Geum.ru

Процессуальные, нравственные и психологические проблемы криминалистической тактики на современном этапе 12. 00. 09. уголовный процесс, криминалистика и судебная экспертиза; оперативно-розыскная деятельность

Вид материалаДиссертация
Подобный материал:
1   2   3   4
«Процессуальные, нравственные и психологические проблемы преодоления конфликтов в уголовном судопроизводстве средствами криминалистической тактики» рассмотрены вопросы определения места и значения конфликтов в деятельности по расследованию преступлений, развита концепция распознавания получаемой информации, определены направления развития тактических приёмов установления психологического контакта и преодоления конфликта.

Конфликты на предварительном следствии играют заметную роль в определении тактики производства процессуальных действий. По сути, от конфликтности (бесконфликтности) складывающейся ситуации всецело зависит выбор приемов воздействия, направленных на оптимизацию процесса выявления, получения и фиксации доказательственной информации. Однако «теория конфликтного следствия» не вызывает и не встречает единогласного признания у ученых. Аргументы против теории «конфликтного следствия» сводятся преимущественно к двум позициям: во-первых, внедрение этой концепции в практику расследования и раскрытия преступлений якобы означает нарушение презумпции невиновности; во-вторых, такое положение, по мнению ряда ученых, придает показаниям обвиняемого заранее установленную силу, возвышая их значение относительно других доказательств. Диссертант предлагает критический анализ этих софистских аргументов на основе аргументированного обоснования необходимости развития приёмов преодоления конфликтов, возникающих в процессе уголовного судопроизводства. Да и сам термин «теория конфликтного следствия», которым условно обозначают все исследования, прямо или косвенно направленные на развитие приёмов изобличения обвиняемого в инкриминируемом ему деянии, скорее является в большей степени надуманным. Следователь, преодолевая конфликт, способствует тому, что обвиняемый, для которого дача показаний является средством защиты, займет позицию сотрудничества. Да и средства преодоления конфликта не могут носить характера насилия, пыток, других унижающих человеческое достоинство или создающих опасность для жизни и здоровья участника уголовного судопроизводства форм (ст. 9 УПК РФ), а также переходить в личную плоскость борьбы с самим обвиняемым. Отрицание конфликта в уголовном судопроизводстве тождественно отрицанию состязательности как таковой.

Однако нельзя не заметить, что ряд норм современного уголовного законодательства находятся в прямой зависимости с формированием необоснованных обвинительных установок. В частности, иногда следователи, желая избежать необходимости повторного предъявления обвинения или перестраховываясь от выявления новых эпизодов преступной деятельности либо возможной переквалификации содеянного на более тяжкий состав преступления в пределах судебного разбирательства, прибегают к предъявлению обвинения «с запасом», т. е. включают те составы преступлений, совершение которых в дальнейшем не подтвердилось либо они охватывались уже инкриминируемыми составами. Ничего общего с убеждённостью, основанной на свободной оценке доказательств, подобное поведение следователя не имеет. И дело здесь не только в непрофессионализме, перегруженности следствия уголовными делами, но и в конструкции уголовно-процессуального закона. Следователь нередко стоит перед выбором: что есть меньшее зло – отменить меру пресечения в отношении подозреваемого по истечении десяти суток или предъявить обвинение, пусть формально, иногда «с запасом», но сохранив действие избранной меры пресечения? Что лучше – выпустить из-под стражи серийного убийцу, поскольку прошли пресловутые десять суток, или предъявить заведомо необоснованное обвинение, не дождавшись результатов основных экспертиз, завершения сложных следственных действий, требующих длительного времени для их производства? На практике более приемлем второй вариант. Конструкция же уголовно-процессуального закона с позиции большинства опрошенных следователей в данном случае в равной степени не защищает от необоснованного предъявления обвинения ни подозреваемого, ни самого следователя: 77 % опрошенных нами респондентов отметили недостаточность срока десять суток для подготовки к предъявлению обоснованного обвинения. Но таковы международные стандарты, недопускающие необоснованного ограничения свободы.

Диссертант раскрывает содержание понятий «конфликты на предварительном следствии» и «противодействие расследованию», определяя их соотношение и видовую характеристику. Думается, что конфликтология в деятельности по расследованию и раскрытию преступлений с появлением исследований в области преодоления противодействия установлению обстоятельств, входящих в предмет доказывания, не только не утратила самостоятельного значения, но и является одним из наиболее актуальных направлений развития криминалистической науки. Тем не менее, чтобы подчеркнуть негативную направленность поведения конфликтующих сторон, целесообразнее пользоваться термином «противодействие».

Ложь и правда, соответствие действительности и несоответствие ей превращают поток информации, которую должен проанализировать познающий субъект в уголовном процессе, в целую палитру возможных смешанных вариантов, требующих взвешенного распознавания и отнесения к определённой категории. При этом все полученные знания можно подразделить на достоверные и предположительные. Вместе с тем, хотя и принято считать, что предположительные знания – лишь определённый этап по направлению к получению знаний достоверных, смеем заметить, что нередко предположительные знания остаются таковыми и, как говорится, на выходе. В криминалистической тактике предположительные знания могут быть положены в основу построения версий для ориентации в выборе наиболее оптимальной линии поведения. В частности, невербальные признаки лжи могут быть интерпретированы в определённом контексте, но априори не станут достоверными.

