Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига
Извините за выражение
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   24

Матерщина — изнанка общественного лицемерия.

В пятом классе на одной парте могут оказаться от-меннейший специалист по непечатному лексикону и строжайший пурист, краснеющий при одной мысли о слове, совпадающем по звучанию с уменьшительным обозначением попугая. К седьмому или десятому может произойти внезапный обмен ролями.

Я знал одного десятиклассника, физически развито­го, энергичного парня, не дававшего спуску никому, кто позволял себе грязно выражаться в присутствии

8 В. Леви, кн. 2 225

особ женского пола. Вступал в рукопашные с целыми компаниями. И он же, этот рыцарь, в обществе одно­кашников, если только поблизости не было женских ушей, матерился без удержу, не стесняясь и взрослых. Спросил как-то, почему такое рассогласование.

— Мы мужики. Между нами можно.

— А почему между ними, я имею в виду женщин, нельзя?

— Ну... Так принято.

— Почему?

— Им не нравится. Оскорбляет.

— А нас почему не оскорбляет?

— Да вообще-то... И женщины тоже, некоторые... Знаете, какие есть?..

Я знал, что он был слабенький, пока не занялся спортом, его дразнили, обижали; что у него запойный отец; что дома часто бывают неэстетичные сцены; что он с горькой нежностью любит свою неразумную мать; что к натурам аналитическим не относится...

— Не думал, зачем это тебе?

— Да как-то... Без мысли.

— Чему-нибудь помогает?

— Да вроде бы... Ну, свободней... Ничего такого, без мысли. А еще когда злишься, как выхлопной газ выхо­дит. Разрядка, ну.

— А фальши не чувствуешь?

— Как?..

— Двойной счет. При дамах чистенькие, между собой грязненькие.

— Не думал об этом...

"Без мысли" — вот, наверное, основное.

Сквернословящих можно приблизительно разделить на две массовые категории. Одна — те, для которых мат служит по преимуществу выхлопной трубой разно­го рода чувств. Злоба, досада, смятение, растерян­ность... Есть и те, которые таким способом, за неиме­нием иных, выражают одобрение, восторг, изумление, даже нежность. Как бы искренность, как бы свобода...

Другая категория — матерящиеся всего лишь по той причине, что такой стиль принят в среде их общения. Без мысли и даже без чувства. Всего лишь сигналы связи, знаки отождествления: "Мы свои". Визитные карточки.

Интересно, что действительно аморальные люди,

226

развратники даже в матерящейся среде не скверносло­вят почти никогда. Для большинства сквернословящих мат внутренне не связан с тем, к чему буквально отно­сится и что задевает в тех, кто ощущает его как нечто отвратительное. Всего лишь способ общения и самовы­ражения, подобно "оздоровительному мероприятию" свиней — грязевым ваннам. Даже когда очевидно на­мерение оскорбить, нецензурные слова используются не в их исконном значении (слово "сука" с этой точки зрения очень показательно), а в символическом.

Одна из загадок человеческой психологии. Ключ к ней таится в древних табу — в "общественном подсоз­нании", наследуемом нами от тех времен, когда речь была средством магии. Потребность в таких табу, как и в словесных визитных карточках, кочует из рода в род и связана со всегдашней нашей потребностью отличать своих от чужих. Кстати сказать, далеко не во всех языках "неприличие" связано с полом и телесными отправлениями; что "грязно", а что "чисто" зависит от сложившейся системы условностей. История языка открывает нам, что слова и целые обороты попадают под табу не сразу, а результате долгого и сложного дрейфа значений, смещений смысла. (Как, например, ругательство на букву "б", ранее бывшее совершенно рядовым словом.) Происходит и обратное: запрещен­ные слова таинственным образом реабилитируются, получают прописку в словаре...

Далеко не все ясно здесь; но, думается, уже любопыт­но — для тех, кто, желая противостоять речевой грязи, хочет иметь опору в понимании, а не только в своих оскорбленных чувствах.

Нравоучение — жанр, в котором еще никто не преус­пел.

ИЗВИНИТЕ ЗА ВЫРАЖЕНИЕ

Сказка о красивых словах в трех частях с многоточиями

О там, как слова поссорились

Давным-давно, когда нас и в помине не было, когда прадедушки наши только еще размышляли, родиться

8* 227

или подождать, была страна в краю дальнем: Единоре-чие.

Страна речи общей, для всех понятной.

Все слова были там равными, все в чести. И все были живыми, как мы с тобой, и дружили.

Люди пользовались словами, какими хотели, называ­ли все своими именами.

И новые слова имели право изобретать, по надобно­сти — лишь бы живые.

