При составлении комментариев были использованы некоторые материалы цикла лекций Е. Н. Колесова "Таро Тота" и результаты личных наблюдений составителя

Вид материалаДокументы
Сказка о человеческом облике
XVIII Луна
Все прекрасные (и не очень) разновидности лжи, включая самообман - тут, как миленькие.
Тут, кстати, очень помогают резкие перемены в жизни. Потому что завершать старый путь и начинать новый бывает вовсе не противно.
Оборотни всех стран, объединившись, воют на Восемнадцатый Аркан, как на свою милую-милую родину.
Меня вы двое будете звать как угодно, но только не по имени.
Прохохотавшись до слез, мы закроем эту тему навсегда. И то сказать, что за глупости. Можно подумать.
Жулики вы, - скажет однажды Кларисса. - Самые настоящие жулики. Торгуете фальшивыми елочными игрушками.
XIX Солнце
Даже типичные проблемы Девятнадцатого Аркана - это скорее проблемы окружающих, чем "виновника торжества".
Другое дело, что до такой крайности лучше бы не доходить. Но хулы, в любом случае, не будет.
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   31

Сказка о человеческом облике


На кладбище при Сен-Матиас-Кирхе хоронили только добрых католиков местного прихода, редкие похороны бывали торжественны и пышны, так что на свору при городском крематории Пес смотрел свысока. Потому что всякая собака должная иметь гордость, особенно, если больше иметь нечего.

Сторож прикармливал его, но в дом не пускал, выделил старое пальто и место возле аккуратных мусорных баков. Раз в три дня он приносил Псу мясных обрезков в позавчерашней газете, говорил "ну-ну" и уходил. В такие дни Пес предавался философии: пожирал обрезки, вылизывал газету, полдня разбирал по слогам заголовки, а после размышлял о превратностях судьбы. Когда обрезков не было, он бежал попрошайничать у туристов на площади перед Домским собором. Туристы кормили охотно, не переводились ни зимой, ни летом, за их счет жил богато и сыто весь город, не то что полубродячий пес с католического кладбища.

Ни подруги, ни приятелей у Пса не водилось. Пес не терял надежды втереться в доверие к сторожу, и любая другая собака могла стать ненужным конкурентом. Искоса, сквозь ограду смотрел Пес на холеных аристократов из соседних домов с палисадниками. Куда ему в такие хоромы - беспородному, с прокушенным ухом. Пес повторял себе, что до людей и знати ему нет никакого дела, но, дочитав старую газету, он ложился на пальто и мечтал о собственном камине и кухне. Благ домашней жизни вожделел он с такой силой, что во рту становилось сладко, а в желудке - горько, и на глаза наворачивались слезы, особенно зимой.

Но кухни принадлежали людям. Сколько ни бегал Пес по городу, ни совал нос в открытые двери, он не нашел ни одной бесхозной. Здесь, несомненно, скрывалась какая-то магия: стоило человеку покинуть дом, кухня и камин исчезали, а на их месте возникали холодные камни и паутина. Лежа на черном пальто, Пес часто размышлял, как хорошо было бы заполучить своего человека. Тогда, глядишь, и кухня появится. Но даже кладбищенского сторожа не прельщало соседство рыжего блохастого оборванца. А вот был бы он сторожем сам, непременно поселил бы себя на своей кухне.

Пережив зиму, Пес начинал внимательнее проглядывать газеты из-под обрезков. В конце февраля, перед Великим Постом, в городе устраивался карнавал, на нем можно было запастись жирком до самой Пасхи. Читал он медленно, понимал далеко не все, и потому загадочную фразу "добрым католикам на карнавале следует быть воздержаннее в употреблении крепких напитков, поскольку пьяный впадает в скотство и теряет человеческий облик" Пес прочел дважды, ничего не понял, а когда перечел в третий раз, страшно разволновался.

Вот оно что! Человеческий облик! Оказывается, его можно потерять, особенно спьяну, ну и дела. Ах, как кстати ему пришлась бы такая потеря. Кто его знает, как он выглядит, этот облик, может, что-то вроде одежды, что-то небольшое, что может выпасть из кармана? Ничего, он распознает, когда увидит, нужно только внимательно следить в толпе и хватать, пока облик еще теплый и мягкий, а там уж выбирать себе сладкую кухню.

