К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений в восьми томах. Том 7    М., Государственное издательство "Искусство", 1960    Вступительная статья

Вид материала

Статья

Содержание Август 1911 Москва К. Алексеев 407*. А. А. Санину К. Алексеев К. Алексеев (Станиславский) К. Алексеев 410*. В. Ф. Грибунину К. Алексеев (Станиславский) К. Станиславский К. Алексеев К. Алексеев М. Лилина (Алексеева) М. Алексеева К. Станиславский

Подобный материал:

• К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.19kb.
•    K. C. Станиславский    Собрание сочинений в восьми томах, 9746.2kb.
• -, 4680kb.
• Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 1585.13kb.
• Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 2092.28kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 1652.64kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2783.63kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2722.46kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2563.36kb.
• Лев толстой полное собрание сочинений под общей редакцией, 2283.66kb.

405. М. П. Лилиной

  

Август 1911 Москва

Дорогая Маруся!

   Почему пишу так редко и так лениво. Занят... очень сильно. Приехал в понедельник в четыре. Поехал в баню, в 7 ч. был в театре на заседании по распределению ролей административных между пайщиками. На следующий день в 12 ч.-- "Гамлет" (до 41/2--5); потом 7 000 шагов по шагомеру. В 7 ч. репетиция "Живого трупа" до 101/2--11. Домой пешком (итого 10 000 шагов). Фрукты, арбуз -- спать. И так -- каждый день. Работы интересны. Все с большой охотой и добросовестностью изучают систему и искренно хотят играть по ней. Владимир Иванович идет в первую голову и как ученик проделывает все упражнения¹. Сейчас Василий Иванович сидит в Игоревой комнате и ищет "желания" для второй сцены Гамлета². Он уже понял главное и, кажется, начинает любить работу. Сегодня экзамен сотрудников. Я свободен до 7 ч. В 7 ч. показывают отрывки наши сотрудники, желающие перейти в школу. Завтра я тоже свободен. Что сказать об актерах? Грибунин вчера уехал в Ессентуки. У него разболелась печень. Вид у него ничего себе, но похудел и изменился до неузнаваемости. Бутова -- плохой вид. Не знаем, как убедить ее уехать на всю зиму. Горев, говорят, поправляется. Гзовская -- вид ничего себе, но не так свежа, как всегда. Александров молодцом. Москвин -- недурен. Пока Бурджалов грустен.

   Скучаю о вас сегодня, а те дни не было времени. Погода, слава богу, прохладная (10 градусов).

   Сегодня дома и пишу записки. Приятный результат. Сулеровские ученики во главе с Вахтанговым играли в Новгороде-Северском. Забили всех, огромный успех³. Другая молодежь наша играла в Чернигове -- огромный успех, овации, проводы и пр.⁴ Готовцев ставил спектакли в деревнях. Благодарственные телеграммы со съезда деревенских деятелей, огромный успех и проч.⁵

   Нежно обнимаю и благословляю тебя и детей. Нине Николаевне целую ручку, Николаю Васильевичу и Рею кланяюсь.

Нежно любящий

К. Алексеев

  

406. М. П. Лилиной

  

   1911

   августа 13

13 августа 1911

Москва

Дорогая, нежно любимая.

   Сегодня утро я отдыхаю и могу сидеть дома и писать тебе. Пожалуй, это последнее письмо, которое успеет дойти в Lunaire. Все эти дни нежно тебя люблю -- благодарной любовью, так как невольно, аффективно вспоминаю прошлый год, вдумываюсь в закулисную жизнь в Кисловодске и нежно люблю тебя за твою энергию, терпение и кротость.

