И. М. Попова (Тамбов) духовный реализм как доминанта творчества владимира максимова

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
И.М. Попова (Тамбов)

ДУХОВНЫЙ РЕАЛИЗМ КАК ДОМИНАНТА ТВОРЧЕСТВА ВЛАДИМИРА МАКСИМОВА

Владимир Максимов в романах «Семь дней творения», «Карантин», «Ковчег для незваных», «Заглянуть в бездну»1 стремился к поиску пути возрождения России, к восстановлению закрепленного исторической традицией духовного облика русского человека.

Владимир Максимов со всей определенностью обозначил собственный путь в литературе, зная, что «важнейшее в нашей отечественной словесности - ее православное миропонимание, религиозный характер отображения реальности. Религиозность же литературы не в какой-то особой связи с церковной жизнью проявляется, равно как и не в исключительном внимании к сюжетам Священного писания - отнюдь не в том. Но: в особом способе воззрения на мир. Литература нового времени принадлежит секулярной культуре, она и не может быть сугубо церковной. Однако православие на протяжении веков так воспитывало русского человека, так учило его осмыслять свое бытие, что он, даже, видимо, порывая с верою, не мог отрешиться от привитого народу миросозерцания»2.

Духовный опыт и знания дали писателю свободу судить о событиях «крупно, а иногда и провидчески. Он достиг уровня, с какого мог смотреть на мир в целом, не путаясь в мелочах и не завися от подробностей»3.

Максимов был уверен, что «на ненависти ничего не построишь, из ненависти ничего не вырастишь. Поливать древо жизни ненавистью, - значит, поливать его ядом. Оно засохнет и никогда больше не даст плодов4. Писатель сумел сохранить в сердце надежду, веру и любовь, несмотря на жесточайшие жизненные испытания и многочисленные предательства.

М.М. Дунаев подчеркивал, что в своих романах автор является «непримиримым противником всего комплекса социальных и идеологических ценностей, которыми обладало советское общество: от яроконсервативных до бездумно-либеральных», что в «тягостном хаосе бытия указывается единственная верная цель, определяемая участием Божиим в делах человека»5.

Можно назвать метод Максимова «духовным реализмом»6, поскольку художник воплощал в своих произведениях теоцентрическую картину мира с помощью христианской аксиологии. Писатель уверен, что «классика образно свидетельствует о том, что разрыв человека с Первоисточником его бытия ведет к вырождению и смерти. Тревожное ощущение (и самоощущение) постмодернизма, что культура исчерпала себя и дальнейшее творение ее невозможно, есть следствие духовного оскудения человека, уповающего на свою самодостаточность. Разрыв культуры с Церковью оборачивается ущербностью, упадком и в конечном счете — смертью культуры. <...> Православная культура есть пока лишь замысел, идеал. Как таковой, он, возможно, неосуществим. Но в стремлении к нему собирается творческая энергия, формируется личность, испытуется любовь и вера»7.

Максимов осознавал, что «искусство духовного реализма как искусство светское, то есть не литургическое, изображает человека не обоженного, но борющегося. Оно не обязано рисовать идеал святости, может отталкиваться и от противного: обозначать пути апостасии, когда человек погружается в автономность, отъединяется от бытия»8. У Максимова герой борющийся, но «поднимающийся» к Богу. «Мирской человек XX века изображается в соприкосновении с реальностью духовной жизни, с действием Промысла»9. Для творчества B.Е. Максимова характерна не просто религиозная, а именно духовно-реалистическая проблематика. Важны при этом сущностные признаки духовного реализма, разработанные на конкретном творческом опыте двух художников XX века - В. Шмелёва и Б. Зайцева.

В области миросозерцания произведения духовного реализма воплощают теоцентрическую концепцию мира. Им присуще христианское осмысление мира, истории, человека. Они отражают иерархическое устроение бытия. Ха­рактер разрабатывается на основе христианской антропологии — понимании человека и его внутреннего мира, законов взаимодействия телесной, душевной и духовной сфер личности.