Теория распознавания получаемой информации, несмотря на встречающиеся в литературе критические замечания, приобретает особое значение и, думается, с её будущим во многом связано развитие тактических приёмов выявления признаков лжи и правды, непроизвольных ошибок и сознательного искажения действительности (в том числе в случае предметных инсценировок на месте происшествия), конфликтного поведения в целом как основы противодействия и, напротив, активной помощи следствию как основы содействия расследованию. При этом, на наш взгляд, дабы не усложнять теоретические конструкции категориями «идентификационное распознавание» и «неидентификационное распознавание», его следует разделить на два подвида: 1) распознавание, направленное на получение ориентирующей предположительной информации; 2) распознавание, ориентированное на получение достоверной информации. При этом резких границ между этими подвидами нет, более того, первое может выступать прологом ко второму. В зависимости от временной характеристики познаваемых событий, явлений и фактов распознавание может быть классифицировано на следующие три подвида: 1) распознавание свойств признаков событий, явлений и фактов прошлого, т. е. ретроспективное распознавание (например, исследование следов на месте происшествия и моделирование поведения преступника в моменты подготовки, совершения преступления и сокрытия следов); 2) распознавание свойств признаков событий, явлений и фактов настоящего, т. е. современное распознавание (например, выявление признаков лжи в показаниях допрашиваемого); 3) распознавание свойств признаков возможного течения событий или поведения людей в ближайшем будущем, т. е. перспективное, или прогностическое, распознавание (например, определение признаков возможной конфликтности со стороны обвиняемого). В зависимости от характера участия познающего субъекта в распознавании можно выделить два подвида: 1) непосредственное распознавание (выявление признаков лжи при получении показаний); 2) опосредованное распознавание (распознавание в соответствии с выводами, которые на предварительном следствии сделали другие субъекты – эксперт, специалист, опознающий). В последнем случае всё-таки следователь остаётся конечным, ведущим субъектом познания, поскольку именно в его компетенцию входит оценка полученных сведений в результате опознания, идентификационной или диагностической экспертизы.

Кроме того, нельзя рассматривать распознавание как самоцель или новую универсальную парадигму научной и практической деятельности. Должна работать система «распознавание – интерпретация (осмысление), выводы – принятие решения – действие». Интерпретация не ограничена анализом и осмыслением сугубо текстовой информации и ставит задачу творческого осмысления полученной информации по результатам её обработки на уровне распознавания. Эта категория науки позволяет проникнуть в суть информации, раскрыть её смысл относительно внешней системы имеющихся доказательств и иных сведений по делу, прогнозировать дальнейшее развитие события. Можно сказать, что интерпретация подчинена распознаванию, но выводит его за рамки данного познавательного акта как по горизонтали (в сравнении с имеющейся достоверной или предполагаемой информацией), так и по вертикали (в поступательном движении всего уголовно-процессуального познания от незнания к знанию). Если правила оценки доказательств строго формализованы, то интерпретация имеет в своей основе исключительно эвристическую направленность.

Под криминалистическим распознаванием получаемых сведений необходимо понимать деятельность по применению криминалистических приемов определения соответствия и одновременно, напротив, несоответствия поступающей информации реальной действительности на основе выявления всей совокупности фактических свойств признаков правдивых сообщений, непроизвольных ошибок и сознательного введения в заблуждение органов расследования и суда относительно значимых для правильного разрешения дела фактов.

В результате распознавания человек способен получить три вида знания, которое может быть в разной степени полезно для дальнейшего познания, но ни один из них нельзя исключать из спектра криминалистически значимой информации:

– достоверная информация идентификационного характера (распознавание в форме идентификации);

– достоверная информация диагностического характера (распознавание в форме диагностики);

– предположительная информация ориентирующего характера (распознание в форме выделения вероятностных обобщений признаков).

Диссертант обосновывает содержательную и видовую характеристику ложных высказываний, непроизвольных ошибок в показаниях и правдивых сообщений, в связи с чем распознавание приобретает системный характер. Криминалистическое диагностирование не должно ограничиваться исследованиями только внешних проявлений свойств ложных сообщений, поскольку указанные признаки дают основание лишь для вероятностных выводов. Оно должно базироваться на оценке совокупности признаков с установлением их корреляционных связей и зависимостей.

Установление корреляционных связей признаков ложных сообщений и правдивых высказываний означает выявление их причинной основы. Данная задача решается как на основе установления причин ложных показаний, так и в рамках выявления обстоятельств, способствующих добросовестному заблуждению. Таким образом, выявление корреляционных связей не соответствующей установленным фактам информации должно включать в себя анализ:

1) причин ложных сообщений;

2) причин правдивых высказываний;

3) обстоятельств, способствующих непроизвольным ошибкам.

Диагностические признаки лжи, безусловно, включают в себя три обязательных составляющих: 1) познаваемость реципиентом, в роли которого здесь выступает следователь; 2) репрезентативность через проявления человеческой деятельности; 3) направленность на вероятностное умозаключение реципиента о «ложности сообщений».

Таким образом, под диагностическими признаками лжи следует понимать познаваемые реципиентом проявления человеческой деятельности (осознаваемые и бессознательные), дающие основания для вероятностных выводов о сознательном введении в заблуждение.

Вывод о ложности поступающей информации будет тем более обоснован, чем большую совокупность признаков сознательного введения в заблуждение удастся установить и чем определеннее выглядят корреляционные связи и зависимости одного уровня. Предположительный вывод о ложности поступающей информации будет наиболее обоснованным, если будут установлены непротиворечивые связи диагностических симптомов обмана и признаков правдивых сообщений.

