Библиотека Альдебаран

Вид материала

Документы

Содержание Xv . солженицын как явление русофобии

Подобный материал:

• Библиотека Альдебаран, 2189.93kb.
• Библиотека Альдебаран, 535.18kb.
• Студенческая Библиотека Онлайн, 169.06kb.
• Библиотека Альдебаран, 1616.97kb.
• Библиотека Альдебаран, 5850.32kb.
• Библиотека Альдебаран, 3931.12kb.
• Библиотека Альдебаран, 7121.35kb.
• Библиотека Альдебаран, 2381.99kb.
• Библиотека Альдебаран, 1789.76kb.
• Библиотека Альдебаран, 1490.77kb.

XV . СОЛЖЕНИЦЫН КАК ЯВЛЕНИЕ РУСОФОБИИ

Отгремел, отгрохотал, отверещал над страной юбилей Александра Яковлева, мыслителя и оборотня в особо крупных размерах. 80 годков! «Жизнь, за которую не стыдно», — как сказал о нем один бесстыдник из «Новой газеты»…

Тут было организовано все: и выход за полгода до юбилея новой полугениальной книги «Сумерки» (до сих пор лежит в магазинах, звоните по телефону 229 64 83), и обильные публикации из этого большого сгустка ума в самых супер гипер экстрапрогрессивных газетах страны («МК» и т.п.), появились в тех же газетах восторженные похвалы авторов широчайшего диапазона — от бойкой газетной молекулы Марка Дейча до маститого академика Виталия Гинзбурга, свежайшего нобелевского лауреата, учинили и роскошное застолье в банкетном зале не ЦДЛ, не ЦДЖ, не Дома актеров, не Сандуновских бань, а самой Академии наук, где главным гостем, как я понял, был знаменитый своей черепной коробкой Вадим Бакатин, лучший друг американских налогоплательщиков, которым он выдачей секретов нашей разведки сэкономил 30 миллионов долларов. Это вам не миллион, который узник больной совести Ходорковский отвалил Библиотеке Конгресса США… И если понятно, почему на банкете не был Горбачев (Яковлев в своих «Сумерках» показал, какой это с юности хронический пустобрех) или тот же Ходорковский, то странно, почему на юбилей не явился из за океана Олег Калугин, перебежчик из КГБ, друг Яковлева по учебе в Колумбийском университете США. Но уж телеграмку то наверняка отбил: вспомни, мол, кореш, как вместе грызли гранит науки предательства и сделали порученное дело: я — здесь, ты — там…

Впрочем, замечены и другие странности в праздновании. Почему то не состоялось торжественное заседание в Большом театре, хотя пригласительные билеты будто бы уже были разосланы; почему то никакой орденочек или хотя бы медальку «За отвагу на пожаре», хотя бы «За спасение на водах» юбиляру не выдали; даже телеграммка от президента, говорят, не пришла, поскольку почему то не была и отправлена… А после того, как президент отказался написать предисловие к сборнику о юбиляре, обещаному в «Новой газете» В.Оскоцким и С.Филатовым, кажется, сборничек и сдох на корню. Если кто знает твердо, сообщите…

Впрочем, что бы мы ни говорили, а юбилей отгремел, отгрохотал, оттрепыхался и канул в Лету, откуда, как известно, возврата нету. И тотчас нагрянул новый грандиозный юбилей — 85 летие Александра Солженицына, мученика и гения опять же в особо крупных размерах. Связующим мостиком между этими двумя фиестами демократии могут служить незабываемые строки знаменитой статьи «Против антиисторизма» первого юбиляра, где он беспощадно поносит и гвоздит второго. Например: «Антикоммунизм изыскивает новые средства борьбы против марксистско ленинского мировоззрения и социалистического строя (и то и другое автор до семидесяти лет обожал. — В.Б.). Автор пытается гальванизировать идеологию «Вех», бердяевщину и другие, разгромленные Владимиром Ильичем Лениным реакционные, националистические, религиозно националистические концепции прошлого (которые автор с цитатами из Ленина в зубах до семидесяти лет громил. — В.Б.). Яркий пример тому — шумиха на Западе вокруг сочинений Солженицына, в особенности его романа «Август Четырнадцатого». Этот роман — проявление открытой враждебности к идеалам революции, социализма (которые автор до семидесяти лет обожал. — В.Б.). Советским литераторам чуждо и противно поведение новоявленного «веховца». По этому противному мостику, построенному пламенным защитником социализма, и пошли дальше. Но сначала надо оглянуться на пять лет назад…