Следить, конечно же, нужно было у пивных и на Домской площади. Весь первый день праздника Пес вился у людей под ногами, не забывал хватать жирные куски, но глотал, не жуя - был очень занят. Он быстро выяснил, что на туристов рассчитывать не стоит, они и пили-то всего ничего, больше галдели. Горожане пили много, но как-то не слишком пьянели. Смеялись, болтали, переходили от одной пивной к другой, подкармливали Пса и прочих городских собак, и расставаться с человеческим обликом не спешили.

Пес почти отчаялся, когда на узкой улочке увидел толпу школяров, явно близких к потере. Они горланили песни, стучали в окна первых этажей и раскидывали по улице пивные бутылки. Пес изготовился к прыжку. Но, дойдя до перекрестка, школяры стихли и повернули обратно, собирая по пути разбросанное. Пес даже тявкнул на них с досады и вернулся на площадь.

На площади гасили огни, люди расходились. Несколько запоздалых гуляк тянули пиво за широкими деревянными столами. Пес забился под скамейку, нашел обороненную кем-то колбаску, понюхал ее и отвернулся. Карман у них, что ли, особый имеется, тоскливо размышлял он. На кнопках или молнии. И они туда свой облик, как бумажник. А когда надо, так сразу и вытащат. Эх, эх...

Кто-то несильно пнул его в бок, и Пес поднял голову - не перебраться ли под другую скамейку? За его столом клевал носом одинокий студент или, может, молодой школьный учитель, существо безобидное. Хозяин пивной собирал кружки. Пес совсем уже решил подхватить колбаску и потрусить домой, но тут рядом со студентом присела молодая фрау. Фрау была чистенькая и даже хорошенькая, но от ее запаха у Пса вздыбился загривок и задергалась верхняя губа. Фрау пахла мокрой шерстью, прошлогодней листвой и свежей кровью.

Она оглядела сонного студента, сняла с него очки, а потом каким-то особенным движением толкнула его лицом в стол. Юноша обмяк. Вдоль его спины прямо под морду Псу скатилось нечто эфемерное, но в то же время осязаемое и зримое - прозрачный клок не то полиэтиленового пакета, не то тумана, оно слабо светилось и вздрагивало в полутьме. Плохо соображая, что делает, Пес схватил этот клок. И тотчас вровень со своими глазами увидел бешеные желтые глаза, изумленные и злые.

В один прыжок Пес вылетел из-под скамейки и помчался к родному кладбищу. На что он надеялся, удирая от разъяренной волчицы, он и сам не понимал. Лязг зубов и брань оборотня раздавались у него над самым ухом, он мчался по темным улицам, задыхаясь и не помня себя от страха. Протиснулся в калитку, ободравшись о прутья, кубарем пролетел через двор, стукнулся лбом о двойные двери западного портала - и повернулся, зажимая уши и рыча, хотя, конечно, понимал, что драка будет недолгой.

Но волчица молча стояла у самой калитки и с ненавистью смотрела на большой круглый фонтан в центре двора. Колонну над чашей фонтана венчал кельтский крест, ровесник Римской империи. Сен-Матиас-Кирхе была построена на месте старой христианской базилики, а ту возвели еще во времена Константина, тоже на руинах старого святилища. Многие поколения оборотней обходили это место стороной, и теперь волчица, как ни была рассержена, топталась в нерешительности. В свете полной луны Пес видел каждую шерстинку на ее загривке. Наконец оборотень коротко рявкнул и скрылся за оградой. Мгновение спустя пес услышал стук каблуков.

Пес перевел дух и плюхнулся животом на ступени - лапы не держали. Прозрачный клок все еще свисал у него из пасти. Осторожно выложив его перед собой, Пес принялся рассматривать свое приобретение. И что, скажите на милость, с этим теперь делать? На себя натянуть, как чулок? Или съесть? Не пахнет ничем, только светится и подрагивает, как белая тряпка в воде лунной ночью. Наткнись он на такую штуку случайно, поморщился бы и прошел мимо.

Пес подумал еще немного и опасливо втянул в себя туманный клок. Глотать не стал, сунул под язык. С улицы раздался близкий женский смех.

Животу и лапам стало немедленно холодно. Пес вскочил - и чуть не упал снова: каменные ступени резко дернулись вниз, а массивное медное кольцо на двери, всегда бывшее вровень с носом, вовсе исчезло из виду. Задние лапы выросли и облысели. Пес в ужасе посмотрел на передние. Святый Боже, во что они превратились!