Все признаки ложных высказываний, с которыми вынужден сталкиваться следователь, целесообразно разделить на две категории: 1) вербальные симптомы (систематичность изложения, внутренние противоречия и противоречия с установленными фактами, смысловая неправдоподобность, признак заученности, неконкретность и наличие пробелов, неспецифичность фактов); 2) невербальные признаки (эмоциональная бледность или чрезмерная эмоциональная окрашенность речи, неуверенный голос, бедность жестикуляции, сигналы мимики, жестов и пантомимики, подмена темы, уход от ответа). Отдельные симптомы не носят ярко выраженного вербального или невербального характера. Так, самодовольство и хвастовство как симптомы неправды могут выражаться как в языке жестов (ухмылка, высокомерное выражение лица и др.), так и в прямых высказываниях.

Сопоставление факторов, способствующих неадекватному восприятию, и мотивов ложных показаний позволит следователю правильно оценить природу получаемой искаженной информации. При этом соотношение лжи и непроизвольных ошибок может быть весьма разнообразным. Необходимо иметь в виду, что установление факторов, влияющих на искаженное отражение действительности, не означает полного отрицания лжи в показаниях.

Думается, что следователю необходимо при диагностировании лжи и непроизвольных ошибок иметь в виду предлагаемые ниже общие характеристики показаний в целом (в зависимости от соотношения лжи и непроизвольных ошибок):

1) правдивые показания без элементов непроизвольных ошибок;

2) правдивые показания, имеющие непроизвольные ошибки;

3) ложные показания (полная или частичная ложь), не содержащие непроизвольных ошибок;

4) ложные показания (полная или частичная ложь) с элементами непроизвольных ошибок.

Данная классификация поможет более точно распознавать полученные сведения. В частности, по изученным уголовным делам непроизвольные ошибки касались событий и явлений, о которых давались показания, в 1 % случаев; ошибки, связанные с восприятием, передачей и получением информации о поведении людей отмечались в 38 % случаев; в 11 % случаев ошибки касались оценки психического; в 20 % случаев непроизвольные ошибки в показаниях носили смешанный характер; в 30 % случаев непроизвольные ошибки не были выявлены.

Таким образом, на основании оценки объектного состава воспринимаемой действительности непроизвольные ошибки можно классифицировать по их содержанию на четыре категории:

1. Ошибки, связанные с событиями и явлениями.

2. Ошибки, связанные с восприятием, передачей и получением информации о поведении людей.

3. Ошибки оценки психических процессов, фактов, состояний.

4. Ошибки смешанного характера.

Для наилучшего воспроизведения запомнившегося предлагается в целях предупреждения непроизвольных ошибок упорядочить воспоминания в соответствии с психологическими основами установления ранних воспоминаний, которые пошагово раскрыты в диссертации.

Распознавание не решает всех проблем, связанных с познанием. Это всего лишь ступень в достижении истины. Однако сам факт возможности получения ориентирующей информации по ограниченному кругу признаков становится направлением, ориентирующим выбор тактических приёмов в зависимости от степени решения той или иной диагностической задачи.

В ходе подготовки и проведения процессуальных действий нередко возникает необходимость в установлении психологического контакта между участвующими в его производстве лицами и следователем. В криминалистической и иной научной литературе психологический контакт понимается далеко не однозначно: категория «процесс установления психологического контакта» и понятие «преодоление конфликта» либо полностью отождествляются (Р.С. Белкин, А.Н. Васильев, Ф.В. Глазырин, А.А. Закатов, Л.М. Карнеева), либо достаточно аргументировано различаются (Л.Л. Каневский, Д.И. Лосев). Представляется наиболее обоснованным второй подход, поскольку в этом случае учитывается возможность отдельного исследования развития скрытого конфликта.

Психологический контакт – это такое состояние общения, при котором коммуникатор и реципиент проявляют готовность к обмену и восприятию информации, исходящей друг от друга. Как показывает анализ специальной литературы, социологические исследования и обобщение следственной практики, психологический контакт не исключает конфликта интересов общающихся сторон. В этом случае мы сталкиваемся с латентным (скрытым) конфликтом.

Соотношение психологического контакта с уровнем конфликтности при производстве процессуальных действий позволяет выделить ряд типичных следственных ситуаций:

1) бесконфликтная ситуация;

2) конфликтная ситуация в условиях психологического контакта (скрытый конфликт);

3) открытая конфликтная ситуация в условиях психологического контакта (например, допрашиваемый дает ложные показания, а следователь применяет тактический прием «допущение легенды»);

4) открытая конфликтная ситуация в условиях отсутствия психологического контакта;

5) скрытая конфликтная ситуация в условиях отсутствия психологического контакта (например, допрашиваемый ссылается на усталость, утомление и этим объясняет отсутствие желания давать показания, тогда как на самом деле такой отказ обусловлен соображениями выиграть время для подготовки средств и мер противодействия).

Особую значимость в целях установления психологического контакта приобретает задача изучения личности участника следственного действия в процессе подготовки к нему. По результатам такого исследования составляются предполагаемые варианты возможного поведения изучаемого участника уголовного судопроизводства уже в ходе производства подготавливаемого следственного действия. В процессе анализа материалов уголовного дела, применения метода обобщения независимых характеристик (исследования личности по результатам данных, полученных из ряда не зависимых друг от друга источников) может быть сделан предположительный вывод об уровне конфликтности и степени контактности изучаемой личности будущего участника следственного действия. В частности, степень контактности отражает положение данной личности в системе на всём протяжении крайних позиций «коммуникабельность – замкнутость», соответственно степень конфликтности – положение в континууме «конфликтность – бесконфликтность». Систематизированы и развиты приёмы прогностического распознавания названных свойств личности, что усиливает индивидуальный подход к производству вербальных следственных действий.

