Geum.ru

Воспоминание о камне     Александр Ев­гень­евич Фер­с­ман     Воспоминания о кам­не     

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11

    В та­ких пись­мах мы на­хо­дим за­ме­ча­тель­ные чер­ты но­во­го че­ло­ве­ка: оп­ре­де­лен­ность, це­ле­ус­т­рем­лен­ность и нас­той­чи­вость в дос­ти­же­нии це­ли, ис­к­рен­ность, прав­ди­вость, чис­то­ту и вмес­те с тем ре­аль­ность, кон­к­рет­ность при боль­шом ув­ле­че­нии, по без фан­та­зии, псрсдко при боль­шой ли­ри­ке, но без сен­ти­мен­таль­нос­ти, го­ря­чее, не­обо­ри­мое же­ла­ние чи­тать и учить­ся, изу­чать свою род­ную стра­ну, ее бо­гат­с­т­ва, твер­дое убеж­де­ние в не­об­хо­ди­мос­ти учас­т­во­вать в об­щей строй­ке Со­юза, уве­рен­ность в си­ле и мо­щи Ро­ди­ны.

    Разве не за­ме­ча­тель­ные лю­ди рож­да­ют­ся вок­руг пас, креп­нут, за­ка­ля­ют­ся и го­то­вят­ся сме­нить пас!

    * * *

    Спокойно зак­ры­ва­ем мы стра­ни­цы прош­ло­го, ибо бу­ду­щее - свет­лое, яс­ное, оп­ре­де­лен­ное - при­дет с Эти­ми но­вы­ми людь­ми, с ни­ми и че­рез них!

    МОНЧА

    Молча - это це­лая эпо­пея, це­лая дли­тель­ная ис­то­рия круп­ней­шей но­вос­т­рой­ки Со­юза, хо­тя ей все­го пять лет.

    Монча - этo за­ме­ча­тель­ной кра­со­ты гор­ный хре­бет па Коль­с­ком по­лу­ос­т­ро­ве, на за­пад от Ки­ров­с­кой же­лез­ной до­ро­ги, его вер­ши­ны дос­ти­га­ют вы­со­ты свы­ше ты­ся­чи мет­ров, его скло­ны омы­ва­ют­ся мно­ги­ми де­сят­ка­ми озер, бур­ные ре­ки сте­ка­ют в по­ро­жис­тых те­че­ни­ях с его ка­ме­нис­тых круч, а ле­са, ле­са за­по­вед­ные, с се­дым яге­лем, пок­ры­ва­ют пред­горья, ох­ра­няя ста­да ди­ких ло­сей и оле­ней...

    Такой не­ве­до­мой, та­ин­с­т­вен­ной стра­ной ри­со­ва­лись За­иман­д­ров­с­кие тун­д­ры до на­ча­ла эк­с­пе­ди­ции Ака­де­мии на­ук 1929 го­да.

    Правда, еще рань­ше про­хо­ди­ли здесь от­дель­ные мар­ш­ру­ты про­фес­со­ра Пе­тер­бур­г­с­ко­го уни­вер­си­те­та Б. Л. По­по­ва, да в на­ча­ле 80-х го­дов час­тич­но кос­нул­ся их фрaн­цуз­с­кий ге­ог­раф Ра­бо, ко­то­рый воз­в­ра­щал­ся из Ин­дии в Па­риж по весь­ма не­обыч­но­му мар­ш­ру­ту: че­рез Кан­да­ла­ки­ту, За­ше­ек, По­то­зе­ро, Ко­лу...

    и Ле­до­ви­тый оке­ан.

    Но все же очень ма­ло зна­ли мы об этом кра­си­вом хреб­те. Мно­го лет меч­та­ли по­се­тить его гроз­ные ущелья и жи­во­пис­ные озе­ра, лю­бо­ва­лись с озе­ра Иман­д­ры его рез­ки­ми кон­ту­ра­ми на ро­зо­вом ве­чер­нем не­бе, по... Хи­би­ны за­во­ро­жи­ли нас и дол­го не пус­ка­ли на за­пад.

    Так вот об этой Мон­че-туп­д­ре и бу­дет речь в на­шем очер­ке.

    Как час­то чи­та­ем мы в га­зе­те ко­ро­тень­кое со­об­ще­ние в три-че­ты­ре стро­ки: "Пар­тия ге­оло­гов та­ко­го-то уч­реж­де­ния от­к­ры­ла там-то бо­га­тое мес­то­рож­де­ние та­ко­го-то ме­тал­ла. На­ме­че­на пос­т­рой­ка руд­ни­ка и за­во­да".

