Семиотическое пространство религиозного дискурса как предмет религиоведческого исследования
Вид материала | Автореферат диссертации |
- «очевидность неочевидного» как предмет философского дискурса в русской религиозной, 746.75kb.
- Медицинский дискурс как динамический процесс. Вербальные и невербальные стратегии, 39.34kb.
- Поэтический дискурс как разновидность персонального дискурса I особенности поэтического, 894.95kb.
- О. Е. Глухова Анализ научного (академического) дискурса как одного из типов институционального, 65.62kb.
- Задачи исследования Объект исследования Предмет исследования Направления исследования, 498.27kb.
- План статистического исследования, его содержание, 81.37kb.
- Факультет славянской филологии и журналистики, 10.14kb.
- Введение. Предмет социологии коммуникации, 3728.94kb.
- Цель конференции, 69.94kb.
- Цель конференции, 67.52kb.
Параграф 2.2. Семиотика социальных проявлений религии основывается на понятии «конфессионализация», которая понимается как коренная перестройка социально-политической структуры общества, обусловленная распадом религиозного универсализма.
Конфессионализация происходит тогда, когда разрушается религиозный универсализм, но только в том случае, если конфессиональная граница разделяет части одного государства. Возникновение малочисленных сект, естественно, не приводит к значительным социальным потрясениям, равно как такое не наблюдается в случае, если новые конфессиональные границы совпадают с границами государств – в рамках одной страны сохраняется единая религиозная идентичность.
Развитие христианства на северо-западе (прежде всего – в протестантских странах) иногда иллюстрируют следующей схемой: Ортодоксия – Рационализм – Пиетизм – Либерализм - Экуменизм (с различными вариациями). Ошибкой данной схемы является даже не то, что обозначенные как последовательно сменявшие друг друга этапы часто существовали параллельно, причем достаточно длительное время, испытывая взаимовлияние. Каждая схема имеет право на некоторое упрощение. Главная ошибка, по нашему мнению, состоит в том, что данная схема отражает не логику естественного (т.е. обусловленного внутрицерковными процессами) развития церковной жизни, но вынужденную реакцию церкви на привнесенные извне в ее жизнь чуждые тенденции и взгляды.
Концепция глобализации не стала логическим развитием постмодерна, но явилась по сути его радикальным переосмыслением. Нельзя игнорировать тот факт, что постмодерн, как социокультурная парадигма, не оправдал возлагаемые на него ожидания ни в сфере развития науки, ни творчества, ни создания этических ценностей, ни в сфере построения общества социальной стабильности.
Расцвет активности экуменических организаций, совпадший с развитием процессов глобализма в современном мире, позволил некоторым исследователям говорить об экуменизме как проявлении глобалистских тенденций в религиозной сфере, и, несмотря на то, что сам феномен современного экуменизма значительно старше концепции глобализации и является все-таки явлением церковной, а не социальной истории, с этим наблюдением можно согласиться. Действительно, именно глобализация, создавшая предпосылки для выработки нового понимания устоявшихся концептов государства, нации и т.д. способствовала заострению социальной проблематики в программных документах экуменических организаций, от которой, в принципе, экуменическое движение никогда не было свободным. Тем не менее, в условиях глобализации всякий «бюрократический экуменизм» обречен на быть невостребованным как церквями, так и сильными мира сего, поскольку с одной стороны – утрачивает духовное содержание, а с другой стороны – остается чуждым «метафизики мирового рынка».
Отметим интересную особенность – можно было бы предположить, что после горбачевской перестройки и начавшегося в России построения капиталистического общества, экуменическое движение должно утратить интерес к левым общественно-политическим взглядам, которые ранее привносились в этот дискурс представителями церквей социалистических стран. Однако на практике это не происходит – в резолюциях экуменических конференций все более и более остро звучит критика социальной несправедливости, осуждаются действия американских властей, направленные на установление однополюсного мира, звучат требования прощения долгов странам третьего мира, осуждаются действия правительства Израиля, направленные на сегрегацию арабо-палестинского населения.
Проблема взаимоотношения классических богословских парадигм и теологии социальной практики обострилась в европейском богословском дискурсе после эпохи Просвещения.
Путь классического богословия предполагал прежде всего рецепцию предшествовавшей традиции, ее интеллектуальное развитие и совершенствование в новых условиях, но все предполагаемые желательные результаты ожидались преимущественно в области конструирования концепций и парадигм. Развитие богословия предполагалось именно как теоретическое развитие - изменяется концепция, интеллектуальная реакция на традицию и сама традиция, в той степени, в которой она относится к области теоретических построений. Не только социальная активность церкви минимальна, но и в самой сущности церковных институтов предполагается стабильность. Так, например, быстро сформировавшаяся протестантская теологическая традиция в области экклезиологии оказалась не менее устойчивой и консервативной, нежели пост-тридентский католицизм. Задача богословия здесь воспринимается как поддержание веры христианского сообщества, которое обеспечивает целостность этой традиции.
Христианский аристотелизм, нашедший свое наивысшие выражение в западных схоластических традициях, но переживший схоластику и расцветший новым соцветием в неоортодоксии (и других теологических парадигмах нового времени) основывается на созерцательном способе миропознания; это путь умозрительной онтологии, основанный на концепции разумности и упорядоченности тварного универсума. Аристотель философствует из-за потребности поиска интеллектуального объяснения закономерностей космоса и желания приспособить существование человека к универсальным действующим закономерностям. Интеллект, согласно этому пути, постигает мир, рассматривая его ментальные отражения, а упорядоченность «естественного состояния», в котором пребывает мир, обосновывает этот путь познания. Если Аристотель не видит необходимости в действенном изменении мира, то Гегель и Маркс исходят из того, что мир несовершенен, в нем «почти все неправильно» и должно быть преобразовано, изменено, должно быть aufgehoben. Для этого недостаточно одной лишь теоретической «концептуальной» революции/реформации, но именно только практическое действие может привести к желаемому результату. По сути, данная смена парадигм оказалась результатом нового осмысления диалектического единства теории/практики в праксисе XIX века. Разумеется, от влияния «новой гносеологии» не могло быть свободным и богословие. В итоге теология практики стала естественной реакцией части западного христианства на обострившийся кризис теоретического классического богословия, которое со времен Шлейермахера все более и более утопало в теоретических спекуляциях. Конфликт между созерцательным путем (который с некоторыми оговорками можно определить как христианский аристотелизм) и путем активного социального действия, который сформировался во многом под влиянием социальной философии Маркса и Габермаса, обрел форму противостояния двух теологических парадигм – классической теологии и теологии практики.
Современный западно-церковный либерализм стал естественным результатом развития тех процессов, начало которым положила европейская конфессионализация, ставшая следствием ( или скорее – побочным продуктом) Реформации.