К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений в восьми томах. Том 7    М., Государственное издательство "Искусство", 1960    Вступительная статья

Вид материалаСтатья

Содержание


К. Алексеев
К. Алексеев
К. Алексеев
К. Алексеев
34*. Н. А. Попову
К. Алексеев
К. Алексеев, М. Алексеева
К. Алексеева
К. Алексеев
38*. H. A. Попову
К. Алексеев
К. Алексеев
К. Алексеев
К. Алексеев
43. Из письма к М. П. Лилиной
44. Из письма к М. П. Лилиной
45*. Из письма к Е. В. Алексеевой
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   70
30*. Н. А. Попову

  

15 сентября 1894

Москва

Многоуважаемый Николай Александрович!

   Очень благодарен за присланные макетки1. Позвольте мне задержать их на несколько дней для того, чтобы на свободе рассмотреть и обдумать их.

   Вчера у меня родился сын 2, и теперь в доме хаос. Заеду к Вам на этих днях и сговоримся: когда нам можно будет сойтись, чтобы переговорить о многих театральных делах.

   До скорого свидания.

   Глубоко уважающий Вас

К. Алексеев

   Сентября 15--94

   Посылаю письмо бог знает в каком конверте. Простите, в доме хаос.

  

31*. Н. А. Попову

  

Осень 1894

Москва

Многоуважаемый Николай Александрович!

   Сегодня в 7 1/2 часов вечера у меня будет декоратор для принятия заказа на декорации "Акосты"1. Не откажитесь приехать ненадолго и захватить те мотивы, по которым Вы составляли эскиз. Захватите также и картину "Еврейская невеста" и костюм Сары Бернар в "Орлеанской деве".

   Исполнением моей просьбы Вы весьма обяжете.

   Уважающий Вас

К. Алексеев

   Суббота

  

32*. Н. А. Попову

5 ноября 1894

Москва

Многоуважаемый Николай Александрович!

   Если Вы свободны сегодня вечером, заезжайте в Охотничий клуб к 7 час. вечера. Будет просмотр некоторых декораций "Акосты"1.

   С почтением

К. Алексеев

   5 ноября 94

  

33*. В. В. Королеву

  

   7 января 95

7 января 1895

Москва

Глубокоуважаемый Владимир Васильевич!

   От имени участвующих, и преимущественно дам, обращаюсь с большой просьбой: нельзя ли велеть истопить к завтрашней денной репетиции (8 января 95) помещение Охотничьего клуба, так как при средневековом костюме наши голландцы1 сильно простужаются, так точно, как и сидящая в зале публика. После репетиции 2 января захворали Мария Федоровна Желябужская2 и двое из статистов.

   Исполнением просьбы весьма обяжете.

   Простите, что по поручению других еще раз беспокою Вас.

   С почтением

К. Алексеев

   12 января мы могли бы играть "Акосту". Думаю, что меня хватит на два дня подряд, но боюсь за студентов3: на наши увещания они отвечали уклончиво, и большая часть из них не придет. Самое страшное это то, что те, кто придет, явятся на спектакль после студенческой пирушки и могут превратить трагедию в водевиль.

Idem

  

34*. Н. А. Попову

  

28 января 1895

Москва

Добрейший Николай Александрович!

   Большая просьба. Выручайте. Сестре так мало выпадает репетиций для "Последней жертвы"1, что завтра мне придется возиться с ней, а не с толпой. Будьте милостивы -- приходите к 5-ти или 5 1/2 час. (в Охотничий клуб), чтобы срепетировать народную сцену в боковой зале, в то время как я буду репетировать с сестрой на сцене. Желябужские отказались играть 2-го февраля "Акосту", и приходится во что бы то ни стало ставить "Последнюю жертву". Играть же Тугину с трех репетиций мудрено, и сестра требует усиленной работы с ней.

Ваш К. Алексеев

   Суббота 28/I--95

   Репетиция в Охотничьем клубе завтра, в воскресенье, от 4 1/2 до 10 час. вечера.

  

35*. Г. Н. Федотовой

   Воскресенье 12 февраля 1895 г.

12 февраля 1895

Москва

Глубокоуважаемая Гликерия Николаевна.

   Только вчера поздно вечером долетела до нас грустная новость о том, что Вы на несколько лет покидаете сцену Малого театра и уезжаете из Москвы1.