    Все это вер­но: и пар­тия та­кая су­щес­т­во­ва­ла, и мес­то­рож­де­ние она от­к­ры­ла, и ор­га­ни­за­ция руд­ни­ка уже раз­ра­ба­ты­ва­ет­ся, идет про­ек­ти­ро­ва­ние за­во­да, но... не так все это прос­то, лег­ко и глад­ко вы­хо­дит, как это ри­су­ет­ся в этих строч­ках, на­по­ми­на­ющих вы­ра­же­ние Юлия Це­за­ря: "при­шел, уви­дел, по­бе­дил".

    В этих строч­ках обыч­но скры­та длин­ная, слож­ная и под­час тя­же­лая ис­то­рия, в них и за ни­ми в дей­с­т­ви­тель­нос­ти так мно­го борь­бы, борь­бы с са­мим со­бою, со сво­ими пер­вы­ми пред­по­ло­же­ни­ями, со сво­ими соб­с­т­вен­ны­ми ошиб­ка­ми, борь­бы с не­ве­ри­ем или с за­вис­тью дру­гих, борь­бы за рас­ту­щую уве­рен­ность в сво­ей пра­во­те, на­ко­нец борь­бы за раз­гад­ку са­мо­го мес­то­рож­де­ния, борь­бы за точ­ные за­па­сы ру­ды - сло­вом, борь­бы со сво­им и чу­жим нез­на­ни­ем, с кос­нос­тью че­ло­ве­ка, кос­нос­тью са­мой на­уки. И ког­да в га­зе­те чи­та­ешь, что та­кой-то уче­пый на­шел но­вый ме­тод тех­но­ло­ги­чес­ких про­цес­сов, не ду­май­те, что и его путь был та­кой прос­той, крат­кий, яс­ный, как те три строч­ки, в ко­то­рых га­зе­та по­вес­т­во­ва­ла ми­ру о но­вом за­во­ева­нии хи­мии.

    Нет, длин­ный путь борь­бы, под­час нер­в­ной и тя­же­лой, при­во­дит к этим стро­кам. А меж­ду тем толь­ко к этой борь­бе и рож­да­ет­ся вся­кое на­уч­ное за­во­ева­ние.

    Только в ней за­ка­ля­ет­ся во­ля: нас­то­ять на сво­ей пра­во­те, из не­яс­ных для са­мо­го се­бя на­ме­ков выс­ка­зать пред­по­ло­же­ние, из пред­по­ло­же­ния вы­рас­тить и ук­ре­пить ве­ро­ят­ность, из ве­ро­ят­нос­ти - ту дей­с­т­ви­тель­ность, ко­то­рую мы на­зы­ва­ем об­щеп­риз­нан­ным фак­том.

    И вот эта длин­ная цепь сту­пе­нек и есть то, что мы на­зы­ва­ем от­к­ры­ти­ем.

    Так час­то спра­ши­ва­ют: кто от­к­рыл? И так ред­ко схо­дят­ся в от­ве­те. От­к­ры­тие поч­ти ни­ког­да не де­ла­ет­ся сра­зу. Оно лишь пос­лед­няя сту­пень­ка той длин­ной гос­тин­цы, ко­то­рая соз­да­на тру­да­ми очень мно­гих. По­эт А. Тол­с­той го­во­рил:

    Тщетно, ху­дож­ник, ты мнишь, что тво­ре­ний

    своих ты соз­да­тель!

    Вечно но­си­лись они над зем­лею, нез­ри­мые оку.

    Нет, то не Фи­дий воз­д­виг олим­пий­с­ко­го слав­но­го

    Зевса...

    ...Нет, то не Ге­те ве­ли­ко­го Фа­ус­та соз­дал...

    Природа, ее тай­ны нс да­ют­ся без борь­бы ор­га­ни­зо­ван­ной, пла­но­мер­ной, сис­те­ма­ти­чес­кой, и в этой борь­бе за ов­ла­де­ние тай­на­ми при­ро­ды, ее си­ла­ми счас­т­ли­вый удел уче­но­го, в этом - его жизнь, ра­дос­ти и го­рес­ти, его ув­ле­че­ния, его страсть и го­ре­ние.

    Но ес­ли у ис­сле­до­ва­те­ля нет этой страс­ти, ес­ли по шес­ти­ча­со­во­му звон­ку пос­пеш­но за­пи­ра­ет он две­ри сво­ей ла­бо­ра­то­рии и ес­ли его ру­ка не дро­жит, ког­да он про­из­во­дит пос­лед­нее взве­ши­ва­ние или пос­лед­ние вы­чис­ле­ния, то он не бу­дет нас­то­ящим уче­ным! И ес­ли в сво­их ис­ка­ни­ях он це­нит каж­дый ус­пех лишь пос­толь­ку, пос­коль­ку ус­пех этот лич­но его, его сло­во и его мысль, ес­ли он не по­ни­ма­ет, что за­коп­чен­ная мысль есть пос­лед­няя кап­ля, со­би­рав­ша­яся дол­гие го­ды в де­сят­ках умов, то он не мо­жет быть ис­тин­ным бор­цом за но­вое, за ис­ти­ну!

