К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений в восьми томах. Том 7    М., Государственное издательство "Искусство", 1960    Вступительная статья

Вид материала

Статья

Содержание 189. Из письма к М. П. Лилиной 190*. М. Г. Савиной К. Алексеев К. Алексеев К. Алексеева К. Алексеева К. Алексеев К. Алексеев 196. А. П. Чехову К. Алексеева К. Алексеев 199. Из письма к М. П. Лилиной 200*. О. Л. Книппер-Чеховой Елизавета и Константин Алексеевы

Подобный материал:

• К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.19kb.
•    K. C. Станиславский    Собрание сочинений в восьми томах, 9746.2kb.
• -, 4680kb.
• Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 1585.13kb.
• Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 2092.28kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 1652.64kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2783.63kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2722.46kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2563.36kb.
• Лев толстой полное собрание сочинений под общей редакцией, 2283.66kb.

188. Из письма к М. П. Лилиной

  

17 апреля 1904

Петербург

   ...Получил твое письмо, которому очень обрадовался. Приезжай сюда, хотя бы на несколько деньков. Прими во внимание холодную осеннюю погоду рядом с теплыми весенними днями. Шубы не надо, но теплое и летнее пальто необходимы. Я не смел уговаривать тебя на эту поездку, так как ты нужна была детям. Рад, что доктора и ты считаете безопасным оставить их и полезным для тебя проветриться, -- так в чем же дело? У тебя будет и спутник -- Стахович, который 19-го или 20-го должен приехать сюда. Очевидно, твоя мама берется следить за детьми. Будешь ли ты здесь играть или нет -- это зависит от твоего личного желания. На всякий случай захвати все необходимое для роли. Предупреждаю, что здесь тебе придется выдержать большую баталию: у тебя поклонников и поклонниц тьма тьмущая, и все ждут твоего дебюта¹. Они пристанут с ножами к горлу, так как уже и мне они надоедают очень усердно. Сам же я без роли Брута свободен, буду играть через день и чувствую себя помолодевшим на несколько лет. Приезжай, так как ты здорова, а чувствуешь себя не совсем бодро от скуки. Только умоляю, устрой все нужное для детей.

   Наступает, так сказать, время маленькой передышки: одолевают только знакомые и особенно интервью. Вот и сейчас вернулся от Чюминой. Кому-то заказана обо мне статья для истории театра, и вот у нее несколько лиц снимали с меня показания. У меня такое впечатление, что я вернулся от судебного следователя. Еще предстоит сеанс моей биографии. Лестно, но скучно. Сегодня я иду в Александрийский театр смотреть "Чад жизни"² с Савиной, завтра Горький читает свою пьесу "Дачники"...

  

189. Из письма к М. П. Лилиной

  

20 апреля 1904

Петербург

   ...В воскресенье были в театре, так как Горький читал свою пьесу "Дачники". Он был не один, а со своими друзьями... Пьеса не произвела на нас сильного впечатления -- может быть, мы ее невнимательно прослушали, буду читать ее один. Вчера я не играл и решил покончить с визитами. Поехал к Икскуль фон Гильдебранд, которые накануне поднесли мне венок с такой надписью, которую я поскорее спрятал: "Гениальному художнику, давшему сценическому искусству новую этику". Это не та Икскуль, которую ты знаешь, а какая-то шведская актриса, игравшая в Петербурге "Эдду Габлер" и потом вышедшая замуж за посланника¹. Не застал их дома. Еду к Савиной, она больна и принимает меня в таком виде. Думаю, что обстановка была не без расчета; она и кокетничала и говорила много комплиментов, но напрасно -- не действует. Тем не менее я засиделся у нее, заслушавшись ее рассказов о театре. Оттуда к Варшавским, так как они в среду едут за границу...

  

190*. М. Г. Савиной

  

20 апреля 1904

Петербург

Глубокоуважаемая Мария Гавриловна!