   Это печальное для нас известие тем сильнее поразило нас, что в Вашем лице мы теряем не только артистку, доставившую нам столько высокохудожественных часов наслаждения, но мы надолго лишаемся и сочувствующего и необходимого нашему Обществу искусства и литературы члена, единственного из многочисленного московского артистического мира откликнувшегося и за все время существования Общества не изменившего затеянному и горячо любимому нами делу.

   Когда вся артистическая Москва помогала нам строить воздушные замки и опьяняла нас радужными надеждами и предсказаниями, Вы одна оставались в стороне и сдерживали наши порывы несбыточных мечтаний, но зато, когда та же артистическая Москва при первой неудаче отвернулась от нас с насмешками, Вы одна остались на развалинах и своим сочувственным и ободряющим словом поддержали в нас энергию, с помощью которой мы, немногочисленный кружок хорошо знакомых Вам лиц, сберегли остатки прежнего величия Общества, которое теперь вносит свет в жизнь тех людей, которым суждено проводить лучшие годы в той атмосфере, где слишком мало воздуха для дыхания и простора для души.

   В довершение всего, в Вашем лице мы на несколько лет лишаемся гостеприимной хозяйки, которая в своей гостиной умела обласкать теплым словом, восхищать своим умом и помогать советом и делом многочисленным поклонникам и знакомым, нередко утомлявшим радушную хозяйку своими продолжительными визитами.

   Не на страницах этого письма и не нам, слишком юным и малокомпетентным судьям, оценивать Ваши большие и многолетние заслуги русскому театру; пусть они оценятся толпой, которая, к сожалению, слишком мало хранит то, что имеет, и, лишь потерявши, плачет об утраченном.

   От всей души желаем Вам прежде всего здоровья, сил и энергии в предстоящем длинном путешествии по России (может быть, и дальше?).

   Дай бог, чтобы Ваш редкий талант, не менее редкое в настоящее время любовное отношение к искусству были всюду оценены и увенчаны лаврами по заслугам. Дай бог, чтобы Вы поскорее вернулись в Москву, для того чтобы мы и наши дети могли еще много лет переживать вместе с Вами те эстетические и художественные минуты, которые воспитывали нас и еще более нужны подрастающему поколению.

   Пишем это письмо по возвращении из театра, где Вы поразили нас своей чудной игрой в совершенно новом для Вас амплуа2. Не будьте строги к этому письму, оно подсказано самым искренним и свежим чувством.

   Неизменные Ваши поклонники, глубоко уважающие Вас и благодарные

К. Алексеев, М. Алексеева

  

36*. А. П. Ленскому

  

   19 февраля 1895 г.

19 февраля 1895

Москва

Многоуважаемый Александр Павлович!

   Беру на себя смелость беспокоить Вас покорнейшей просьбой: доставить мне и жене возможность посмотреть сегодняшний ученический спектакль, об ансамбле и постановке которого мне пришлось слышать столько похвальных отзывов. Если, на наше счастье, у Вас найдутся 2 билета, не откажитесь вручить их подателю.

   Еще раз прошу извинения за беспокойство и пользуюсь случаем, чтобы уверить Вас и Вашу уважаемую супругу в совершенном почтении

   готового к услугам

К. Алексеева

37*. Н. А. Попову

  

7 сентября 1895

Биарриц, Франция

Добрейший Николай Александрович!

   Пишу пока две строчки. Подробнее о театральных делах -- До завтра.

   Как можно скорее пришлите фотографию или просто силуэт Ваших ног прямо и в профиль, т. е.

  



  

   на рисунках сделайте надпись:

   Les pieds de M-eur Popoff pour maillots garnis, commandês par M-eur С Alexêeff {Рисунок ног г. Попова для трико, заказанного г. К. Алексеевым (франц.).}.

   Послать поскорее по следующему адресу:

   Paris. Rue St. Honorê 98, Monsieur M. Milon Aine.

   Купил кое-что для "Отелло". Вам привезу удивительную обувь и шляпу для Родриго1.

   Пишите, что делается, как дела с Несмеловым, получены ли из попечительства роли "Фомы" и "Отелло" и разосланы ли? 2

   Побывайте, пожалуйста, в клубе и черкните, хорошо ли устроено электричество. Можно еще успеть исправить в случае нужды.

   Вожусь с Сувориным (переделываем "Власть тьмы")3, который находится в Биаррице. Он так заинтересов[ался] нашим Обществом, что собирается приезжать из Петербурга на новые пьесы.