    - Так вот вам ис­то­рия Мон­чи! - на­чал он свой рас­сказ.

    Он ле­жал в боль­ни­це, пос­ле тя­же­лой бо­лез­ни, схва­чен­ной в Хи­би­нах, мы на­ве­ща­ли его и при­но­си­ли ему кам­ни и цве­ты, го­во­ря, что и то и Дру­гое ку­со­чек лю­би­мой им се­вер­ной при­ро­ды. Он рас­ска­зы­вал мед­лен­но, вол­ну­ясь, как бы с тру­дом вспо­ми­ная пос­ле­до­ва­тель­ность от­дель­ных со­бы­тий, сме­няв­ших­ся во вре­ме­ни ско­рее, чем в его па­мя­ти, опе­ре­жав­ших и мысль, и лю­дей, са­мо вре­мя.

    ...Осенью 1929 го­да ис­сле­до­ва­тель-ге­ог­раф Ака­де­мии па­ук раз­ло­жил пе­ред на­ми при­ве­зен­ные из Зман­д­рья об­раз­цы ми­не­ра­лов. Это бы­ли до­воль­но бес­фор­мен­ные кус­ки зе­ле­ных оли­ви­но­вых и пи­рок­се­но­вых по­род, толь­ко в не­ко­то­рых из них в лу­пу мож­но бы­ло раз­г­ля­деть блес­тя­щие точ­ки ка­ких-то сер­нис­тых со­еди­не­ний.

    - Что, это час­то? - спро­сил я ге­ог­ра­фа.

    - Да, иног­да по­па­да­ет­ся, - от­ве­тил он.

    А блес­точ­ки за­па­ли мне в ду­шу. Я знал, что тем­ные по­ро­ды, бо­га­тые оли­ви­ном и пи­рок­се­ном, не­сут с со­бой час­то, осо­бен­но в Нор­ве­гии и Ка­на­де, блес­тя­щие ру­ды ме­ди и ни­ке­ля, и быс­т­ро соз­ре­ло ре­ше­ние ехать на Мон­чу в сле­ду­ющем го­ду во что бы то ни ста­ло.

    Пришел теп­лый июль 1930 го­да. Спо­кой­ная Иман­д­ра, боль­шой кар­бас со зна­ко­мы­ми ры­ба­ка­ми уже ждет нас у стан­ции Хи­би­ны.

    "Экспедиция Ака­де­мии на­ук вы­еха­ла в Ззи­ман­д­ров­с­кий ра­йон вмес­те с ге­офи­зи­чес­ким от­ря­дом для по­ис­ков же­лез­ных руд и ме­тал­лов", так пи­са­ли га­зе­ты, а в на­шей эк­с­пе­ди­ции бы­ло все­го пас двое: я да моя обыч­ная спут­ни­ца по Хи­би­нам - Пи­на. Мы прек­рас­но под­хо­ди­ли друг к дру­гу по за­ко­ну про­ти­во­по­лож­нос­ти и по­то­му, вза­им­но нсйтра­ли­зу­ясь, об­ра­зо­вы­ва­ли, оче­вид­но, проч­ное и ус­той­чи­вое хи­ми­чес­кое со­еди­не­ние, ес­ли вы­ра­жать­ся хи­ми­чес­ким язы­ком.

    Не бу­ду опи­сы­вать эту прек­рас­ную по­ез­д­ку. Мно­го ча­сов на бур­но ка­ча­ющем­ся кар­ба­се, гро­за и мол­ния, поч­ти мор­с­кие вол­ны. Упор­но гре­бем под за­щи­ту ос­т­ро­вов. На­ко­нец ти­хая Мон­ча-гу­ба, при­вет­ли­вый кос­тер са­ами Ар­хи­по­ва, ма­лень­кая из­буш­ка с са­ам­с­ким ка­мель­ком, се­ти, ры­ба, ры­ба и ры­ба...

    Па сле­ду­ющий день на шес­тах вверх по ре­ке, мок­рые, из­му­чен­ные, мы, на­ко­нец, на Ню­до­зе­ре, кра­си­вей­шем из на­ших по­ляр­ных озер, сре­ди ле­сис­тых бе­ре­гов.