   Вы подумайте! что я наделал! опять напутал! Сегодня случайно заглянул в свой репертуар, и, о ужас... в воскресенье, 25-го, я обещал две недели назад графине Паниной поехать в ее народный театр¹, а по окончании спектакля пить к ней чай и вести один деловой, театральный разговор. Дело касается одного нового предприятия, о котором я мечтаю², и потому невозможно не быть у нее. Что же делать? В понедельник, среду и четверг я играю -- остается свободным один вторник. Простите, глубокоуважаемая Мария Гавриловна, мою забывчивость, надеюсь, что я вовремя спохватился и еще не доставил Вам хлопот по отмене обеда.

   Надеюсь, что Ваше здоровье поправится.

   Целую Ваши ручки и извиняюсь, что так плохо пишу и на такой неприличной бумаге. Нахожусь в театре, так как играю сегодня, и пишу в антракте.

   Глубоко уважающий и искренно преданный

К. Алексеев

   Вторник 20/IV--904

  

191*. В. В. Котляревской

  

   10 мая 904

10 мая 1904

Москва

Дорогая Вера Васильевна!

   Шлю Вам из Москвы дружескую благодарность за Ваше неизменное и доброе отношение ко мне, к жене и к театру. Нестору Александровичу тоже низко кланяемся и благодарим. Я недоволен этой поездкой потому, что глупо и неинтересно трепался. Делал совершенно ненужные визиты, а хороших друзей и знакомых почти не видал. Как избегнуть повторения той же ошибки в следующие разы -- недоумеваю...

   Результат этой бесцельной тормошни тот, что по приезде в Москву я захворал и по сие время сижу дома -- насморк, кашель, бронхит, переутомление и проч. Тем не менее приходится много работать, так как дело в театре кипит. Материальные результаты нашей поездки оказались блестящими. Говорят, очистилась крупная сумма. Какая -- не знаю... В самый день приезда, почти прямо со станции, поехал на чтение переводов Метерлинка Бальмонтом¹. Переведено хорошо, но чтение... да простит ему бог. Зато Ваш кумир говорил великолепно, почти вдохновенно. Я погружаюсь с его помощью в мрак смерти и пытаюсь заглянуть за порог вечности. Пока еще ни розовых, ни голубых чувств в своей душе не обретаю. Очевидно, необходимо какое-то опьянение. Не знаю только, к какому из средств прибегнуть: к женщине или к вину... В бальмонтовском смысле, очевидно, первое средство действительнее. Я по крайней мере был свидетелем следующего. В первый раз на беседе Бальмонт был окружен дамами и был опьянен и вдохновлен. На следующий же раз я подсел к нему с одной стороны, а Немирович с другой. С двух сторон мы его обкуривали благовонием наших папирос. Он, окруженный дымом, казалось, сам превращался в облако и отделялся от земли. Увы, это опьяняющее средство не помогло, напротив... он стал только чихать, сморкаться и скоро ушел с головной болью, не сказав ни одного слова языком вечности... Итак, я бросаю курить, пью водку, ухаживаю за женщинами и только после этого примусь за mise en scène и репетиции. Думаю, что это будет самая приятная из моих постановок. Подружусь с Мишей Громовым и с Омоном... и тогда только пойму прелесть Метерлинка.

   Жена чувствует себя лучше и очень жалеет, что в Петербурге была кислой и не могла заехать к Вам. Не сердитесь на нее и на меня. Она, т. е. жена, отомстила мне за буйную жизнь в Петербурге, она, наверно, припрятала дома свой грипп и по возвращении в Москву заразила меня им, приковав меня таким образом на целую неделю дома. На днях решится моя летняя участь. Еду ли я в... как его зовут-то? Забыл то место, где Вы будете за границей. Напишите, ради бога, а то я приеду по ошибке в Читу и там с нетерпением буду ждать Вас и Нестора Александровича. Поклон Нестору Александровичу. Целую ручки.

Душевно преданный К. Алексеев

  

192. А. П. Чехову

3 июня 1904

Дорогой Антон Павлович!

   Я опять захворал и не могу выезжать. Мне не придется Вас проводить, и я очень грущу об этом¹. Жена передаст Вам это письмо и пожмет Вашу руку за меня. Мысленно буду с Вами, постоянно буду вспоминать о Вас и желать, чтоб Вы поскорее ободрились и за лето окрепли настолько, чтоб провести всю будущую зиму безвыездно в Москве. Будьте здоровы и не забывайте

любящего и душевно преданного

К. Алексеева

   1904. 3 июня

   Любимовка

  

193*. О. Л. Книппер-Чеховой

  

3 июня 1904

Дорогая Ольга Леонардовна!

