагоны и в одном, в купей-ном, в

коридоре, увидел землячку свою, тоже студентку, кажется,

пединститута. Она была из соседней деревни, в по-запрошлом

году они вместе ездили в райцентр сдавать экза-мены по

английскому языку и там познакомились. Володе она тогда даже

понравилась. Он потом слышал, что она то-же прошла в институт,

но в какой и в каком городе, толком не знал. Вообще как-то

забыл о ней. Он было обрадовался, увидев ее у окошка, но тут

же оторопел: забыл как ее звать. Остановился, отвернулся тоже

к окну, чтоб она пока не уз-нала его... Стал вспоминать имя

девушки. Напрягал память, перебирая наугад разные имена, но

никак не мог вспомнить. То ли Алла, то ли Оля... Что-то такое

короткое, ласковое. Пока он так гадал, уткнувшись в окно,

девушка оглянулась и тоже узнала его.

-- Володя?.. Ой, здравствуй!

-- Хелло! -- воскликнул Володя. И сделал вид, что

очень-очень удивился, и остро почувствовал свою фальшь -- и

это "хелло", и наигранное удивление. От этого вопросы дальше

возникли очень нелепые: "Каким ветром? Откуда? Куда?"

-- Как?.. На каникулы.

-- А-а, ну да. Ну, и как? На сколько? -- Володя до боли

ощущал свою нелепость, растерянность и суетился еще больше:

почему-то страшно было замолчать и не фальши-вить дальше. --

До сентября? Или до октября?

Девушка -- это было видно по ее глазам -- отметила,

сколь изменился с недавней поры ее земляк. Но странно, что и

она не сказала в простоте: "Да ты что, Володя? Я тоже еду на

каникулы, как и ты", а сразу подхватила эту показ-ную вольную

манеру.

-- Не знаю, как нынче будет. А вы? Вам сказали или тоже

на бум-бум едете?

Володе сделалось немного легче оттого, что девушка не

осадила его с глупой трескотней, а готова даже сама поглу-петь

во имя современных раскованных отношений.

-- Нам сказали к сентябрю собраться, естественно. Но мы

пронюхали, что опять повезут на картошку, поэтому многие из

нас хотят обзавестись справками, что работали дома, в родимых

колхозах.

-- А мы тоже!.. Мы говорим: "А можно, мы дома

отра-ботаем?"

-- Зачем же их спрашивать? Надо привезти справку, и все,

-- Володе даже понравилось, как он стал нагловато

рас-поясываться, он втайне завидовал сокурсникам-горожа-нам,

особенно старшекурсникам, но сам не решался изо-бражать из

себя такого же -- совестно было. Но теперь он вдруг испытал

некое удовольствие в нарядной роли... чуть ли не кутилы и

циника. Будь у него в кармане деньги, хоть не-много больше,

чем на сто граммов водки и на билет в авто-бус до своего села,

он, пожалуй, ляпнул бы что-нибудь и про ресторан. Но денег

было только-только.

-- А не опасно со справкой-то? -- спросила девушка. --

Могут же... это...

-- Я умоляю! Отработал -- и все. Возил навоз на поля, --

Володя с улыбкой посмотрел на девушку, но поскорей от-вернулся

и полез в карман за сигаретой. Не все еще шло гладко пока.

Маленько было совестно.

-- Вас куда в прошлом году возили?

-- В Заозерье. Но мы там пожили неплохо... -- Володе и

правда понравилось ездить с курсом на осенние работы в колхоз,

и никакую он справку не собирался доставать дома.

-- А мы ездили в Красногорский район, -- тоже не без

удовольствия вспомнила девушка. -- Тоже неплохо было.

Хохми-или-и!..

-- А как отдыхаете дома летом? Чем занимаетесь?

-- Да чем? За ягодами ходим... -- девушка спохвати-лась,

что, пожалуй, это банально -- за ягодами. -- Вообще скучно.

-- Скооперируемся? -- навернул Володя. -- А то я тоже с

тоски загибаюсь. Нас же разделяет всего... четырнадцать