Если вспомнить, как отмечалось 80 летие Солженицына, то следует признать, что там было немало примечательного. Тогда первыми бухнули в колокола Альфред и Эдвард (нужны фамилии?). Попозже к ним примкнул Вадим Кожинов. Альфред сделал это кратко, но энергично в своем памятном интервью корреспонденту радио Израиля. Помните? «Будущее России — сырьевой придаток. Далее — развал, превращение в десяток маленьких государств. Россия никому не нужна (Смеется.) Для нее нет места в мире. Она только мешает. Как вы не поймете? Никому не нужна! Это обанкротившаяся страна. Любые методы хозяйствования тут бесполезны. Русские уже не в состоянии ничего сделать. Да, безрадостная картина. А почему она должна быть радостной? (Смеется.) Многострадальный народ страдает по собственной вине. Он по заслугам пожинает то, что плодил» и т.п. Ну, а если вы не верите всему этому, когда говорю я, ельцинский вице премьер Альфред, то — «читайте „Архипелаг ГУЛаг“! Читайте Солженицына!» Там, дескать, все это есть, только в другой упаковке. Весьма примечательны, например, и такие переклички: Солженицын, как рассказывает в «Архипелаге», когда у нас еще не было атомной бомбы, грозил соотечественникам: «Подождите, гады! Будет на вас Трумэн! Бросит вам атомную бомбу на голову!» (т. 3, с. 52); позже, находясь уже в США, он лакейски нахваливал ее: «Америка давно проявила себя как самая великодушная и щедрая страна в мире» («Русская мысль», 17 июля 1975); он умолял американцев: «Я говорю вам: пожалуйста, побольше вмешивайтесь в наши внутренние дела… Мы просим вас: вмешивайтесь!» (Там же.) Тема вмешательства и тема бомбы присутствуют у Альфреда тоже, но теперь, когда атомное оружие у нас давно есть, они, естественно, имеют у него несколько иную форму: «Для того чтобы отобрать у России атомное оружие, достаточно одной парашютно десантной дивизии. Однажды высадить и забрать все эти ракеты к чертовой матери! Наша армия не в состоянии оказать никакого сопротивления». И этого мерзавца, занимавшего, повторяю, пост вице премьера страны, не только не привлекли к суду за оскорбление народа и родины, за провоцирование агрессии против них, но даже не было ни одного слова протеста или осуждения со стороны официальной власти, а неофициально никто ему даже по выморочному рылу не врезал. И подонок по прежнему фигурирует где то в высших путинских сферах. Ну как после этого уважать нынешнюю власть? Кто на это способен?

А Эдвард, когда было рискованно, молчал о Солженицыне как могила. Ни словечка не молвил, ни слышно, ни видно его не было ни при шумном появлении титана на литературном горизонте в 1962 году, ни при подписании в 1967 году коллективного письма к IV съезду писателей с предложением дать Солженицыну слово на съезде, ни при получении им в 1970 м Нобелевской премии, ни при его высылке из страны в 1974 м, ни даже при возвращении в Россию летом 1994 го, — все еще поджилки тряслись и в брюхе от страха бурчало. Но уж чего было бояться пять лет назад? И тут шустрый Эдик развернулся, и тут взвился и заголосил по телевидению. Чего стоила хотя бы одна только передачка о юбиляре 29 ноября 98 го года по каналу «Культура», где он сотрясал эфир: «Гений!.. Пророк!.. Меч Божий!.. Читайте Солженицына!.. Читайте „Архипелаг“!» С этим же пламенным призывом выступал по телевидению и Борис Немцов, но позже, и хотя его фигура тут весьма характерна, приплюсовать к юбилейному камланию и вопли Бориса Ефимовича не представляется возможным.

