Geum.ru

Данный текст безразличен делу Света

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7
Глава 7

Смешная компания — юноша-вампир из Дневного Дозора, два ин­квизитора и Светлый маг.

И все мирно сидят в большой пустой квартире, ждут, пока в мик-роволновке вскипит вода для растворимого кофе. Я лаже Косте позво­лил войти — и теперь он сидел на том же подоконнике, но с внутрен­ней стороны.

Одному Витезславу не сиделось.

— Отвык я от России, — задумчиво прохаживаясь у окна, сказал он.

— Отвык. Не узнать страну.

— Да, меняется страна! Строятся новые дома, дороги... — востор­женно начал я.

— Избавь меня от своей иронии, дозорный, — оборвал мою тираду Витезслав. — Я говорю о другом. Семьдесят лет в вашей стране жили самые дисциплинированные Иные. Даже Дозоры держали себя в рам­ках приличия...

— А теперь все как с цепи сорвалось? — прозорливо спросил я.

Витезслав молчал.

Мне стало стыдно. Кем бы он ни был, пражский вампир из Инкви­зиции, но сегодня его с плеском и брызгами окунули в грязную лужу. Первый раз я видел опозорившуюся Инквизицию. Даже Гесер... не то чтобы он их боялся, но признавал непреодолимой силой.

И вдруг переиграл. Легко и изящно.

Что-то изменилось в мире? Инквизиция стала третьей стороной... лишь одной из сторон в игре? Темные, Светлые и Инквизиция?

Или Темные, Светлые и Сумрак?

Стеклянный чайничек с водой забурлил. Я разлил кипяток по чаш­кам, расставленным на подоконнике. Выставил кофе, сахар, пакет мо­лока.

— Городецкий, ты понимаешь, что сегодня был нарушен Договор?

— неожиданно спросил Витезслав. Я пожал плечами.

— Тебе не обязательно отвечать, — сказал Витезслав. — И так знаю, что ты все понял. Некто из Ночного Дозора Москвы спровоцировал Инквизицию на неосмотрительные действия... после чего получил пра­во привлечь на сторону Света одного-единственного человека. Не ду­маю, что он принесет Ночному Дозору много пользы.

Я тоже так не думал. Не станет Тимур Борисович учиться пользова­нию Силой Сумрака. Получит он свое долголетие, получит возмож­ность совершать маленькие магические фокусы, видеть тайные умыс­лы деловых партнеров, уворачиваться от пуль... Ему этого хватит. Ну, допустим, станет его фирма регулярно перечислять на счет Ночного Дозора крупные суммы. И сам бизнесмен подобреет, займется какой-нибудь благотворительностью... возьмет на содержание белого медведя в зоопарке и десяток сирот в детском доме.

Все равно. Не стоила того ссора с Инквизицией.

— Бесчестно, — с горечью сказал Витезслав. — Использование слу­жебного положения в личных целях!

Я невольно фыркнул.

— Что-то смешное? — насторожился Витезслав.

— Мне кажется, Гесер прав. Вы и впрямь пересидели на бумажной работе.

— Значит, ты считаешь, что все было нормально? — спросил Ви­тезслав. — Нет повода для возмущения?

— Человек, пускай и не лучший на свете, станет Светлым, — ска­зал я. — Теперь он никому не причинит зла. Наоборот. Так почему же я должен возмущаться?

— Оставь, Витезслав, — тихо сказал Эдгар. — Городецкий ничего не понимает. Он слишком молод.

Витезслав кивнул, отхлебнул кофе. Мрачно сказал:

— Мне казалось, что ты отличаешься от всей этой Светлой братии. Что тебе важна суть, а не форма... И тут я завелся:

— Да, мне важна суть, Витезслав! А суть в том, что ты — вампир! А ты, Эдгар, Темный маг! Не знаю, в чем вы усматриваете нарушение До­говора, но уверен — к Завулону бы претензий не было!