Так было, покуда не явился, откуда ни возьмись, некий Любитель Красивых Слов. Сокращенно ЛЮКС себя он именовал.

Был неприметен, невзрачен. Голос кисло-сладкий, улыбка официальная.

Больше всего на свете его интересовали звания и знаки отличия, хотел, чтобы его замечали. И начал к словам цепляться. Отмечал красивые, по его мнению, некрасивые, высокие, низкие, приличные, не весьма приличные, весьма неприличные и так далее. Старался употреблять только самые-самые и наисамейшие. Даже изобрел одно потрясающее: КАТАКЛИЗМ.

И началось. Взбесились слова: пошли ссориться, драться за чины, должности, степени, перестали друг друга узнавать, на нервной почве деградировали. Сим­патичное Лицо, например, потомок прекрасного Лика, произвело вдруг на свет Морду, та, не приведи госпо­ди, Рожу, потом, стыдно сказать, Харю, а та и вовсе Мурло.

И косились все друг на дружку уныло и угрожающе.

Люксу того и надо было. Распалось Единоречие. А вскоре объявлено было о возникновении Красно­речия — королевства с королем Люксом Единственным во главе.

Первый королевский указ гласил:

"Поскольку следует отметить, что следует выражаться не как-нибудь, принимая во внимание, что данное словоупотребление недопустимо и несоответственно, постольку следует неуклонно и неустанно выражаться красиво, а некрасиво ни в коем разе. За нарушение штраф вплоть до высшей меры через подвергание ка­таклизму включительно. Во имя и в назидание. Блю­сти и не рыпаться.

Король Люкс Единственный и Неповторимый".

Указ был одобрен с оперативным единодушием. Вер-

228

ноподданными короля объявили себя все осознавшие необходимость. Щедрой бдительной рукой раздавал Люкс титулы и чины. Первый этаж его канцелярии занимали Блюститель Приставок и Блюститель Паде­жей и Склонений. Второй — Блюститель Знаков Пре­пинания и Блюститель Нравственности. На третьем — контора чревовещания со множеством мегафонов. Далее Блюститель Намеков — пропускаю множество этажей — и Блюститель Блюстителей (это уже очень высоко). В недоступной никому башне торжественно скрывался Блюстиссимус — сам король. Титулы его день ото дня множились, как поросята.

Множество строгих правил словоупотребления, со строжайшими исключениями, наистрожайшими при­мечаниями, секретными примечаниями к примечани­ям установил на веки веков лично Люкс. Знать все это, конечно, не имел права никто, кроме него самого, но блюсти был обязан. Блюстителем Чего-Нибудь обязан был состоять в королевстве каждый.

Непросто стало говорить в том краю. "В связи с тем, что у каждого гражданина в соответствии с известны­ми научными данными имеется необходимость в регу­лярном употреблении определенных продуктов пита­ния, а также учитывая, что я являюсь вышеуказанным гражданином, документальное свидетельство чему прилагаю, прошу обратить внимание на выражаемую мной просьбу выделить мне, согласно вышеозначен­ным основаниям, тарелку борща и котлету за налич­ный расчет".— Вот так примерно начали выражать­ся.

Есть правила — будут и нарушения; это уж непремен­но.

Указ номер такой-то, под грифом "в высшей степени между нами" гласил:

"Настоящим подтверждаю и предписываю всебди-тельнейше принять во внимание полное, окончатель­ное и безусловное запрещение всех видов употребления и упоминания глубоко чуждого нашему образу речи, в связи с его неприличием, слова нос. Сегодня, извините за выражение, нос назовем своим именем, завтра, если позволено выразиться, чихать разрешим, или, между нами, сморкаться, а послезавтра, образно говоря, до чего докатимся? Всякие клеветнические намеки на эту провокационную выдумку врагов королевства прирав-

229

нивать к' злостным выпадам с принятием соответству­ющих и прочая. Да здравствует катаклизм!

Король Люкс

Трижды Единственнейший Оригинальнейший

и все более прочая".

Вся речь за пределами Красноречия объявлена была Просторечием — чуждой державой, где подданным короля появляться было катастрофически неприлично. Мелкие послабления, оговариваемые примечаниями "так сказать", "грубо говоря", "если позволено так выра­зиться", "между нами, девочками", "извините за выра­жение" и т. п.— с неуклонностью отменялись, ибо каждое, как докладывали королю Блюстители Кое-Чего, могло превратиться в лазейку Куда-Нибудь, а потом подальше.