Ваш К. Алексеев

   Если опоздаете послать рисунок ног (для того чтобы видеть их кривизну, т. е. имеют ли они форму буквы О, или X), придется посылать [трико] прямо и платить пошлину, в противном случае -- захвачу с собой.

   Мой адрес:

   France Biarritz Франция Биарриц

   Grande plage, Maison Lefêvre

   M-eur С. Alexêeff

  

38*. H. A. Попову

  

Сентябрь 1895

Биарриц, Франция

Добрейший Николай Александрович!

   Не получаю ответа и очень волнуюсь о Несмелове. Через два дня уезжаю из Биаррица и тороплюсь докончить начатые дела, поэтому пишу самую коротенькую записочку.

   Разосланы ли роли "Отелло" и "Фомы"? Пожалуйста, эти две пьесы немедленно разошлите по получении этого письма, так как чуть ли не в день приезда придется начать репетиции одной из этих пьес. Некоторые роли в этих пьесах еще не назначены в оставленном Вам расписании.

   Дожа посылайте Желябужскому,

   Брабанцио -- Калужский,

   Грациано -- (вероятно, тоже Калужский),

   Людовико -- Голубков,

   Кассио -- Конозов,

   Монтано -- Левитский,

   Шут -- Вансяцкий,

   Герольд -- ?

   Эмилия -- М. А. Самарова (Грекова).

   (Вот ей-то, т. е. Самаровой, надо бы свезти на дом роль и от имени Общества просить взять ее. В противном случае она может отказаться, а другой Эмилии я не вижу в Общ-ве)1.

   В "Фоме" не отданы роли2: можно ли рассчитывать на участие Бурдиной (непременно велите узнать). Если да -- роль генеральши ей передать.

   Пелагея Кузьмин. (или Праск. Ильин.) -- Пуаре,

   Оленька -- Кайзер

   (с специальным письмом -- что "Фома" возобновляется с ограниченным количеством репетиций, поэтому посещение всех репетиций без исключения обязательно).

   Пальчиков (Мизинчиков) -- Митюшин,

   Отребьев (Обноскин) -- Прокофьев II,

   Курицына (Перепелицына) --Левитская или, если откажется,-- Рябова.

   Ягодкин (Ежевикин) -- если откажется Винокуров, послать Прокофьеву I (он же и может переговорить с Винокуровым).

   Катенька (Настенька), гувернантка -- послать Шидловской.

   Остальные роли известны. Ради бога, к моему приезду разошлите роли, иначе будет кавардак, который отзовется на всем сезоне.

Ваш К. Алексеев

  

39*. А. А. Санину

1895

Москва

Добрейший Александр Акимович!

   Большое спасибо за присылку Шлоссера1, которого возвращаю сегодня.

   По-моему, выясняется, что Кипр был долгое время во владычестве турок, и потому отчего бы не придать постройкам восточный характер?

   Жду Вас в Любимовку, а пока жму Вашу руку.

К. Алексеев

   Спасибо за карточку -- моими заведует Маруся.

  

40*. В. В. Королеву

  

Конец декабря 1895--

начало января 1896

Москва

Многоуважаемый Владимир Васильевич!

   Обращаюсь к Вам с огромнейшей просьбой, от которой зависит не только успех народных сцен "Отелло", но даже и сама постановка ее.

   Размеры сцены и особенно кулис настолько малы для толпы из 70 человек, которая фигурирует на сцене, что уместить ее и представить отдаленный шум оказывалось невозможным до тех пор, пока сегодня нам не открыли гостиную не только для склада бутафории, но и для закулисных массовых сцен. Сразу все, что не выходило раньше, пошло безукоризненно. Умоляю устроить так, чтобы на все спектакли и репетиции нам разрешили трубить и шуметь в этой гостиной, иначе я ничего не могу сделать с толпой, которая не только не может играть за кулисами при упомянутых условиях, но там нельзя передвигаться, для того чтобы солистам быть вовремя на своих местах. Я знаю, что своей просьбой вношу беспорядок в клубскую жизнь, но уверяю Вас, что я решаюсь на это по крайней необходимости. Без этого условия ставить "Отелло" по срепетованной планировке -- немыслимо. Умоляю еще раз перенести на вечера репетиций всех спектаклей игральную комнату наверх. Я не бог, чтобы делать чудеса, а мало-мальски сносная постановка при той тесноте, которая портит все дело за кулисами, была бы чудом.