Барьеры, возникающие на пути к эффективному общению, подразделяют на две категории: 1) барьеры, имеющие в основе сугубо психологические причины (нереальные цели, неверное представление о своих возможностях, непонимание характера и отношения партнера и пр.); 2) трудности, имеющие социально-психологическое происхождение (барьеры, связанные с различной социальной и этнической принадлежностью общающихся лиц, их членством в противоборствующих социальных группах и пр.). Преодоление этих трудностей составляет основу установления и поддержания психологического контакта в ходе производства процессуальных действий. При этом под барьерами, возникающими в процессе профессионального общения лица, осуществляющего доказывание по уголовному делу, следует понимать объективные и субъективные факторы, которые негативно влияют на процесс установления, поддержания и закрепления психологического контакта, а также (как следствие) на эффективность получения криминалистически значимой информации в целом.

К числу основных психолого-тактических приемов установления психологического контакта следует отнести следующие: 1) беседа на интересующие допрашиваемого темы (о семье, о бытовых проблемах, об увлечениях и пристрастиях и пр.); 2) подчеркивание значимости даваемых показаний и конфиденциальности разговора; 3) поиск и использование схожих основных качеств «Я-концепций», установок и взглядов; 4) поддержание положительного фона отношений. Бесспорно, данный перечень не является закрытым.

В целях повышения эффективности реализации тактических приёмов по установлению психологического контакта диссертант предлагает рекомендации по использованию навыков умения слушать, активному участию в процессе взаимодействия и др. Вместе с тем сформулированы требования к вербальной стороне в коммуникативной деятельности следователя: 1) слова и фразы должны звучать так, чтобы не вводить допрашиваемого в заблуждение, не выглядеть как угроза и не «диктовать свою волю» (т. е. недопустимы шантаж, угрозы и иные методы вербального психического насилия); 2) смысл произносимых слов и фраз должен быть понятен допрашиваемому (недопустимо, например, употребление не известных допрашиваемому юридических терминов). При этом сам законодатель иногда подталкивает к использованию не известных допрашиваемому юридических оборотов. В частности, в ч. 2 ст. 173 УПК РФ говорится: «В начале допроса следователь выясняет у обвиняемого, признаёт ли он себя виновным, желает ли дать показания по существу предъявленного обвинения». По данным наших исследований в результате изучения уголовных дел было выявлено, что 7 % обвиняемых, не признавая свою вину или признавая её частично, дали полные, развёрнутые и достоверные показания. Такое расхождение связано с элементарной некомпетентностью допрашиваемых обвиняемых в понимании вины не как психологического отношения субъекта преступления к деянию и наступающим общественно опасным последствиям, а как внешних и внутренних детерминант совершения преступления. При этом не трудно себе представить, что немалое количество обвиняемых неверно с юридической точки зрения оценивают собственную виновность, оправдывая своё поведение внешними факторами (сложное материальное положение, негативное окружение, алкогольное опьянение и пр.). Поэтому законодатель, на наш взгляд, должен внести поправки не только в уголовно-процессуальный, но и в уголовный закон в части норм о деятельном раскаянии, активной помощи следствию, смягчающих наказание обстоятельствах, так как не оценка собственной виновности или, напротив, невиновности должна испрашиваться у обвиняемого, а признание им своей причастности к инкриминируемому преступлению.

При реализации задачи преодоления столкновения интересов или разногласий нельзя обойтись без диагностики основных психологических показателей, характеризующих возможную конфликтность. Распознаванию должна подвергаться не только сама ситуация взаимоотношений, возникающих между участниками следственного действия, но и предполагаемое поведение допрашиваемого, обыскиваемого и др. Предположительное установление возможных вариантов поведения указанных лиц может осуществляться уже на стадии подготовки к следственному действию и корректироваться в ходе его производства. В зависимости от предполагаемого поведения допрашиваемых можно подразделить на следующие категории: 1) ситуативно-конфликтные; 2) устойчиво-конфликтные; 3) бесконфликтные. Такое деление применимо и к другим участникам следственных действий.

Ситуативно-конфликтные допрашиваемые готовы занять конфликтную позицию в зависимости от складывающейся обстановки (информационного обеспечения следствия имеющимися доказательствами, уровня профессионализма лица, производящего расследование, психологических черт характера, темперамента участников процессуального действия и др.). Устойчиво-конфликтные участники следственного действия намерены занять позицию противодействия вне зависимости от складывающейся обстановки.

Приведенные в работе классификации конфликтных ситуаций дают общее представление о той роли, которую может выполнить следователь в ходе своего профессионального общения, осуществляя тактическое воздействие, о наиболее эффективных приёмах в условиях определённой обстановки расследования.

Как универсальный способ преодоления конфликта обоснован метод убеждения на материале существующей следственной практики и с учётом современного законодательства, в том числе в области защиты свидетелей и потерпевших и других участников уголовного процесса, определены объект и предмет конфликтов, возникающих в ходе расследования преступлений.

Проанализированы формы взаимодействия с защитником в ходе преодоления криминалистически значимого конфликта. Думается, что не следует относиться к защитнику, как к потенциальному сопернику и презюмировать противодействие с его стороны. В целом адвокатский корпус успешно справляется с возложенными на него задачами законными и этичными методами, хотя проведённые эмпирические исследования выявили отдельные недостатки в адвокатской деятельности. Так, на вопрос «Приходится ли Вам сталкиваться с отказом подсудимого от услуг защитника?» судьи ответили следующим образом: да, практически всегда – 7 %; да, часто – 16 %; да, иногда – 39 %; да, но редко – 34 %; нет, никогда – 4 %. Безусловно, такой отказ может быть иногда связан с непрофессиональным отношением к делу защитника.