В груди нестерпимо болело, голова кружилась, в глазах щипало. Господи, Господи, что же это. Тысячи назойливых мыслей облепили голову, как мошкара. Где добыть одежду? Как теперь быть? Есть ли у него душа? Что с ним будет, когда он умрет? Что скажет сторож, когда завтра придет с мясными обрезками? Почему его бросила мама?

Дыши, сказал себе Пес. Дыши. Вот так. Сейчас можно завернуться в черное пальто, оно уютно пахнет псиной и довольно теплое. С кладбища можно уйти раньше, чем появится сторож. Одежду получше дают в миссии на Каролинг-штрассе, там же, между прочим, дают и денег, пять евро в день, не так плохо. Бесплатные кормушки тоже есть. Надо дождаться утра, а после начинать новую жизнь.

Поджимая ноги и дрожа, Пес добрался до своего пальто. Стало чуточку легче. Повозившись, Пес лег на бок и свернулся клубком, хотя с нелепым человеческим телом это удалось не так хорошо, как обычно. Нужно пережить ночь.

Немного согревшись, Пес повздыхал, поплакал и уснул. Проснулся он замерзший, в слезах и какой-то слизи, текущей из носа. Первое, что он увидел, были его родные, рыжие лохматые лапы. Пес выскочил из пальто, задрал голову к серому утреннему небу - и завыл, со всхлипами, тявканьем и стоном, и выл так до тех пор, пока ему не полегчало.

Успокоившись, Пес проверил свою находку. Может, выпала во сне? Но волшебный комок был на месте, между языком и щекой. Что же это означает? Это, люди добрые, означает, что он стал оборотнем, вот что. Может, не чистокровным, но все же оборотнем. И с наступлением ночи он снова превратится в человека.

От одной только мысли об этом пса передернуло. Опять мерзнуть, беспокоиться о всяких глупостях, плакать, видеть сны? Бессмертие души, лучшая участь - о чем он только не передумал, пока засыпал. И что, вот так - каждую ночь? Всю жизнь? Да какая кухня, его не утешит ни одна кухня на свете, если каждую ночь придется думать, где теперь его мама и кому он такой нужен.

Надо было срочно что-то съесть или хотя бы напиться. Пес встряхнулся и побежал через кладбище к фонтану на церковном дворе. Вкуснее воды не было во всем городе, а пить с каждой минутой хотелось все больше.

Но у фонтана уже кто-то был. Нагнувшись над чашей, он пил из ладони быстрыми, жадными глотками. Пес остановился посреди двора, готовый к бегству. Человек распрямился, а потом тяжело осел на каменную скамейку у фонтана, и Пес узнал ночного студента.

Студент имел такой вид, будто всю ночь продирался сквозь ежевику, а потом как следует вывалялся в грязи. На левой щеке виднелись следы зубов - встретился с кем-то из местных, а как себя прилично вести - не знает, догадался Пес. Очки его, конечно же, так и остались на столе у пивной, он близоруко прищурился, когда Пес подошел ближе.

- Собака, - тихо сказал человек. - Как же я теперь понимаю тебя, собака.

Я теперь тоже получше знаю вашу породу, подумал Пес. Студент свесил покусанные руки с колен и заплакал. У Пса сжалось где-то внутри, в пустом желудке стало жарко и горько. Он подошел ближе, к желобу с водой у основания чаши. Туда тонкой струйкой стекал излишек, прежде чем неспешно исчезнуть в стоке. Пес помедлил еще немного. Тяжело вздохнул, поковырял за щекой языком, плюнул невесомый клок в воду, посмотрел, как тот расправляется и начинает тихонько светиться, а после несильно толкнул носом человека под локоть.

Тот поднял голову, и Пес показал ему - бери, чего ждешь. Человек опустился на колени, зачерпнул обеими ладонями, прижал к лицу. Постоял так, часто и прерывисто дыша, а потом отнял руки. Встал, выпрямился во весь рост и посмотрел на Пса.

- Собака, - сказал он уже совершенно другим тоном, как будто что-то влилось в его голос, так что даже позорный укус на щеке теперь выглядел боевым шрамом. - Собака моя хорошая. Пойдем-ка домой, нечего тебе здесь шляться.

Я знаю, где ты потерял вчера очки, подумал Пес и вильнул хвостом.



XVIII

Луна


Луна, как нетрудно догадаться - олицетворение под- (и бес-) сознательного, владычица иллюзий и прочий Двор Хаоса в наилучшем виде. Она озаряет "белые пятна" внутреннего пространства (многие предпочли бы оставить их невидимыми, ан нет, не получится).