Тайком, однако, посещали Просторечие многие. Ибо, хотя и сильно пострадало оно после распада Единоре-чия — засорилось красивыми словами, а простые ста­ли с тоски солиться, перчиться, жариться до черноты, выворачиваться иной раз так, что потроха вывалива­лись, все же продолжали в укромных местах рождаться слова живые, без которых жить невозможно. Поговари­вали, будто и сам Люкс, снявши королевское облаче­ние, прокрадывался туда за анекдотами для личного употребления.

В Красноречии, меж тем, дела шли из рук вон вели­колепно. Понабрались, развелись Болтуны, Краснобаи, Трепачи, Пустозвоны, Фразеры — профессионалы и любители умерщвления слов.

Делалось это просто: выскочило неосторожно словцо свежее — хвать его. Необъезженное, бры­кается? Ничего, обкатаем. Изобьем, заштампуем, в ширпотреб пустим, замусолим, как денежку, изотрем, — глядишь, порошок. Водой разводить можно.

Еще способ: поймать два-три слова приладистых, дружных,— и друг к дружке приколотить намертво или припаять, чтобы не расторглись нерушимые узы. (Вот, кстати, и пример: "нерушимые узы".). Потом в шир­потреб опять же. Люди, ежели их так вот друг к дружке присобачить, беситься начинают, грубить. А слова не бесятся, нет, они испускают дух. "Горячая любовь", "высокие идеалы" — чувствуешь, сколько холода в этих вареных мумиях, выражавших когда-то правду?.. Когда

230

слова умирают, правда ищет другие слова, живые. Но не скоро это выходит.

И вот, долго ли, коротко ли — образовался в столице Красноречия, вокруг дворца Люкса пустырь. Свалка погибших слов. Мертвословие. Бездыханные существи­тельные; глаголы с переломанными позвоночниками; обесцвеченные наречия, истоптанные местоимения, изжеванные междометия, какие-то еще речевые зап­части. Окаменелые фразы, окоченелые обороты, зап­лесневелые заголовки, кучи избитых рифм. Произведе­ния разных жанров — от передовиц, учебников и инст­рукций к детским игрушкам, таких заскорузлых, что об них можно сломать мозги, до предпоследних поста­новлений... Ладно, это не интересно.

Случилось ненароком побывать на том пустыре одно­му доброму человеку. (Как звали, пока молчок.) Гля­дит: свалка-то обитаемая. Там и сям шныряют какие-то, копошатся. Один гордо и победительно целую теле­гу искромсанных цитат толкает перед собой, теряя на ходу придаточные предложения. Другой опасливо ози­рается, а из-за пазухи: "...шагая в ногу со временем и в то же время повинуясь чувству..." "Ага,— смекнул чело­век,— литературный критик. Деепричастия, это они ценят". В сторонке — пижоны, прилагательные приме­ривают: "Потрясающий? Изумительный!? Шедевраль­ный?! Клёвый!.. Нет, сного-сшибательный!! Катаклиз-менный!!!"

Подходит личность, оклеенная газетами. Смотрит обалдело, бормочет:

— Гипролесбум... Укрмакаронпром... Облрыбтранс-потребмонтажупрсыр...

Иностранец? Спросить что-то хочет?

— Ду ю спик инглиш?

— Ниигого. Главгавгав.

— Пардон? Парле ву... Ду ю...

— Никуда, говорю, не дую, дуй сам. Вывески читать надо.

— Что вы хотите этим сказать?

— Понятия не имею. Гляди, во: ВНИИСКОЗДР! Звучит, а? Это тебе не какой-нибудь вниипуп. А МОСОТЭЛЛО — слыхал такое?..

Тут у человека нашего зародилось нехорошее подо­зрение.

— Скажите, пожалуйста, где мы находимся?

231

— Где ближайшее кладбище, уяснить желаешь? В Скукоречии, вот мы где. А ты откуда вывалился?

— Из себя.

— А, ну ясно. Из себя что ж возьмешь. А у нас — чево хошь. Бери, тащи, на всех хватит. Заселяем, осваива­ем... Тебе чё, небось, диссертацию? Вон в той куче любая рецензия... Эй, ты куда?..

О том, как в одном добропорядочном семействе вундеркинд появился

Долго ли, коротко ли, жили-были в Скукоречии дя­дюшка Демагог и тетушка Ханжа, супруга его. Внесли большой вклад. Обитали заслуженно в крупноблочной избушке без курьих ножек, зато с лифтом, в благоуст­роенной квартире, которой были, однако же, недоволь­ны, потому как считали, что заслуживают еще более благоустроенной, о чем и писали соответствующие заявления, не забывая упомянуть, обратить должное внимание и сослаться. Когда недовольны были, а недо­вольно были 365 дней в году, то с убежденностью утверждали, что жизнь прекрасна, отдельные не­достатки с неизбежностью искоренятся, а происки, разумеется, будут всегда, со стороны соседей особенно.