Но вот 3 декабря, уже совсем близко к юбилею, в «Советской России» в беседе с Виктором Кожемяко эстафету понес дальше Вадим Кожинов: «Солженицын представляет собой очень крупную личность XX века, в нашей стране — одну из самых крупных… Речь идет о личности, воплощающей в себе очень большое содержание… Это очень крупное явление. Трудно назвать другого человека…»

В доказательство грандиозности своего любимца у В.Кожинова такой резон: «На него „нападают“ как патриотическая «Завтра», так и демократическая «Литгазета». Странный довод. Взять хотя бы Чубайса. Кто на него только не нападает, даже, говорят, родная теща с ухватом. Даже Немцов горько пожалел, что во время последних выборов в Думу единомышленники не упрятали его в шкаф. И все это — свидетельство величия прохвоста?

Кроме того, непонятно, о каких «нападках» газеты «Завтра» можно говорить. Например, мое любое неласковое словцо о Солженицыне зам. главного редактора В. Бондаренко на протяжении многих лет решительно и любовно истреблял. Только один единственный раз мне удалась преступная затея — в статье «Билет на лайнер», где речь шла о получении В. Распутиным постыдной солженицынской премии. Тогда меня почему то поддержал главный редактор А. Проханов, который при обсуждении рукописи статьи сказал: «Я готов подписаться здесь под каждым словом». Но сейчас он говорит нечто совсем иное, о чем ниже.

А «Литгазета»? Не она разве не только отводила полосы под публикации и самого Солженицына, и похвал ему, да еще и учредила на своих страницах специальный цикл — «Год Солженицына», где млели в восторге множество первостатейных мыслителей антисоветского закваса от всем известного академика Дмитрия Лихачева, вскоре почившего в бозе, до никому не ведомого Андрея Немзера, кажется, благополучно здравствующего. Правда, побывал на этих полосах и покойный Владимир Максимов со своими суждениями такого рода: «Подлинно гениальные „Матренин двор“ и „Архипелаг ГУЛаг“ мирно соседствуют у Солженицына с весьма скромным по литературным достоинствам „Августом Четырнадцатого“ и основательным, но без подлинного блеска и размаха „Раковым корпусом“ и „Лениным в Цюрихе“. Что же касается „Красного колеса“, то это не просто очередная неудача. Это неудача сокрушительная. Тут за что ни возьмись — все плохо. Историческая концепция выстроена задним умом. Герои — ходячие концепции. Любовные сцены — хоть святых выноси. Язык архаичен до анекдотичности. Такую словесную мешанину вряд ли в состоянии переварить даже самая всеядная читательская аудитория».

Коснувшись художественной стороны сочинений своего подзащитного, В.Кожинов заявил, что «это такая сложная вещь», такой тонкий вопрос — ну, тоньше, чем у комара! — что «сейчас решить его нельзя. По настоящему это смогут сделать уже наши потомки». Да почему же, черт возьми? Вспомним, например, Пушкина. Когда ему было всего пятнадцать лет, то, прослушав только одно его стихотворение, живой классик тех дней воскликнул: «Вот кто заменит Державина!» Когда поэту было двадцать, другой классик подарил ему свой портрет с надписью: «Победителю ученику от побежденного учителя». А когда Пушкин погиб, было сказано: «Солнце русской поэзии закатилось…»

И это не счастливое исключение. Надо признать, что судьба русских литературных гениев была в этом смысле гораздо отрадней, чем судьба наших гениев науки и техники Тут достаточно вспомнить хотя бы одного лишь великого Д.И. Менделеева, которого так и не избрали в академики Почему? А потому, что он неосмотрительно заметил: «Засилье в Академии инородцев, чуждых России, и русских, не знающих ее, — подлинное бедствие для русской науки».

Писатели же от Державина и Жуковского, Пушкина и Лермонтова, Гоголя и Достоевского до Толстого и Чехова, Горького и Бунина, Блока и Маяковского, Есенина и Шолохова и еще дальше до совсем недавних дней, как правило, встречались восторженно, бурно и получали признание сразу. Стоит вспомнить хотя бы Андрея Вознесенского, который после того, как прочитал в отделе русской литературы «Литгазеты» Михаилу Алексееву, мне — его заместителю, и покойному Дмитрию Старикову свою поэму «Мастера», прямо таки взмыл ракетой в литературное поднебесье с того космодрома на Цветном бульваре.

