К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений в восьми томах. Том 7    М., Государственное издательство "Искусство", 1960    Вступительная статья

Вид материалаСтатья

Содержание


К. С. Алексеев
К. Алексеев
Костя    326*. Л. А. Сулержицкому    Июнь 1909
К. Алексеев
К. Алексеев
329*. О. Л. Книппер-Чеховой
22 августа в 12 ч. дня начинается работа
К. Алексеев
К. Алексеев
Подобный материал:
1   ...   34   35   36   37   38   39   40   41   ...   70
323*. Л. Я. Гуревич

  

14 мая 1909

Москва

Дорогая и многоуважаемая

Любовь Яковлевна!

   Спасибо за доброе письмо и статью, за замечания. Многое приписываю Вашей доброте и счастлив, если театру удается хотя немного украсить нашу скучную жизнь1. Спасибо.

   Замечания верны, но мы так ушли в психологию и во внутреннее переживание, что стало некогда и лень заниматься внешними подробностями. Насчет лампы городничего -- ошибка. Лампа стоит на сцене как раз тех времен, т. е. масляная, карселевая.

   Татаринова уехала, и потому пишу наскоро ответы 2.

   Цифровые данные верны. Мы взяли 160 000 р., т. е. 80 000 чистого, а в Москве 25 000 чистого. Но это деление не точное. Москва дала так мало потому, что она окупила все затраты постановок, которые числятся в 1 р. Затраты эти касаются не только декораций, костюмов, но и 2-х месяцев репетиций до начала сезона. Кроме того, Москва оплачивает годовое жалованье труппы, а в петербургских счетах значится лишь добавочное для Петербурга жалованье.

   Относительно Крэга -- все вздор 3. Его уже начали травить за то, что он не рутинер. Я, Немирович и театр не только не разочаровались в нем, но, напротив, убедились в том, что он гениален. Поэтому его и не признали на родине. Он творит изумительные вещи, и театр старается выполнить по мере сил все его желания. Весь режиссерский и сценический штат театра предоставлен в его распоряжение, и я состою его ближайшим помощником, отдал себя в полное подчинение ему и горжусь и радуюсь этой роли. Если нам удастся показать талант Крэга, мы окажем большую услугу искусству. Не скоро и не многие поймут Крэга сразу, так как он опередил век на полстолетия. Это прекрасный поэт, изумительный художник и тончайшего вкуса и познаний режиссер. Все, что я пишу о нем, я не скрываю от публики, если она не примет этих строк за рекламу Крэгу.

   Целую Ваши ручки. Поклон друзьям от меня и жены. Жена наконец снялась, но очень неудачно.

Сердечно преданный и благодарный

К. С. Алексеев

   Очень тороплюсь и потому не перечитываю. Простите за почерк.

  

324*. Л. А. Сулержицкому

  

Июнь 1909

Берлин

Милый Сулер,

   сижу в берлинском банке и жду очереди. Вот прекрасный момент написать Вам. Не взыщите, что пишу на бланке.

   Не имеем от Вас сведений до Виши. Если в Париже пробудем день или два, пошлем телеграмму с ответом. Если пробудем мало, то не будет времени, чтобы получить ответ.

   Пока надеемся на возможное, а именно, что болезнь идет на поправку медленно, но верными шагами. Не торопитесь, только и не напортите дела преждевременным вставанием и тем более -- отъездом.

   Доехали мы хорошо. Опять среди культуры с ее хорошими и дурными сторонами. Самая плохая сторона ее -- это автомобиль. Меня дамы наши катают на этой гадости. Вчера пришлось ехать чорт знает куда, чтобы выпить стакан скверного кофе на ночь и испортить себе сон. Все-таки усталость взяла свое, и я спал недурно. Сегодня шатаемся без дела до вечера, так как поезд в Париж идет в 9 часов. Завтра Париж и Дункан!!!..

   Интересно, какая она в Париже? Интересно посмотреть и школу.

   Думаю, что проеду к Метерлинку. Думаю повидать и наших русских гастролеров 1.

   Ну... обнимаю Вас. Будьте бодры и здоровы. Не торопитесь, и тогда это, бог даст, случится скоро. Обнимаю.

Любящий Вас

К. Алексеев

  

325. М. П. Лилиной

  

Июнь 1909

Париж

Здравствуй, моя бесценная!

