Я под дождём бредущую Россию всё тише и тревожнее люблю

Вид материала

Подобный материал:

Георгий Викторович Адамович

(7 июля 1892, Москва – 21 февраля 1972, Ницца)

21 стих.

* * * [Я5жм]

Опять, опять, лишь реки дождевые

польются по широкому стеклу,

я под дождём бредущую Россию

всё тише и тревожнее люблю.

Как мало нас, что пятна эти знают,

чахоточные, на твоей щеке,

что гордым посохом не называют

костыль в уже слабеющей руке.

<1916>

* * * [Я2ж|Я2жм ~ >Аф4жм; Я4м, перебои]

Вот всё, что помню: мосты и камни,

Улыбка наглая у фонаря…

И все забитые кем-то ставни.

Дожди, безмолвие и заря.

Брожу… Что будет со мной, не знаю,

Но мысли, – но мысли только одни.

Кукушка, грустно на ветке качаясь,

Считает гостю редкому дни.

И дни бессчётны. Пятнадцать, сорок,

Иль бесконечность? Всё равно.

Не птице серой понять, как скоро

Ветхий корабль идёт на дно.

<1916>

Воробьёвы Горы [Я5жм, сонет]

Звенит гармоника. Летят качели.

«Не шей мне, матерь, красный сарафан».

Я не хочу вина. И так я пьян.

Я песню слушаю под тенью ели.

Я вижу город в голубой купели,

там белый Кремль – замоскворецкий стан,

дым, колокольни, стены, царь-Иван,

да розы и чахотка на панели.

Мне грустно, друг. Поговори со мной.

В твоей России холодно весной,

твоя лазурь стирается и вянет.

Лежит Москва. И смертная печаль

здесь семечки лущит, да песню тянет,

и плечи кутает в цветную шаль.

1917

* * * [Я5мж; Я4м, Я2д|Я2м]

Опять гитара. Иль не суждено

Расстаться нам с унылою подругой?

Как белым полотенцем бьёт в окно

Рассвет, – предутренней и сонной вьюгой.

Я слушаю... Бывает в мире боль,

Бывает утро, Петербург и пенье,

И всё я слушаю... Не оттого ль

Ещё бывает головокруженье?

О, лошадей ретивых не гони,

Ямщик! Мы здесь совсем одни.

По снегу белому куда ж спешить?

По свету белому кого любить?

1917

* * * [свободный, нерифм.]

Где ты теперь? За утёсами плещет море,

по заливам льдины плывут,

и проходят суда с трёхцветным широким флагом.

На шестом этаже, у дрожащего телефона

человек говорит: «Мария, я вас любил».

Пролетают кареты. Автомобили

за ними гудят. Зажигаются фонари.

Продрогшая девочка бьётся продать спички.

Где ты теперь? На стотысячезвёздном небе

миллионом лучей белеет Млечный путь,

и далёко, у глухогудящих сосен, луною

озаряемая, в лесу, века и века

угрюмо шумит Ниагара.

Где ты теперь? Иль мой голос уже, быть может,

без надежд над землёй и ответа лететь обречён,

и остались в мире лишь волны,

дробь звонков, корабли, фонари, нищета, луна, водопады?

1920

* * * [Ан5жм]

По широким мостам… Но ведь мы всё равно не успеем,

эта вьюга мешает, ведь мы заблудились в пути

по безлюдным мостам, по широким и чёрным аллеям

добежать хоть к рассвету, и остановить, и спасти.

Просыпаясь, дымит и вздыхает тревожно столица.

Рестораны распахнуты. Стынет дыханье в груди.

Отчего нам так страшно? Иль, может быть, всё это снится,

ничего нет в прошедшем, и нет ничего впереди?

Море близко. Светает. Шаги уже меряют где-то,

но как скошены ноги, я больше бежать не могу.

О ещё б хоть минуту! И щёлкнул курок пистолета,

всё погибло, всё кончено… Видишь ты, – кровь на снегу.

Тишина. Тишина. Поднимается солнце. Ни слова.

Тридцать градусов холода. Тускло сияет гранит.

И под чёрным вуалем у гроба стоит Гончарова,

улыбается жалко и вдаль равнодушно глядит.

1921

* * * [Я6ммжж]

Нет, ты не говори: поэзия – мечта,

где мысль ленивая игрой перевита,

и где пленяет нас и дышит лёгкий гений

быстротекущих снов и нежных утешений.