Страхи (особенно те, что родом из детства) имеют в данном случае колоссальное значение. В зоне действия Восемнадцатого Аркана они обладают сокрушительной силой, грозя превратиться в настоящие фобии. И ведь превращаются.


Все прекрасные (и не очень) разновидности лжи, включая самообман - тут, как миленькие.


Восемнадцатый Аркан, кроме всего, сообщает о конфликте с реальностью. О ситуации, когда необходимость выживать в современном человеческом мире сама по себе - насилие. Не выжить страшно, а договориться, чтобы выжить - противно. Хоть и есть к таким переговорам великий дар. И вообще так называемые "житейские дела" должны бы легко удаваться - только скучно от них, противно и даже как-то унизительно такой ерундой заниматься.

Тут, кстати, очень помогают резкие перемены в жизни. Потому что завершать старый путь и начинать новый бывает вовсе не противно.

То есть, в определенных позициях при гадании Восемнадцатый Аркан настоятельно рекомендует перемены. Чем радикальнее - тем лучше.


Человек, чью личность описывает Восемнадцатый Аркан, может обаять и околдовать практически кого угодно. Особенно женщин (если человек, о котором идет речь, женщина, то все равно - особенно женщин).


У Восемнадцатого Аркана есть еще одно очень важное значение, о котором молчат все известные мне источники (и только некоторые мудрые люди иногда говорят вслух): входить чужими вратами. Грубо говоря, чтобы сделать то, что для тебя невозможно, превратись в того, для кого это возможно.

Оборотни всех стран, объединившись, воют на Восемнадцатый Аркан, как на свою милую-милую родину.


Мария Станкевич

Служба радости


Познакомимся мы в конце марта. В городе еще будет лежать снег, но уже однозначно станет ясно - весна. Я буду бродить по улицам, спуская остатки гонорара. Сначала куплю горсть стеклянных шариков на случайном лотке, потом зайду к тебе в магазин. Долго буду водить носом по полкам, а после, груженая целой стопкой старых книг, отправлюсь в любимое кафе. Денег у меня останется ровно на два чайника самого дешевого чая и доехать домой - самое удовольствие.

Буду сидеть, лениво листать полуразвалившиеся «Записки о Шерлоке Холмсе», любоваться новеньким (всего несколько дней как работает) официантом, совсем юным мальчиком с удивительными карими глазами. Как раз когда он принесет второй чайник, на колени мне выпадет маленький красный лист бумаги с загнутым уголком. «Служба радости» будет написано на нем. И еще адрес внизу. Твоего магазина. Который, между прочим, называется совсем не так.

Я страшно любопытная. Поэтому допив одним глотком чай, убегу интересоваться, что это за служба радости такая. Ты сначала нахмуришься моим вопросам и станешь все отрицать. А потом, когда я не отстану, свирепо поинтересуешься, откуда я взяла эту самую службу и чего вообще от тебя хочу. Тут я пойму, что книжку вместе с листочком оставила на столике в кафе.

Когда я придумаю вторую дюжину достойных самоназваний за свою глупость, явится кареглазый. С книжкой. С листочком. И с вопросами. Оказывать сопротивление нам обоим будет уже решительно бесполезно. И ты сдашься. Впрочем, с удовольствием, я уверена. Ты просто любишь, когда тебя упрашивают.

...все ужасно просто: главное дело «Службы радости» доставлять радость тем, кто в ней служит. То есть, тебе. И нам. До нашего знакомства ты вовсе не собирался заводить компаньонов, и триста раз повторишь, что понятия не имеешь, как одна-единственная визитка (сделанная тоже исключительно для собственного удовольствия) попадет в книгу. Мы решим, что это судьба. Элементарно, Ватсон.


В уже по-настоящему весеннем апреле будем ходить по улицам, опустив носы, и внимательно смотреть себе под ноги. Жители нашего города - удивительные растяпы, они теряют такое невероятное количество вещей, что даже ты удивишься. Буквально за пару дней мы найдем несколько книг, три сережки, четыре простых колечка и одно обручальное, девять кошельков, пять школьных дневников, коробку с дискетами, альбом с фотографиями, медный подсвечник и двух собак - пуделя и крохотную дворняжку в красном ошейнике. Это не говоря о запредельном совершенно количестве перчаток, бусин и монет всех сортов и видов.