Исходя из признания В.Е. Максимова, что все его творчество - это одна книга, «...инстинктивно рассеченная на периоды, связанные с тем или иным душевным и духовным поворотом», можно убедиться, что повести писателя 1960-х годов «Жив человек», «Мы обживаем землю», «Стань за черту», «Баллада о Савве», «Дорога», одноименные драмы и романы представляют собой исследования «драмы мятежной души» русского человека, прошедшего через бездну богооставленности и «взыскующего преображения духовного».

В романах «Семь дней творения», «Карантин», «Заглянуть в бездну», «Ковчег для незваных» художник показывает, что «пересотворить себя в духе» возможно только ценою совместных усилий человека «в согласии с Богом», что «...христианство как религия богочеловеческая предлагает действие Божие, но вместе с тем требует и действия человеческого... ибо ясно, что духовное перерождение человечества не может произойти помимо самого человечества. Для того, чтобы акт преображения и воскресения России был осуществлен, необходимо осознание ее исторического пути как принятия креста за вину предыдущих поколений, допустивших замутнение чистого истока православной веры в угоду социального прогресса»10.

«Выплеснув чашу ярости», которая накопилась в душах нескольких поколений советских людей, «испив памятное вино греха», герои Максимова в романах «Прощание из ниоткуда» и «Кочевание до смерти» приходят к пониманию необходимости преображения души путем ее очищения от гнева, ненависти, жестокости, «окаменелого нечувствия».

Преодолеть «соблазн кровью и ложью», пик которого приходится на эпоху сталинизма, пытаются персонажи романа «Ковчег для незваных», осознавшие, что Россия является «ковчегом спасения» только для тех, кто сможет услышать Зов Божий.

В драматургии В.Е. Максимова 1960-1980-х годов намечаются значительные эстетические сдвиги в области художественных решений такой глобальной проблемы, как утрата «Русского дома» и возможности его восстановления, необходимость возрождения «неслучайного» семейства, основанного на взаимном ладе, любви, согласии и душевном родстве.

В.Е. Максимов в пьесе «Дом без номера» устанавливает причины неблагополучия современной семьи. Идя вслед за ФМ. Достоевским, который никогда не покидали художественную память В.Е. Максимова, драматург демонстрирует «бездомье», «случайное семейство», превратившееся в «семейство обреченное». Тема «безотцовщины» при живых отцах звучит в «Доме без номера» по иному, более трагично, превращаясь в пьесе «Берлин на исходе ночи» в трагифарс, вызывающий чувство отчаяния.

Трагифарс «Берлин на исходе ночи» по-своему завершает разработку проблемы кризиса семьи в драматургии В.Е. Максимова. Проблема «Русского дома» предстает в этом произведении как непреодолимая антиномия «Родина - чужбина». Автор анализирует ситуацию послевоенного мира, в котором отмирает понятие родного дома, деформируется смысл патриотизма. Персонажи пьесы - люди разных национальностей - ощущают свою «бездомность» как в странах Западной Европы, освобожденных от фашизма, так и в России. Между «победителями» и «побежденными» нет разницы, поскольку духовное растление в современном мире не имеет границ.

В максимовских пьесах 1990-х годов демифологизируется тоталитарное сознание, которое формировалось в советском человеке на протяжении нескольких десятилетий. В драмах «Берлин на исходе ночи», «Кто боится Рэя Брэдбери», «Борск - станция пограничная» писатель развенчивает миф об «Отце всех народов», показывая кризис семьи, безотцовщину, вызванную перегибами в коллективизации, сталинскими репрессиями и участием в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. Через все драматические произведения Максимова проходит мысль, что «дети России», потеряв родных отцов, утратили и Отца Предвечного, православную веру, что вызвало «хлипкость душ», ожесточенность, потерю нравственных ориентиров, «отрыв от корней русской ментальности». Драматург утверждает философско-эстетическую идею, что смысл бытия был подменен: вместо извечных ценностей Русского Дома и Семьи пришло временное идеологическое порождение о служении Отцу всех народов, вождю коммунистической партии.

