Geum.ru

Ксожалению, не помню, кто из русских флотоводцев сказал, что офицер матросу старший брат (но не панибрат)

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
МЛАДШИЙ БРАТ


К сожалению, не помню, кто из русских флотоводцев сказал, что офицер матросу - старший брат (но не панибрат).

Естественно, почти любой офицер так или иначе контактирует с матросами. Служба у всех офицеров складывается по-разному, поэтому у многих из них воспоминания о матросах (а также старшинах) срочной службы тоже самые разные. На то у каждого, видимо, имеются свои основания. Судите сами, кто прав, а я выскажу свою точку зрения.


Все мы знаем о таинственной гибели на севастопольском рейде линкора «Императрица Мария». Существовало множество версий относительно того, почему корабль взорвался и затонул. Несколько лет назад я прочитал о том, что есть ещё одна версия, неожиданная, но весьма правдоподобная. Её автора, бывшего офицера русского флота, эмигрировавшего во Францию, уже давно нет в живых. Офицер участвовал в комиссии, расследовавшей результаты взрыва после подъёма линкора.

Его мнение было таким: действительно, как многие и думали, в гибели линкора были виноваты немцы, но виноваты только косвенно. Немецкая фирма «Siemens» должна была поставить в Россию электродвигатели для разворота орудийных башен главного калибра «Императрицы Марии», новейшего боевого корабля. Дело шло к Первой мировой войне, поэтому немецкая фирма двигатели нам так и не поставила. Чтобы достроить линкор, России пришлось установить на него отечественные моторы той же мощности, что и немецкие, но значительно больших габаритов. Они заняли весь объём кубриков, в которых должны были жить матросы-артиллеристы. Где теперь можно было разместить людей? Решили: в артиллерийских погребах! Эти помещения никогда и нигде не предназначались для жилья. Там не было электрического освещения (чтобы избежать опасности короткого замыкания), по этой же причине не было и вентиляторов. Люди жили в тёмных и сырых помещениях. А раз в сырых - значит, в постоянно мокрой обуви, ведь ботинки матросские всегда были подбиты кожей, хорошо впитывающей влагу. Но люди не стали мириться с таким неудобством и сами придумали, как решить проблему. В погребах хранились полузаряды к орудиям главного калибра, большие шёлковые мешки с пироксилиновым порохом. Порох был отформован не в виде «макаронин», как стали делать позже, а представлял из себя достаточно широкие, длинные ленты. Этот порох по своим физико-химическим свойствам очень похож на пластмассу, целлулоид. Вот матросы и додумались делать из пороховых лент подмётки и приколачивать их на свои ботинки, причём, работа эта велась всё в тех же артпогребах, при свечном освещении! Не надо обладать богатым воображением, чтобы понять, чем всё это было чревато и как, видимо, всё-таки и произошло.

После подъёма корабля в погребе уцелевшей соседней башни нашли матросский сундучок с сапожным инструментом (такие были в каждом подразделении). Когда открыли его крышку, то увидели, среди сапожного инвентаря, заготовку для подмётки, вырезанную из пороховой ленты, и огарок свечи... Вряд ли кто-то из погибших был отъявленным злодеем и желал смерти себе и товарищам. Просто их волей-неволей поставили в такие условия, когда они, стремясь улучшить свой быт, привычно и буднично рисковали своими и чужими жизнями. Об этом вышестоящие начальники даже не ведали, не вникая в нужды матросов и не контролируя, чем они занимаются.

Кто тут больше был виновен - экипаж, промышленность или представители флота, наблюдавшие за строительством линкора?..


Первая мировая - события, очень далёкие от нас. Сейчас точно так же стремительно уходят от нас в историю и дни Великой Отечественной войны. Тем не менее, люди помнят подвиги наших воинов. Пускай советские корабли и не участвовали в крупных морских сражениях, героизм моряков, проявленный на войне, меньшим от этого не становится. Сколько из них, в том числе, матросов и курсантов, пало в самых жестоких боях на суше, в которых участвовала наша морская пехота! Если бы они воевали плохо, ими не гордились бы свои, их не боялись бы враги.

На море советским морякам тоже довелось повоевать, несмотря на то, что гитлеровская пропаганда неоднократно заявляла об уничтожении всего нашего флота. Конечно, на войне без хороших командиров одни матросы, чаще всего, мало что могли. Но и без матросов, отлично подготовленных, грамотных, отважных и самоотверженных, боевой успех был бы невозможен.