   Опять захворал и не могу Вас проводить. Дай бог Вам доехать благополучно и великолепно провести лето.

   Целую Ваши ручки.

   Не забывайте

любящего и преданного

К. Алексеева

   3 июня 1904 г.

   Любимовка

  

194. Л. Я. Гуревич

  

   9/VI 904. Москва

9 июня 1904

Многоуважаемая Любовь Яковлевна!

   Получил Ваше хорошее письмо в разгар отчаянной подготовительной работы к наступающему сезону и в момент расчета с истекшим годом. В это время не остается ничего иного, как складывать всю корреспонденцию в один ящик, в надежде ответить на нее при первом удобном случае.

   Дня два как я кончил работу и передохнул, и начинаю с Вашего письма, чтоб исправить мои старые грехи.

   Простите великодушно за задержку -- право, она произошла против моей воли.

   Я искренно тронут как Вашим вниманием, так и всеми хорошими словами, и уверяю Вас, что жду и прочту Вашу книжку с большим интересом.

   Буду искренен и прям в своем мнении, хотя не имею ни права, ни претензии претендовать на роль ценителя и знатока литературных произведений ¹.

   В этой области я дошел только до той точки, когда начинаешь понимать обширность и трудность задачи литератора, до той точки, когда начинаешь осторожно, подумавши, относиться к их произведению, а не критиковать их, не подумавши и с тоном знатока. Примите это во внимание и не придавайте большого значения моим словам.

   Лучше всего прислать книгу по следующему адресу: Москва, Садовая, у Красных ворот, д. Е. В. Алексеевой для Конст. Серг. Алексеева.

   Карточку вышлю, как только получу ее от фотографа. Вы знаете, как трудно иметь с ними дело, особенно теперь, летом, когда много света и они завалены работой и разными выездами из Москвы для снимков видов окрестностей и проч. Мы, актеры, в еще худших условиях. Во-первых, нами интересуются только во время сезона и по окончании его тотчас же забывают, и, во-вторых, мы не можем сделать заказа, так как фотографы считают грехом брать с нас плату и потому относятся к нашим заказам пренебрежительно. Трудно добиться от них толку, но я добьюсь и пришлю по указанному Вами адресу. Жена просит Вам кланяться, а я прошу Вас принять мой сердечный привет и лучшие пожелания на предстоящее время отдыха.

Уважающий и преданный

К. Алексеев

  

195*. В. В. Котляревской

   12. VI--904

12 июня 1904

Любимовка

Дорогая Вера Васильевна!

   С неделю как выяснил почти, что я еду в Вильдунген, но не для себя, а для матери, которую мне придется туда везти. Хотел написать об этом и просить Вашего совета: где остановиться там, т. е. в какой гостинице? Нужно ли занимать там место заранее, или народу там бывает не так много, чтобы прибегать к этой крайней мере? Забыл и ближайший маршрут туда, забыл и имя доктора, к которому надо обратиться.

   Мы думаем выехать в самом конце июня. Хотел обо всем этом писать по Вашему летнему адресу, но письмо осталось в Москве, а я расхворался и не могу ехать за ним в город из имения матери, где я теперь нахожусь. В надежде, что это письмо перешлют Вам по Вашему новому адресу, я и пишу Вам на Петербург.

   Хочу поблагодарить от себя и сестры за Ваши хлопоты по поводу справок об учительнице. Спасибо и простите за хлопоты. Поблагодарите Сергея Митрофановича¹. Я не знаю его адреса.

   Как Вы живете, что поделывает Нестор Александрович, как здоровье Ваших больных? Ничего об этом не знаю. Я переживаю реакцию переутомления после тяжелого сезона и все прихварываю и не могу взбодриться. Ровно ничего не делаю, даже гуляю мало и целые дни читаю все, что попадается под руки... нелепо, без системы, начиная с газет, детских книг и кончая философией и гастрономической книгой. Хочу писать свое руководство для молодых артистов, но рву написанное, еще раз убеждаюсь в том, что я литературная бездарность. Погода адская. Война мешает жить... Впереди, кроме Метерлинка, нет ни одной интересной новинки, и того и гляди 1/2 труппы заберут на войну. Становится стыдно, что в такое время ничего не делаешь, но не могу, устал... Метерлинк может выйти недурно, хотя играть его трудно, особенно "Слепцов". Переписываемся по поводу его с Вашим кумиром -- Бальмонтом². Целую Ваши ручки, Нестору Александровичу жму руку и всем друзьям шлю поклоны. Не забывайте.