    А по­том дол­гий, тя­же­лый по­ход в тун­д­ру. Бур­ные и по­ро­жис­тые ре­ки, с труд­ны­ми пе­ре­хо­да­ми, из­ма­ты­ва­ющий нас бу­ре­лом, мяг­кий, се­дой, за­тя­ги­ва­ющий но­гу мох, бес­ко­неч­ные, неп­ро­хо­ди­мые бо­ло­та, мош­ка­ра, ту­чи ко­ма­ров и сно­ва бо­ло­та.

    Ночевки под ел­ка­ми, в мяг­ком мху при яр­ком по­лу­поч­пом сол­н­це, по­том подъ­ем на вер­ши­ны тундр Соп­чу­ай­вен­ча, Нит­ти­са, Ку­мужь­ей ва­ра­ки... И сно­ва ко­ма­ры. Вок­руг шеи ок­ро­вав­лен­ные по­ло­тен­ца, но­ги то­нут в бо­ло­те, ос­ле­пи­тель­ное па­ля­щее сол­н­це.

    Так, мно­го раз, ис­то­мив­шись днев­ным пе­ре­хо­дом, в из­не­мо­же­нии са­дил­ся я на мох и, за­ды­ха­ясь в сво­ем на­ко­мар­ни­ке, го­во­рил Ни­не:

    - За­пом­ни же, Ни­на, ни но­гой я боль­ше сю­да, к чер­ту. Луч­ше все пес­ки Ка­ра-Ку­мов, где ис­па­ря­ешь­ся, как ста­кан с ки­пя­щей во­дой, но где хоть нет этих ко­ма­ров и этих бо­лот.

    Кое-где по­па­да­лись нам блес­т­ки в по­ро­дах, кое-где ржа­вые пят­на го­во­ри­ли о том, что здесь бы­ли сер­нис­тые ру­ды ме­тал­лов, и вот, на­ко­нец, нам пос­час­т­ли­ви­лось. Ос­мат­ри­вая в би­нокль ок­ру­жа­ющие го­ры, мы уви­де­ли как-то на скло­не Ню­ду­ай­вен­ча бу­рые пят­на и по­те­ки.

    - Мы ведь столь­ко раз про­хо­ди­ли у это­го Ню­да, - го­во­рил я, - и там, в ле­су, оче­вид­но, за де­ревь­ями ни­че­го не бы­ло вид­но, а от­сю­да, вот смот­ри, как на ла­дош­ке, - бу­рые пят­на.

    И мы приш­ли, уви­де­ли и, как нам по­ка­за­лось, по­бе­ди­ли! Здесь бы­ли уже не от­дель­ные блес­т­ки, а нас­то­ящие суль4"ид­ные ру­ды, прав­да, они то­же бы­ли рас­се­яны в тем­ной по­ро­де, но все же ка­за­лось, что най­де­на нас­то­ящая ру­да. .

    Однако, ког­да мы при­вез­ли ее в Хи­би­пы, на­ши то­ва­ри­щи ста­ли под­с­ме­ивать­ся над на­ми: они при­вык­ли, что ру­да толь­ко там, где она ле­жит це­лой го­рой, вро­де апа­ти­та, а эти блес­т­ки со­дер­жат не­боль­шой про­цент ме­тал­ла. Тщет­но я уве­рял, что и не­боль­шой про­цент ни­ке­ля и ме­ди - это це­лое бо­гат­с­т­во, - ник­то с на­ми не сог­ла­шал­ся, и мы бы­ли жес­то­ко ра­зо­ча­ро­ва­ны.

    А все-та­ки ру­да там бы­ла, ана­лиз под­т­вер­дил на­ше пред­по­ло­же­ние. Ни­ке­ля бы­ло око­ло 1%, хи­ми­ки наш­ли да­же нем­но­го пла­ти­ны.

    - Это ру­да то­го же ти­па, что в Нор­ве­гии, - го­во­рил я.

    - Но это не дос­то­ин­с­т­во ее, там ни­ке­ле­вые руд­ни­ки дав­но уже зак­ры­ли.

    - Ведь я-то взял с по­вер­х­нос­ти, а в глу­би­не, где ру­да не окис­ле­на, там ее, на­вер­ное, боль­ше.

    - Ну, что вы, там, ко­неч­но, ее мень­ше. Здесь ме­талл при окис­ле­нии на­ко­пил­ся.

    Сомнения му­чи­ли. Не­до­ве­рие со сто­ро­ны рос­ло, циф­ры ана­ли­зов ко­ле­ба­лись, ко­ле­бал­ся и я сам.

    И я прос­то при­шел тог­да к С. М. Ки­ро­ву, рас­ска­зал от­к­ро­вен­но обо всем, и он от­дал при­каз на­чать раз­вед­ки.