— Светлый маг... — процедил Витезслав. — Адепт Света... Мы лишь храним равновесие, ясно? И Завулон попал бы под трибунал, вздумай он сотворить такое!

Но меня сейчас было не остановить:

— Завулон много чего творил. Он пытался убить мою жену. Он пы­тался убить меня. Он постоянно толкает людей к Тьме! Ты говоришь, что кто-то из наших поступил нечестно, переиграв шулера? Так вот, это может быть и нечестно, но правильно! Вы все время возмущаетесь, когда вам дают сдачу вашей же фальшивой монетой... что ж, все легко изменить. Начните играть честно.

— Твоя и наша честность — разные вещи, — обронил Эдгар. — Ви­тезслав, пойдем...

Вампир кивнул. Поставил недопитую чашку.

— Благодарю за кофе. Светлый. Возвращаю тебе приглашение войти. И оба инквизитора покинули мою квартиру. Остался лишь молча­ливый Костя, сидевший на подоконнике и допивавший кофе.

— Моралисты, — зло сказал я. — Или ты тоже считаешь, что они правы?

Костя улыбнулся:

— Нет, почему же? Так им и надо. Давно следовало сбить с Ин­квизиции спесь... мне лишь жалко, что это сделал Гесер, а не Заву­лон.

— Гесер ничего не делал. — резко возразил я. — Он же поклялся, ты слышал?

Костя пожал плечами:

— Не представляю, как он все устроил. Но это его интрига. Не зря Завулон решил обождать. Хитер, хитер старый лис... знаешь, что меня удивляет?

— Ну? — настороженно спросил я. Поддержка Кости как-то не вдохновляла.

— Какая вообще между нами разница? Мы интригуем, перетаски­вая нужных нам людишек на свою сторону. И вы точно так же. Захо­телось Гесеру сделать сына Светлым — он и сделал. Молодец! Никаких претензий у меня нет.

Костя улыбался.

— Как ты думаешь, кто был прав во второй мировой войне? — спросил я.

— Это ты к чему? — теперь напрягся Костя, не без оснований ожи­дая подвоха.

— А ты ответь,

— Наши были правы, — патриотично сказал Костя. — Между про­чим, некоторые вампиры и оборотни воевали! Двое даже получили Звезду Героя!

— А почему правы именно наши? Сталин ведь тоже не прочь был проглотить Европу. И мирные города мы бомбили, и музеи грабили, и дезертиров расстреливали...

— Да потому что они наши! Потому и правы!

— Так вот, сейчас правы наши. А наши — Светлые.

— То есть ты так чувствуешь, — уточнил Костя. — И возражений поэтому не приемлешь? Я кивнул.

— Ха... — презрительно сказал Костя. — Ну хоть один разумный до­вод роди!

— Мы кровь не пьем, — сказал я. Костя поставил чашку на пол. Встал:

— Благодарю за гостеприимство. Возвращаю тебе твое приглашение войти.

И я остался один — в большой пустой квартире, наедине с недопи­тыми чашками, открытой микроволновкой и остывающей водичкой в чайнике...

Зачем я ее в микроволновке грел? Один-единственный пасс — и во­да бы вскипела прямо в чашках.

Я достал телефон, набрал номер Светланы. Телефон не отвечал. Наверное, пошла с Надюшкой гулять, а трубку опять забыла в ком­нате...

На душе у меня вовсе не было так легко, как я пытался показать. Чем же мы все-таки лучше? Интригуя, сражаясь, обманывая? Мне нужен этот ответ, в очередной раз нужен. И не от умницы Гесера, при­выкшего плести кружева из слов. И не от себя самого — себе я уже не верю. Мне нужен ответ от человека, которому я доверяю. А еще я должен понять, как Гесер обманул Инквизицию. Потому что если он поклялся Светом — и соврал... Тогда за что я сражаюсь?