   Я уже соскучился. Хотел сегодня побывать у Ландовской1, а завтра выехать, так как Дункан я не вижу, и делать здесь нечего. Впрочем, по порядку. Вы уехали, а я отправился к Дункан на завтрак. Приезжаю. Меня встречает очень красивый мужчина, выше меня ростом. Это Зингер 2. Утрированно любезно ведет меня наверх к Дункан и уходит. Та кончает одевание в спальне. Я жду в столовой. Минут 20 проходит, не говоря ни слова. Оказывается, завтрака у нее нет и едут в ресторан. Меня везут в какой-то ресторан, переполненный кокотками и хлыщами. Мы едим рафинированные кушанья и говорим пошлости. Дункан неузнаваема. Подделывается под парижанку. Он великолепен, деловит и благовоспитан. Юра 3 -- на парижский лад. Я чувствую себя дураком и не знаю, как вырваться. Кончают. Я хочу платить -- не дают. Хочу ехать, но Дункан просит вернуться с ней в мастерскую. Но оказалось, что мы летим в Париж и проезжаем мимо моей гостиницы. Я прощаюсь и ухожу. Автомобиль трогается, и Дункан робко, исподтишка посылает мне поцелуй. Вся эта глупость привела меня в отчаяние. Неужели она продалась или, еще хуже, неужели ей именно это и нужно? Я решил пойти на следующий спектакль и попрощаться с ней в уборной. Погода в среду была ужасная. Я пошел в номер и лег в постель. Вечером смотрел "Le roi" в Variêtê4 -- пошлая, мерзкая рутина. После спектакля пил в кафе чай с Корсовым5, который просил напомнить тебе, что он твой первый и неизменный поклонник.

   Вчера утром взял автомобиль и объехал всех с визитами. Конечно, завез карточку и Зингеру. Днем погода адская -- сидел в номере и писал. Вечером был на спектакле. Встретил там miss Скиппи, которая меня подробнейшим образом расспрашивала о Крэге. Говорила, что он в полном восторге от нас, что он вспомнил свое детство, как, бывало, в именины ему все делали подарки, так и у нас при отъезде его задарили. Дункан танцевала Бетховена, и на этот раз изумительно хорошо. Программа трудная. Я не пошел к ней в антракте. После спектакля за мной бегут Шульц, горничная и просят к Дункан. Оказывается, что она днем три раза звонила в гостиницу, но там меня знают под фамилией Алексеев и потому уверяли, что господина Станиславского -- нет. Очевидно, произошла какая-то глупая сцена ревности с Зингером, и он уехал. Поэтому Дункан решила, что мы поедем ужинать. Она опять была проста и остроумна. Мы сидели, пока она отдыхала. Входит неожиданно Зингер. На этот раз проще, милее. Дункан делает вид, что удивляется ему, а может быть, и в самом деле удивлена. Едем ужинать в модный ресторан. Зингер с молодым и очень милым художником-шведом едут вперед, чтобы заказывать. Я, Elisabeth6 и Дункан остаемся и втроем едем через полчаса. Дункан очень мила и проста -- разрядилась в белое платье декольте. Очень эффектна. Ужин был менее мучителен. Зингер был проще и милее. Я чувствовал себя ни к чему. Дункан что-то путает, чтоб объяснить, почему она в бальном платье. Зингер отшучивается по-английски. Кончается. Я прощаюсь совсем, говоря, что уезжаю на следующий день. Тогда Дункан начинает усиленно настаивать, чтобы я приехал сегодня к 4 1/2 часам пить чай, так как она обещала Claretie и еще кому-то, что я буду у нее (Claretie -- это директор Comêdie Franèaise7). Сегодня у нее будет confêrence8 и демонстрация принципов ее школы. Будет якобы много народу. Зингер тоже советует мне поехать.

   Я заинтересовался и решил поехать, отложив отъезд на один день.

   Итак -- завтра я съезжу к Ландовской, а послезавтра, в воскресенье, с поездом 11 ч. 10 м. еду в Виши. Относительно дела я узнал только, что Метерлинк пишет пьесу, якобы для нас, из современной жизни. Так как он особенно меня не приглашает и пьеса еще не готова, то я и не поеду к нему. Итак, все мое пребывание здесь -- ни к чему, и я жалею, что остался. Быть может, сегодняшний день вознаградит потерянное время. Как жаль, если Дункан -- американская аферистка...

