Московской Духовной Академии, автор учебного пособия «Основы православной культуры» Внашем общении будет три блока. Впервой части я буду рассказ

Вид материала

Рассказ

Содержание Украденная духовность Дети экзаменуют Установка на оптимизм Об опыте преподавания опк Проклятие прошедшего времени Проклятие женского рода Еретичность учебника Объяснить – не доказать

Подобный материал:

• Московской Духовной Академии, автор учебного пособия «Основы православной культуры», 1620.96kb.
• Русской Православной Церкви, ректор Московской Духовной академии и семинар, 175.96kb.
• Основы Православной Культуры непосредственно связан с такими предметами, как русский, 126.69kb.
• Образовательный стандарт учебного предмета «музыка» (I-IV классы), 40kb.
• Методические материалы по курсу «Основы православной культуры» (1 часть) 4 класс, 549.23kb.
• Программа курса «основы православной культуры», 1018.49kb.
• Рабочая программа учебного предмета «Музыка» в 3 классе, 187kb.
• Крюков история почитания св. Иосифа обручника в православной церкви, 977.05kb.
• Одавателя Санкт-Петербургской православной духовной академии, кандитата богословия, 203.39kb.
• Зимина А. И. Подготовка к олимпиаде по основам православной культуры, 927.79kb.

Пусть по итогам курса ребенок воспринимает мир православия как часть родного пейзажа. Не экзотику, а часть родного доброго мира, к которому потом, в минуту отчаяния, можно обратиться и вернуться. Это сверхзадача курса.

Но эта сверхзадача должна быть достигаема без призывов. Да, я хочу, чтобы дети полюбили мир православия. Но призывать их к этому нельзя.

Легко сказать: «Любите Родину - мать вашу!». Легко сказать и стукнуть при этом кулаком по столу. Но научить любить Россию в непогоду гораздо тяжелее.

Легко написать: «Наташа любит Андрюшу». Написать легко, а вот для того, чтобы читатель погрузился в эту любовь, нужен гений Льва Толстого. А скажешь прямо в лоб: «Наташа полюбила князя Андрея» - и получишь репортаж бульварной сплетницы. Толстой же умел показать рождение любви, не сказав слова «любовь». Это высшее мастерство художника¹⁶.

Такое же мастерство ожидается от педагога. Родить в детях любящее понимание православия и притяжение к нему, при этом не бросая лозунга: «Дети, полюбите Православие».

Ваша задача – просто сделать презентацию проекта под названием «Православие» и не более. И вот без прямых призывов, а все-таки надо сказать о мире веры с такой любовью, чтобы ребенку самому потом захотелось: «Я хочу войти в этот мир! Я хочу, чтобы этот мир стал моим! «Я хочу, чтобы эта сказка стала былью!» Это его домашнее задание. И это сверхзадача курса.


УКРАДЕННАЯ ДУХОВНОСТЬ

Урок № 1 во всех шести учебниках будет одинаковый. Это урок, написанный не мною, а академиком РАО А. Я. Данилюком. И я вынужден сказать о своем несогласии с тем, что говорится в этом уроке.

Цитирую: «Духовный мир – это знание и информация, содержащихся в книгах, произведениях искусства, и кино. В школе вы знакомитесь с этим миром, изучая русский, родной и иностранный языки, математику и информатику».

Первая странность: неужели академик не мог построить фразу так, чтобы не оскорблять русских читателей, своей корявой фразой лишая их права считать русский язык родным?

Но главное – какое отношение духовность имеет к информатике и математике?

Когда я читаю такого рода фразы, я рычу: «Господа атеисты! Ну перестаньте тырить по мелочам! Какого черта вы сперли слово «духовность»! Это слово из религиозного лексикона, с совершенно определенным историческим смыслом, который он обрело задолго до эпохи исторического материализма! И уж тем более в учебнике православной культуры извольте это слово употреблять в том смысле, в каком оно знакомо именно православной культуре!».