   Что сказать о себе. Живем мы с Василием Ивановичем дружно; жаль, мало видимся, очень оба заняты. Как идет работа?.. По тому, что сделано,-- мало. По тому, что заложено в артистов, в смысле моей системы,-- кое-что сделано. Идет все, как всегда идет. Немирович принялся за так называемое изучение системы очень хорошо и очень горячо. Я говорил 2 дня и 2 ночи -- только главным участникам "Гамлета". Немирович уверял, что большему количеству лиц нельзя объяснять сразу. В конце концов Немирович проделал все упражнения, и проделал их недурно. На 3-й день созвали всю труппу и Немирович сам, в моем присутствии, объяснял мою систему¹. Говорил толково, но общо. Думаю, что поняли с пятого на десятое. Тем не менее решили, что систему знают все. Потом разметили 1-ю картину "Гамлета" (2-я часть), и актеры даже сыграли ее при мне. Конечно, все это жидко, но важно то, что все сразу зажили. Мало того, все сразу, по моим заданиям, сыграли разные внешние образы. Гамлетовцы, кажется, убедились в системе и, начиная с Василия Ивановича и Лужского, кончая вновь вступившим Нелидовым, все делают упражнения. Но с тех пор уже давно не репетировали "Гамлета", так как за это время мне пришлось быть и в конторе, и на фабрике, и помогать в "Живом трупе" ². Тут дело обстоит по-старому. Владимир Иванович объяснил. Все (и особенно Москвин) якобы поняли. Так это и осталось только якобы. Немирович целый час доказывал, что он все это давно уже говорил и далеко не со всем согласен. [...] Потом он уже в тоне повышенном, т. е. в генеральском тоне, начал говорить, что по моей системе мы не только в этом, но и в будущем году не кончим анализа. Я доказал ему, что каждый должен научиться делать этот анализ дома для себя, что это очень просто. После этого пришлось выдержать новую канонаду. Все меня убеждали, что я ребенок, доверчив, что все мне врут, а я верю, что система хоть и хороша, но далеко не разработана. Что надо годы и годы ежедневных упражнений и лекций, чтобы понять всю сложность, которая только мне одному кажется простой. Словом, полились трафареты и штампы, которые отравляют мне жизнь в театре. Я в один день так устал от этих убеждений и этой борьбы с тупыми головами, что плюнул, замолчал и перестал ходить на "Живой труп". За это время просмотрели декорации "Трупа" и "Гамлета".

   Декорации "Трупа", кроме некоторых,-- неудачны, т. е. неинтересны, стары³. Не снимаю с себя вины, так как весной мне показывали макеты и я не был достаточно энергичен для того, чтобы настоять на переделке. Удивительно и достойно всякой похвалы, что все декорации до мелочей -- готовы, прилажены и показаны. С "Гамлетом" также все готово -- и декорации и костюмы. Эта часть благодаря Марджанову, Третьякову, Сапунову⁴ и главным образом Немировичу -- выше всяких похвал. Сапунов с Марджановым -- молодцы. Сделали прекрасные костюмы. Быть может, пестрее, чем надо по Крэгу, но тем не менее -- по Крэгу и прекрасно. 2-я картина, т. е. царь на троне и все сплошное золото -- выше всяких похвал. В первый раз наши тупицы поняли гений Крэга.

   Я сейчас увлекаюсь новой сценой, которая мне мерещится. Словом, суетня началась, а я не худею.

   Теперь о наших больных. Видел Грибунина. Он уехал в Ессентуки. Вид у него неузнаваемый, так похудел. Теперь у него прибавилось воспаление печени. Он все-таки пока -- вне опасности. Видел Бутову. Краше кладут в гроб. Она, бедная, плоха. Нет никакой возможности уговорить ее уехать из Москвы. Горева не видал, но говорят, что он неважен. Татаринова в Финляндии и, говорят, так плоха, что не может двинуться с места (Ганге, Паркгатан, 3). Александров -- пока молодцом. Больше всего порадовали меня сулеровские ученики: Вахтангов, Дейкун и др. Они уже сжились и лучше актеров знают, что такое переживание и анализ. Гзовская -- бледна, немного (не очень) слаба (не забудь, что ты ничего о ней не знаешь).

   Обнимаю тебя крепко. Детей обнимаю и целую, если они меня еще помнят. Нине Николаевне целую ручку. Вадимку целую. Николаю Васильевичу, Рею (уехал?) поклоны.

   Ни от Игоречка, ни от Кирюли не имею карточек фотографических для женских курсов.