Наша литература, наши писатели в отличие от некоторых других не знали забытых и спустя сто лет откопанных имен, как, допустим, Франц Кафка. С какой же стати Солженицын должен быть исключением? Почему верно судить о нем как о художнике могут лишь далекие потомки? Тем более что никаких литературных изысков, загадок и тайн у него нет. Кроме разве что вопроса об авторстве «Архипелага ГУЛаг», о чем мы скажем в другой раз. А тут можно напомнить, что и его появление с повестью «Один день Ивана Денисовича» сопровождалось отменным звоном по команде Хрущева.

Наконец, ведь и сам В.Кожинов за свою жизнь расхвалил, поддержал, распропагандировал немало писателей; некоторых, например, Николая Рубцова, именно он, можно сказать, сделал столь известным, что ему поставили три памятника. И при этом критик не говорил, что художественная сторона уж такое сложное дело, которое по зубам только далеким потомкам, а вот при разговоре о Солженицыне вдруг завел речь о сложности и о потомках! Странно…

А он продолжал акафист: «Солженицын как бы (!) возродил определенный статус русского писателя. Это выразилось, например, в многообразии того, чем он занимается. Он ведь не только писатель — он и публицист, и историк, и социолог». Вот именно «как бы»! Тут стоит вспомнить хотя бы лишь одного Евтушенко. Он тоже не только поэт, а еще и романист, и сценарист, и артист, переводчик, и кинорежиссер, и фотограф, и народный депутат, и помощник КГБ, а может, еще и «Моссада»… Не случайно же именно он воскликнул: «Поэт в России больше чем поэт!» И приходится признать, что далеконько Солженицыну с его статусом до Евтушенко с его статусом.

Но В. Кожинов не сдавался, бросал козырную карту: «Солженицын претендует и на роль пророка. Это характерно как раз для крупных фигур русской литературы». Ну правильно. Только у «крупных фигур» не совсем так. Пушкин, например, в своем «Пророке» создал обобщенный художественный образ поэта, который, конечно, включает и его лично. То же самое в «Пророке» Лермонтова. А Солженицын вопиет о себе, только о себе лично, а не о ком то еще: «Я — Меч Божий!.. Я предсказывал!.. Я предупреждал!.. Я остерегал!..» Без обиняков уверяет, что в него, в Александра Исаевича, в юности — сталинского стипендиата, вложил Господь свой замысел. И, согласно этому замыслу, он все совершил и все получил — от увесистой Нобелевской премии до дачи Кагановича в Троице Лыкове. Да есть и более веский довод. Он же без конца пророчил гибель Западу от агрессивного Советского Союза. А что произошло на деле?..

В. Кожемяко напомнил собеседнику: «Солженицын и Сахаров олицетворяют в общественном сознании борьбу против советского государства. Их роль в разрушении государства очень велика». В. Кожинову возразить на это было нечего, но он пытается увести разговор в сторону: «Они в немалой степени были антиподами, полемизировали между собой». Это к делу не относится, полемизировать можно и с родной женой под одеялом. А что касается полемики между этими двумя «антиподами», то да, первый «антипод» писал, что коммунисты уничтожили вроде бы 106 миллионов сограждан, а второй клялся, что еще совсем недавно, вплоть до прихода Горбачева, уничтожали: в Афганистане расстреливали с воздухе своих солдат, попавших с плен. Его спрашивали: откуда он это взял? А я, говорит на голубом глазу, по радио слышал. По какому радио? «Не помню». Вот такая полемика.

В. Кожинов продолжал лукавить: «К тому же Сахаров был трижды Героем, создателем водородной бомбы, ближайшим сотрудником (!!!) Берии». Тут все — лапша высшего сорта… Во первых, «Сахаров — ближайший сотрудник Берии» — что, был его первым заместителем в НКВД? До чего ж может дойти комбинация чувств человеческих… Во вторых, да, Сахаров был трижды Героем, но ведь и Солженицын — нобелевский лауреат, что в западном мире, которому они оба служили, ценилось гораздо выше. В третьих, да, молодой Сахаров принимал участие в создании водородной бомбы для защиты родины от американской агрессии, а Солженицын в зрелые годы создал «Архипелаг», который сам считал «скосительным», т.е. пострашнее водородной бомбы для своей страны. Вот по этому пункту они действительно когда то были антиподами, чего Кожинов не видел, но позже они сошлись на антисоветской дорожке. Все это дает содержательную пищу для размышления на тему их «полемики».