Параллельно с мифом об Отце происходит разрушение идеологического мифа о «советском сверхчеловеке», рожденном, чтоб «сказку сделать былью». Если в пьесах «Жив человек», «Позывные твоих параллелей» и «Эхо в конце августа» еще присутствует надежда на обновление веры в неограниченные возможности страны победившего социализма, то в других произведениях Максимова изображается «потерянное поколение». Подобные процессы происходили и в художественном творчестве Ю. Трифонова, Б. Окуджавы, А. Битова, Ф. Искандера и многих других художников, где трансформация духовно-художественного мировидения привела к изменениям в проблематике. Для Максимова развенчание мифа «о сверхчеловеке» связано с разрушением мифа «о вечной революции», «о светлом пути» и проходит через всю романистику («Семь дней творения», «Карантин», «Ковчег для незваных», «Кочевание до смерти») и драматургию.

Такие аспекты победы в душе идеала человекобожества, как гордыня, властолюбие, пьянство, блуд, сребролюбие, подмеченные в романе «Братья Карамазовы», стали центральными в пьесах Максимова 1990-х годов «Кукла, или Конь Калигулы», «Пьедестал» и «Музейные ценности». Во всех трех пьесах наличествуют вариации образа Великого Инквизитора Достоевского. Цель этих персонажей показать, что человек не может справиться с дарованной ему свободой воли. Прохожий («Кукла, или Конь Калигулы»), Палыч («Пьедестал»), Дядя Саша («Музейные ценности») - духи самоуничтожения, испытывающие героев на прочность Духа. Дядя Саша сумел сделать из Олега «счастливого младенца», «бесхарактерного алкаша», одержал победу Нечистый и над героями других пьес - Иосифом и Николаем. И только Мария смогла своей верой и жаждой материнства противостоять Дьяволу, сумела спасти «весь род людской» («Кукла, или Конь Калигулы»).

Сходство сюжетных ситуаций, одинаковые типы героев, идентичная система образных средств и близость жанровых форм позволяет предположить, что три последние пьесы Максимова представляют собой трилогию, имеющую в своей основе в качестве системы-прототипа поэму «Легенда о Великом Инквизиторе» Ф.М. Достоевского.

Придавая особое значение религиозно-философскому осмыслению мировой истории, Владимир Максимов в своем художественном творчестве воплотил аксиологию православия и определил путь возрождения России как следование Промыслу Божию.

1 Максимов, В.Е. Собр. сочинений, В 8-ми т. / В. Максимов // - Т.2 – М: Терра, 508 С.

2 Дунаев, М.М. Православие и литература / М.Дунаев // Т.6. - М.: Наука, 2004. –С.6.

3 Золотусский, И. Оборвавшийся звук / Игорь Золотусский // Смена. - 1997. - №4. -С.50.

4 Максимов, В.Е. Собр. сочинений, В 8-ми т. / В. Максимов // - Т.4 – М: Терра, - С. 48.

5 Дунаев, М.М. Православие и литература / М.Дунаев // Т.6. - М.: Наука, 2004. –С.607.

6 Любомудров, A.M. Духовный реализм в литературе русского зарубежья. Борис Зайцев. Иван Шмелев / A.M. Любомудров. - СПб.: Пушкинский дом, 2003. - С.34.

7 Николаева, О. Современная культура и православие / О. Николаева // М.: 1999. - С.277.

8 Любомудров, A.M. Духовный реализм в литературе русского зарубежья. Борис Зайцев. Иван Шмелев / A.M. Любомудров. - СПб.: Пушкинский дом, 2003. - С.231.

9 Любомудров, A.M. Духовный реализм в литературе русского зарубежья. Борис Зайцев. Иван Шмелев / A.M. Любомудров. - СПб.: Пушкинский дом, 2003. - С.232.

10 Максимов, В.Е. Собр. сочинений, В 8-ми т. / В. Максимов // - Т.2 – М: Терра, - С. 12.