    Глубоко за­па­ли в ду­шу его сло­ва: "Нет та­кой зем­ли, ко­то­рая бы в уме­лах ру­ках при со­вет­с­кой влас­ти не мог­ла быть по­вер­ну­та на бла­го че­ло­ве­чес­т­ва".

    Начались раз­вед­ки, за­шу­ме­ли мо­то­ры бу­ро­вых стан­ков. В ти­хом, ста­ром за­по­вед­ном ле­су, где еще хо­ди­ли ди­кие оле­ни и ло­си, ста­ли прок­ла­ды­вать до­ро­ги, ру­би­ли де­ревья, взры­ва­ли кам­ни, стро­или зем­лян­ки, до­ма...

    Началась но­вая жизнь - пред­вес­т­ник бу­ду­щей строй­ки.

    Первые най­ден­ные точ­ки не оп­рав­да­ли на­дежд.

    Больших скоп­ле­ний нс бы­ло, сом­не­ния уси­ли­ва­лись.

    Потом вдруг по­вез­ло: на том са­мом Ню­ду­ай­веп­че, под ска­лой, где бы­ли най­де­ны пер­вые кус­ки с блес­т­ка­ми ме­ди и ни­ке­ля, штоль­ня со­вер­шен­но не­ожи­дан­но вре­за­лась в свер­ка­ющую ни­ке­ле­вую ру­ду, весь за­бой во всю его ши­ри­ну и вы­со­ту сос­то­ял из ру­ды. И свы­ше 6% ни­ке­ля со­дер­жа­лось в ней, это пре­вос­хо­ди­ло луч­шие ру­ды Ка­на­ды.

    Наконец наш­ли!.. Но не­дол­гой бы­ла на­ша ра­дость.

    Плоская лин­за ру­ды очень ско­ро вык­ли­ни­лась, и за­бои, про­ве­ден­ные во все сто­ро­ны, вре­за­лись в тем­ную пус­тую по­ро­ду.

    Одни ис­ка­ли на гра­ни­цах тех рас­п­ла­вов, ко­то­рые вы­нес­ли с со­бой ру­ду из глу­би­ны, дру­гие счи­та­ли, что глав­ные ру­ды на­коп­ле­ны в глу­би­нах, третьи приз­на­ва­ли су­щес­т­во­ва­ние ог­ром­ных за­па­сов лишь рас­се­ян­ных, бед­ных руд. Од­ни хо­те­ли ис­кать толь­ко у Мон­чи, дру­гие тя­ну­ли к Но­то­зе­ру, третьи - на юго-вос­ток: ту­да, где на юг от Ло­во­зер­с­ких тундр бы­ли от­к­ры­ты то­же блес­т­ки ру­ды.

    Сколько но­вых бу­ро­вых, сколь­ко на­дежд и ра­зо­ча­ро­ва­ний, сколь­ко гран­ди­оз­ных, но бед­ных за­па­сов, сколь­ко ге­оло­ги­чес­ких и тех­но­ло­ги­чес­ких труд­нос­тей, сколь­ко уп­ря­мых идей, сколь­ко фа­ша­зии и ув­ле­че­ния!

    А меж­ду тем все но­вые и но­вые бу­ро­вые по­яв­ля­лись в тун­д­ре, от­дель­ные от­ря­ды рас­се­ива­лись по все­му Коль­с­ко­му по­лу­ос­т­ро­ву, ра­дость сме­ня­лась ра­зо­ча­ро­ва­ни­ем, а мед­лить бы­ло нель­зя, - на­до бы­ло стро­ить за­вод, фаб­ри­ки, го­род, же­лез­ную до­ро­гу, на­до бы­ло ве­рить, что бо­га­тая ру­да бу­дет най­де­на.

    И сно­ва де­ли­лись мы сво­ими за­бо­та­ми и сво­ей ве­рой в окон­ча­тель­ную по­бе­ду с С. М. Ки­ро­вым, и сно­ва его спо­кой­ное де­ло­вое сло­во под­бад­ри­ва­ло нас, ох­лаж­да­ло пыл чрез­мер­ной фан­та­зии, вну­ша­ло во­лю и ве­ру в де­ло.

    Действительное зна­ние и упор­с­т­во по­бе­ди­ли, бо­га­тые ру­ды бы­ли най­де­ны, на­ко­нец, в глу­би­нах Ку­мужь­ей ва­ра­ки, и уже сей­час пер­вые шах­ты дос­тиг­ли этих прек­рас­ных руд - нас­то­ящих бо­гатств Мон­че-туп­д­ры.