В. Кожемяко прямо таки загоняет собеседника в угол: «Было очевидно, что рушится (вернее — рушат!) не только коммунизм, но и государство. Если Солженицын не видел этого, то какой же он мудрец и пророк? А если видел, но не остерег, не попытался предотвратить этот безумный процесс, тогда что это с его стороны?» Да, именно так: или — или. Приходится или пожертвовать званием заслуженного пророка республики, или признать горькую недоброкачественность кумира. Мы это и видели: Солженицын оправдал как неизбежное ельцинский переворот, расстрел парламента, убийство сотен мирных граждан и даже дал этому бандитизму против своего народа разукрашенное имя — Преображенская революция. Это уже настоящая злокачественность души.

Кожинов, как ему ни досадно, жертвовал званием пророка, но продолжал лавировать. Да, говорит, если даже согласиться (чего он никак не хочет), что Солженицын сыграл очень большую роль в разрушении государства, то «можно признать лишь то, что сыграл он ее объективно (подчеркнуто Кожиновым. — В.Б.), не стремясь к этому», т.е. не ведал, что творил. Но, боже милостивый, какая разница детям, намеренно убили их мать или по ошибке приняли ее за Старовойтову с сумкой, набитой долларами…

Словом, в конце концов, вынужденный признать, что уподобление дорогого Александра Исаевича пророку, наделенному всеведеньем, еще менее правомерно, чем уподобление яичницы божьему дару, Кожинов уже сам стал приводить как бы в щадящей форме некоторые свидетельства этого. Например, говорит, что поначалу «Александр Исаевич чуть не(!) приветствовал то, что у нас происходило…» Опять лукавство! Вовсе не «чуть не», повторяю, а восторженно приветствовал отставной пророк контрреволюцию! И тупой восторг его объясняется именно тем, что за поражением коммунизма его «вещие зеницы», пораженные куриной слепотой, не видели ничего, кроме благолепия, прежде всего для себя лично…

А уж дальше пошли у Кожинова прямые апелляции о снисхождении и милосердии. Например, железный Кожемяко возмущен: как же так, то Меч Божий превозносил Шолохова, слал ему восторженные письма, а в «Теленке» пишет о нем высокомерно и презрительно, да еще обвиняет в плагиате. Кожинов не отрицает этой подлости кумира, но, конечно же, у него оправдательное «объяснение этому имеется»: «Просто (!) в промежутке между двумя такими признаниями его убедили, что „Тихий Дон“ — плагиат. Потому он на Шолохова так стал смотреть». Да кто же так «просто» смог убедить, вернее, переубедить этого «очень сильного человека с огромной волей», «одну из самых крупных личностей столетия»? И ведь не в пустяке же переубедили, не в том, допустим, что Бондаренко расторопней, чем Евтушенко, а в судьбе великой книги и ее гениального автора. Нет, никто его не переубеждал, он сам пытался переубедить всех.

Критик не нашел объяснения этому диву, но его желание хоть как то, хоть чуть чуть сделать своего идола поприглядней так велико, что он пустился уж совсем, как говорится, во все тяжкие: «Я вижу в этом такую охватившую человека страсть (благородное негодование по поводу мнимого плагиата. — В.Б.), что он сам не помнит прежних своих слов». Ну, дескать, впал в невменяемое состояние — амок, амнезия. Так можно и черного кобеля отмыть добела. Можно уверять, например, что Чубайса, у которого, по данным ЦИКа на 2002 год, в «Менатеп банке» и в других кошелках лежат и размножаются 56 млн. рублей (а сколько долларов? Неизвестно), при виде, что коммунисты, давно похороненные им, живы здоровы и продолжают бороться за спасение родины от миллионеров кровососов и по прежнему на втором месте в Думе, а его там нет, — Чубайса при этом схватила мозолистой рукой такая страсть, накатил такой амок, что он уже не помнит, кто ограбил русский народ с помощью ваучеров и озолотил главным образом своих соплеменников. И его неистовство, его амнезия тем более понятны — правда? — что ведь в Думе не оказались теперь и многие чубайсовы братья по разуму: ни ослепительно беспорочная Хакамада (В«Экспо банке» у нее 19 млн. рублей. И неужели долларов нет ни тысчонки хотя бы?), ни вопиющий умник Немцов (в «Альфа банке» около 12 млн.), ни грабитель первого призыва Гайдар (почему то лишь около 5 млн., но зато — 2500 кв. м земли под Москвой), ни того же негодяя Альфреда (больше 7 млн.)… Что ж, допустим, и амнезия. Но это не спасет от скамьи подсудимых. При всех миллионах…