— Будь оно все... — начал я и осекся. Не проклинать — этому учат в первые же дни после инициации. А вот — почти сорвался...

Будь оно все. Просто будь.

И тут в дверь позвонили — словно угадали, что мне сейчас ни к че­му оставаться одному.

— Да! — крикнул я через всю комнату, вспомнив, что дверь не за­пирал.

Дверь приоткрылась, просунулась голова Ласа. Мой сосед оглядел­ся, спросил:

— Ничего, не помешал?

— Нормально, входи.

Лас вдвинулся в комнату, огляделся. Сказал:

— Не, у тебя ничего так... только унитаз надо поставить... Можно еще разок помыться? Сейчас или вечером... мне понравилось.

Я сунул руку в карман, нащупал связку ключей. Представил себе, как ключи разбухают, расщепляются...

И бросил Ласу свеженький комплект.

— Лови!

— Зачем? — разглядывая ключи, заинтересовался Лас.

— Мне надо будет уехать. Пользуйся пока.

— Ну вот, только нормальный человек поселился... — огорчился Лас. — Обидно. Скоро уезжаешь?

— Сейчас, — сказал я. Мне вдруг стало ясно, как я хочу увидеть Светку и Надю. — Может, еще вернусь.

— А может, и нет? Я кивнул.

— Обидно, — повторил Лас, приближаясь. — Я тут у тебя мини-ди-сковик видел... держи. ,Я взял маленький диск.

— «Боевые протезы», — объяснил Лас. — Мой альбом. Только при женщинах и детях не включай!

— Не стану. — Я повертел диск в руках. — Спасибо.

— У тебя проблемы? — спросил Лас. — Извини, если не в свои де­ла лезу, но вид какой-то больно унылый...

— Да нет, ничего, — встряхнулся я. — По дочке соскучился. Поеду сейчас... жена с ней на даче, а у меня тут работа...

— Святое дело, — одобрил Лас. — Нельзя ребенка обделять внима­нием. Хотя если мать с ней — это главное. Я посмотрел на Ласа.

— Мать все-таки главное для ребенка, — с видом Выготского, Пи­аже или иного мэтра детской психологии изрек Лас. — Биологически так обусловлено. Мы, самцы, все-таки в первую очередь заботимся о самке. А самка — о детеныше.

В квартиру Тимура Борисовича меня впустили без споров. Охран­ники выглядели вполне нормально и вряд ли имели хоть малейшее представление о недавних событиях.

Гесер со своим вновь обретенным сыном пили чай в кабинете. Большом, хотелось даже сказать «обстоятельном» кабинете, с массив­ным письменным столом, с кучей всяких забавных безделушек на пол­ках старинных шкафов. Удивительно, как сходятся их вкусы. Кабинет Тимура Борисовича удивительно походил на рабочее место его отца.

— Проходи, молодой человек, — улыбнулся мне Тимур Борисович. — Видишь, все устроилось.

Он покосился на Гесера, добавил:

— Молодой еще, горячий...

— Это точно. — кивнул Гесер. — Что случилось, Антон?

— Надо поговорить, — сказал я. — Наедине. Гесер вздохнул, посмотрел на сына. Тот встал:

— Схожу-ка я к своим оболтусам. Нечего им штаны тут просижи­вать, найдутся дела.

Тимур Борисович вышел, мы остались наедине с Гесером.

— Ну, что случилось, Городецкий? — устало спросил Гесер.

— Мы можем говорить свободно?

—Да.

— Вы не хотели, чтобы ваш сын стал Темным Иным, — сказал я. — Верно?

— А ты бы хотел видеть свою Надюшку Темной Волшебницей? — вопросом ответил Гесер.

— Но Тимур неизбежно стал бы Темным, — продолжал я. — Вам нужно было получить право на его реморализацию. Для этого Темные, а еще лучше — Инквизиция, должны были запаниковать и совершить какие-то неправомерные действия в отношении вашего сына...