Ключ к пониманию слова духовность – в словах апостола Павла: «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всем» (1 Кор. 2,14-15). Как видим, для апостола это антонимы - душевный и духовный. Правду этих слов мы можем видеть прямо в этом зале – например, в отсутствующем взгляде учительницы, которая жует жвачку, не понимает, зачем она здесь находится и что обозначают мои слова…

Духовность – это поле гравитации Бога. Это то, что влечет человека за рамки культуры, за рамки обыденности. Первое проявление этого притяжения – «печаль яже по Бозе», тоска по Богу. Был такой удивительный человек, епископ Иоанн Сан-Францисский, в миру князь Шаховской. Даже внешне это был удивительно красивый человек, друг Марины Цветаевой. Уже в парижской эмиграции в 20-е годы он был издателем модного литературного журнала. И вдруг он бросил все и ушел на Афон, принял монашество. Спустя годы он объяснял, почему он стал монахом: «Понимаете, я затосковал в своих правдах и захотел истины».

Есть замечательные строчки Арсения Тарковского (к сожалению, опошленные Софией Ротару):

Вот и лето прошло,

Словно и не бывало,

На припеке тепло,

Только этого мало


Жизнь брала под крыло,

Берегла и спасала.

День промыт как стекло.

Только этого мало.


Понапрасну ни зло,

Ни добро не пропало.

Все горело светло

Только этого мало.


Листьев не обожгло,

Веток не обломало.

Мне и вправду везло.

Только этого мало.


Духовность не в книгах и фильмах, не в компьютерных играх и музеях. Она – в сердце. Если в этом сердце есть Бог (хотя бы в форме тяги к Нему).

Я же не могу не поразиться расхождению слов и дел сановных атеистов. На словах они за толерантность и уважение. Но разве это уважительно – в учебники по религиозным культурам, в учебники, в которых конфессии говорят о себе, вставить урок с тезисами, с которыми религии принципиально не согласны? Причем мы говорили об этом и автору этого урока, и издательству. Предлагали варианты этого урока без этого кощунственного тезиса. И не были услышаны теми, кто на словах учит «уважать все культуры».


ДЕТИ ЭКЗАМЕНУЮТ

Итак, культурология позволяет рассказывать и о своем, и о чужом. Но имейте в виду, вы будете не одни перед этим странным и сложным материалом. Вам же не экзамен предстоит сдавать, а вести диалог с детишками. Одно дело - сдавать экзамен по истории религии… Это может быть почти безнадежно – после многолетнего перерыва в сдаче экзаменов.

Но вас-то ждут не профессора, а дети. Они гении, они будут удивительно быстро схватывать значение новых слов и новых сюжетов. А главное - перед их загоревшимися глазенками нельзя будет отмахиваться: «Ой, не обращайте внимание, это не интересно, это не важно и т.д.».

Я думаю, именно в сотрудничестве с детьми вы сами лучше поймете излагаемый им материал.

Но есть один конкретный совет: не стесняйтесь говорить «не знаю!».

Во-первых, потому что мир религии – это мир тайн. Здесь кончаются проблемы и начинаются тайны. Как говорил святой Григорий Богослов «Мы знаем, что Бог есть, но мы не знаем, что Бог есть». Поэтому богослов имеет право сказать «не знаю», и это не будет стыдно.

Во-вторых, свое незнание можно превратить в задание: «Машенька, какой хороший вопрос ты задала! Ты знаешь, он стоит того, чтобы мы вместе над ним подумали. Поэтому спроси дома маму, папу, а я сейчас не буду тебе давать ответ! Зато следующий урок мы начнем с обсуждения твоего вопроса!».