Преданный К. Алексеев

   Если вздумаете писать, то по следующему адресу: Садовая, у Красных ворот, д. Алексеевой для К. С. Алексеева. Жена шлет поклоны.

  

196. А. П. Чехову

  

   20/VI 1904 г.

   Любимовка

20 июня 1904

Дорогой Антон Павлович!

   Мы все и москвичи не имеем от Вас известий и волнуемся. Из открытого письма Ольги Леонардовны к жене мы знаем, что Вы хорошо доехали до Берлина, а далее... не знаем. Дай бог, чтобы Вы устроились хорошо и чтоб погода была не такая, как у нас. В Москве холод, ежедневные дожди и грозы, холодные ночи и, как Вы, вероятно, знаете из газет, был ужасный циклон, натворивший много бед. Он прошел от Подольска к Ярославлю. Задел Люблино (около Царицына), Лефортовскую часть, Сокольники, Мытищи (около нас) и т. д. От столетнего парка в Люблине не осталось ни одного дерева. Почти со всех дач сорваны крыши, а некоторые разрушены. Многие деревни срыты до основания. Лошади, коровы, экипажи, бревна, крыши летали в воздухе. В Мытищах ураган подхватил 8-летнего мальчика. Его нашли живым в Сокольниках (около 10--15 верст). Были и комические случаи. Ветер ворвался в квартиру нотариуса или судьи. Там ураган переломал всю мебель, отворил все шкафы и по всему кварталу разбросал деловые бумаги и протестованные векселя. Карету с Иверской опрокинуло, и икону доставили в ближайший полицейский участок. Там, вероятно, составлен протокол. К счастью, сравнительно мало убитых и раненых. Убитых насчитывают, около 100, a раненых немного более. Меня не было в Москве в этот день. Я был в Старой Руссе. Первые, краткие сообщения об урагане я узнал в дороге. Судя по ним, можно было предположить, что ураган задел и Любимовку и Яузский участок (где живет теперь мать)... Я провел пренеприятную ночь в вагоне и с большим трепетом подъезжал к дому. К счастью, у нас все благополучно. Была только гроза с градом, величиной в большой орех. В Москве падали куски льда весом в 1--11/2 фунта.

   В конце июня я выезжаю за границу с матерью. Вероятно, поедем в Contrexêville¹. Все это время я чувствовал себя очень плохо. Вероятно, реакция после сезона: слабость, плохой сон, склонность к простуде, нервность и т. д. Последнее время стал чувствовать себя лучше. Жена полнеет и очень сильно. Чувствует себя лучше. О театральных не знаю ничего. Пока, кажется, никого еще не забрали в солдаты. Собинова взяли и, говорят, отправят на войну. Стахович в Ляояне и писем не пишет, получаем только открытки. Он здоров. В Старой Руссе ожидают гастролей Марии Федоровны². Она будет играть "Бесприданницу", "Потонувший колокол", "Три сестры", "Мещан" (Елену), "Снег", "Звезды" (Бара), "Одинокий путь" (Шницлера), "Цену жизни", "Одиноких", "На дне" и пр. и пр.

   Я с утра и до вечера читаю. Сейчас перечитываю всего Чехова и наслаждаюсь.

   Жена, мать, дети шлют поклоны Вам и Ольге Леонардовне. Я целую ее ручки. Будьте здоровы и не забывайте

преданного и любящего Вас К. Алексеева

  

197*. М. П. Чеховой

  

3 июля 1904

С дороги в Контрексевиль

Многоуважаемая и дорогая Мария Павловна!

   Я везу мать за границу и с тяжелыми чувствами удаляюсь от Москвы. Писать в вагоне могу только карандашом. Простите и за бумагу, другой нет. Пишу Вам не для того, чтобы высказывать соболезнования: они неуместны, так как горе слишком велико.