Советские моряки миллионы раз совершали подвиги, очень часто принося в жертву собственные жизни ради спасения товарищей. Саша Ковалёв был юнгой Северного флота, он даже не успел стать матросом, но совершил славный подвиг. В бою его торпедный катер получил повреждение, из-за которого мог лишиться хода и стать неподвижной мишенью. Саша руками зажал пробитый маслопровод и получил ожоги, от которых вскоре умер, но дал возможность своему катеру выйти из боя.

О войне написано много, но я, преклоняясь перед героизмом, проявленным в те годы всем советским народом, не имею возможности полноценно, детально и исторически точно описать даже самые крупные события тех лет.


Флотская служба такова, что и в мирное время она требует от людей полного напряжения всех сил, нередко - героизма, а порой и самопожертвования. Правда, при этом подтверждается одно парадоксальное наблюдение: чей-то героизм - это очень часто оборотная сторона чьей-то глупости, бездушия, разгильдяйства, халатности, некомпетентности, а то и трусости. Случается то, что не должно было случиться, и для преодоления этого требуются самые экстренные меры…

Мне кажется, гораздо реже людям приходится проявлять героизм в других случаях, например, при первом шаге в неизведанное, таком, каким был полёт Гагарина в космос.


В 1969 году на Севере подняли погибшую в 1961 году подводную лодку «С-80». Удалось не только установить причины её гибели, но и восстановить хронологию тех трагических событий. Не буду разбирать ошибки командования (а они были, они оказались фатальными). Что же касалось действий матросов, то из-за ошибки рулевого - горизонтальщика лодка с обмёрзшим открытым клапаном устройства РДП провалилась на глубину, а матрос - трюмный, пытавшийся дистанционно закрыть прочную захлопку, перепутал манипуляторы.

Вместе с тем, матросы - дизелисты героически и умело боролись с поступавшей в их отсек водой, им почти удалось ценой сверхчеловеческих усилий совершить невозможное. И удалось бы, но не выдержал металл...

Грамотными были действия и всех остальных, кто в течение некоторого времени ещё оставался в живых на уже погибшей лодке, но, увы, они уже не могли ни на что повлиять.


В 1977 году, когда я был курсантом, к нам пришёл новый начальник факультета, капитан 1 ранга Виктор Павлович Кулибаба. К тому моменту прошло пять лет с тех пор, как он, будучи командиром подводной лодки «К-19», известной теперь всему миру, боролся за живучесть корабля после страшного пожара. Виктор Павлович рассказал нам, старшекурсникам, обстоятельства той аварии в таком виде, в каком их не найдёшь ни в одном официальном документе.

Если рассматривать эту аварию только с той точки зрения, как там себя вёл личный состав срочной службы, картина получается такая: начало возгорания, когда большой пожар можно было бы предотвратить, вахтенным отсека замечено не было. После того, как очаг пожара уже невозможно было не обнаружить, вахтенный, вместо того, чтобы доложить в центральный пост и объявить аварийную тревогу, разбудил своего старшину. Тот отважно бросился в горящий трюм, пытаясь потушить огонь, и погиб там.

Дальнейшее поведение матросов и старшин «К-19» было, как рассказал командир, безукоризненным. В их среде не было ни панических настроений, ни малейших сомнений в правильности действий центрального поста. Матросы, которые до аварии были самыми обычными ребятами, совсем не похожими на героев, добровольно шли на выполнение самых ответственных и рискованных задач. Добровольцев было так много, что начальникам приходилось выбирать среди них тех, кто сумеет выполнить замысел командования с максимальной эффективностью.