   Погода здесь адская. Как вы живете -- устроились ли?..

   [...] Протелеграфируй два слова. Нежно целую и люблю, детишек обнимаю.

Твой Костя

  

326*. Л. А. Сулержицкому

  

Июнь 1909

Париж

Милый Сулер,

   я все еще еду в Виши. Застрял в Париже из-за Дункан. Расскажу о ней, но прежде хотелось бы сказать, что, не имея известий от Вас (не по Вашей вине, конечно, а благодаря нашей скитальческой жизни), я беспокоюсь о здоровье.

   Вчера жена и дети уехали в Виши, а я остался исключительно из-за Дункан. Не пойму хорошенько, что ей нужно от меня, но она просила помочь ей в устройстве ее школы. Вот в чем дело: богач Зингер выстроил ей около Парижа великолепную я огромную студию. Я вошел туда во время урока детей. Таинственный полумрак, тихая музыка, танцующие дети -- все это ошеломило меня. Она была искренно рада меня видеть и много расспрашивала о москвичах, о Вас, о Крэге и т. д.

   Когда кончились танцы, она повела меня показывать свои комнаты -- крошечные конурки. Тут я испугался. Это комнаты не греческой богини, а французской кокотки. Показывая спальню, она ткнула пальцем в кружева, которыми покрыты кокоточно-красные обои: "Это г. Зингер велел сделать",-- и... она сконфузилась.

   Потом она долго расспрашивала меня: может ли она принять всю эту мастерскую, дом и землю в подарок от Зингера. Потом пошли рассказы о школе. Ее сестра влюбилась в какого-то немца, и они хотят вдвоем открывать школу. Потихоньку от Изидоры1 они заключили контракт со всеми уцелевшими детьми или с их родителями и теперь отнимают у нее всех детей, которых она 8 лет поила и кормила, и будут их эксплуатировать. У нее есть мастерская, Зингер строит рядом целое помещение для детей,-- но детей-то и нет. Прежде она думала, что Зингер строит все для школы, и такой дар для школы она бы приняла, но теперь, когда нет школы, ей приходится принимать дар на свое личное имя, другими словами -- продаваться. Она просит посоветовать: как ей быть. К этому примешивается ревность Зингера. Я попал в момент размолвки; он рассердился и куда-то уехал, не сказавшись. Ни она его, ни он ее -- не любит. Это ясно: Дункан в моде, и, очевидно, для шика богач Зингер живет с ней. Так говорят кругом. Вчера в 12 часов дня Дункан просила меня заехать к ней: "Шпионов не будет, и мы проведем день вместе". Значит, есть какие-то шпионы!!-- подумал я. В 12 часов я приезжаю. В мастерской меня встречает высокий, очень красивый господин и необыкновенно любезно и холодно приветствует меня. Он повел меня в комнаты Изидоры -- она кончала туалет и пудрилась -- а сам ушел вниз. Минут десять я ждал в столовой, а она рядом гримировалась. Ни я, ни она не сказали ни одного слова. Она была грустна и искоса поглядывала на меня. Потом она вышла и сказала, что дома завтракать не будет и что г. Зингер везет ее в ресторан, и она просит меня поехать с ней. Сели в автомобиль, очень роскошный, и поехали. Дорогой говорили ужасные глупости и пошлости. Он одет с иголочки, я в дорожном костюме и в грязной шляпе-панаме. Приехали в какой-то ресторан в лесу, переполненный хлыщами и кокотками. Сели. Я чувствовал себя в роли приживальщика. Зингер был необычайно внимателен. Старался занимать меня. Мило улыбался, а я конфузился и говорил глупости. Они тоже говорили глупости. Завтрак кончился. Я хотел удрать, но Изидора просила меня поехать с ней в мастерскую. Я согласился. Они поговорили по-английски, и мы очутились в городе. Почему -- не знаю. Тут мы проезжали мимо моей гостиницы, и я поблагодарил и попросил спустить меня. Остановились. Любезно простились. Я вылез, и, когда автомобиль тронулся, Дункан как-то конфузливо и робко послала в мою сторону поцелуй. Мне так стало обидно, что я прослезился. Греческая богиня в золотой клетке у фабриканта. Венера Милосская попала среди богатых безделушек на письменный стол богача вместо пресс-папье. При таком тюремном заключении говорить с ней не удастся, и я больше не поеду к ней. Вечером она танцует, я зайду к ней в уборную проститься и суну ей такую записку: "Вы просили моего совета... теперь я все понял и могу говорить.

