Россию Прочитав "посильные соображения"

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
“Община”, 1990, №47, стр. 12 – 13


Как не стоит обустраивать Россию


Прочитав "посильные соображения" А.И. Солженицына "Как нам обустроить Россию", я не очень удивился. Уже предвзятый и полный передержек текст "Красного Колеса" показал мне, как сильно изменился автор со времени своего отъезда. Ненависть к коммунизму превратилась в неприятие всего, противостоявшего царской России. Новое сочинение писателя не заставило бы меня взяться за перо, если бы не восторженные отклики на "посильные соображения" в демократической печати. И что особенно печально, похвалы удостоились не редкие проблески демократизма, которые встречаются в работе (например, система Всеземского собрания – непоследовательная модель первоначальной идеи Советской власти), а проект сохранения централизованного Российского государства.

Свой чертеж автор начинает с национального примирения, потому что народ наш наивный, оказывается, прежде всего озабочен вопросом: "в каких географических границах мы будем лечиться или умирать? А уже потом – о лечении". Александр Исаевич опоздал, – тут уже вовсю разговоры идут, как бы американцам в плен сдаться, чтобы напоили, накормили, уму разуму научили. Корень национального вопроса не в наивности народной, а в другом – кто будет руководить лечением. Пока у нас чиновник – всему голова, очень важно на каком языке он говорит и какие школы предпочитает строить – русские, армянские, азербайджанские или эстонские.

Непонимание национального вопроса вызвано незнанием его истории: "как нам вернуться к тому, с прискорбным исключением, спокойному сожитию наций, тому даже дремотному неразличению наций, которое было почти достигнуто в последние десятилетия предреволюционной России". И это написано о десятилетии еврейских погромов, по масштабам не достижимых и сейчас, о времени "дела Бейлиса" (1912 г.), когда А.Керенский вполне серьезно защищал еврея перед судом от обвинений в ритуальном убийстве младенца, о времени грандиозного восстания в Средней Азии, в 1916 г. Если А.Солженицыну так мило "дремотное неразличение наций", надо защищать Брежнева. Его правление хоть и прерывалось национальными бунтами, а все же было спокойнее царского.

Незнание истории приводит писателя и к удивительным выводам в отношении Средней Азии. Четыре среднеазиатские республики он "отпускает", а Казахстан - стоп. Дескать, он большевиками нарезан искусственно из исконных русских земель. Но, во-первых, и Средняя Азия нарезана "по линейке", а во-вторых, Казахстан существует в границах Туркестана, то есть земель, завоеванных русскими в XIX в. Эти казахские пастбища осваивались по приказу Сталина и Хрущева в 40-60-е гг. и сейчас уже изрядно загажены. Да и народы – казахи, русские, немцы, украинцы – перемешаны так, что карандашом Александра Исаевича границу не провести. Здесь вопрос – "куда входить?", могут решить только референдумы по небольшим территориям. Это и в Средней Азии помогло бы, да там нас спрашивать не станут.

Упорство А.Солженицына в том, чтобы уходя из союзных республик прихватить что-нибудь, понятно – хоть он и говорит, что "нет у нас сил на империю", а все равно к ней зовет – к Российской империи, огромному государству от океана до океана, с сильной центральной властью, а значит и всемогущей бюрократией, и с сотней разных народов в единой ''братской" семье. От того и убеждает украинцев и белорусов, что они – лишь часть единого русского народа: "Да народ наш и разделился на три ветви лишь по грозной беде монгольского нашествия да польской колонизации". Ой ли? До монгольского нашествия на территории Руси существовало 15 племен-народностей, а на их основе затем – 15 княжеств. Только нашествие и сплотило их в 3 ветви. Но и сейчас вы легко отличите ставропольца от вологодца или сибиряка. А то, что они почти на одном языке говорят, так ведь англичане, американцы и австралийцы тоже говорят на диалектах одного языка, но что-то их обратно в одну империю не тянет.

На что только не идет А.Солженицын, чтобы привязать украинские земли к Российской империи (извиняюсь, теперь "Третий Рим" будет называться Российский Союзом, что сути не меняет) – и на сказки об "украинском ненародном языке", и на рассказ о том, что граница разрежет миллионы семей, будто Берлинскую стену собираются строить и снова пограницам железный занавес опускать.

Или у А.Солженицына и такие планы есть? Лишь одна связь при свободном размежевании обрубится – право приказывать из Москвы. Но и сама Украина в этом отношении монолитом быть не должна – Киевский произвол ничуть не лучше Московского. И если Левобережье Украинское захочет быть самостоятельным – его воля.

И пусть объединяются земли, входившие в СССР в союзы, но не ради сильной власти и сбора под одну крышу всех, кто говорит на похожих языках. Это снова будет означать угнетение, и не только национальное – не может наш народ удобно разместиться в одном государстве – слишком велик. И чем шире будут границы "единой и неделимой" России, тем больше будет чиновников в московских канцеляриях, а значит тем меньше демократии. А где кончается демократия, там и колбаса тоже кончается.

Но А.Солженицын в имперскую коммуналку кроме славян восточных еще и другие народы тянет, обманывая их словами о том, что "все они благополучно жили в царской "тюрьме народов", а к вымиранию поволокли их мы, коммунистический Советский Союз".