Диссертант затрагивает проблемы пределов допустимого поведения защитника, не связанного вполне определёнными рамками в части собирания доказательств в той же мере, в какой ограничен следователь (ч. 4 ст. 164 УПК РФ), налаживания контакта с адвокатом на основе профессионального диалога. В частности, признавая за защитником право собирать доказательства, закон не предусмотрел соответствующих процессуальных форм, не создал надлежащих гарантий относимости и допустимости таких фактических сведений.

Тактические приёмы по преодолению конфликтов строятся на основе аргументации своей позиции. В диссертации исследуются формы убеждающего воздействия и оценивается их эффективность в следственной практике. В свою очередь оппонент следователя может выдвинуть свои контраргументы. Как показали эмпирические исследования, способность к контраргументации далеко не всегда присуща несовершеннолетним обвиняемым, тогда как для лиц более старшего возраста контрубеждение не представляет большой трудности.

Убеждение следователя противодействующей стороны может основываться преимущественно на двух направлениях: 1) нравственно-оценочное воздействие, через обращение к этическим нормам с целью вызвать критическое отношение противодействующего лица к собственному поведению; 2) воздействие через разъяснение положительного отношения закона и правоприменительной системы к позиции сотрудничества по отношению к расследованию (например, разъяснение смягчающих вину обстоятельств).

Однако современная процессуально-правовая конъюнктура предопределила необходимость взаимодействия с защитником подозреваемого, обвиняемого, а также с адвокатом свидетеля или потерпевшего, которая далеко не всегда является прологом зарождающегося конфликта, усугубляет ситуацию противодействия с их стороны, но и нередко способствует конструктивному диалогу, когда подзащитный (подозреваемый, обвиняемый) или доверитель (свидетель, потерпевший)4 не могут в полной мере правильно понять букву и дух уголовного и уголовно-процессуального закона. В частности, нередки ситуации конфликта подзащитного со своим защитником, возникающие по причине чрезмерного стремления подозреваемого, обвиняемого избежать уголовной ответственности во что бы то ни стало, в том числе посредством фальсификации доказательств, подкупа и шантажа свидетелей и других противозаконных действий. От этих шагов его может предостеречь профессиональный защитник, разъясняя существо настоящего положения, недопустимость противозаконного противодействия. Однако и это не гарантирует того, что подзащитный согласится со своим защитником, а не примет решение о замене адвоката, который, по его мнению, не способен обеспечить достижение главной цели – освобождения от уголовной ответственности. Нереальные планы подзащитного, реализация которых законным путём невозможна, способны стать основой внутреннего конфликта между участниками уголовного судопроизводства на стороне защиты, который, в свою очередь, может быть использован следователем в тактических целях.

Очевидным свидетельством того, что защитник иногда (хотя и редко) оказывает необходимое содействие в достижении процессуального компромисса по признанию вины подзащитным, служат обобщённые показатели следственной практики, выявленные на основе предпринятого нами анализа уголовных дел. По данным изучения уголовных дел, подследственный изменял показания после вступления его защитника в дело в сторону признания своей вины и причастности в 8 % случаев, а в сторону отказа от признания вины и причастности несколько чаще – в 15 % случаев. При этом в относительном большинстве случаев (46 %) подследственный изменял показания в сторону отказа от признания вины и причастности еще до вступления адвоката в дело или давал такого рода показания без каких-либо изменений, но вступление в дело защитника в той или иной степени повлияло на характер даваемых им показаний. И только в 22 % случаев участие защитника никак не сказалось на позиции подследственного, по 2 % изученных нами дел защитник не принимал участия в уголовном судопроизводстве.

Все ситуации вероятного сотрудничества защитника и прямого или косвенного его содействия расследованию в диссертации типологизированы в зависимости от степени практической значимости. Это связано с тем, что в целях нашего исследования важнее говорить не только о противодействии защитника, но и о развитии тактических приёмов убеждения стороны защиты в необходимости пойти на процессуальный компромисс со стороной обвинения. Защитник может выступать в качестве профессионального переговорщика на стороне своего подзащитного, поэтому стоит приветствовать расширение диспозитивности нормативной основы уголовного судопроизводства.

Кроме того, в теоретических исследованиях всерьёз заговорили о необходимости внедрения института «сделок о признании вины» на примере лучших западных образцов, но намного реже – о регламентации «сделок по свидетельскому иммунитету».Именно суррогатный российский вариант «сделок о признании вины» раскрывается как формальная составляющая тактики ведения переговоров со стороной защиты. За рубежом имеют сделки о признании вины в своей основе решение как минимум двух задач: 1) экономия средств уголовной репрессии за счёт упрощения производства (российский усечённый аналог – гл. 40 УПК РФ); 2) смягчение наказания в отношении подсудимого, пошедшего на сделку с правосудием. Эта вторая задача слабо представлена в уголовном законе и ограничена рамками подп. «и» и «к» ст. 61 УК РФ. Тем не менее, в распоряжении следователя имеются серьёзные аргументы для того, чтобы убедить обвиняемого и в не меньшей степени его защитника в необходимости оказания помощи следствию (в частности, посредством дачи правдивых показаний) и заглаживания вреда, причинённого преступлением.