Авария была тяжёлой, на лодке погибло 28 человек. Если даже просто описывать события тех дней, не особенно вдаваясь в подробности, получится целая книга. Приведу лишь один фрагмент рассказа Виктора Павловича, касавшийся только одного, но очень характерного, эпизода:
  • Когда нас, в условиях непрекращающегося шторма, начали буксировать, то буксирный трос, заведённый за прочную рубку, постоянно обрывался, поэтому нам всё время приходилось заводить его заново. Это была физически очень тяжёлая и опасная работа. Однажды спасатель дал ход, не дожидаясь нашего сигнала (когда мы уже почти закончили работу по заводке буксира). Рука одного матроса, оказавшаяся под стальным буксирным тросом, была прижата к лодочному металлу усилием в десятки тонн, и на глазах у всех её кисть стала расползаться. После нашей команды спасатель застопорил ход, мы выдернули из-под троса руку пострадавшего и отвели его к врачу. Когда после проведённой операции уже должно было закончиться действие наркоза, я спросил врача, как самочувствие матроса, как он себя ведёт. Доктор сказал, что пострадавший не ругается, не клянёт судьбу и не стонет от боли - он молчит. Я решил, что парень находится в шоке. Каково было моё удивление, когда после очередного обрыва буксира я снова увидел травмированного матроса среди людей, заводивших трос. Он деловито работал одной рукой. Это не был шок, это была сильная воля человека, понявшего, что спасение корабля, жизни товарищей и его собственной жизни зависит, в том числе, и от его действий.


«К-19» поставили в ремонт, погибших похоронили. Произвели расследование аварии, кого-то наградили, кого-то (конечно, из числа офицеров) «назначили виновными» с принятием соответствующих репрессивных мер. Всё делалось, как всегда, кроме одного. Министр обороны СССР приказал отправить отремонтированную лодку на боевую службу с тем же экипажем. Ей было предписано идти в точку погружения (ту самую, где она аварийно всплыла после пожара) в надводном положении, с поднятым Военно-морским флагом. Показать всем, кто видел аварийную «К-19» на буксире: мы живы и не сломлены! Узнав о таком приказании, матросы и старшины срочной службы, которые должны были уволиться в запас до выхода в море, обратились к Министру обороны с просьбой разрешить им сходить на эту боевую службу и уйти «на гражданку» по возвращении.

Просьба была удовлетворена.


Есть ещё немало примеров проявления нашими матросами героизма в мирное время.


На подводной лодке «К-387», находившейся в море, произвели аварийное продувание цистерн главного балласта. При этом в трубопровод, через который шло охлаждение главного конденсатора, попал воздушный пузырь, из-за чего проток охлаждающей воды прекратился.

Главный конденсатор - это такой агрегат, который превращает пар, прошедший через турбины, в воду. Такой пар хоть и называется отработанным, его температура и давление, всё равно, достаточно высоки. Главный конденсатор на повышенное давление не рассчитан, в нём всегда вакуум (при условии охлаждения).

Всем стало ясно, что, если немедленно не удалить воздух из трубопровода, главный конденсатор взорвётся, и произойти это может в любую секунду. Тем не менее, турбинист старший матрос Леонид Рябинин отважно бросился вентилировать трубопровод. Не его вина, что времени ему не хватило: произошёл взрыв, и человек оказался сваренным заживо на своём посту... Мужественный поступок Леонида был таким же подвигом, как бросок солдата в бою своим телом на вражеский пулемёт.

К сожалению, герой не был удостоен той награды, которая соответствовала бы его подвигу. Сначала, как говорят, его представили к званию Героя Советского Союза (посмертно), потом это представление в одной из вышестоящих инстанций «откорректировали» до ордена Боевого Красного Знамени (наверное, в тот момент звезда Героя остро понадобилась кому-то другому). По мере того, как представление шло всё выше и выше, весомость награды постепенно понижали. Наконец, кто-то, видимо, решил: боевую награду? Простому старшему матросу? Не жирно ли будет? Не всё ли ему теперь равно, награда-то посмертная! В результате, старший матрос Рябинин Леонид Васильевич был посмертно удостоен... почётного знака ЦК ВЛКСМ. Никаких льгот, никаких привилегий такая награда родителям, потерявшим сына, не давала...

Правда, в городе Заозёрске Мурманской области одна из улиц носит имя Матроса Рябинина. Очень хорошо, если жители города и сейчас знают, кто это такой и как он погиб. А то ведь мы теперь катастрофически теряем память о нашей истории, в которой было множество славного и героического.