   Нежно люблю и скучаю -- обнимаю, думаю.

   Стахович стал бодрее и веселее, но вид у него неважный.

   Леонидов злится на систему. Москвин иронизирует. [...]

Твой Костя

   Было свежо, теперь стало тепло. Сегодня 16 градусов в тени.

  

407*. А. А. Санину

  

14 сентября 1911

Дорогой Александр Акимович!

   Ежедневно хочу Вам написать, так как очень благодарен за письмо и за то, что изредка даете о себе весточку.

   Так занят, так занят!!

   Режиссирую "Гамлета", прохожу отдельные роли в "Живом трупе", играю в нем кн. Абрезкова, заправляю Тургенева¹. И все это одновременно. Как только освобожусь -- напишу.

   Обнимаю и низко кланяюсь супруге и сестре как от себя, так и от всех своих.

Сердечно преданный и любящий

К. Алексеев

   14/IX 911 Москва

408*. Н. Ф. Скарской

  

Сентябрь (до 16-го) 1911

Москва

Глубокоуважаемая Надежда Федоровна!

   От себя и от имени жены шлю Вам и уважаемому Павлу Павловичу сердечный привет и благодарность за память и внимание. Очень интересуюсь Вашим симпатичным делом. Много слыхал о нем хорошего. Рвусь к Вам в театр¹, хотя сам я сильно занят.

   До скорого свидания.

   Разрешите зайти за кулисы ².

   Жму руку Павлу Павловичу и шлю самые лучшие пожелания.

Сердечно преданный

К. Алексеев (Станиславский)

  

409. Л. Я. Гуревич

  

4 октября 1911

Дорогая Любовь Яковлевна!

   Где Вы? Не имею от Вас никаких известий.

   Вы обещались приехать в августе и не приехали. Вы обещались приехать на премьеру "Живого трупа" и тоже не приехали.

   Я не писал Вам потому, что с приезда в Москву занят и утром, и днем, и вечером. Теперь ежедневно играю, а днем ежедневно репетирую "Гамлета".

   Что сказать про себя? Система моя принята в театре и, пожалуй, даже -- в Москве. Понимается она довольно грубо (за исключением 2--3 лиц).

   Летом писал много, а написал -- мало.

   "Гамлет" будет интересен, по крайней мере та его часть, которая дана Крэгом.

   Пишу в антракте.

   Звонок. Кончаю. Целую ручку. Жена кланяется.

Сердечно преданный

К. Алексеев

   1911--4 окт. Москва

  

   Не имею никаких известий от петербургских друзей. Вера Васильевна загордилась и знать не хочет¹.

  

410*. В. Ф. Грибунину

4 ноября 1911 Москва

Дорогой Владимир Федорович!

   И сегодня вспоминаем и нежно любим Вас и как артиста и как человека.

   Приходите же скорее и отбирайте все свои старые и новые роли. Впрочем -- нет! Шучу! Не торопитесь и прежде всего совсем, совсем поправьтесь.

   Потом мы вместе с Вами поставим две огромные свечи, я -- за свою жену, которая выходила меня, а Вы -- за свою, которая натерпелась и исстрадалась с Вами¹.

   Нежно и с почтением целую ее целительные ручки и искренно благодарен ей за то, что она сохранила нам милого товарища и любимого артиста.

   Вас обнимаю.

К. Алексеев (Станиславский)

   4/XI

  

411*. Я. Квапилу

  

16 ноября 1911

Москва

Глубокоуважаемый г-н Квапил!

   Поздравляю Вас, г. Шморанца и артистов с успехом¹.

   Мы сердечно признательны за присланные фотографические карточки.

   Наши артисты шлют Вам свои поздравления и приветствия.

С почтением

К. Станиславский

   16 ноября 1911

  

412*. Вл. И. Немировичу-Данченко

  

Декабрь (до 15-го) 1911

Москва

Дорогой Владимир Иванович!

   Странная у меня роль. Меньше всего я хотел бы кого-нибудь сбижать и думаю, что, больше чем кто-нибудь, я забочусь о судьбе тех, с кем проработал жизнь.