— Что и произошло, — сказал Гесер. — Так, Городецкий. Ты хо­чешь меня в чем-то обвинить?

— Нет, я хочу понять.

— Ты же видел, я клялся Светом. Я не встречался ранее с Тимуром. Я ничего ему не обещал, не посылал писем. И никого не привлекал для этих целей.

Нет, Гесер не оправдывался. И не пытался заморочить меня. Он будто условия задачи излагал — с удовольствием ожидая, какой же от­вет даст ученик.

— Витезславу достаточно было задать еще один вопрос, — сказал я. — Но, видимо, этот вопрос был слишком человеческим для него... Гесер качнул веками, будто репетируя кивок.

— Мать, — сказал я.

— Витезслав когда-то убил свою мать, — объяснил Гесер. — Не со зла. Он был молодым вампиром и не мог себя контролировать.

— Кто мать Тимура?

— В досье должно быть имя.

— Там могло стоять какое угодно имя. Написано, что мать Тимура погибла в конце войны... но я знаю одну женщину-Иную, которая с то­го времени пребывала в теле птицы. С точки зрения людей, она умерла.

Гесер молчал.

— Вы действительно не могли его найти раньше? — спросил я.

— Мы были уверены, что Тимка умер, — тихо сказал Гесер. — Это Ольга не хотела смириться. И когда ее реабилитировали — продолжи­ла искать...

— Нашла сына. И дала ему опрометчивое обещание, — закон­чил я.

— Женщинам позволено проявлять лишние эмоции, — сухо сказал Гесер. — Даже самым мудрым женщинам. А мужчины на то и сущест­вуют, чтобы защитить и свою женщину, и своего ребенка. Рациональ­но и вдумчиво все организовать.

Я кивнул.

— Ты меня осуждаешь? — с любопытством спросил Гесер. — Ан­тон?

— Кто я такой, чтобы осуждать? — спросил я. — У меня дочь — Светлая Иная. И я сам не хотел бы отпустить ее во Тьму.

— Спасибо, Антон, — Гесер кивнул и явственно расслабился. — Рад, что ты это понял.

— Интересно, как далеко вы пошли бы ради сына и Ольги, — ска­зал я. — Ведь Светлана что-то почувствовала? Какую-то опасность для меня?

Гесер пожал плечами:

— Предчувствия — штука ненадежная.

— Если бы я решил рассказать Инквизиции правду, — продолжал я. — Решил бы уйти из Дозора в Инквизицию... Что тогда?

— Ты же не ушел, — сказал Гесер. — Несмотря на все намеки Ви-тезслава. Что еще, Антон? Чувствую, у тебя новый вопрос на языке вертится.

— Как так получилось, что ваш сын — Иной? — спросил я. — Это же лотерея. Редко в какой семье Иных рождается ребенок-Иной.

— Антон, либо иди к Витезславу и излагай свои домыслы, — тихо сказал Гесер, — либо дуй к Светлане, как собирался. Меня от этого до­проса избавь.

— Не боитесь, что Инквизиция все обдумает и сообразит, в чем бы­ло дело? — спросил я.

— Не боюсь. Через три часа Витезслав подпишет бумаги об оконча­нии расследования. Поднимать дело они не станут. И так в дерьме по уши.

— Удачи вам с реморализацией Тимура, — сказал я. И двинулся к двери.

— У тебя еще неделя отпуска, побудь с семьей! — сказал Гесер вслед.

Вначале я хотел гордо сказать, что в подачках не нуждаюсь. Но вовремя остановился. Какого черта?

— Две недели, — сказал я. — У меня одних отгулов на месяц нако­пилось.

Гесер смолчал.

«БМВ» я решил сдать, вернувшись из отпуска. В конце-то кон­цов...

По свеженькой трассе — раньше это были ухабы, соединенные уча­стками шоссе, теперь участки шоссе, изредка прерываемые ухабами — машина легко шла на ста двадцати.