Нет, долго думай ты и долго ты живи,

плачь, и земную грусть, и отблески любви,

дни хмурые, утра, тяжёлое похмелье –

всё в сердце береги, как медленное зелье,

и, может, к старости тебе настанет срок

пять-шесть произнести как бы случайных строк,

чтоб их в полубреду потом твердил влюблённый,

рассеянно шептал на казнь приговорённый,

и чтобы музыкой глухой они прошли

по странам и морям тоскующей земли.

<1922>

* * * [Я5мж]

Ни с кем не говори. Не пей вина.
Оставь свой дом. Оставь жену^¹ и брата.
Оставь людей. Твоя душа должна
Почувствовать – к былому нет возврата.

Былое надо разлюбить. Потом
Настанет время разлюбить природу,
И быть всё безразличней, – день за днём,
Неделю за неделей, год от году.

И медленно умрут твои мечты.
И будет тьма кругом. И в жизни новой
Отчетливо тогда увидишь ты
Крест деревянный и венок терновый.

1927

* * * [Я5мж]

З.Г.

Там, где-нибудь, когда-нибудь,

У склона гор, на берегу реки,

Или за дребезжащею телегой,

Бредя привычно под косым дождём,

Под низким, белым, бесконечным небом,

Иль много позже, много, много дальше,

Не знаю что, не понимаю как,

Но где-нибудь, когда-нибудь, наверно…

<1927>

* * * [Я4жм]

Под ветками сирени сгнившей,

Не слыша лести и обид,

Всему далёкий, всё забывший,

Он, наконец, спокойно спит.

Пустынно тихое кладбище,

Просторен тихий небосклон,

И воздух с каждым днём всё чище,

И с каждым днём всё глубже сон.

А ты, заботливой рукою

Сюда принесшая цветы,

Зачем кощунственной мечтою

Себя обманываешь ты?

1928

* * * [Х5жм]

Что там было? Ширь закатов блёклых,

Золочёных шпилей лёгкий взлёт,

Ледяные розаны на стёклах,

Лёд на улицах и в душах лёд.

Разговоры будто бы в могилах,

Тишина, которой не смутить…

Десять лет прошло, и мы не в силах

Этого ни вспомнить, ни забыть.

Тысяча пройдёт, не повторится,

Не вернётся это никогда.

На земле была одна столица,

Всё другое – просто города.

<1928>

* * * [Аф3жм]

За слово, что помнил когда-то

И после навеки забыл,

За всё, что в сгораньях заката

Искал ты и не находил.

И за безысходность мечтанья,

И холод, растущий в груди,

И медленное умиранье

Без всяких надежд впереди,

За белое имя спасенья,

За тёмное имя любви

Прощаются все прегрешенья

И все преступленья твои.

1930

* * * [Аф6м]

Когда мы в Россию вернёмся… о, Гамлет восточный, когда? –

пешком по размытым дорогам, в стоградусные холода,

без всяких коней и триумфов, без всяких там кликов, пешком,

но только наверное знать бы, что вовремя мы добредём…

Больница. Когда мы в Россию… колышется счастье в бреду,

как будто «Коль славен» играют в каком-то приморском саду,

как будто сквозь белые стены, в морозной предутренней мгле

колышутся тонкие свечи в морозном и спящем Кремле.

Когда мы… довольно, довольно. Он болен, измучен и наг.

Над нами трёхцветным позором полощется нищенский флаг,

и слишком здесь пахнет эфиром, и душно, и слишком тепло.

Когда мы в Россию вернёмся… но снегом её замело.

Пора собираться. Светает. Пора бы и двигаться в путь.

Две медных монеты навеки. Скрещённые руки на грудь.

<1936>

* * * [Д4дм, >Д4дм]

Невыносимы становятся сумерки,

Невыносимые вечера…

Где вы, мои опоздавшие спутники?

Где вы, друзья? Отзовитесь. Пора.

Без колебаний, навстречу опасности,

– Без колебаний и забытья, –

Под угасающим факелом «ясности»,

Будто на праздник пойдём, друзья!

Под угасающим факелом «нежности»,

– Только бы раньше не онеметь, –

С полным сознанием безнадежности,

С полной готовностью умереть.

<1939>

* * * [Д4ж/Д2м]

Куртку потёртую с беличьим мехом

как мне забыть?