Хозяев окажется искать значительно сложнее, но мы справимся с этим. Не посрамим светлое имя Шерлока Холмса. Только перчатки, бусины и монеты останутся в нашем безраздельном владении. Первыми мы обвесим дерево перед входом в магазин, из вторых я сделаю жуткие бусы и буду носить их не снимая, а третьи мы спустим в игровых автоматах.


...кареглазого будут звать Павлом, Пашей, но мы как-то не сговариваясь окрестим его Паблито, и он охотно станет отзываться.

Твоего полного имени мы никогда не узнаем. Ты представишься Алексом, а что написано у тебя в паспорте - Александр или Алексей, нам будет, мягко говоря, до фонаря.

Меня вы двое будете звать как угодно, но только не по имени.


В дождливом мае мы с Паблито везде и всюду будем таскать с собой рюкзаки, набитые зонтиками. Разумеется, вовсе не для того, чтобы потренироваться в ношении тяжестей. Ты же, не имея возможности отлучиться из магазина, будешь предлагать зонты покупателям. Беспечные девушки, забывчивые старушки и бестолковые отцы семейств - вот наш основной контингент. Некоторые, правда, будут отказываться от защиты по принципиальным соображениям. Таким полагается приз - леденец, или маргаритка, или ванильная сигарилла, или еще что-нибудь, что окажется в кармане. Потому что ни ты, ни я, ни Паблито терпеть не можем зонты как класс.


...что касается тебя, то тут все понятно - у тебя есть магазин. Паблито работает в кафе. Я как обычно перебиваюсь случайными переводами и пишу дурацкие статьи буквально на коленке. Еще у нас где-то есть родственники, друзья, прочие знакомцы, требующие нашего внимания. Все это нам никоим образом не мешает. Изредка я, правда, буду удивляться: а как это мы все успеваем-то? Ну, успеваем. Молодцы, чего тут скажешь.


В суматошном развеселом июне по вечерам будем выносить на маленькую площадь магнитофон и танцевать. Танго, кадрили, вальсы, джиги и гопак. И эту, как ее, сегидилью, вот. И канкан. И рок-н-ролл тоже. Приглашаются все. Кто не с нами, тот пусть хоть подпевает, что ли.

Каждый вечер. Весь июнь. К концу месяца приходить танцевать с нами будет половина города, не меньше.


вообще же я буду строить из себя скорую помощь. Раздобуду большую сумку и затолкаю туда все, что может пригодиться когда угодно, где угодно и кому угодно: аспирин, ножницы, лейкопластырь, нитки с иголкой, пластиковые стаканчики, несколько пачек сигарет, отвертку, презервативы, орфографический словарь, дюжины две ручек и карандашей, игрушки, фонарик, набор отмычек, щетку для обуви… дальше продолжать? Я очень практичная, что да, то да.


В жарком, липком июле ты где-то, бог уж знает где, раздобудешь ее. Красивую, разноцветную, с колесиками и специальной штуковиной сбоку, на которую по идее должен крепиться большой полосатый зонт от солнца. Зонта у нас не будет, и мы повесим туда большущий колокольчик, чтобы нас было слышно издалека. Замечательная тележка для мороженого у нас будет. И содержимое у нее тоже будет - замечательное.

- Самое вкусное мороженое! Самое холодное мороженое! Самое сладкое мороженое! - будем орать мы с Паблито, по очереди толкая тележку. Поверят в нашу бескорыстность только дети, старушки и бродячие собаки. Им-то все и достанется. А остальные сами виноваты, вот что я думаю.


в качестве бонуса к заказу Паблито будет рассказывать клиентам кафе анекдоты и маленькие истории из жизни. Из их собственных жизней в том числе. Каждому свою. Он это очень здорово умеет делать. Паблито вообще большая умница, а то.

В томном и разморенном августе возьмем отпуск, хорошо? Для работы в магазине ты наймешь чудную женщину с чудным для нашего города именем Кларисса, а сам уведешь нас в дивное местечко, где можно целыми днями валяться на траве. Мы с тобой будем играть в нарды (нам везет одинаково), шахматы (ты почти профессионал, зато я отчаянно жульничаю), поддавки (это я умею лучше!) и «чапаевцев» (твои пальцы сильнее моих). Паблито играть не будет, он на весь месяц поселится на Бейкер-стрит. Иногда будет вслух зачитывать самые интересные места - специально для нас.