   Сам я обеспечен настолько, чтоб прожить жизнь... Больше работать нельзя, чем я работаю... И что же... Кроме обид, недоверий и спиц в колесницы -- ничего не получаю. Никакого поощрения, или оно приходит слишком поздно. Не хочу обвинять других...¹. Очевидно, я сам чего-то не могу и не умею.

   Но отчего же мне не скажут прямо: бросьте, ваши хлопоты лишни, они не нужны и не ценятся. Я бы никого не мучил и жил бы в свое удовольствие. Теперь же получается дурацкая роль. Работаю для тех, которые в этом и не нуждаются.

   Я очень, очень устал. Я отказался от личной жизни. Моя жизнь проходит на репетиции, на спектакле, и, как сегодня, в свободный вечер -- я лежу, как будто после огромной работы, почти больной.

   Так жить тяжело.

   Приносить ненужные жертвы -- глупо, и отравлять другим жизнь -- грешно. Надо предпринять что-то решительное, но что -- не знаю.

   Пусть научат меня...

   У меня всей моей жизнью выработан план -- ясный, определенный.

   Очевидно, он не подходит. Другого у меня нет. Пусть предлагают другой. Никто не предлагает.

   Слышу противоречивые, случайные, бессистемные, вялые предложения.

   Пусть кто-нибудь предложит что-нибудь цельное, крепкое, ясное, определенное, но пусть не толкутся на одном месте, желая, чтоб все шло по-старому.

   Все и всё запрещают, и никто ничего не предлагает, никто ничего не предпринимает, чтоб облегчить нашу тяжесть, и мы играем, играем, стареем, сгораем... И все предчувствуют катастрофу, и никто не старается ее отвратить.

   Пусть я неправ... Я охотно отойду в сторону со своими планами, и пусть действуют другие...

   Но только пусть действуют, а не собираются, не сердятся, не ревнуют друг друга и не заседают так долго. Я на все готов, и больше всего на то, чтоб уступить дорогу тем, кто хочет действовать. Ни на кого не сержусь и никого не хочу обижать. Только дела, дела.

Ваш К. Алексеев

  

413. Л. А. Сулержицкому

  

   1911 г. 22 декабря

22 декабря 1911

Москва

Милый Лев Антонович!

   Сегодня Вы не были в театре, вчера не поехали к нам...

   Или Вы захворали, и тогда напишите словечко о состоянии здоровья, или Вы демонстративно протестуете и сердитесь, и тогда мне становится грустно, что работа, начатая радостно, кончается так грустно.

   Когда я стою перед такими догадками, я чувствую себя глупым и ничего не понимаю. Чувствую, что мне надо что-то сделать, что-то понять, и не знаю и не понимаю, что происходит. Вы рассердились на Крэга за перемену освещения? Не верю и не понимаю. Ведь декорацию и идею создавал Крэг... Казалось бы, ему лучше знать, что ему мерещилось... ¹. Как смешон Ганзен, считающий "Бранда" своим произведением², так был бы смешон и я, принимая ширмы и идею постановки "Гамлета" за свое творение. Победителей не судят, а ведь "Мышеловка" имела вчера наибольший успех³.

   Кроме того. Разве Вы не почувствовали третьего дня, когда Качалов пробовал играть в темноте, только что установленной Крэгом, что в ней-то (т. е. в темноте) и спасение всего спектакля. И действительно, вчера темнота закрыла все недоделанное. И боже, как выступили недостатки Болеславского⁴, когда свет осветил его всеми рефлекторами! И последняя картина сошла именно потому, что свет скрыл всю оперность костюмов.

   Есть предположение, что Вы обиделись за афишу. Но при чем же я? ⁵

   Крэг закапризничал, отверг все предложения. Театр требует, чтобы было имя Крэга, так как сделанный им скандал стал известен в городе. Крэг требует на афишу мою фамилию, так как боится ответственности и запасается мной, как козлом отпущения. Среди всех этих хитросплетений я должен примирить Крэга с Вами или Вас -- с Крэгом, так как не могу стоять один на афише. Я ничего не соображаю в такие минуты. Иду за советом к Вам, а Вы мне говорите о "Синей птице". И я уже тогда ничего не понимаю. Неужели этим закончится так хорошо, дружно начатая работа? Если да -- тогда надо бросать лучшее, что есть в жизни,-- искусство и бежать из его храма, где нельзя больше дышать.