   Остаюсь в надежде, что Вы не раскаетесь, если исполните мою просьбу, от которой, повторяю, зависит судьба "Отелло".

   С совершенным почтением

К. Алексеев

  

41. Л. Н. Толстому

  

30 января 1896

Москва

Глубокоуважаемый Лев Николаевич!

   Спешное дело лишает меня возможности выполнить свое намерение: завезти Вам билеты на завтрашний спектакль1. Беру на себя смелость приложить их к настоящему письму и остаюсь в приятной надежде видеть Вас и Ваше уважаемое семейство на спектакле Общества любителей искусства и литературы, 31 января 96 года, в помещении Охотничьего клуба (Воздвиженка, д. гр. Шереметева).

   С совершенным и глубоким почтением

К. Алексеев

   30/I--96

  

42*. M. В. Лентовскому

20 марта 1896

Москва

Многоуважаемый Михаил Валентинович!

   После вчерашней репетиции я считаю своей обязанностью заблаговременно, для избежания всяких недоразумений, предупредить Вас и Христофора Иосифовича1 о нижеследующем. Если я, забывая серьезную болезнь жены и дочери, приношу свой посильный труд Вашему новому театру, то я делаю это ради создания серьезного дела, которое и служит мне оправданием в глазах семьи. Однако, если Вы, в свою очередь, инициатор и душа Вашего театра, не захотите принести ему маленькой жертвы,-- конечно, ничего из наших стараний и хлопот не выйдет. Ввиду сказанного позвольте мне сохранить за собой право, на случай повторения такой репетиции, как вчера, удалиться из театра до окончания репетиции и совершенно устраниться от всякого участия в постановке "Ганнеле", сняв свое имя и имя Общества с афиши 2.

  

43. Из письма к М. П. Лилиной

Начало мая 1896

Москва

   ...Вчера проснулся по случаю праздника в 12 часов. Пустой дом -- куда деваться? Думал, думал... поехал к Медведевой1. Просидел с 2 до 8 часов. Обедал, чай пил и все шесть часов проговорил, конечно, о театре. Медведева была необыкновенно в духе. Все выпытывала, почему ты больна, не потому ли, что ревнуешь меня к театру. Я удивился, откуда она знает! Оказывается, что у нее с мужем всю жизнь была та же история. Прости, может, я сделал глупость, но я признался, что часть твоей болезни происходит оттого, что ты меня не видишь. Вот Медведева понимает мое состояние артиста и мужа и сознает, насколько трудно совместить эти две должности; она понимает эту двойственность, живущую в артисте. Любовь к женщине -- одно, а любовь к театру -- другое. Совсем два разных чувства, одно не уничтожает другого. По-моему, она очень хорошо говорила, и я решил по твоем возвращении посоветоваться именно с ней. Мне думается, что именно она поймет и тебя, как женщина, и меня, как артистка. Все время почему-то она говорила на тему, что я обязан сделать что-нибудь для театра, что мое имя должно быть в истории. Она давно это твердит в Малом театре, и после "Ганнеле" Ленский стал ее поддерживать2. Не знаю, для чего она это говорила, но мне показалось, что она как будто догадывается о моем намерении или охлаждении к театру.

   Пришел Дмитрий Феофилактович3, и потому прерываю письмо...

   Пишу на следующий день утром, за утренним чаем.

   Вчера просидел с Филатычем до 11 1/2 час., и, конечно, проговорили опять о театре...

   ...Опять приглашали ставить "Принцессу Грезу"4 -- отказался вторично. Об этом, впрочем, не жалею, так как выйдет гадость. Откупился от Яворской декорациею из "Отелло". Думал, что Добровольский отыщет ее в сарае и перевезет в театр и обратно. Оказалось же, что Добровольский уехал из Москвы и некому искать декорацию по сараям. Спектакль же назначен на воскресенье, и я не знаю, что мне делать. Все это меня злит еще больше.