Говоря о воспитании и сплочении, об объединении людей в дружный, боеспособный экипаж, не могу не упомянуть о подводной лодке «К-107», которой командовал мой отец. С самого начала на «К-107» попадали служить ребята, которые вовсе не были ангелами, но отцу, совместно с его замечательным замполитом, Василием Алексеевичем Зыбиным, опытным, порядочным и душевным человеком, удалось создать очень хороший коллектив! Людей научили быть единой командой, гордиться своим экипажем и беречь его доброе имя. Более того: поверив в свой экипаж и многократно проверив его в деле, отец даже не пытался отказываться, когда на «К-107» переводили служить матросов с самой плохой репутацией. Переводу каждый раз предшествовал примерно такой разговор командира с матросами и старшинами на общем собрании:
  • Нам дают матроса (такого-то) из экипажа «К - (такой-то)». Все его знают?
  • Знаем! Нам такие не нужны! Ему не место в нашем экипаже!
  • А мы с вами что, не коллектив, что ли? Не сумеем справиться с одним разгильдяем?

Матросы и старшины задумывались, а потом раздавался чей-нибудь голос:
  • А что, давайте, возьмём! Мы его перевоспитаем!

Когда нерадивый матрос попадал в экипаж «К-107», новые товарищи говорили ему в первый же день:
  • Ты теперь служишь на нашем корабле, поэтому забудь все свои фокусы! Мы тебе не дадим здесь дурака валять!

Такое воспитание было очень эффективным и потому, что потенциальный нарушитель дисциплины круглые сутки находился у них на глазах у своих сослуживцев, матросов и старшин, и потому, что эти ребята гордились своим коллективом и ревниво оберегали честь своего экипажа.

Увы, полностью изменить человеческую природу не всегда могло даже такое воспитание. Когда «К-107» уходила в свою первую автономку, один заболевший матрос был оставлен на берегу, госпитализирован, а после выздоровления прикомандирован к другому экипажу, ведь свой в это время был в море. Там матрос совершил какое-то нарушение дисциплины, кажется, напился.

Тот поход «К-107» был очень интересным, его результаты оказались немаловажными для всего советского подводного флота. Впервые наша подводная лодка с баллистическими ракетами ходила на полную автономность в Южную Атлантику. Была подтверждена способность подводных лодок проекта 629 выполнять свойственные им задачи в условиях океанского плавания, были проведены транспортные испытания полностью заправленных ракет Р-13, а попутно экипаж решил и такие задачи, которые перед ним не ставились. В частности, с высокой точностью были выявлены районы боевого патрулирования ракетных подводных лодок США.

По возвращении в базу командир не получил за эту автономку ни ордена, ни медали. Зато он был наказан за слабую воспитательную работу с матросом, остававшимся на берегу! Видать, тот парень, оказавшись вне своего экипажа, не сумел справиться с возникшим соблазном и взялся за старое...


Когда я сам надел погоны и уже начал что-то соображать в службе, то попросил отца поделиться опытом, как ему удалось сколотить на «К-107» хороший, здоровый коллектив.

Ответ оказался простым, никаких особых секретов не было. Надо было только работать в правильном направлении. Я узнал, что:

Во-первых, с первых же дней формирования экипажа надо суметь заложить в нём только правильные, хорошие традиции. Оказывается, традиции, которые существовали в экипаже с самого начала, сохраняются, в основном, даже тогда, когда люди в нём уже не раз поменялись. Для этого, офицеры и, в первую очередь, командир, должны во всём показывать подчинённым личный пример, как надо служить и жить. Кроме того, командир должен быть настоящим профессионалом, хорошим моряком.

Во-вторых, надо правильно подобрать старшин: не из числа тех, у кого крепче кулаки и здоровее глотка, а из тех, кто лучше знает свою специальность, кто способен расти дальше и обучать других.

В-третьих, командиру надо обязательно общаться с подчинёнными, но, при этом, ни в коем случае не следует подменять собой ни старпома, ни начальников меньшего уровня: каждый должен выполнять свои обязанности, только тогда будет порядок.

В-четвёртых, надо изучать людей, знать их и владеть обстановкой в экипаже. Если командир сел «забивать козла» с подчинёнными, то это не потому, что ему нечего делать: в данном случае, игра его интересует постольку - поскольку. Смысл в том, что он смотрит, кто есть кто. В непринуждённой обстановке люди раскрываются лучше, а кроме того, становится предельно ясным, какие между кем существуют отношения.

В-пятых, от людей надо не просто что-то требовать, но нужно о них заботиться. А главное - строго сохраняя уставную субординацию, нужно искренне хорошо относиться к подчинённым.