Голос ленивый небесным ли эхом

мне заглушить?

Ночью настойчиво бьётся ненастье

в шаткую дверь,

гасит свечу. Моё бедное счастье,

где ты теперь?

Имя тебе непонятное дали.

Ты – забытьё.

Или, точнее, цианистый калий

имя твоё.

<1939>

* * * [Аф3жм]

Без отдыха дни и недели,

недели и дни без труда.

На синее небо глядели,

влюблялись… И то не всегда.

И только. Но брезжил над нами

какой-то таинственный свет,

какое-то лёгкое пламя,

которому имени нет.

<1939>

* * * [Ан3жм]

Если дни мои, милостью Бога,

На земле могут быть продлены,

Мне прожить бы хотелось немного,

Хоть бы только до этой весны.

Я хочу написать завещанье.

Срок исполнился, всё свершено:

Прах – искусство. Есть только страданье,

И даётся в награду оно.

От всего отрекаюсь. Ни звука

О другом не скажу я вовек.

Всё постыло. Всё мерзость и скука.

Нищ и тёмен душой человек.

И когда бы не это сиянье,

Как могли б не сойти мы с ума?

Брат мой, друг мой, не бойся страданья,

Как боялся всю жизнь его я...

<1939>

* * * [Я5жм]

Один сказал: «Нам этой жизни мало»,

Другой сказал: «Недостижима цель».

А женщина привычно и устало,

Не слушая, качала колыбель.

И стёртые верёвки так скрипели,

Так умолкали – каждый раз нежней!

Как будто ангелы ей с неба пели

И о любви беседовали с ней.

<1939>

* * * [>Аф~Д4м+; Ан4м]

Летит паровоз, клубится дым.

Под ним снег, небо над ним.

По сторонам – лишь сосны в ряд,

Одна за другой в снегу стоят.

В вагоне полутемно и тепло.

Запах эфира донесло.

Два слабых голоса, два лица.

Воспоминаньям нет конца!

«Милый, куда ты, в такую рань?»

Поезд останавливается. Любань.

«Ты ждал три года, остался час,

Она на вокзале и встретит нас».

Два слабых голоса, два лица.

Нет на свете надеждам конца…

Но вдруг на вздрагивающее полотно

Настежь дверь и настежь окно.

«Нет, не доеду я никуда,

Нет, я не увижу её никогда!

О, как мне холодно! Прощай, прощай!

Надо мной вечный свет, надо мной вечный рай».

<1939>

* * * [Аф3жм]

Был вечер на пятой неделе

Поста. Было больно в груди.

Все жилы тянулись, болели,

Предчувствуя жизнь впереди.

Был зов золотых колоколен,

Был в воздухе звон, а с Невы

Был ветер весенен и волен,

И шляпу срывал с головы.

И вот, на глухом перекрёстке

Был незабываемый взгляд,

Короткий, как молния жёсткий,

Сухой, будто кольта разряд,

Огромный, как небо, и синий,

Как небо… Вот, кажется, всё.

Ни красок, ни зданий, ни линий,

Но мёртвое сердце моё.

Мне было шестнадцать, едва ли

Семнадцать… Вот, кажется, всё.

Ни оторопи, ни печали,

Но мёртвое сердце моё.

Есть память, есть доля скитальцев,

Есть книги, стихи, суета,

А жизнь… жизнь прошла между пальцев

На пятой неделе поста.

1953

* * * [Д4м, >Д4м]

Ночь… и к чему говорить о любви?

Кончены розы и соловьи,

Звёзды не светят, леса не шумят,

Непоправимое… пятьдесят.

С розами, значит, или без роз,

Ночь, – и «о жизни покончен вопрос».

…И оттого ещё более ночь,

Друг, не способный любить и помочь,

Друг моих снов, моего забытья,

Счастье моё, безнадёжность моя,

Розовый идол, персидский фазан,

Птица-зарница… ну, что же, я пьян,

Друг мой, ну что же, так сходят с ума,

И оттого ещё более тьма,

И оттого ещё глуше в ночи,

Что от немеркнущей, вечной свечи,

– Если сознание, то в глубине,

Если душа, то на самом дне, –

Луч беспощадный врезается в тьму:

Жить, умирать, – всё равно одному.

<1967>

1 сестру

Blog

Я под дождём бредущую Россию всё тише и тревожнее люблю