Диссертант анализирует современное законодательство в области обеспечения защиты участников уголовного судопроизводства в контексте использования его в качестве аргумента в пользу оказания содействия расследованию. Безусловно, механизм обеспечения безопасности в отношении участников уголовного судопроизводства при надлежащем его функционировании способен не только обеспечить должное выполнение процессуальных обязанностей и реализацию процессуальных функций, но и в каждом частном случае может стать основой для убеждения противодействующего в необходимости сотрудничества со следствием (тактическая составляющая). Тем не менее, только незначительное количество опрошенных нами следователей связывают существенное повышение эффективности досудебного производства со вступлением Федерального закона «О защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства» № 119-ФЗ от 20 августа 2004 г.5 в силу (9 %), среди судей этот показатель составил 14 %. В то же время не имели ни малейшего представления о существовании такого Закона 11 % опрошенных следователей и 5 % судей. Абсолютное большинство следователей (57 %) и относительное большинство судей (44 %) не заметили сколько-нибудь существенного изменения положения к лучшему, остальные не заметили никаких изменений вообще

Убеждение не сводится лишь к тому, чтобы оппонент понял прочность и правильность позиции следователя, а понимание правильности позиции следователя не означает её принятия. Иными словами, противодействующую сторону недостаточно убедить в бессмысленности воспрепятствования расследованию преступления. Следователю будет стоить немалого труда убедить противодействующую сторону в необходимости содействия расследованию. Свидетели, запуганные обвиняемым, его подельниками скрывающимися от следствия, родственниками, членами организованных преступных группировок, коррумпированными чиновниками, в подавляющем большинстве случаев понимают правильность позиции следователя, но не идут на сотрудничество по вполне понятным причинам. Поэтому профильное федеральное законодательство по защите участников уголовного судопроизводства призвано изменить ситуацию и в этом направлении.

В связи со сказанным в психологии убеждающего воздействия, оказываемого следователем, можно выделить два компонента: 1) деструктивное убеждение (развенчание позиции противодействия, убеждение в прочности позиции расследования); 2) конструктивное убеждение, которое направлено на то, чтобы конфликтующая сторона переориентировалась на помощь следствию. Названия компонентов убеждения условны, поскольку обе составляющие ведут к тому, чтобы противодействующая сторона встала на путь содействия расследованию.

В диссертации формулируются требования к аргументам, получают развитие психолого-криминалистические рекомендации по преодолению противодействия расследованию посредством убеждения с учётом процессуально-правовых особенностей расширения роли защитника, эволюции диспозитивных начал в уголовном судопроизводстве.

Четвертая глава «Основные положения организационно-управленческой деятельности в свете современных достижений криминалистической тактики» посвящена определению предмета и задач организационно-тактического обеспечения расследования и раскрытия преступлений, видовой характеристики организационной деятельности в процессе взаимодействия в стадии предварительного расследования преступлений, раскрытию процессуальных, личностных и организационных основ руководящей роли и независимости следователя, рассмотрению приёмов и рекомендаций управляющего воздействия в ходе совместной деятельности по доказыванию в уголовном процессе.

Организация расследования преступления – процессуальная прерогатива руководителя расследования, которым априори должен являться следователь. Тем не менее, реальное положение вещей не всегда в должной мере предопределяется самим законом и не в полной мере соответствует той теоретической модели, которая в наибольшей степени выражает процессы эффективного функционирования совместной деятельности по выявлению, расследованию, раскрытию и предупреждению преступлений.

Организация расследования представляет собой не что иное, как внутренне и внешне обусловленное создание необходимых предпосылок для успешного функционирования уголовного преследования на досудебных стадиях в различных сферах криминалистической деятельности. Безусловно, организационно-тактическое обеспечение процесса расследования преступлений является частью этой системы, максимально конкретизирующей задачи и цели криминалистической деятельности в научно-теоретическом поиске (научно-методологическая составляющая) и в практике расследования преступлений (практическая подсистема реализации тактических приёмов).

В работе подробно раскрываются два важнейших свойства тактических приёмов организационной направленности. Первое свойство тактических приёмов организационного плана, отражающее их содержание, – это направленность на создание условий для эффективной реализации тактических приёмов, непосредственно направленных на получение, проверку и использование криминалистически значимой информации. Из сказанного вытекает и второе свойство – опосредованный характер взаимодействия с интересующей следствие информацией. Иными словами, организационно-тактические приёмы не ориентированы на непосредственное оперирование информацией, интересующей следствие в части реализации уголовно-процессуального познания. Их применение носит скорее обеспечивающий характер. Раскрытие содержания этих составляющих позволило диссертанту определить понятие «организационно-тактическое обеспечение расследования преступлений».

В криминалистической тактике, таким образом, можно выделить два основных блока направлений развития тактических приёмов: 1) познавательный (система тактических приёмов, реализация которых предполагает получение, проверку и использование криминалистически значимой информации); 2) организационно-обеспечивающий (система тактических приёмов, применение которых ставит задачей создание необходимых условий для наиболее эффективной реализации приёмов первой группы).

В диссертации критически анализируются взгляды о недопустимости разработки организационно-тактических приёмов ввиду искусственности этого якобы внесистемного образования (В.И.Шиканов), о предельно узком толковании организации расследования как части криминалистической тактики (М.Ф.Георгицэ). Чрезмерно широкое понимание организации расследования вплоть до возведения её в ранг отдельного раздела криминалистики (И.П.Можаева, В.В.Степанов, А.Г.Филиппов) также не находит однозначного одобрения в криминалистике. Последовательным противником такого подхода является профессор Н.П.Яблоков. Действительно, современное научное знание постоянно переживает то интеграционные процессы, то превалирует дифференциация, основанная на внутренних теоретических и прикладных исследованиях либо на внешних эмпирических данных (практика как критерий истинности знания) и влиянии других наук. В криминалистике существует немало сквозных проблем, которые находят отражение как на самом высоком уровне общей теории науки, так и на частном – в отдельных разделах. Идентификация, моделирование, криминалистическая профилактика, прогнозирование и диагностика в той же мере могут претендовать на рассмотрение в качестве интегративной матрицы, системообразующего начала, как и организация расследования и раскрытия преступлений. Однако в данном случае нет оснований для ревизии системы, которая формировалась на протяжении столетия. Организация как рационализация в подборе, приготовлении и расстановке сил и средств, в определении промежуточных и конечных целей не может быть оторвана от внутренней, содержательной, криминалистической деятельности.