В-шестых, конечно, людей надо не только обучать, но и воспитывать. Отец высказал мне интересную мысль: у нас, оказывается, просто золотые матросы! Не раз и не два на кораблях нашего флота возникали ситуации гораздо хуже, чем была на броненосце «Потёмкин» - и ничего, люди не бунтовали, продолжали служить и выполнять то, что от них требовалось (тогда было ещё далеко и от событий на «Сторожевом», и, конечно, от выступления матросов на «Горшкове»).

Отец сказал: нередко начальники ругают своих матросов: мол, наберут на флот каких-то моральных уродов, и как с ними можно служить? А ответ прост: так называемый «трудный подросток», которым ещё совсем недавно был такой матрос - это тот, кого все ругают с детства. Парень уже к этому давно привык, его не пронять ни упрёками, ни наказаниями. Но не может же человек всё делать плохо! Найдя у матроса хоть какое-то хорошее качество, можно его развить и очень сильно изменить этого человека. Надо к нему присмотреться и найти, за что можно его похвалить. Пусть он даже всего лишь палубу хорошо подмёл - надо за это сказать человеку доброе слово! Он к такому не привык, это его удивит и он подумает: «Значит, я не такой уж и пропащий, раз меня похвалили!» В следующий раз он ещё что-то постарается хорошо сделать - надо обязательно отметить и это! Человек испытает незнакомое ему чувство, он будет вдохновлён тем, что может быть во всём ничуть не хуже других, и будет стараться. Надо не стесняться хвалить его публично, например, перед строем, создавать ему стимул для хорошей службы.

А как надо наказывать подчинённого, если он что-то не так сделал? За первый небольшой проступок - никак, просто надо в устной форме выказать человеку своё неудовольствие. За следующий - объявить взыскание «с глазу на глаз». А уж если он не понял и снова что-то нарушил - тогда надо наказывать его публично (конечно, в рамках устава), припомнив не только этот, но и все предыдущие случаи.


На поступки людей гораздо сильнее влияет осознание неотвратимости наказания, чем его тяжесть - это старый принцип, который применим не только к потенциальным преступникам, но и к потенциальным нарушителям дисциплины. Контроль за любым личным составом абсолютно необходим, и все это должны понимать правильно.

Уже служа в должности помощника командира, я позаимствовал у старпома, Виктора Николаевича Ришарда, одну маленькую хитрость: завёл себе книжку с листами из специального картона, где было расписано местонахождение каждого члена экипажа на все случаи жизни: где он несёт вахту, где находится по тревоге, в какой каюте живёт, где делает приборку и так далее. Я обходил с этой книжкой отсеки и тут же видел, кого в нужное время в нужном месте нет, а затем делал на её листах пометки карандашом. Достаточно быстро все поняли, что контроль производится и будет производиться постоянно, поэтому вскоре наказывать за невыход на приборку или за что-нибудь подобное стало уже некого. Такого эффекта вряд ли можно было бы добиться, даже если бы я постоянно на всех кричал и раздавал во все стороны наказания «по максимуму».


На наших дизель-электрических подводных лодках было очень мало офицеров, ещё меньше мичманов. Основная часть экипажа состояла из «срочников». Понятно, что в такой ситуации роль старшин была очень велика. Их в былые годы и уважали, и спрашивали с них за всё всерьёз.

Увы, дальше события развивались по совершенно неправильному сценарию. Когда на атомных подводных лодках экипажи стали, в значительной степени, мичманско-офицерскими, разница между матросами и старшинами срочной службы постепенно стёрлась. Теперь за порядком среди «срочной службы» стали следить мичманы, старшины команд. Но они, естественно, не могли круглосуточно находиться среди подчинённых, хотя большой служебный опыт позволял им справляться со своими обязанностями и успешно управлять матросами и старшинами во время дежурства по команде. Но когда на флот пришло большое количество молодых мичманов, старослужащие матросы (так называемые «годки») начали посылать своих ровесников с мичманскими погонами то в городок за водкой, то гораздо дальше.

Кроме того, возникло позорное и уродливое явление, называемое в армии «дедовщиной», а на флоте - «годковщиной». Оно стало возможным из-за бесконтрольности со стороны начальников всех уровней, и, в первую очередь, из-за фактического упразднения старшин срочной службы, из-за попытки их подмены сначала мичманами, а затем и офицерами. До исполнения обязанностей старшин адмиралами дело не дошло, видимо, только из-за малочисленности последних.