А что касается памятливости Солженицына, то ее можно сравнить только с его злобностью. К тому же он все конспектирует, копирует, фиксирует, датирует, что как раз в «Теленке» и можно видеть воочию. Один конкретный пример. Когда Солженицын через Владивосток возвращался из США в Москву, то в Омске ему сунули под нос только что напечатанную в «Омском времени» мою статью о том, какой он редкостный прохиндей. Александр Исаевич взвился: «А, Бушин?.. Змея! Змея! Змея! Он еще на мою „Матрену“ нападал!» Прошло больше тридцати лет, а все помнит — и меня, и мою статью, и разговор о Матрене. Такова его амнезия. Но о Матрене, конечно, врал: в нашей переписке мы лишь несколько разошлись в понимании этого образа. Он писал: «Конечно, не в несущей кронструкции она участвует…» Я отвечал: «А хорошо бы Вам написать о тех, кто в этой конструкции как раз участвует».

Но Кожинов опять о том же и градусом еще выше: «Каждый сдвиг, который с ним происходит, настолько мощный, в том числе эмоционально, что что то из прежнего уже не помнит. Повороты у него настолько страстные, что он как бы (?) не помнит уже о прошлом». Опять тектонические явления, невменяемость и амнезия! Да, конечно, при очень большом старании и очень нежной любви к черному кобелю его все таки можно отмыть и преобратить в мышку альбиноску.

Тут В. Кожемяко напомнил, как льстиво Солженицын нахваливал невиданные в мире великодушие и щедрость США и как уговаривал, призывал, умолял американцев вмешиваться в русские дела. И это русский патриот?.. Хотите верьте, хотите нет, но Кожинов ответил на это так: «Что ж, человек проявил слабость…» Ну, правильно. Как генералы Краснов и Власов, как президенты Горбачев и Ельцин… Но тут же критик присовокупил: «Мне кажется, что сейчас — в той или иной мере — он об этом сожалеет». В таких случаях говорят: «Кажется? Перекрестись».

Во первых, нет никаких признаков, что у него шевельнулась хотя бы тень сожаления хотя бы за одну его ложь. А во вторых, да если бы он и лоб расшиб в покаянии, сейчас это не имеет ни малейшего значения и никому не нужно: игра то сделана. Американцы поступали именно так, как он их пламенно призывал. Да, ныне он иногда мямлит, как спросонья: «Америка всемерно поддерживает каждый антирусский импульс… Западу нужна Россия, технически отсталая» («Россия в обвале», 1998). Но сейчас, говорю, это не имеет никакого значения, ни малейшего смысла, ибо игра сделана, а самого Солженицына никто не слушает, он никому не интересен и не нужен.

Но Кожинов не знал устали в защите одноглазого и свирепого циклопа русской словесности: «Солженицын — человек увлекающийся». Да, конечно, и циклоп Полифем до того увлекался, что пожирал живых людей, вот и у Солженицына все увлечения почему то полифемского характера — против живых и мертвых сограждан и притом в своих шкурных интересах. Не останавливался Кожинов и перед тем, чтобы привести и такие доводы: «Большой человек, и противоречия большие…» Так и Гитлера можно оправдать: ведь тоже не мелкая сошка. Нежно любил, дескать, свою собаку Блонди. но при этом истребил миллионы людей. Большое противоречие большого человека!.. Дальше: «Создав свой мир, Александр Исаевич стал как бы (!) его пленником». А кто вынуждал его создавать этот чудовищный русофобский мир? По чьему заказу он его создал? Не ЦРУ? И почему же стал пленником? Ему не раз и настойчиво предлагали покинуть этот поганый мир. Нет, нет, нет, «человек уже завершает восьмой десяток, трудно в таком возрасте резко меняться»… Да ведь ничто не мешало ему начать изменяться в сторону если уж не патриотизма, то хотя бы внешнего приличия плавно и мягко лет тридцать тому назад. К 80 летию как раз созрел бы до спелости Починка, что ли.