каждый, купивший книгу в твоем магазине, рискует найти между страниц признание в любви (а визитку ты сожжешь еще в марте, ворчливо сказав, что тебе и нас двоих хватает выше крыши). Признания будут анонимными, но точно бьющими в цель. Ты не ошибешься в поле и имени ни разу, но своего секрета не расскажешь даже нам. Жаль, конечно.


В желто-красном сентябре ты приобщишь нас к высокому искусству шарить по чужим карманам. Только мы не воровать будем, а подкладывать. Старинные монетки, леденцы в ярких фантиках, крохотные игрушки из шоколадных яиц, мандарины. Наблюдать за тем, как люди вытаскивают из карманов то, чего там никогда не лежало, очень забавно. Они оглядываются в поисках… чего? Хотела бы я знать. Они качают головами, они хмурятся, они смущаются. А потом начинают улыбаться. Все как один. Честное слово!


мы друг друга будем любить. Иначе никак. Но однажды вас с Паблито укусит какая-то муха, и вы заставите меня выбирать.

- Хорошо, - скажу я и потребую выдать мне игральные кости. За тебя будет большой кубик из темного дерева, для Паблито найдем поменьше, пластмассовый.

Целых полчаса, не меньше, будем искать, куда они упали. Пластмассовый обнаружится в пепельнице. Он очень удачно встанет на ребро между двумя окурками. Деревянный не найдется никогда, и тебе потом придется вырезать новый.

Прохохотавшись до слез, мы закроем эту тему навсегда. И то сказать, что за глупости. Можно подумать.

В пасмурном октябре снова пойдем по стопам Шерлока Холмса. Совершенно случайно. На чердаке дома, в котором располагается твой магазин, найдется огромная коробка с куклами. Маленькими, большими, самодельными и фабричными, из тряпок, глины, фарфора… Все старые. Старинные. Кларисса предложит раздать их детям на улице. Или в музей отнести. И лучше бы нам послушаться ее, конечно. Потому что проведя поиски, мы узнаем, что их хозяйка долго и тяжело болела. И пока она лежала в больнице, ее дети продали дом и переехали в другой город, туда же забрали и ее. А всех кукол оставили здесь, считая коллекцию блажью и бессмыслицей. Она не пережила этого.

Это будет единственное дело «Службы радости», которое никому радости не доставит. Мы не будем о нем вспоминать.


- Жулики вы, - скажет однажды Кларисса. - Самые настоящие жулики. Торгуете фальшивыми елочными игрушками.

Мы с Паблито захохочем, а ты возденешь указательный палец и строго скажешь, что игрушки, конечно, фальшивые, кто бы сомневался, зато удовольствие от них самое что ни на есть настоящее.


В унылом ноябре мы весь месяц будем рисовать смешные картинки (и какая разница, что не умеем?), а затем развесим их по всем столбам, тумбам, подъездным дверям и прочим вертикальным плоскостям, до которых дотянемся. Ни разу не повторимся. Изведем пятнадцать коробок карандашей, несколько больших упаковок бумаги и восемь тюбиков клея. Каждое утро будем удивленно обнаруживать, что половина картинок - исчезла. Куда? Зачем? Мы так и не узнаем ответа.


На самом деле, Кларисса, конечно, права. Мы - самые настоящие жулики. Потому что нам, в сущности, безразлично, получит ли удовольствие человек, нашедший любовное послание в старой книге, пришивший себе пуговицу с помощью моих нитки с иголкой или станцевавший с нами джигу на площади. Главное, чтобы нам было весело. В этом-то вся и соль. Правильно говорю? Еще бы.


В заполошном декабре станем торговать временем, которого перед Новым годом не хватает решительно всем. Будем гулять с чужими собаками, пока хозяева разбираются с дедлайнами, сидеть с чужими детьми, пока матери ходят по магазинам… что-то такое, в общем. Измотаемся ужасно. Зато это будет первый раз, когда мы начнем брать оплату за свои услуги. К 31-му числу у нас накопится такое огромное количество всевозможных символов года, что можно будет открывать еще один магазин. Нет уж. Все себе оставим.


Новогоднюю ночь мы проспим. Свалимся на огромный диван в твоей квартире и будем дрыхнуть. Утром нас разбудит добрая Кларисса, специально ради этого бросившая своих многочисленных родственников. Кларисса варит потрясающий кофе и печет ужасно вкусное печенье. Что еще нужно для счастья? Если только камин растопить. Вот, да.