   Нельзя же жить, жить -- и вдруг обидеться, не объяснив причины. Что Вы обижены на Крэга -- понимаю, хоть и жалею. Но... Крэг большой художник, наш гость, и в Европе сейчас следят за тем, как мы примем его творчество. Не хочется конфузиться, а учить Крэга -- право, неохота. Не лучше ли докончить начатое, тем более что остался всего один день.

   Смените гнев на милость и не портите хорошего начала дурным концом.

   Завтра в 2 часа устанавливаем появление призрака в спальне⁶.

Обнимаю Вас.

К. Алексеев

  

414. Г. Н. Федотовой

  

8 января 1912

Глубокоуважаемая, дорогая и искренно любимая

Гликерия Николаевна!

   Вечером, при официальном публичном чествовании, мы будем иметь радостный случай приветствовать Вас как одну из самых замечательных артисток нашего времени¹.

   Теперь же, днем, пока Вы у себя дома, хочется, потихоньку от всех, интимно, сказать Вам много теплых слов и передать самые чистые чувства благодарности, накопившиеся за много лет в наших сердцах.

   В важные минуты нашей артистической жизни Вы являлись то в роли заботливой матери, то в роли мудрой советницы, то друга и товарища по искусству с молодой и увлекающейся душой.

   Вы провели меня на сцену, когда я постучался в Ваш класс при императорском Театральном училище.

   На развалинах Общества искусства и литературы Вы пришли без зова к небольшой, всеми брошенной группе любителей, Вы сели за режиссерский стол и сказали: "Теперь давайте работать".

   Вы поддержали в нас веру в будущее и научили нас служить искусству.

   Теперь, перенеся свою деятельность в большое дело, мы часто вспоминаем наши маленькие репетиционные квартирки, где Вы учили нас не только искусству, но и тому, как надо приносить жертвы и труд любимому делу.

   Низко кланяемся Вам за то добро, которое Вы сеяли вокруг себя так, что левая рука не знала о том, что творила правая.

   В ознаменование сегодняшнего важного для русского искусства, общества и нашего Художественного театра дня -- позвольте мне, при личном свидании с Вами сегодня вечером, передать Вам от себя и жены чек на тысячу рублей, которые мы просим Вас употребить на добрые дела, так как Вы, лучше чем кто-либо, сумеете употребить их для настоящего добра -- нуждающимся.

   Мысленно и с любовью вспоминая милого и незабвенного Сашу², мы еще раз шлем Вам нашу искреннюю любовь и благодарность за все добро, которое Вы сделали для нас, для Общества искусства и литературы, для Художественного театра, для русского искусства и общества ³.

   Душевно и навсегда преданные и почитающие Вас

М. Лилина (Алексеева)

К. Алексеев (Станиславский)

   8/I 912.

   Москва

  

415*. M. П. Чеховой

28 января 1912

Дорогая Мария Павловна!

   Мы самым искренним образом тронуты Вашим вниманием, памятью и присылкой первого тома писем милого Антона Павловича.

   Великолепное издание, трогательное благоговение к памяти покойного, чудесный текст, очаровательные письма.

   Спасибо, спасибо, спасибо.

   У меня есть еще несколько писем Антона Павловича, которые я пришлю Вам на днях.

Сердечно преданные и любящие Вас

М. Алексеева

К. Алексеев

   1912--28--I Москва

  

416*. В. Э. Мейерхольду

  

10 февраля 1912

Москва

Глубокоуважаемый Всеволод Эмильевич!

   Я искренно тронут Вашим милым письмом, продиктованным хорошим чувством, и очень благодарю Вас и г-на А. Головина¹.