   Оставшись один в вагоне, со своими мыслями и воспоминаниями о милом и дорогом Антоне Павловиче, у меня явилась понятная потребность говорить с теми, кто в настоящую минуту удручен потерей больше, чем я сам. Если это эгоистично, простите мою слабость, но мне неудержимо хочется пожать Вам руку так, чтобы Вы почувствовали, что я не чужд Вашему горю, что я мысленно переживаю все то, что происходит в Москве. Волнуюсь за Вашу матушку и почтительно целую ее руку, а Ивану Павловичу и другим братьям мысленно жму руки.

   Утешаю себя мыслью, что те добрые отношения, которые установились между Вашей семьей и нами, еще более укрепятся памятью о милом Антоне Павловиче.

   Моя мать просит меня передать Вам свое почтение.

Преданный, уважающий и душевно любящий Вас

К. Алексеев

   3/VII 904

  

198. Из письма к М. П. Лилиной

  

4 июля 1904

С дороги в Контрексевиль

   ...Едем благополучно, так как у мамани пока все слава богу. Она стала бодрее, спала хорошо. О докторе, который едет с нами полуинкогнито, она и слышать не хочет...

   Чехов не выходит из головы. Какую мерзость и пошлость написало "Русское слово" 3 июля¹.

   Жара ужасная, на солнце 40R. Пыль невозможная...

   Дай весточку о себе в Контрексевиль. Отдыхай, поправляйся и не ворчи на судьбу. Грешно. Бывает хуже. Поцелуй Ольгу Леонардовну и скажи, как грустно мне было уезжать. Будущность театра представляется мне в самых темно-черных красках. Это не было заметно, но авторитет Чехова охранял театр от многого.

   Ну, будь здорова. Не позволяй Кире слишком много и скоро ездить на велосипеде, а Игорьку одному у реки спускать лодку...

   P. S. Вот еще вопрос, на который ответь поскорей. Маманя собиралась предложить Ольге Леонардовне большую любимовскую дачу на остаток лета. Ответь поскорей, согласна она на это или нет. А также спроси Ольгу Леонардовну, получила ли она мое письмо, которое я оставил в Бресте с просьбой передать ей при ее проезде... ².

  

199. Из письма к М. П. Лилиной

  

7 июля 1904

Контрексевиль, Франция

   ...Вот я и приехал. Путешествие было скучно, но все-таки лучше, чем я предполагал. Как только отъехали от Москвы, маманя стала успокаиваться и скоро пришла в благодушное состояние. Началась нежность и соболезнование по поводу того, что я тебя оставил и ломаю свой отдых. В Бресте она переволновалась из-за опоздания блюда и начала ворчать, как дома. Удалось ее уговорить, так как она еще слушалась; но с этого момента пошли капризы больной, и бедной Лидии Егоровне доставалось немало¹. Я же поражался ее терпению. Капризы мамани объяснялись тем, что она начинала поправляться. Так мы доехали до Варшавы, оставляя за собой целый хвост писем и телеграмм, разбрасываемых по дороге. Она почти все время писала, вынимая свое дорожное перо, вывинтив его. Перо брызгалось, разливало чернила. Потом требовала лимона, оттирали, отчищали, и она мыла руки в стакане, не признавая рукомойников. Все, что ей говорили, она не принимала и все делала наоборот.

   До Берлина ехали спокойно. В Берлине шумная, нелепо русская встреча С. с маманей удивила смиренных немцев и очень смешила Ю. И. Гужона, который ехал с нами. В Берлине переехали в обыкновенный вагон, не спальный, и я очутился с маманей и Лидией Егоровной в одном купе. Тут на одной из станций она увидала, что я разговаривал с доктором, который ехал с нами пока инкогнито. Она разразилась слезами и упреками...

   В Кельне пришлось высаживаться и ждать 2--3 часа. Против станции в ресторане мы обедали, и там повторилась та же сцена с пером, но мы ни слова не противоречили ей. Садясь в вагон, она запыхалась, и мы испугались было за сердцебиение, но все обошлось благополучно...