А я ведь помню такой случай из своего детства. В Оленьей губе, где местные мальчишки знали всех матросов, по крайней мере, в лицо, где мы здоровались с ними за руку и, при этом, обращались уважительно и доверительно на «ты», я однажды встретил знакомого старшину 2 статьи. Тот двигался с чемоданчиком в руке в сторону контрольного причала, а за ним шёл матрос с автоматом Калашникова. Я спросил, куда это они собрались в таком виде, и старшина ответил:
  • В Росту, в «гидрографию», за «секретами».

Может ли кто-нибудь сейчас представить себе двух «бойцов» срочной службы с автоматом и секретными документами за пределами гарнизона? А тогда это было в порядке вещей, потому что старшина был не просто матросом, только с «лычками» на погонах, а настоящим младшим командиром, облечённым властью и отвечавшим в полной мере за себя и за своих подчинённых.

Конечно, когда несколько десятков молодых здоровых парней, не чувствующих своей ответственности ни за что, оказываются предоставленными сами себе, происходят страшные события. Руководят этой толпой не старшины, а «годки» или матросы той национальности, представителей которой в казарме больше всех (реже - той, представители которой дружнее и агрессивнее). Тут уж нельзя говорить ни о каком единстве экипажа, потому что в такой обстановке, помимо всех остальных безобразий, начинается соревнование «срочной службы» со своими начальниками на предмет того, кто кому сумеет сделать хуже.


Очень страшными были времена, когда начальникам приходилось скрывать грубые проступки, а то и преступления подчинённых, чтобы не снижать «показателей в социалистическом соревновании». Мой бывший командир, Николай Владимирович Корбут, командовал до «акулы» лодкой проекта 667АУ в Гаджиево. Он рассказал мне, почему его перевели на равнозначную должность в другую базу, да ещё пустили по «большому кругу». Для карьеры офицера это не лучший вариант, не говоря уже об ощутимых потерях, которые, в таком случае, несёт семейный бюджет. И вообще, не слишком ли расточительным было для командования той флотилии швыряться командирами подводных лодок, имеющими опыт самостоятельных боевых служб?

А дело было так. Когда обнаглевшие матросы в экипаже поняли, что все их неблаговидные дела скрываются начальниками в погоне за какими-то призрачными показателями, они обнаглели ещё больше и стали уже открыто издеваться над всеми. Корбут решил: такое терпеть больше нельзя! Когда несколько матросов окончательно «допрыгалось», Николай Владимирович передал материалы на них в военную прокуратуру. Был суд, виновных посадили на несколько лет, все остальные тут же одумались. Корбут по этому поводу сказал так:
  • «Годки», «подгодки» и все остальные негры (это просто у него такое словечко тогда в ходу было) моментально стали, как шёлковые! Команду даёшь - тут же исполняют, докладывают и ждут следующей!

С точки зрения закона и воинского порядка, справедливость восторжествовала. Тем не менее, после этих событий командира обвинили в том, что ему не дорога честь дивизии, а заодно - и честь флотилии, потому что он своим необдуманным поступком отбросил их в соревновании далеко назад. Корбуту предложили выбрать: или будешь снят с должности, или иди в другую базу «по большому кругу!» Николай Владимирович выбрал второе.

Дальше события развивались весьма своеобразно. Грянула перестройка, и то, что раньше скрывали, теперь начали выворачивать напоказ. В Гаджиево один из «неперестроившихся» вовремя командиров, уличённый в сокрытии неблаговидных дел своих подчинённых, был снят с должности. На прошедшей после этого партийной конференции объединения ЧВС флотилии (член военного совета, а проще - главный политработник) разгромил и заклеймил с высокой трибуны и так уже снятого с должности командира. А закончил ЧВС своё выступление так:
  • Но есть у нас, товарищи, и положительные примеры! Вот коммунист Корбут проявил в борьбе с неуставными отношениями партийную принципиальность, вымел поганой метлой паршивых овец из стада и навёл в своём воинском коллективе твёрдый уставной порядок! За это мы отправили коммуниста Корбута, как лучшего нашего командира, осваивать новую боевую технику!

Эти слова мне пересказали офицеры из Гаджиево, с которыми я учился на Классах. Когда я рассказал о выступлении ЧВС Корбуту, Николай Владимирович даже не засмеялся, а только покачал головой...


Да, если не давать возможности командиру самостоятельно заниматься своими подчинёнными без оглядки на «верхи», ничего хорошего не получится.