    Сомнения ос­та­лись в прош­лом. Рас­тет кра­си­вей­ший го­род Со­юза Мон­че­горск, - меж­ду тре­мя озе­ра­ми, в прек­рас­ном сос­но­вом ле­су, сре­ди шу­ма бур­ных рек, у под­ножья ос­т­ро­ко­неч­ной вер­ши­ны Нит­ти­са и гор­ных хреб­тов Моп­чи.

    Сейчас в го­ро­де нес­коль­ко де­сят­ков ты­сяч жи­те­лей. Но­вые квар­та­лы воз­ни­ка­ют один за дру­гим, от­к­ры­та те­ле­фон­ная стан­ция, име­ет­ся биб­ли­оте­ка с де­сят­ка­ми ты­сяч книг. На­се­ле­ние од­но­го из са­мых се­вер­ных го­ро­дов Со­юза по­лу­чи­ло но­вые клу­бы, дет­с­кие са­ды, ки­но­те­атр на пять­сот че­ло­век. Со­ору­же­ны боль­ни­ца, по­лик­ли­ни­ка, ам­бу­ла­то­рии, ро­диль­ный дом, дет­с­кий са­на­то­рий, уже к ле­ту 1938 го­да бы­ли от­к­ры­ты ста­ди­он, ло­доч­ная стан­ция и цирк.

    Сомнение из­жи­то, сня­ты и от­б­ро­ше­ны все те, кто ме­шал, пу­тал кар­ты, сдер­жи­вал, сры­вал раз­ви­тие руд­ни­ков и го­ро­да. Но­вые лю­ди, мо­ло­дое по­ко­ле­ние - не без оши­бок, по пол­ное ис­к­рен­ней люб­ви к де­лу - су­ме­ло сло­мать это ста­рое, и но­вый, са­мый мо­ло­дой го­род Со­вет­с­ко­го Со­юза вы­рас­та­ет там, где на курь­их нож­ках сто­ял са­рай­чик ста­ро­го са­ами Ар­хи­по­ва, где на Лум­бол­ке име­ла свою из­буш­ку его сес­т­ра Мат­ре­на, где нет­ро­ну­той бе­ле­ла це­ли­на сплош­но­го ягель­но­го мха.

    И не­да­ром Ар­хи­пов го­во­рил: "Нет нам боль­ше мес­та на Мон­че-гу­бе. Хоть бы с му­зей нас взя­ли!".

    Дома и сей­час сто­ят в сос­но­вом и ело­вом ле­су, так что, вый­дя за по­рог, мож­но сра­зу со­би­рать гри­бы.

    На ули­цах-до­ро­гах стол­бы со стро­гой над­писью, ка­ких нет ни в од­ном го­ро­де ми­ра: "Вос­п­ре­ща­ет­ся раз­ве­де­ние в ле­су ог­ня, ку­ре­ние та­ба­ку, стрель­ба из ру­жей с пы­жа­ми из вой­ло­ка и пак­ли".

    Побеждена при­ро­да, по­беж­де­ны тем­ные и тя­же­лые по­ро­ды Мон­чи и Ню­да, по­беж­де­ны сом­не­ния, не­уве­рен­ность, ша­та­ния, не­ве­рие, по­беж­де­ны нас­той­чи­вос­тью и сме­лос­тью, твер­дой вы­дер­ж­кой и упор­ной борь­бой но­во­го по­ко­ле­ния, то­го, что су­ме­ет воп­ло­тить в жизнь За­ве­ты С. М. Ки­ро­ва.

    Так рас­ска­зы­вал нам ис­то­рию Мон­чи Коль­с­кий ис­сле­до­ва­тель.

    Он ле­жал боль­ной в бе­лой, чис­той па­ла­те и го­ре­вал, что за­бо­лел в Хи­би­нах на­ка­ну­не то­го дня, ког­да дол­жен был вы­ехать в Мон­чу пос­мот­реть сво­ими гла­за­ми дол­гож­дан­ные бо­га­тые ру­ды.

    Рассказывал он и и том, что Мо­ича толь­ко ку­со­чек на боль­шом мед­но-ни­ке­ле­вом по­ясе, ко­то­рый тя­нет­ся от гра­ни­цы Фин­лян­дии до са­мо­го Бе­ло­го мо­ря, оги­бая с юга Хи­бин­с­кий мас­сив, что еще мно­го Мон­чей та­ит Ки­ров­с­кая зем­ля: "На­до толь­ко хо­ро­шо трях­нуть ею".

    Он рас­ска­зы­вал ты­ся­чу ме­ло­чей, из ко­то­рых сла­га­лась его двад­ца­ти­лет­няя ра­бо­та на Коль­с­ком по­лу­ос­т­ро­ве, ко­то­рые то му­чи­ли, то ра­до­ва­ли ею, то от­к­ры­ва­ли но­вые пер­с­пек­ти­вы, то сло­ва как бы ту­ма­ком зак­ры­ва­ли до­ро­гу.