   В Париже решили не останавливаться и ехать прямо в Контрексевиль. Переждали часа два в кафе, напротив железной дороги. Маманя все время писала письма. В 10 1/2 часов выехали в Контрексевиль и в 4 1/2 приехали. Тут я почувствовал, что часть обузы свалилась с меня. Маманя, приехав в Контрексевиль, пошла метаться по улицам, ища квартиры. Я хотел было помочь ей в поисках квартиры, но ничего не мог с ней поделать. Она добродушно делает все наоборот. Я понял, что ужиться с ней невозможно, и нанял себе чудесную комнату в великолепной гостинице около парка. Маманя непременно хотела поместиться в городе, на самой пыли и духоте. Она устроилась в какой-то нищенской конуре и очень счастлива. Удивительный чудак! Здесь она чувствует себя, по-видимому, хорошо, очень горда, что ее все помнят, и знакомит меня со всеми гарсонами, телеграфистками и пр. По приезде я великолепно вымылся и вечером сидел со всей компанией в кафе. Маманя допустила даже к столу ненавистного ей доктора. Он понимает, что с ней ничего не поделаешь, и просит отпустить его. Завтра он уезжает.

   Сегодня проснулся в 6 1/2 часов утра, пил воды, гулял. Все хорошо устроено, но очень мало тени. Пожалуй, даже уютно. Просто, и потому лучше, чем в Виши...

   Беспрестанно преследует одна мысль -- это Чехов. Я не думал, что я так привязался к нему и что это будет для меня такая брешь в жизни. Получила ли Ольга Леонардовна мое письмо с дороги? Мария Павловна тоже? Должно быть, на днях его привезут в Москву, и я все думаю, как это произойдет. Приехал ли Владимир Иванович? Немного тревожусь, что от тебя нет известий. Напиши мне все подробно, а потом уж не утомляй себя письмами -- пиши коротенькие...

  

200*. О. Л. Книппер-Чеховой

   Т_е_л_е_г_р_а_м_м_а

10 июля 1904

Контрексевиль

   Мысленно присутствуем на горестном акте погребения нашего дорогого Антона Павловича. Молимся богу за него и чтобы бог облегчил ваши страдания и поддержал бы мать, сестру, братьев и друзей.

Елизавета и Константин Алексеевы¹

  

201. Из письма к М. П. Лилиной

  

11 июля 1904

Контрексевиль

   ...К тому времени, как ты получишь это письмо, я уже кончу пить воды, а то перепьешь. Останутся ванны, но едва ли это так важно. Думаю вернуться к 23-му, 25-му. Здесь скучно очень, но спокойно. Газет стараюсь не читать и о войне на время забыть.

   Бедный Антон Павлович не выходит из головы. Перечитываю его рассказы и еще больше люблю и ценю его. Меня взволновал вчера Правдин¹, который находится здесь. Он прочел в газетах, что похороны взял на себя Гольцев². Значим мы опять прозевали и не приняли никакого участия в похоронах. Это обидно и непростительно. Надо подумать поставить памятник Антону Павловичу за счет театра. Из телеграммы твоей понял, что ты была на похоронах, -- вероятно, была огромная толпа.

   Маманя начала поправляться и интересоваться жизнью других, читает, но писем своих не покидает. Доктор, сопровождавший нас, уехал вчера.

   Я встаю в 6 1/2 утра (это не описка) и в 11 ночи уже сплю (это тоже не описка)... После обеда читаю, пишу письма и свою книгу ³. Около 9 часов иду в парк, гуляю с маманей ила иду в кафе. Раз был в театре. Недурная труппа и милый актер.

   О похоронах Чехова не знаю ничего. Не знаю также, куда писать Ольге Леонардовне.

   Мне придется ради электрического освещения пробыть денек в Париже ⁴. Странно! Прежде я был бы этому рад, а теперь... Должно быть, состарился. С грустью думаю о нашем театре. Недолго ему осталось жить. Представить себе жизнь без него еще не могу. Может быть, война взбодрит немного общество и удержит в нас нашу разрушительную силу. Обидно, что все хорошее так скоро погибает или вянет. Напиши при случае, пишет Владимир Иванович Немирович пьесу или нет. Иду на почту посылать письмо и потом проведать маманю...