Организационно-тактическое обеспечение целесообразно рассматривать с позиции его значения для процесса уголовного преследования по принципу «от общего к частному».

Основной задачей самого общего характера при реализации организационно-тактического обеспечения можно признать создание необходимых условий для наиболее последовательного, точного и полного воплощения назначения уголовного судопроизводства в целом и уголовного преследования в частности. Однако стоит отметить, что такой подход предельно широко раскрывает сущность достигаемых целей не только (да и не столько) в результате исключительно организационно-тактического обеспечения, но и в контексте реализации всего тактического потенциала обеспечивающего характера (например, достижение психологического контакта, изучение материалов уголовного дела в ходе подготовки к производству следственного действия и пр.). Поэтому общую задачу необходимо конкретизировать через назначение и предмет приложения частных задач:
              1. Точное определение ориентиров расследования, этапов решения тактических задач.
              2. Эффективный выбор стиля руководства и оптимальное распределение компетенций среди конкретных участников уголовного преследования в рамках работы следственных групп и при производстве сложных следственных действий.
              3. Налаживание взаимодействия следственных органов и их должностных лиц в рамках коллективных мероприятий, связанных с доказыванием и движением уголовного преследования.

Виды и формы организационно-тактического взаимодействия позволяют определить природу, направление, объём применения и задачи коллективных форм осуществления доказывания на предварительном следствии в свете достижения целей уголовного преследования. Формы организационно-тактического взаимодействия есть внешнее выражение реализации коллективистских начал в доказывании, а виды определены наиболее обобщёнными составляющими, выделенными посредством научного метода типологизации, а также процессуальной и непроцессуальной сторонами деятельности на досудебных стадиях. При этом границы между видами в настоящее время всё больше становятся условными на стыке оперативно-розыскной и процессуальной деятельности по осуществлению доказывания. Диссертант даёт детальную видовую характеристику организационной деятельности в процессе взаимодействия на стадии предварительного расследования преступлений.

Наиболее часто следователю приходится контактировать с руководителем следственного органа, прокурором, органами дознания и экспертными службами. Характер отношений складывается в контексте форм реализации прав, обязанностей, ответственности следователя и контактирующей стороны. Процессуально-тактическая специфика такого взаимодействия также находит отражение в диссертационном исследовании.

Виды и формы организационного взаимодействия позволяют определить наиболее перспективные направления совершенствования криминалистических рекомендаций, обратить внимание учёных и практиков на основные типологические и классификационные единицы. Общая формально-видовая характеристика всех сторон взаимодействия (с презумпцией содействия) при осуществлении расследования и уголовного преследования в целом позволяет выявить наиболее типичные сложности в осуществлении коллективных мероприятий по доказыванию и поддержанию обвинения на досудебных стадиях, а также наметить основные пути их преодоления.

От профессионализма следователя, его личных качеств зачастую зависит исход дела на досудебных стадиях, а руководитель следственного органа должен лишь помогать, направляя в необходимых случаях следователя по верному пути. В связи с этим раскрываются процессуальные, личностные и организационные основы руководящей роли и независимости следователя. В свете решения названных исследовательских задач обосновано следующее законодательное определение процессуальной фигуры следователя: следователь – это должностное лицо, уполномоченное инициировать возбуждение уголовного дела и осуществлять предварительное следствие, наделённое исполнительными, организационно-распорядительными и контрольными функциями, реализуемыми в ходе расследования по уголовному делу в целом или на соответствующем порученном участке работы следственной группы.

Предпосылки реальной самостоятельности следователя, которая вряд ли когда-либо будет близка к идеальной, определённые в уголовно-процессуальном законе и самых оптимистических научных моделях систем отношений «руководство – подчинение», можно разделить на две основные группы: 1) формально-юридические, или процессуальные (система норм права, обеспечивающих реализацию власти следователя только на основе закона и в зависимости от степени исследования обстоятельств по расследуемому уголовному делу); 2) фактически-конъюнктурные (наличие задатков лидера у следователя, степень ангажированного влияния на ход расследования со стороны заинтересованных лиц, средств массовой информации и пр.).

Процессуальные, организационные и психологические предпосылки эффективного руководства расследованием составляют основу самостоятельности (внутренняя волевая компонента и относительная автономность в принятии решений и осуществлении процедур на досудебных стадиях) и независимости (внешняя характеристика ограничения незаконного стороннего вмешательства).

Постоянно опекаемый следователь не может нести ответственность в той же мере, что и следователь независимый и самостоятельный. Отсюда вполне понятный вывод о необходимости повышения статуса следователя на основании ряда организационно-правовых мероприятий, обоснованных диссертантом. Однако независимость следователя является залогом не только ответственного принятия решений по уголовному делу, но и гарантией полного и объективного исследования обстоятельств расследуемого преступления, соблюдения прав и законных интересов граждан на досудебных стадиях уголовного процесса. Вместе с тем, сфера реализации тактических приёмов организационно-управленческого характера определяется тем функциональным предназначением деятельности самого следователя, которое вытекает из буквы и духа уголовно-процессуального закона, а также практики его применения.