   1) Бегите вон из Парижа.

   2) Больше всего дорожите свободой.

   3) Откажитесь от школы, если она оплачивается такой дорогой ценой.

   4) Что бы ни случилось с Вами,-- я все пойму и от всего сердца сочувствую Вам".

   Видел танцующих на сцене детей, видел ее класс. Увы, из этого ничего не выйдет. Она никакая преподавательница. Наша Ел. Ив.2 в один год добивается больших результатов, чем она в восемь лет. Ей надо танцевать, а школы пусть открывают другие. И тут прав Крэг.

   Измучился и завтра постараюсь бежать из этого развратного Парижа.

   Был в театре -- это такой ужас!!.. Вероятно, брошу и Метерлинка.

Обнимаю.

Ваш К. Алексеев

   Пишите о здоровье.

   Vichy Hôtel des Ambassadeurs.

  

327 *. Л. А. Сулержицкому

  

Июнь 1909

Париж

Милый Сулер,

   а ведь я наклеветал на Зингера. Мне стало стыдно, и потому я каюсь. Вчера у Дункан был приемный день. Толпа народу. Директор Французской комедии, известные писатели, художники, политические деятели. Компания интересная, но все это ни к чему.

   Зингер изображал хозяина. Он был трогателен и напомнил мне Морозова в лучшие его минуты. Он, как нянька, ухаживает за школьными детьми, расстилает ковры, суетится, бегает, занимает общество, а она, очень ловко позируя в большую знаменитость, сидит в белом костюме среди поклонников и слушает комплименты. На этот раз барометр моих симпатий совершенно перевернулся, и я подружился с ним и помогал ему расстилать ковры и причесывать детей перед тем, как выпустить их танцевать перед избранным обществом. В конце концов вышло так, что общество стало принимать меня за хозяина, и по окончании приема подходили ко мне, чтобы благодарить за удовольствие. Словом, мы все перепутались. Зингер перестал меня ревновать и поручает мне отвозить Дункан в автомобиле, а когда мы садимся, она начинает целоваться, а я начинаю убеждать ее в том, что Зингер очарователен.

   Словом -- все перепуталось.

   После приема повезли всю школу в Luna-park. Там всякая чертовщина, например: взбираются на гору, садятся в какой-то экипаж, он летит вниз в какую-то туннель, потом по ухабам трясет так, что душа выворачивается, и в конце концов падает стремглав в озеро и по инерции плывет так, что волны заливают лодку. В другом месте -- идем, и вдруг порыв сильного ветра сбивает всех с ног, и шляпы летят к чорту. В третьем -- вдруг скользишь и летишь куда-то вниз по скользкой горе, потом попадаешь на какой-то ковер, который неимоверно трясет и подбрасывает. В четвертом месте идешь по лестнице и, дойдя до середины, ступени начинают прыгать и выскальзывать из [-под] ног. Можно себе представить радость детей и самой Дункан. Тут она была опять мила, как в Москве. А он был очарователен в своих заботах о детях.

   Видел девочку Крэга и Дункан. Очаровательный ребенок. Темперамент Крэга и грация Дункан.

   Она мне так понравилась, что Дункан завещала мне ребенка в случае ее смерти. Вот я уже в новой роли дедушки или папаши. Если она мне завещает и своих будущих детей, то я могу быть спокоен, что проведу старость среди многочисленного семейства.

   Тем не менее все это мне надоело, и я простился совсем с Дункан.

   Выпитое шампанское начинает отзываться в правой почке. Надо скорее полоскать ее в Виши.

   Обнимаю и жду известий от Вас. Будьте бодры и тогда скоро поправитесь.

Любящий Вас

К. Алексеев

  

328*. Вл. И. Немировичу-Данченко

  

   15/28 июля 909

15 июля 1909

Сен-Люнер

Дорогой Владимир Иванович!

   Сегодня день Вашего рождения. От всего сердца поздравляю Вас и Екатерину Николаевну. Желаю здоровья, бодрости и вдохновений.