В полусонном и праздничном январе станем писать роман, который определенно осчастливит все человечество. Ругаться будем по любому поводу - начиная от того, какие имена дать главным героям, и заканчивая тем, сколько авторских листов мы имеем в виду в конечном итоге. Особенно удачно поссоримся из-за названия. Целых два дня мы с Паблито будем стороной обходить твой магазин. И друг друга тоже. Потом, конечно, помиримся.

К тому моменту, когда останется дописать совсем чуть-чуть, нам страшно все надоест и мы бросим это сомнительное мероприятие. Рукопись отдадим Клариссе. Она будет время от времени перечитывать роман, сокрушаясь, что так и не узнает, чем же все закончилось.


Кларисса вообще, кстати, прекрасна, как я не знаю что. Добрая, заботливая, доверчивая, уютная, понятливая. Такая мама для всех, даром, что своих детей нет. Говорю же, чудная. Ага, и чудная.

В депрессивном феврале именно ей придет в голову идея превратить самый отвратительный месяц года - в праздник. Все двадцать восемь дней, каждое-каждое утро мы будем выходить в час пик на остановки, зажигать бенгальские огни и раздавать их замерзшим, сонным и противным людям. Это должно быть безумно красиво, я полагаю.


К концу зимы нас точно будет знать весь город. Не могу сказать, чтобы мы этого добивались и прямо-таки хотели, но все же приятно, когда тебе улыбаются прохожие. Ужасно приятно, черт побери.


А весной «Служба радости» прекратит свое существование. Это произойдет само собой. Ты женишься на Клариссе, и оставив на нее магазин, займешься политикой.

Паблито вдруг воспылает страстью к наукам и уедет учиться в Лондон. Или в Берлин, или в Амстердам, или еще куда-нибудь.

Я же… я же, пожалуй, влюблюсь. Почти взаимно, абсолютно счастливо и ужасно мучительно. Похудею и обзаведусь трогательными кругами под глазами. Чудо как хороша стану.

Или свистну у Клариссы нашу рукопись и допишу ее. Все-таки человечество жалко - чего ж его такого счастья лишать-то?

Или еще что-нибудь придумаю. Я придумаю.

Потом.

Следующей весной.

Пока же…

Мне уже выплатили гонорар. Примерно через пару недель от него останется денег только на горсть стеклянных шариков, несколько старых книг, два чайника самого дешевого чая и доехать домой.

За несколько дней до этого в моем любимом кафе появится новенький официант - совсем молоденький мальчик с удивительными карими глазами.

Завтра же тебе принесут две коробки старых книг. Среди прочих там найдутся полуразвалившиеся «Записки о Шерлоке Холмсе», и ты ужасно захочешь их перечитать, прежде чем выставлять книгу на продажу.

Главное, не забудь вместо закладки сунуть между страниц свою единственную визитку «Службы радости».

Пожалуйста, не забудь.

Тогда все получится.

Все сойдется.

И будет здорово.



XIX

Солнце


Ключевое слово для Девятнадцатого Аркана - радость. Бытовой удас отменяется. Можно вовсю наслаждаться жизнью, находить радость даже в обыденных вполне занятиях. В рамках Девятнадцатого Аркана волшебство не химера - вот оно, тут, прямо сейчас, на кончиках пальцев, все, чего захочется, сбудется (не "рано или поздно, так или иначе", а вот именно в те сроки и в том виде, как вы себе это представляете).

Семейная и всякая прочая личная жизнь складывается счастливо, дружбы и другие союзы не чреваты предательством и прочей пакостью, расставания, когда приходит срок, происходят незаметно и безболезненно, как пересадка в метро: один дальше поехал, другой на свою линию пошел.

Вообще Девятнадцатый Аркан рекомендует воспринимать собственную жизнь как увлекательную игру, а себя как блестящего игрока. Такая картина мира будет единственно верной, прочее - от лукавого.


Даже типичные проблемы Девятнадцатого Аркана - это скорее проблемы окружающих, чем "виновника торжества".

В крайности Солнце может распоясаться на манер одноименного короля Людовика, вести себя бесстыдно, высокомерно, эгоцентрично, но ему-то самому все равно будет радостно, а чужое недовольство для него дело десятое. Вряд ли вообще заметит.

Другое дело, что до такой крайности лучше бы не доходить. Но хулы, в любом случае, не будет.


Лена Элтанг