Точно так же плохо, если на корабле по той или иной причине сложились дурные традиции. Я видал всякие экипажи, в том числе, и те, где для матроса отданное приказание, не сопровождаемое пинком или тычком, было недействительным, как справка без печати...

Тем не менее, оказывается, были и куда более «весёлые» места службы. После войны на Тихоокеанский флот была передана недостроенная немецкая плавбаза подводных лодок, которая у нас использовалась как плавучая казарма (ПКЗ). В её экипаж назначали матросов, имевших по одной, а то и по две судимости. На ПКЗ жили экипажи подводных лодок, в том числе, и той, где служил мой отец. Интересный получился у нас с ним разговор об этой плавказарме:
  • Там были матросы, которые в упор не замечали офицеров с подводных лодок, они глядели через нас, как сквозь стекло. Зато, увидев своего офицера, эти матросы сразу с шага переходили на бег.
  • Что, там были настолько свирепые офицеры, что их так боялись?
  • Нет, ты не понял! Они от офицеров не убегали, они за своими офицерами гонялись! Ремень с бляхой на руку - и вперёд! Не трогали они только дежурного по ПКЗ: знали, что за нападение на «должностное лицо при исполнении» больший срок дадут, а люди там всё же были в этом отношении опытными...

Старпом на ПКЗ был, вроде бы, из вятских, матерился своеобразно, с каким-то подвыванием. Похоже, матросов это забавляло, и они его нарочно злили, чтобы послушать, как он ругается.

Замполитом на плавказарме был здоровенный мужик, который до службы работал шахтёром в городе Сучане. Шея шире, чем голова, а кулаки «с голову пионера». Как-то раз один матрос жестоко обиделся на замполита и решил его зарезать. Взял опасную бритву и вошёл в каюту без стука, в этом и была его ошибка. Если бы постучал, замполит, не отрываясь он книжки, даже бы и не обернулся, а тут он решил посмотреть, кто это вломился в каюту, и увидел занесённую бритву. Не раздумывая, офицер почти без размаха ударил нападавшего, да так, что дверь каюты, открывавшаяся внутрь, была распахнута наружу спиной матроса.
  • Наверное, матросик притих и больше не пытался свести счёты с замполитом?
  • Ну да, как же! Он сразу же пришел к начальнику политотдела и пожаловался, что «зам» его ударил. Тот опешил: мол, как так - ударил? Матросик пояснил, что очень просто: я, говорит, пришёл его резать, а он меня шандарахнул так, что я даже бритву потерял...


Да, в чувстве юмора матросам, как истинным представителям флота, не откажешь!

Один из наших знакомых офицеров рассказал о своих наблюдениях, которые эту мысль подтверждают. Он однажды пришёл во флотскую поликлинику в очень неудачное для себя время: там перед распределением на корабли и в разные другие места службы проходили медкомиссию новобранцы, которых было несколько сотен. В «курилке» офицер услышал диалог двух ребят:
  • Ты куда попал служить?
  • На подводную лодку!
  • Везёт же! Я тоже хотел, но мне до лодки где-то полсантиметра не хватило, меня на надводные направляют...

Офицер не понял сути разговора, он решил выяснить, в чём дело, и узнал вот что. Наплыв новобранцев был так велик, что вскоре сдались и ушли врачи гражданские, передав все полномочия врачам военным. Те тоже через некоторое время «сломались» (а может быть, просто ушли на обед?), и тут власть перешла к фельдшерам-матросам. Эти парни, одетые в белые халаты и именовавшие друг друга «докторами» и «коллегами», у новобранцев никаких подозрений не вызывали. А фельдшера, между тем, придумали себе развлечение. Изготовили из палочек, которыми обычно берут мазки, мерки разной длины, и начали с их помощью распределять молодое пополнение по кораблям и частям в зависимости от длины пениса. У кого длиннее - тех на подводные лодки, если чуть короче - на надводные корабли, всех остальных - на берег...


Но шутки - шутками, а служба - службой.

Я не напрасно просил отца поделиться со мной своим служебным и, не побоюсь этого слова, педагогическим опытом. Я старался применять полученные знания в своей службе, и, чаще всего, у меня это получалось.

Будучи помощником командира на своей «акуле», «ТК-202», я исполнял также обязанности вахтенного офицера третьей смены. Во время боевой службы все три смены по всем показателям соревновались между собой, и это, конечно, шло на пользу общему делу. Завоевать первое место было трудно, зато почётно и престижно.