   Где работа и искания -- там и борьба. Мы боремся, но так, что я не смею жаловаться на противников. Напротив -- я их уважаю. Больше же всего приходится страдать от самого "театра".

   Боже, какое это грубое учреждение и искусство! Я совершенно изверился во всем, что служит глазу и слуху на сцене. Верю только чувству, переживанию и, главное,-- самой природе. Она умнее и тоньше всех нас, но...!!?

   Жму Вашу руку.

   До скорого свидания.

К. Станиславский

   1912 февр. 10

  

417*. И. К. Алексееву

  

15 мая 1912

Варшава

Дорогой мой мальчик, нежно любимый друг!

   Ты получишь это письмо накануне экзаменов. Я уверен, что все пойдет хорошо, что твои большие труды не пропадут даром и увенчаются успехом. Тем не менее наступает один из моментов твоей жизни, когда необходимо с твоей стороны мужество. Я хочу издали помочь тебе добыть его в себе. Не словами и поучительными фразами возбуждается оно, а кое-какими мыслями. Слабый человек теряется в решительную минуту и ничего не находит лучше, как горевать или раскаиваться о прошлом, или мечтать о будущем. "Отчего я вовремя не подготовился!" "Поскорее бы проходило это испытание!" Так вздыхает слабый, как раз тогда, когда надо действовать. Сильный человек говорит себе так: "Не время рассуждать о том, чему не поможешь! Хорошо ли, дурно ли я подготовился -- сейчас не важно. Важно -- возможно лучше воспользоваться тем, что есть. Для этого надо 1) быть бодрым и свежим, насколько это возможно. Поэтому буду особенно правильно питаться, спать, гулять и не переутомляться. 2) Надо устранять все, что мешает энергии. Поэтому буду во что бы то ни стало избегать всяких пессимистических предположений, вроде: "а что будет, если я провалюсь", "а что, если я выну такой-то билет".

   Это все равно что читать ругательные рецензии как раз перед выходом на сцену. Надо делать так, как делает Немирович. Затеял ли поездку он или начал сезон -- он никогда не справляется о том, кто что предсказывает или какие сборы; их он считает потом, когда подводится итог сезона, а во время кампании он только заботится, чтобы как можно лучше воспользоваться минутой и тем, чем располагают он сам и театр.

   Ложась спать, старайся думать о том, что клонит к подушке, а не толкает от нее. Коли суждено выдержать, так выдержишь экзамен, не суждено -- ничего не сделаешь.

   Да, неприятно провалиться, потому что -- скучно, но беды в этом нет никакой, так как это случай, и, по-моему, ты сделал все, что нужно и что должен был сделать. Итак, в решительную минуту думай о том, что близко и прямо относится к делу, и ни о чем другом. А когда экзамены пройдут, мы будем думать, что они принесут. Итак, делай, что надо, и ничего лишнего.

   Кончаю на следующий день, перед самым отъездом в Киев¹. Вчера, не успев докончить письма, я пошел доигрывать последний акт. Сыграл, разгримировался, акт кончился. Бегут ко мне (Немирович уже уехал). Что делать, публика скандалит. Скалой (губернатор) со всей свитой -- стоит, хлопает и ждет выхода артистов. Пока советовались, пока разгримировались, пока оделись -- прошло добрых 15 минут, а публика все скандалит. Пришлось в пиджаках, с едва стертым гримом выходить раз 10--15. Фурор был страшный. Сегодня не дают покоя польские артистки. Все хотят переходить на русскую сцену. Привезем с собой целую труппу и будем кричать в России: "Еще Польша не сгинела!"

   Обнимаю крепко-крепко тебя и Кирюлю. Мысленно благословляю и от души желаю, чтобы время экзаменов для тебя и Киры прошло быстро и неутомительно. О Кириных экзаменах ничего не знаю, а спросить боюсь -- она девица строгая, но вумная и добрая, поэтому напишет, когда будет нужно.

   Бабушку обнимаю, Кирюлю -- нежно целую, тебя благословляю, Володе жму руку, а всем кланяюсь.

Нежно любящий тебя

папа