    Рассказывая, он вол­но­вал­ся, не мог ос­та­но­вить по­ток вос­по­ми­на­ний и свою ра­дость, что Мон­ча жи­вет.

    Но час по­се­ще­ния боль­ных окон­чил­ся, и мы дол­ж­ны бы­ли прер­вать его рас­сказ и по­ки­нуть боль­ни­цу.


ЦЕЛЕСТИН

    Целестин - неж­но-го­лу­бой ка­мень, цве­та не­ба, та­кой чис­тый и проз­рач­ный36.

    О нем я чи­тал за­ме­ча­тель­ное сти­хот­во­ре­ние в про­зе.

    Оно бы­ло на­пи­са­но в го­ды юнос­ти го­ря­чим ре­во­лю­ци­оне­ром Ка­за­ни, гла­за ко­то­ро­го го­ре­ли ог­нем борь­бы и гне­ва, ког­да речь шла о ца­ре и жан­дар­мах, го­ре­ли яр­ким, свет­лым ог­нем ро­ман­ти­ка, ког­да он дек­ла­ми­ро­вал Го­ра­ция, и скром­но, ед­ва теп­ли­лись мяг­ким лю­бя­щим све­том, ког­да речь шла о си­ней Вол­ге и го­лу­бых кам­нях.

    Куда-то за­те­рял­ся лис­то­чек с его га­зет­ной стать­ей о це­лес­ти­не: не точ­но на па­мять при­хо­дят мне от­дель­ные кар­ти­ны из этой по­эмы о кампс.

    ...После серь­ез­ной лек­ции по ге­оло­гии Ура­ла, пос­ле труд­ных опи­са­нии син­к­ли­на­лий и ан­тик­ли­на­лий, дис­ло­ка­ций и шарь­яжей за­хо­те­лось на сво­бо­ду са­мой при­ро­ды.

    И вот мы вмес­те с На­эми плы­вем на ло­доч­ке, плы­вем по прос­то­ру ши­ро­ко раз­лив­шей­ся Вол­ги.

    - На­эми, На­эми, по­че­му ты мол­чишь? Или слиш­ком уж хо­ро­шо на ве­сен­нем сол­н­це? А я смот­рю в твои гла­за, го­лу­бые-го­лу­бые: ты пом­нишь, как тот го­лу­бой ка­мень не­ба - це­лес­тин, ко­то­рый крис­тал­ли­ка­ми, как глаз­ки, встре­ча­ет­ся там, в бе­лом из­вес­т­ня­ке пра­во­го бе­ре­га Вол­ги. Хо­чешь, пой­дем по­ищем этот ка­мень. В нем вся неж­ность тво­его взо­ра, вся яр­кость ве­сен­не­го дня, вся глу­би­на си­не­вы Вол­ги.

    Легким и при­выч­ным дви­же­ни­ем ос­та­но­ви­ли мы лод­ку у об­ры­ва пра­во­го бе­ре­га Вол­ги.

    - Ну, те­перь кто пер­вый най­дет? Возь­ми но­жик и Зу­би­ла. У ко­го пер­вый крис­талл, то­му, - ну, то­му мы наз­на­чим осо­бую наг­ра­ду.

    Легко пры­га­ла На­эми с кам­ня на ка­мень, по­ка я спо­кой­но ис­кал тот го­ри­зонт из­вес­т­ня­ков, в ко­то­ром си­дят го­лу­бог­ла­зые це­лес­ти­ны. Но вот, как ко­шеч­ка, бро­си­лась она на свою жер­т­ву, вся при­жа­лась к ска­ле, что-то би­ла мо­лот­ком, а по­том ра­дос­т­но, с хит­рым вы­ра­же­ни­ем си­них глаз, под­бе­жа­ла ко мне и по­ка­за­ла вы­би­тый крис­талл...

    Но, о ужас! Как обе­зоб­ра­жен он был зу­би­лом На­эми! Бе­лые по­ло­сы из­бо­роз­ди­ли его по­вер­х­ность, ос­т­рый уго­лок крис­тал­ла был обит...

    - На­эми, На­эми, что ты сде­ла­ла? Раз­ве ты не зна­ешь, что це­лес­тин ка­мень мяг­кий, по­дат­ли­вый, доб­рый... Да, не смей­ся сво­ими хит­ры­ми си­ни­ми глаз­ка­ми!

    Это ка­мень мяг­кий, с ним на­до об­ра­щать­ся ос­то­рож­но, бе­реж­но, а ты? Раз­ве я так об­ра­ща­юсь со сво­ей На­эми?