Законодатель отнёс следователя к стороне обвинения, поэтому ссылка на ст. 20 не действующего в настоящее время УПК РСФСР становится, казалось бы, рудиментарной, но споры по этой ключевой для всего досудебного производства проблеме не утихают и по сей день. Зависимость следователя от его функционального априорного предназначения преследовать и обвинять создаёт сложности в предъявлении к нему требования оставаться беспристрастным в любой ситуации. Иными словами, мы снова можем вести речь о пресловутом обвинительном уклоне. Кроме того, ситуация усугубляется разным объёмом понимания уголовного преследования в уголовно-процессуальном законе, стоит только проанализировать содержание п. 55 ст. 5 УПК РФ и ч. 2. ст. 21 УПК РФ. В этой связи даже поверхностный криминалистический анализ ситуации принятия решения о возбуждении уголовного дела практически вне зависимости от его категории позволяет прийти к неутешительным выводам об абсолютной незащищённости лиц, оговоривших себя, явившихся с повинной, не заинтересованных в участии профессионального защитника как на первоначальном, так и на последующем этапах расследования. В данной ситуации ни следователь, ни подследственный, ни защитник (за исключением случаев его обязательного участия) не заинтересованы в поиске истины, в установлении действительно причастного к содеянному преступлению лица. Нередко ситуация ещё и усугубляется формальным отношением защитника к выполнению своих обязанностей. В свете сказанного обосновывается необходимость сохранения исследовательской роли следователя в качестве ведущей по отношению к преследовательской функции.

И «следователь» и «преследователь» – однокоренные слова, но само понятие уголовного преследования наводит на критические размышления, поскольку рассматривается в законе как процессуальная деятельность, осуществляемая стороной обвинения в целях изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления (п. 55 ст. 5 УПК РФ). Таким образом, следствие теряет гибкость – однажды заявленный тезис о причастности, появление в деле подозреваемого опредмечивает конечную цель, т. е. его изобличение. Данное допущение подтверждается одним частным примером: явившийся с заведомо ложной повинной становится подозреваемым по любому из четырёх названных в законе оснований, а поскольку закон лишает права оговорившего себя на реабилитацию, то следователь и вовсе ничем не рискует.

Ещё одним фактором, в условиях детерминирующего влияния которого предстоит действовать в ходе расследования, следует признать фактический микроклимат в коллективе. Ему уделено особое внимание. Думается, что вполне достаточными для эффективной работы коллектива следственного органа (как результат – множество вариантов определения состава следственных групп) будут следующие характеристики: отсутствие личной неприязни и уважительное профессиональное отношение друг к другу; навыки и опыт сплочённой совместной работы; способность координировать собственные усилия с работой коллектива в целом; профессиональное отношение к делу на основе глубокого знания уголовно-процессуального и уголовного закона, криминалистической науки и т. п.

Сами по себе формальные предпосылки для реализации руководящей роли не гарантируют в полной мере эффективность реального руководства. Нельзя не заметить, что руководитель следственной группы, как и следователь, производящий сложное процессуальное действие, должен добиться лидерства как необходимой составляющей эффективного управления.

Среди наиболее важных личностных черт следователя стоит отметить:

– социально-ролевые характеристики: высокий гражданский долг и чувство ответственности, инициативность и целеустремлённость, настойчивость и решительность, честность и принципиальность, активная гражданская позиция и самокритичность, глубокие знания в области права и навыки совместной скоординированной деятельности;

– психологические качества: творческое мышление и ум, наблюдательность и развитое внимание, умение слушать и хорошая память, высокая сила воли.

Для реализации руководящей роли особое значение, помимо названных выше, имеют талант организатора, задатки лидера, опыт работы по следственной профессии, безупречная репутация и авторитет у коллег, стрессоустойчивость, способность доминировать, уверенность в себе и в конечном результате совместной деятельности.

Организация и управление играют заметную роль в налаживании отношений внутри следственных подразделений, следственных групп, в связи с чем весьма уместно подчеркнуть основные различия этих важнейших понятий. Управление расследованием есть одна из форм организации, которая предполагает эффективное построение взаимоотношений «руководство – подчинение» в целях достижения целей установления события преступления, выявления и изобличения виновного и др.

Изучение специальной литературы в области исследования процессуальных и криминалистических проблем реализации коллективных форм расследования позволило прийти к выводу: в целях наиболее взвешенного анализа значимости коллективной и индивидуальной форм расследования стоит изменить сам подход. Во-первых, необходимо анализировать не столько преимущества и недостатки бригадного или единоличного методов расследования, сколько их организационный и познавательный потенциал с учётом закономерностей и поправочных коэффициентов соответствующих категорий дел. При этом нет нужды смешивать воедино преимущества, которые касаются совершенствования процедуры расследования и направлены на повышение его качества непосредственно, и те, которые не имеют прямого отношения к расследованию, а выступают лишь в качестве сопутствующего результата (например, повышение квалификации молодых следователей путём включения в состав группы опытных и начинающих работников). Во-вторых, результативность работы следственных групп должна анализироваться не только в абсолютных, но и в относительных показателях, т. е. в соотношении с обобщёнными итогами работы следователей, осуществляющих расследование преступлений единолично. При этом работа последних должна оцениваться по шкале от сложных до простых дел с соответствующими выборками.

В то же время нельзя не обратить внимание на усиление познавательного потенциала совместной работы по расследованию фактов сложной преступной деятельности, выделить его составляющие и использовать их в организационно-управленческих и познавательно-поисковых направлениях приложения заявленных возможностей. Организационно-тактическое обеспечение совместной деятельности ставит задачей построение наиболее эффективных систем отношений внутри коллектива следователей, дознавателей, специалистов и экспертов в целях создания необходимых условий для профессионального отношения их к делу, концентрации сил, возможностей и компетенций по одному или разным направлениям расследования, активной сплочённой работы.

В диссертации развиты приёмы установления делового контакта, сочетания гибкой координации совместной деятельности с распределением компетенций и сфер работы, использования оптимального в складывающихся условиях расследования стиля руководства.

В заключении формулируются выводы и итоги основных положений проведённого исследования.