Да нет, Александр Исаевич, коммунисты – достойные продолжатели имперской традиции "Третьего Рима", который триста лет вел завоевания на Востоке. И еще дольше велось спаивание народов, грабительская торговля, разворовывание ресурсов, насилие конквистадоров-первопроходцев и устроителей каторжного царского Гулага. И не нужно пугать малочисленные народы "избытком учреждений" и недостатком "разворота торговли" в случае самостоятельности – отделяясь от империи вовсе не обязательно создавать ее у себя в виде украинского КГБ, как мечтается многим руховцам. Отделение нужно ради демократии, ради свободы, в том числе и торговок. Только не нужно опоясывать границы строгостью таможен, и тогда они будут мешать "развороту торговли" еще меньше, чем в Европе.

Через "разворот торговли" переходим мы от национальной программы А.Солженицына к хозяйственной. Нельзя не согласиться здесь с таким его мнением: "Я не имею экономических знаний и менее всего отваживаюсь тут на точные предложения". Отсутствие экономических знаний заметно и в экскурсах экономических ("Старая Россия по веку жила с неизменными ценами"), и в туманности ответов. Труд у А.Солженицына должен быть оплачен справедливо (а как это, по каким расценкам и системам?), не должно создаваться монополий (а как это предотвратить в условиях господства частной собственности – вопрос пока безответный для страны, так отставшей в развитии, как наша). Писатель отстаивает господство частной собственности. Это значит, что хватит собственности не на всех, кому-то на чужих заводах трудиться – опять независимость для меньшинства – сам же А.Солженицын и пишет: "независимого гражданина не может быть без частной собственности".

Нельзя сказать, чтобы автора "соображений" это не волновало: "Нельзя допустить напор собственности и корысти – до социального зла, разрушающего здоровье общества". Но поскольку групповую собственность А.Солженицын отвергает, то остается ему лишь испытанный метод государственных социалистов от Столыпина до Ленина: "регулировать непомерный рост сильно укрупненными налогами". Опять вчерашний день, иссушающий хозяйство государственный пресс.

Те же противоречия видим мы и в политических построениях А.Солженицына. Справедливо критикуя парламентскую систему, он обращается к идее "демократии малых пространств", – проще говоря, самоуправления. Эта идея уже более сотни лет кропотливо разрабатывается анархической мыслью. Но А.Солженицын тут же отшатывается в ужасе, заявляя, что анархия – "власть каждого сильного над слабым". Уже одна эта фраза показывает, как мало знает А.Солженицын то, о чем взялся писать. Анархия (безвластие) – противоположность любой власти, в том числе и сильного над слабым. Если бы Александр Исаевич не счел за труд почитать Бакунина или Кропоткина, он узнал бы для себя много ценного – хотя бы про то же самоуправление.

Рассуждая о том, что демократия должна вырастать снизу, от земств, А.Солженицын тут же преграждает дорогу этому росту, утверждая принцип сильной государственной власти. Да еще преемственной от коммунистов: "Государству, если мы не жаждем революции (да она уже началась – А.Ф.), неизбежно быть планово преемственным и устойчивым. И вот уже созданный статут потенциально сильной президентской власти нам еще на немалые годы окажется полезным". Да уж, центральная власть в нашем Отечестве воистину была полезной. Только для кого? Для местного самоуправления общин, разгонявшихся Столыпиным и добитых Сталиным? Для земств, постоянно враждовавших с притесняющей их царской властью и не переживших сильной власти большевизма? Для неприятных Солженицыну местных Советов, которые не могут прийти в себя от внезапно прорвавшегося потока президентских указов?

Почуяв угрозу своей власти, всесильный центр задавит рост любой демократии, если последняя отдаст себя его

контролю. Так у нас было не раз.

Высшие органы должны состоять из делегатов нижестоящих (а значит – территории, народа) – об этом писал и Бакунин, и Солженицын. На этих принципах разворачивалось и советское самоуправление летом 1917 г. Но эта система в принципе несочетаема с сильной исполнительной властью – она несет в себе живой опыт снизу, живое согласование интересов, противостояние интересам и взглядам бюрократической иерархии. Бюрократия возглавляется всемогущим президентом, от нее зависимым – только партийная машина может обеспечить избрание человека президентом огромной страны. Наш президент всегда найдет возможности покончить с делегированной формой правления и заменить ее удобным парламентаризмом. Это уже показали большевики, парализовав систему съездов Советов, похожую на солженицынское Всеземское собрание.

Так почему же великий писатель, так много передумавший о судьбах страны, критически подошедший к западному общественному устройству и искренне неприемлющий коммунизм, пытается снова подчинить волю людей к свободе новым имперским структурам, федерацию местных самоуправлений – сильной президентской власти? Видимо, здесь дело в приоритетах: "Однако, и права личности не должны быть вознесены так высоко, чтобы заслонить права общества, … в случае конфликта национальной безопасности и прав человека приоритет должен быть отдан национальной безопасности, то есть целости более общей структуры, без которой развалится и жизнь личностей".

Вот она – философия нового ВЧК-НКВД-КГБ, новой империи. Ее права, права национальной безопасности и оберегающей ее службы – выше прав человека. Потому что развал "более общей целости" империи опасней для тех, кто составляет законы, чем нарушение прав личности.

Александр Федерин