   Не писал Вам раньше, потому что не знал наверное, где Вы, да и нечего было писать, как-то хотелось отдохнуть от театральных дел. В Виши я себя чувствовал не очень хорошо, но здесь, на море -- лучше. Жили с Москвиным. Он лечился не хуже Вишневского, а это хорошая рекомендация.

   От Сулера грустные известия. Белок продолжается, он нервен и очень слаб, но самое гадкое то, что его сын, которого он безумно любит, опасно заболел. Что это за болезнь -- не знаю. Вероятно, менингит. Результат тот, что он хоть и остался жив, но с парализованной ногой и теперь будет ходить на костылях. Сулер пишет душераздирательные письма, и боюсь, что раньше средины сентября ему не удастся привести себя в приличный вид, если вообще он может придти в состояние работоспособного человека. Имею известие от Врасской. Письмо с двумя докторскими свидетельствами. Она больна и может выздороветь совсем, если пробудет в санатории до 15 августа или 1 сентября. Письмо пришлю Вам в Москву. Я ответил, что не могу ничего сказать ей определенного, пусть она обратится к Вам. От Качалова -- Нину Николаевну все режут и вправляют1. Он не жалуется, но, кажется, прожился и летом недоволен. Леонидов в восторге от "Гамлета" у Рейнгардта. Балиев пишет, что ему не понравилось. Крэг был там, но по его письму я не понял, хорошо это или нет.

   Вчера в St. Malo (город пиратов в Бретани) встретили случайно в кафе Василия Васильевича, Перетту Александровну и двух луженят5. У Василия Васильевича хороший вид, хоть руки холодные и есть еще следы истерического оживления. Он купается в море, уверяет, что хорошо чувствует себя, хотя не знает, насколько такое самочувствие прочно утвердилось и что будет при начале работы. Он говорил, что написал Вам большое письмо, кажется, из Москвы. Мы с Боткиным (он путешествует с нами) убедили Василия Васильевича не сидеть по 10 минут в воде и расстались. На днях он приедет в St. Lunaire, Villa goêland. Bretagne près de Dinard (наш теперешний адрес). Жена здорова, Игорь -- тоже, Кира -- кислая, я -- начинаю оживать на море.

   Сегодня получил Ваше письмо здесь, в St. Lunaire'e. Не пойму, что с Вами! Как будто Вы не в духе -- или сильно озабочены театром. Отсутствие ли пьес? Возрождающийся ли(?!) Малый театр, Незлобии? Не знаю, что Вас беспокоит. Когда Вы такой -- я боюсь за театр. Сезон очень опасный, тем более что Южин не дремлет. Он проехал в Лондон с [...] греком (из "Весов")3 -- смотреть новую пьесу Конан-Дойля. Говорят, будто серьезная (не Шерлок Холмс) 4. Очевидно, Вас смущает "Гамлет". Вдруг не поспеет?! Меня смущают две вещи -- Качалов5 и Крэг. Не столько когда он в Москве под руками, но когда он вдали. В Виши я получил отчаянную телеграмму. Банк не дает ему денег. "Пришлите 2000 франков". Я отписываюсь. Он умоляет. Рискнул послать 1000 франков. Он опять не дождался их в Лондоне и уехал во Флоренцию. Теперь веду переписку, чтобы вернуть деньги. Когда он под присмотром, он делен, но, кто знает -- на свободе сделает ли он все картины?6 Не сделал ли я ошибки тем, что помог ему устроить английских мастеров во Флоренции?

   От души желаю успеха с пьесой, но, конечно, не смею Вас торопить. Ваша пьеса должна быть хорошей и должна иметь огромный успех7. Я верю в то, что последнее слово будет за Вами. Играть не хочется, но в Вашей пьесе буду с удовольствием, если не состарюсь совсем к тому времени.

   Целую ручки Екатерине Николаевне и мысленно обнимаю Вас. Жена и дети кланяются и поздравляют.

  

329*. О. Л. Книппер-Чеховой

  

Середина августа 1909

Сен-Люнер

Дорогая Ольга Леонардовна!

   Ладно! Оттягиваю репетиции на 4 дня, то есть 22 августа в 12 ч. дня начинается работа (никаких опозданий).

   За это беру с Вас слово:

   1) готовиться к каждой репетиции1;

   2) на полтора месяца забыть все, кроме пьесы;

   3) со второго дня приезда начать думать о костюме, о прическе и о всем прочем, чтобы поскорее увидать себя в полном виде;

   4) приехать с полным знанием текста объясненных трех первых актов.