По своему составу боевые смены оказались не совсем равнозначными. В самой сильной, первой смене, были, в основном, офицеры и мичманы. Наша же состояла, в значительной степени, из матросов. Тем не менее, мы с вахтенным инженер-механиком, старым, опытным и хитрым Владимиром Васильевичем Кузьминым, подумали, что и наши люди тоже кое-чего стоят. Мы решили, вопреки традиции, перестать быть вечными аутсайдерами и выйти, хотя бы, на второе место.

Во время построения на развод перед очередной вахтой я поставил перед людьми из своей боевой смены задачу: уйти с третьего места, на котором все привыкли нас видеть. Пусть в других сменах больше офицеров и мичманов, пусть они очень опытны, активны и хотят победить. Мы ведь тоже «не лыком шиты», мы все личности, а не серая масса! Будем без замечаний нести вахту, будем активно участвовать в жизни корабля – и мы покажем, что такое третья смена!

Не скрою, иногда мне при обсуждении итогов очередных суток приходилось немного «сгущать краски», чтобы вызвать в душах у людей отклик, чтобы они не оставались безучастными. И цели мы с Владимиром Васильевичем достигли! Матросы наши очень хорошо несли вахту, активно подавали рационализаторские предложения, выпускали боевые листки и так далее. Конечно, офицеры и мичманы смены тоже очень старались, и это было закономерно: командир, Валерий Константинович Григорьев, собирал наш экипаж не из случайных людей. Когда надо было, офицеры и мичманы помогали нашим матросам, а когда это требовалось, то и поправляли их.

В результате упорной борьбы мы по итогам боевой службы завоевали даже не второе, а первое место! Благодарю всех людей, кто был со мной в одной смене, но снова подчёркиваю: если бы матросам нашим было на всё наплевать (лишь бы их не трогали), мы бы так и остались последними. Правда, по-настоящему заметно и бесповоротно мы обошли сильнейшую первую смену только тогда, когда был обнаружен спящим на вахте один из их матросов…

Если человек знает, что и ради чего он делает, он горы свернёт!

В автономки с нами ходили прикомандированными в качестве вестовых и рабочих по камбузу матросы из технического экипажа. В случае с ними почти всегда соблюдалось правило: «поближе к камбузу, подальше от начальства», но особого комфорта эти ребята не чувствовали. Нудная неквалифицированная тяжёлая работа, подначки, а временами и неприязнь со стороны матросов из экипажа лодки (по самым разным причинам).

Кто-то умный догадался производить ежедневный развод на работы всей камбузной гвардии под руководством помощника командира. Сначала я не понимал, зачем это нужно, и, честно говоря, воспринимал такое мероприятие как блажь начальников. Когда же я регулярно стал проводить эти разводы, подбирая для людей нужные слова, то сам понял, зачем это всё нужно. А главное - людям внушил, что без их работы экипажу было бы совсем хреново и что их труд очень нужен: лишь немногие увидят, если какой-то вахтенный отсека что-то не запишет в свой журнал, зато любой заметит грязь на камбузе или что-то постороннее в своей тарелке.

Отчасти в силу своей природной терпеливости, а отчасти, думаю, и благодаря моим словам, «камбузники» работали на совесть и не считали себя какими-то ущербными. Ребята гордились тем, что именно они поддерживают боевой дух и хорошее настроение всех лодочных специалистов.


О чём бы хотелось написать под конец? В моей родной североморской школе преподавателем начальной военной подготовки был капитан 1 ранга запаса М.И. Рейтман, замечательный педагог и удивительный человек. Марк Исаевич был во время войны старпомом на гвардейском эсминце «Гремящий», участником проводки арктических морских конвоев. Наш учитель был не только блестящим офицером с огромным служебным и житейским опытом, не только умным и порядочным человеком, он был ещё и североморским поэтом, написавшим много коротких, но очень ёмких и точных стихотворений (некоторые из них стали даже песнями). Написал Марк Исаевич, в том числе, и стихотворение «Брезент». Аллегория в нём простая: с брезентом поэт сравнивает матроса, простого, но надёжного парня:

Пусть сероватый он слегка,

Пусть грубоват он чуть,

Но всё ж его, а не шелка,

Берут в далёкий путь!