И уж совсем жалобно: «Ведь речь же идет о человеке, а не о каком то высшем существе». Вот так да! А разве Меч Божий это не «высшее существо»? Неужто это рядовой член профсоюза?

Когда же Кожинов привел и такие извинительные доводы, как «наивность» и «простодушие», то стало ясно, что он просто никогда не понимал, что это такое — Солженицын. Его наивность! Его простодушие!.. У Торквемады и Макиавелли того и другого было больше.

Однако было бы несправедливо утверждать, что известный критик так уж всегда и обелял Солженицына, так уж во всем и оправдывал, так уж каждый раз и взывал к снисхождению. Отнюдь нет, Кожинов — это все же не Бондаренко, иной раз он и попрекал любимого истукана. Вот читаем: «Кроме тех лестных слов, что я высказал по адресу Александра Исаевича, у меня много претензий к Александру Исаевичу». Вы слышите? Претензии! И много!.. «Главная претензия, пожалуй (уж главную то надо бы определить твердо, а не предположительно. — В.Б.), вот в чем: взяв для своей деятельности такой широкий круг явлений, Александр Исаевич далеко не всегда ведет себя с должной ответственностью» О, господи! Что стоит за этими почтительно туманными словами? «Вот, например, недавно он написал — и это имело определенное идеологическое значение, — что в Великой Отечественной войне погибли 44 миллиона наших солдат». Критик показал, что цифра эта, разумеется, ложь. Но ему, видимо, было невдомек, что, когда это имеет определенное идеологическое значение, когда ему выгодно, дорогой Александр Исаевич лжет, извращает любые цифры. Даже территорию СССР и численность его населения в одних случаях преувеличивает, когда заводит речь о нашей войне против «маленькой Германии», в других — преуменьшает.

Так, в «Архипелаге» писал, что к концу 41 го года под властью немцев было уже «60 миллионов советского населения из 150», т.е. потеряли, мол, в такой короткий срок уже едва ли не половину людских ресурсов. На самом деле наше население составляло тогда не 150, а около 195 миллионов. Так что вранье — на 45 миллионов. К тому же в 41 м году было перебазировано на восток 2593 промышленных предприятия, в том числе 1523 крупных, а также угнали 2, 4 миллиона крупного рогатого скота, 800 тысяч лошадей, более 5 миллионов овец и коз, и вместе со всем этим хозяйством эвакуировалось более 12 миллионов населения (Великая Отечественная война. Энциклопедия. М., 1985, с. 802).

В другом месте Солженицын пишет о 1928 годе, о поре индустриализации: «Задумано было огромной мешалкой перемешать все 180 миллионов» («Архипелаг», т. 2, с. 69). А на самом деле тогда население страны было около 150 миллионов, да и далеко не все же они попадали под «мешалку», оставалось многомиллионное деревенское население.

Как видим, в одном случае подзащатный истукан хотел сгустить краски путем уменьшения цифры, и он запросто уменьшил ее на 45 миллионов; в другой раз для той же цели надо было цифру увеличить, и он, не колеблясь, увеличил ее на 30 миллионов. Так что плюс минус 30 — 45 миллионов для Жителя Не По Лжи проблемы не составляет.

Конечно, лжецов и клеветников в мире было и есть немало, но за все века ни один не сумел извлечь из своих любимых занятий такую циклопическую выгоду, как Солженицын. Тут нет ему равных…

Право, жаль Вадима Кожинова. Ведь он мог бы и 3 декабря 1998 года свой большой талант и обширные познания употребить на более достойное дело, чем отмывание добела черного пса мужского пола.

Однако из пятилетней дали пора вернуться в дни нынешние, к всенародному празднованию 85 летия живого классика. На этот раз Альфред и Эдвард молчали, видимо, язык проглотили, удрученные вышибоном из Думы их братьев по разуму во главе с Чубайсом. А первым почти за месяц до заветного денька выскочил вместо них на солженицынскую юбилейную арену, ударил колотушкой в барабан и тряхнул звонкими бубенцами, конечно же, Владимир