   Перед тем как писать тебе, я послал с посыльным письмо к Куперник5 о том, что декорации не найдены и что я прошу ее принять все меры на случай, если Добровольский не найдется. Около 11 1/2 час. приносят записку от Куперник, в которой она умоляет приехать по экстренному делу. Еду к Черневским6, оказывается, она живет не у них, а напротив. Застаю несчастную девочку (ее рост на головку ниже Щепкиной из Малого театра) в ужасном состоянии. Она взяла на себя антрепризу, так как считает себя передовой женщиной, и теперь ее разорвали на клочки. Умоляет со слезами помочь ей, иначе она совершенно разорится... Конечно, просьба ее заключается в том, чтобы я приехал хотя на одну репетицию. Тут я вспомнил не столько намерение отставать от театра, которое, как назло, преследует меня, сколько твой совет: в театральных делах не связываться с такими дамами, которые в глазах публики могут впутать меня в сплетню. Среди таких дам, конечно, Яворская занимает первое место. После самых неудачных мотивов, после разного вранья, со страшными усилиями удалось кое-как отбояриться. Но все это вышло ужасно нескладно, и, конечно, я нажил теперь нового театрального врага. Удивительно всегда со мной это случается, когда нужно отказываться. В самый решительный момент, когда нужно поскорее говорить "нет", я пропускаю время, делаю паузу, во время которой стараюсь подыскать какой-нибудь деликатный мотив отказа, лицо выражает страшное смущение, тот, кто просит, пользуется этим моментом, начинает уже благодарить за согласие, а я ничего не могу придумать и еще больше начинаю смущаться; конец на меня находит туман, я начинаю говорить чушь, и в результате получается впечатление, что я хандрю, ломаюсь, словом, самое отвратительное впечатление. Так или иначе, но третий раз отказываюсь. Теперь, вероятно, оставят в покое. Сегодня утром наконец явился Добровольский. Я сдал ему -- доставить декорации и теперь развязал себе руки совершенно...

  

44. Из письма к М. П. Лилиной

Начало мая 1896

Москва

   ...Было новое нападение Яворской -- приезжала просить еще декорации. Я наотрез отказал за неимением их. (Начинаю; учиться отказываться.) Покупал себе шляпу, был на фабрике. Закрыли фабрику до пятницы.

   Сегодня праздник, завтра также. Что я буду делать? Уж, разреши мне переговорить с Вансяцким и мечтать и составлять разные проекты... Все равно они не осуществятся1. Я сознаюсь, что это слабость, но, ей-богу, делать нечего. Читать невозможно. Прежде в доме было слишком уныло и пусто -- теперь, с приездом детей, шум и гам. Дома усидеть невозможно. С фабрики поехал к Михайловой2. Она раза три заезжала ко мне, вероятно, нужны деньги за флаги. Я рассчитался с ней и пообедал у нее, оттуда поехал смотреть "Принцессу Грезу". Много видел на свете, но такой мерзости видеть не приходилось. Яворской, вероятно, для своих рекламных целей надо было заманить меня в уборную, поэтому она напустила на меня своих приживалок, которые после каждого акта пренахально тащили меня за кулисы, но я вспомнил твой совет и тоже пренахально увернулся. После спектакля на лестнице встретил Суворина. Он потащил меня в буфет, и там проговорили -- о театре, конечно. Театр уже потушили, заперли, а мы все разговаривали. Услыхав, что Суворин в театре, Яворская и прочая компания с огарками прибежали в фойе и стали тащить к себе на квартиру (она живет при театре). И тут я устоял, с несвойственной мне холодностью отказался, а старика утащили. Похвали же меня за успехи! Вернулся домой около 12 часов...

  

45*. Из письма к Е. В. Алексеевой

   Ялта, 30 сентября 96

30 сентября 1896

   ...При жарком июльском солнце прибыли мы в Севастопольскую гостиницу. К сожалению, нас надули, уверив, что на пароход мы не поспеем, и мы решили остаться до следующего дня. Жара ужасная. Все в легких платьях. Обедали все под музыку в городском саду. Часов в 8 детей повели спать, а я из ресторана отправился в театр, посмотрел I действие и вернулся в гостиницу. Хвать... книжки моей режиссерской "Отелло" -- со всеми заметками и пометками -- нет. Я корпел над этой книгой целый месяц и захватил ее с собой, чтобы в свободное время учить Яго, так как зимой мне придется играть эту роль с Барнаем, который обратился к нашему Обществу с просьбой принять его в наш состав на несколько спектаклей1.

   Я поднял на ноги всех сторожей, всех полицейских и провозился с этим делом до 11 час, но без результата. Какова же была моя радость, когда на следующий день я получил свою книгу...