    Наэми, На­эми, ты не зна­ешь ни ми­не­ра­ло­гии, ни ду­ши че­ло­ве­ка!.. Ну, не огор­чай­ся, пой­дем ис­кать по­вы­ше, и, знаю, там, над чис­тым бе­лос­неж­ным кар­ни­зом из­вес­т­ня­ка, есть це­лый го­ри­зонт с пус­то­та­ми, а в них си­дят го­лу­бые це­лес­ти­ны.

    Долго и бес­цель­но пол­за­ли мы по бе­ло­му скло­ну, ка­мень не да­вал­ся нам. С шу­мом ска­ты­ва­ли мы вниз в си­нюю Вол­гу боль­шие глы­бы, упор­но ра­бо­та­ли сво­ими мо­лот­ка­ми, раз­би­вая кус­ки и вы­ис­ки­вая це­лес­тин.

    Уже ве­че­ре­ло, крас­ные крас­ки ста­ли за­ли­вать ши­ро­кий го­ри­зонт ле­во­бе­реж­ной ни­зи­ны, ког­да счас­тье нам улыб­ну­лось. В ма­лень­кой пе­щер­ке из­вес­т­ня­ка свер­ка­ли, как си­ние глаз­ки, нес­коль­ко прек­рас­ных го­лу­бых крис­тал­лов, жел­то-бе­лые каль­ци­ты еще бо­лее от­те­ня­ли го­лу­бой цвет, се­рый хал­це­дон скреп­лял крис­тал­лы проч­ной оп­ра­вой, а они бы­ли чис­тые, свет­лые, с блес­тя­щи­ми гра­ня­ми, свер­кав­ши­ми ка­ки­ми-то пе­ре­ли­ва­ми в лу­чах за­хо­дя­ще­го сол­н­ца.

    Бережно и ос­то­рож­но вы­ло­ма­ли мы ку­сок из­вес­т­ня­ка с пе­щер­кой це­лес­ти­на, за­вер­ну­ли бе­реж­но в но­со­вой пла­ток и ко­сы­ноч­ку На­эми и ти­хо спус­ти­лись к лод­ке.

    Кто не зна­ет это­го оча­ро­ва­ния ве­сен­не­го ве­че­ра на Вол­ге, ког­да по­ту­ха­ют пос­лед­ние от­б­лес­ки ве­чер­няя за­ри, ког­да за­го­ра­ют­ся пер­вые огонь­ки в до­мах, ког­да так ти­хо, что, ка­жет­ся, слыш­но би­ение са­мой зем­ли, где-то мер­но от­би­ва­ет такт пы­шу­щий ог­нем бук­сир, из­ред­ка раз­да­ют­ся нер­в­ные звон­ки пло­тов при встре­че с "пас­са­жир­с­ким", ста­да спус­ка­ют­ся к во­до­пою... И сно­ва ти­хо и ти­хо.

    - Хо­чешь, На­эми, я рас­ска­жу те­бе сказ­ку? - го­во­рил я.

    - Рас­ска­жи, толь­ко что­бы это бы­ла нас­то­ящая сказ­ка, с ча­ро­де­ями и бо­га­ты­ря­ми!

    - Ну, лад­но! Это бы­ло дав­ным-дав­но, в три­де­вя­том цар­с­т­ве, в три­де­ся­том го­су­дар­с­т­ве. Не бы­ло ни Ка­за­ни, ни Вол­ги, ни да­же этих бе­лых скал: мо­ре, ве­ли­кое Пер­м­с­кое мо­ре, и его ва­лы раз­би­ва­лись о гор­дые снеж­ные вер­ши­ны Ураль­с­ких це­пей, его во­ды ши­ро­ко раз­ли­ва­лись на юг и на се­вер, ухо­дя сво­ими за­ли­ва­ми и со­ле­ны­ми ли­ма­на­ми да­ле­ко на за­пад. Это бы­ло пер­вое глу­бо­кое мо­ре-оке­ан - пос­ле го­ря­чих вул­ка­нов и зем­лет­ря­се­ний ве­ли­кой Гер­цин­с­кой эпо­хи, ког­да из глу­бип вы­ли­ва­лись мо­гу­чие ла­вы, на­бе­га­ли с вос­то­ка ка­мен­ные вол­ны, взды­мая хреб­ты Ура­ла, от­к­ры­вая до­ро­гу го­ря­чим ды­ха­ни­ям зем­ли. Все сказ­ки со все­ми их ча­ро­де­ями блед­не­ют пе­ред эти­ми кар­ти­на­ми подъ­ема из глу­бин зем­ли мо­гу­че­го Ура­ла...