С неукоснительной регулярностью, каждое утро и пе­ред сном, предварительно проверив часы, дядюшка Д. объяснялся тетушке X. в уважении. Тетушка X., в свою очередь, планомерно признавалась дядюшке Д. в неук­лонной верности и беззаветной преданности. Все это, вместе взятое, было необходимо для соблюдения суп­ружеской совместимости.

Детей у них не было.

И вот, в один прекрасный вечер, накануне особо ответственного семейного мероприятия — позолочен­ной свадьбы — подбросила им судьба подарок. Прямо, можно сказать, сюрприз.

Дядюшка Д. еще загодя имел такую задумку: отме­тить знаменательную дату чем-либо оригинальным. Например, песней. Вынес предложение на семейный совет. Тетушка - X. предложение одобрила и внесла дополнение, чтобы песня была о любви. Дядюшка Д. дополнение принял. Песню сложил на проверенный,

232

хорошо себя зарекомендовавший мотив. Представил к предварительному прослушиванию.

Я глубоко вас уважаю,

всемерно обнимаю вас,

свою любовь вам выражаю

с глубоким чувством каждый раз. Тетушкой X. песня в целом была одобрена, но в то же время вызвала справедливые критические замечания недостаточной широтой обобщения, а также и некото­рой фривольностью: "всемерно обнимаю"?.. Пришлось дядушке Д. попотеть.

Я широко вас уважаю,

все выше обнимаю вас,

свою любовь вам выражаю

с глубоким выраженьем глаз —

но это получилось не совсем выразительно. Пришлось еще попотеть.

И вот, когда на генеральной репетиции в торжествен­ной тишине зазвучал, наконец, в авторском исполне­нии вариант последний, подписанный:

Вела нас молодость к успехам

и приказала долго жить.

Я вас люблю, чего же боле

еще могу вам предложить.

Я помню чудное мгновенье,

его забыть мне не пришлось,

я встретил вас, и все такое

в душе моей...

На самом последнем слове из-за двери раздалось... Ни в сказке сказать, ни пером описать впечатление, произведенное на дядюшку Д. и тетушку X. этим зву­ком. Потеряли дар речи. Приняли решение совместно выяснить обстановку. В дверной глазок не видать ниче­го. Осторожненько выглянули.

— Тьфу ты черт!

— Ах, боже мой!

Младенчик, голенький, сморщенный, розовый от на­туги — лежит у порога и надрывается, орет благим (пока еще) матом.

— Подкидыш,— определил дядюшка.— Еще не до конца изжитое явление. Я лично предлагаю доставить в милицию. С соответствующим заявлением.

— Нет,— воспротивилась тетушка с громким всхли-

233

пом,— он же с неустановленным составом преступле­ния. (Шепотом.) Чем докажешь, что не твой? А?! Где справка?.. Гляди, изо всех дверей повылазили!.. Соседи, как по команде:

— Как не стыдно, что же вы ребенка-то у дверей кидаете?

— С прибавлением!

— Телевизор смотреть мешает!

— Утю-тю-у, золотой мой,— пропела тетушка.— Утю-тю-у-у! Нельзя дяденькам и тетенькам телевизор смот­реть мешать.

— Я лично всегда считал,— заявил дядюшка с энту­зиазмом,— что наш долг воспитывать подрастающее поколение в духе...

И еще хотел сказать что-то, но заглушил младенчик.

Пришлось, короче говоря, взять им подкидыша на искусственное питание и прописку. По предложению тетушки, одобренному дядюшкой, имя дали ребенку Ближе, что означало "Блюститель Красивых Слов" и напоминало имя любимого короля.

Рос Блюкс не по дням, а по расписанию. Вовремя укладывался спать, своевременно получал необходи­мые порции пищевых продуктов. Согласно общепри­нятым нормам начал сидеть, ползать, ходить куда надо, хватать что не надо.

Что же касается речевого развития, то куда там пе­ром описать или в сказке сказать,— даже и на ушко шепнуть невозможно. Вместо первого слова из Блюкса выскочило многоточие. А потом еще и еще. А потом все более многоэтажные, в таких децибелах, что дя­дюшке Д. пришлось срочно заклеить уши эпоксидом. Произносить воспитательные монологи с заклееными ушами очень удобно.

Тетушка X. проявила себя более децибелоустойчивой: стонала, визжала, падала в обмороки, но поднималась и в бодром темпе бежала к дверному глазку — не под­слушал ли кто. Как было не подслушать такое!