   Надо умереть, но спасти боевой сезон. Пьеса должна итти 15 октября2.

   Не буду злорадствовать о Вашей подагре, напротив, душевно жалею, что Вы пропустили этот сезон: три года лечения подряд для Вас, увы, вещь необходимая; в противном случае -- преждевременная старость, подагрическая походка, толщина, одутловатость и опухоли, а то и хуже. Да и нервочки Ваши -- тоже подагрические.

   Я отдохнул и начал было с некоторым удовольствием думать о театре, но, кажется, там опять голод и безработица.

   Надо крепко взяться, чтобы взбодрить. Сезон -- роковой. Борьба с Малым ожесточенная, Незлобии будет подпирать с другого бока. Нужна дружная работа. Помогайте, а то нам -- крышка!

   У Изидоры был, она Вам кланяется. У нее прекрасная мастерская и огромный успех, но то ли она делает, что надо,-- вопрос?

   Школа, кажется, переходит к Елизабет. Между ними полная ссора. Зингер -- очень милый буржуй. Здесь, у моря, чудесно. Гуляю достаточно и много и пишу о том, что Вы так не любите3.

   Когда будете лечить подагру и ручки, попросите полечить их так, чтоб они не очень махали в Наталье Петровне. Пока целую их и мысленно обнимаю Вас в качестве черной жены. Все мы кланяемся и искренно любим.

Ваш К. Алексеев

   Поклоны Евгении Яковлевне и Марии Павловне 4.

  

330 *. Из письма к Вл. И. Немировичу-Данченко

   13 авг. 909

13 августа 1909

Париж

Дорогой Владимир Иванович!

   ...Много думал о сезоне, и у меня есть план с хорошей работой для Марии Николаевны1 (так как по разговору прошлого года выходило тогда, что я должен думать о ней, а не Вы. А Вы должны думать о моих ученицах). Пока не узнаю Вашего плана, должен упорно молчать. Относительно Ваших вопросов я все сказал Василию Васильевичу при свидании.

   Очень хочу какой-нибудь роли для Кореневой. Аню -- не вижу. Дворянская дочь... Дворянство очень важно, так как это то старое поколение, которое, подобно саду, вырубается. Аня -- это будущая Россия. Энергичная, стремящаяся вперед. Этого не было у Лилиной, и это ее недостаток.

   Кто же Аня? По энергии -- Барановская, но и она не дворянка. Коонен могла бы, но она уже занята (если не Коренева играет в "Месяце в деревне", где я ее не вижу). Коренева -- Лиза в "Горе от ума"?! Маруся очень бы хотела передать эту роль Коонен, если это не внесет много хлопот. Она мечтает о графине-внучке2.

   Лизу недурно читала на уроке и Барановская.

   Я все-таки держусь того мнения: тех, кто двигается вперед,-- толкать. А то у нас делают два шага вперед и три шага назад. Таким образом никогда не добьемся результатов.

   Если эти избранницы -- Коонен и Барановская,-- кто-нибудь (я ли, Вы ли) с ними и занимается. Если это не они, а более талантливые,-- пусть занимаются усиленно с ними. То же скажу и о Гореве.

   Горев пошел -- надо его толкать сильнее, чем других, но, может быть, он глуп, ненадежен. Надо брать другого и в первую голову толкать его.

   Нам скорее нужен актер, а то Качалов стареет.

   Подгорный -- Трофимов -- хорошо, обещано.

   Дуняша -- Дмитревская -- очень хорошо.

   "Кладбище"?! -- Надо выдумывать. То превращение, которое было, никуда не годится. Очень трудно придумать, когда "Синяя птица" так далеко позади. Придумать можно, но это не должно быть сложно. Думаю3.

   Буду в Москве 19-го.

   20-го утром, в час,-- хорошо бы созвать всех (кроме Книппер и Москвина, который приедет 21-го). Сговориться по всем отделам (утро и вечер).

   21-го утро -- фабрика или контора. Вечер -- что можно? Издали трудно решать. Смотреть ли декорации? Выбирать ли костюмы? В промежутках или в случае перемены занимаюсь с Беляевым и Верочкой.

   22-го в 12 часов -- огромная первая репетиция 4.

Ваш К. Алексеев