Хорошо быть Иным.

Я знаю, что не попаду в пробку. Я знаю, что навстречу мне не вы­

скочит самосвал с пьяным водителем. Если кончится бензин, я могу залить в бензобак воду — и превратить ее в горючее. Ну кто же не захочет родному ребенку такой судьбы? Вправе ли я осуждать Гесера и Ольгу?

Магнитола в машине была новенькая, с гнездом для мини-дисков. Вначале я хотел воткнуть туда «Боевые протезы», потом решил, что мне хочется чего-нибудь более лиричного. И поставил «Белую гвардию».

Я не знаю, что ты решил, Я не знаю. кто там с тобой. Ангел ниткой небо зашил, Синей и голубой... Я не помню вкуса потерь, Я не в силах противиться злу, Каждый раз, выходя за дверь, Я иду к твоему теплу...

У меня зазвонил мобильный.. И тут же умненькая магнитола умень­шила звук.

— Света? — спросил я.

— До тебя не дозвонишься, Антон.

Голос у Светланы был спокойный. Значит, все в порядке.

И это самое главное.

— Я тоже не мог до тебя дозвониться, — признался я.

— Видимо, атмосферные флюктуации, — усмехнулась Светлана. — Что случилось полчаса назад?

— Ничего особенного. Поговорил с Гесером.

— Все нормально?

—Да.

— У меня было предчувствие. Что ты ходишь по краю. Я кивнул, глядя на дорогу. Умница у меня жена, Гесер. Надежные у нее предчувствия.

— А сейчас все в порядке? — уточнил я.

— Сейчас все в порядке.

— Света... — одной рукой придерживая руль, спросил я. — Что де­лать, если не уверен, правильно ли поступил? Если мучаешься вопро­сом, прав или нет?

— Идти в Темные, — без колебаний ответила Светлана, — Они не мучаются.

— И это весь ответ?

— Это единственный ответ. И вся разница между Светлыми и Темными. Ее можно называть совестью, можно называть нравственным чувством. Суть одна.

— Такое ощущение, — пожаловался я, — что время порядка конча­ется. Понимаешь? А настает... не знаю. Не Темное время, не Светлое... и даже не час инквизиторов...

— Это пограничное время, Антон, — сказала Светлана. — Это все­го лишь ничье время. Ты прав, что-то близится. Что-то в мире случит­ся. Но еще не сейчас.

— Поговори со мной, Света, — попросил я. — Мне еще полчаса ехать. Поговори со мной эти полчаса, ладно?

— У меня на мобильнике денег мало, — с сомнением ответила Свет­лана.

— А я тебе сейчас перезвоню, — предложил я. — Я же на задании, у меня мобильник казенный. Пускай по счету Гесер платит.

— И совесть тебя не станет мучить? — засмеялась Светлана.

— За сегодня я ее натренировал.

— Ладно, не перезванивай, я заколдую свой мобильник, — сказала Светлана. То ли в шутку, то ли всерьез. Я не всегда понимаю, когда она шутит.

— Тогда рассказывай, — сказал я. — Что будет, когда я приеду. Что скажет Надюшка. Что скажешь ты. Что скажет твоя мама. Что с нами будет.

— Все будет хорошо, — сказала Светлана. — И я обрадуюсь, и На­дя. И мама моя обрадуется...

Я вел машину, в нарушение всех строгих правил ГАИ прижимая мо­бильник к уху одной рукой. Какие-то грузовики все неслись и неслись по встречной полосе.

Я слушал, что говорит Светлана. А в динамиках все пел и пел тихий женский голос:

Когда ты вернешься, все будет иначе

И нам бы узнать друг друга...

Когда ты вернешься,

А я не жена, и даже не подруга.

Когда ты вернешься ко мне,

Так безумно тебя любившей в прошлом,

Когда ты вернешься

Увидишь, что жребий давно и не нами брошен...