Один за другим начали соседи друг другу на ушко кое-что цитировать — всего не могли, конечно, но и этого достаточно было, чтобы многоточия заполнили все Скукоречие, вширь и вглубь, снизу доверху и об­ратно.

И дошли с неизбежностью сведения до короля.

234

По велению Люкса доставили Блюкса на Комиссию Компетентных Блюстителей. Председателем назначил король себя.

Сущим херувимчиком выглядел Блюкс: кудряшки золотистые, глазки голубые, щечки пунцовые. Дядюш­ка Д. и тетушка X. держали его за ручки.

— Сие ли, образно говоря, невинное чадо — виновник нашего симпозиума?— спросил король, демонстрируя благожелательность.

— Так точно, Ваше Количество! — хором ответили дядюшка с тетушкой.

— Ну что ж, пожалуй, между нами, девочками, нач­нем. Подтащите его, так сказать, поближе. Пройдемте деточка. Какого ты, откровенно говоря, полу?

— Мальчик он, Ваше Качество,— сказала поспешно тетушка.

— Упомянутые данные комиссии широко известны,— строго сказал король.— Поскольку вас не спрашивают, есть предложение вам заткнуться. Мы с дитем устраи­ваем экспертизную коммуникацию. Гражданин, к вам обращаются.

Молчит Блюкс, только глазки таращит. И надувает зачем-то щечки.

— Ваше Качеколичество, позволите ли,— начал дя­дюшка.

— Есть предложение не позволить!— тявкнул король, и дядюшку Д. вогнало в пол на пятьде­сят три сантиметра.— Это что же, образно говоря, получается, он у вас вербально контактировать не могёт? Эй, слышь, сильвупле, как тебя, фигураль­но выражаясь, зовут? Фамилия, имя, отчество пол­ностью.

Молчит Блюкс, только глазки таращатся, щечки надуваются и ходят туда-сюда, будто жует что-то...

И вдруг — выплюнул изо рта кляп, вставленный заботливой тетушкиною рукой.

А вслед за тем раздалось многоточие...

— Ой,— сказали король и члены комиссии. Лопнуло пять светильников из восьми возможных.

— Тарарам! — сказал Блюкс, и затряслись стены.— Тран-тарарах-раскудах-растудых! — и заходил пол ходуном, и загулял потолок.

— Ай-яй-яй,— сказал Люкс, демонстрируя самообла­дание.— Есть предложение преждевременную катаклиз-

235

му недопустюкнуть. Есть предложение... Съесть пред-ложе...

И в обморок — грох. А с ним вместе восемь членов комиссии из десяти возможных.

Пока реанимировали, виновник, воспользовавшись обстановкой, удрал; дядюшка с тетушкой понеслись за ним. Тут бы и сказке конец, но не таков был король, чтобы очнувшись, не объявить заседание комиссии продолженным и открытым.

— Есть предложение в порядке общей очереди выска­зать компетентные мнения.

— Вундеркинд,— определил Блюститель Оптимиз­ма.— Суперчеловек гипербудущего. Наша надежда.

— М-м-мутант,— выдавил Блюститель Знаков Пре­пинания.— С-с-своеобразнейшая из форм п-п-пункту-ации.

— Инопланетчик,— скрипнул Блюститель Блюстите­лей.— С тарелки сбросили. Подрывной элемент.

— Хм. Это заслуживает... М-м-м. А ваше, образно говоря, мнение? — повернулся король к Блюстителю Научности.

— Э-э-э... Вышеприведенные гипотезы могут быть признаны обоснованными в порядке общей очере­ди... В случае, если наличие эквивалентного явления будет экспериментально подтверждено...

— Что? — обеспокоился король.

— ...Однако поскольку в настоящий момент мы не имеем эмпирического материала базисных исследова­ний и адекватной аппаратуры, считать данное явление с научной точки зрения существующим было бы не вполне конгруабельно.

— А, ну это, научно выражаясь, понятно,— успокоил­ся король.

Наконец, дошла очередь до прикорнувшего в углу ветхого старичка. (Кроме него, все остальные члены комиссии были возраста непреклонного.) Занимал этот дедушка скромный пост Блюстителя Звательных Паде­жей — "отче", "старче", за древностью неупотребляе­мых, и помнил еще, по слухам, забытые времена и спряжения. В комиссию включен был для комплекта.

Растолкали.

— Изволь, так сказать, вякнуть и ты что-либо по данному вопросу, грубо говоря, изреки, сын мой,— обратился к нему король, демонстрируя чувство юмо-