Машенька ушла домой, а вы куда? В Интернет - и стучать, стучать, стучать. Кстати, запишите адрес, куда стучать. Во-первых – ссылка скрыта. Это мой сайт (более оперативно – в ЖЖ: ссылка скрыта). Там и текст учебника, и методичка, и форум, где можно задавать вопросы и обсуждать ответы. Причем не только я буду на них отвечать (на форуме десяток тысяч участников). Второй адрес –ссылка скрыта. Это сайт Екатеринбургской епархии, там есть учительский форум. Еще одна и очень профессиональная методичка есть по адресу: ссылка скрыта . Материалы по ходу эксперимента будут доступны и на сайте томской епархии ссылка скрыта, ссылка скрыта.


УСТАНОВКА НА ОПТИМИЗМ

Я оптимист. Я обречен быть оптимистом… Ведь судьба России – это судьба русской интеллигенции. А русская интеллигенция – это вы, русское учительство. И если русское учительство даже в этих условиях окажется равнодушным к миру Православия, это означает, что судьба России кончена… России нет… Есть Соединенные Штаты Евразии. Следующая станция - Московский Халифат, ну, а конечная - Поднебесная империя, мирно граничащая с Финляндией... Ехать в поезде с таким назначением не хочется. Поэтому я уговариваю сам себя и вас: у нас должно получиться…

Я думаю, что вы справитесь. У Бориса Гребенщикова были такие слова - «Кто мог знать, что он провод, пока не включили ток?». Я убежден, что многие из вас откроют в себе самих такие струны, о которых вы сами даже и не подозревали. Очень многие учителя при вопросе об их личном отношении к вере полустыдливо говорят: «Я не из того поколения. Я слишком стар, чтобы менять свои взгляды… Я воспитан в ту эпоху, когда об этом не говорили. Мне поздно переучиваться…». И вдруг у него появляется профессиональная необходимость ознакомиться с миром веры. Причем о результатах этого своего знакомства он должен доложить не профессору-религиоведу, а детям, которые смотрят на него глазами, ждущими и правды и чуда одновременно.

Я полагаю, что многие люди отзовутся; их души срезонируют в тон излагаемому ими Евангелию. Люди поймут с удивлением для самих себя, что они более русские и более православные, чем они сами о себе думали раньше. Именно как миссионер я убежден, что по ходу этого курса будут меняться не столько дети (они в этом возрасте и так хорошие), сколько учителя.

Тут уместен мой любимый анекдот — новый русский приходит к батюшке и говорит: «Батюшка, если я пожертвую на храм 100 тысяч долларов, ты можешь гарантировать, что я в рай попаду?» И слышит в ответ: «Гарантировать, пожалуй, не могу. Но попробовать стоит».

Вот и я не хочу обманывать ни себя, ни вас, пообещав, что дети тут же станут ангелами, а вся страна резко изменится к лучшему. Но если удастся помочь хотя бы кому-то — дело того стоит. Три года моей работы ради помощи даже одному-единственному ребенку — это вполне приемлемая цена. Поэтому я оптимист.


ОБ ОПЫТЕ ПРЕПОДАВАНИЯ ОПК

У многих православных людей, в т.ч. и педагогов, есть иллюзия о существовании некоей сокровищницы православной педагогики, из которой можно брать продукт в готовом виде. Увы, это не так. В Церкви много замечательных традиций, но среди них нет православного педагогического предания.

Основу церковной библиотеки составляют книги, написанные монахами и для монахов¹⁷. Великие книги. Мудрые советы. Но в итоге, как оказалось, христианскую педагогику нельзя импортировать из средневековья. Ее там просто не было: «идеал благонравного ребенка – тихий, рассудительный маленький старичок»¹⁸.

Нужны были столетия, чтобы через них проросло евангельское новое отношение к ребенку: «если не будете как дети…». Христос – первый, кто увидел в ребенке плюсы. И, кстати, не пояснил, какие именно, дав нам тем самым и свободу и долг добрым и ищущим глазом всматриваться в жизнь детей. Может быть, главный детский плюс – отходчивость, непамятозлобие…

И потом через века зрело новое отношение к ребенку¹⁹. Например, когда Златоуст неожиданно переворачивает традиционное отношение Бога и человека и предлагает нам на Бога взглянуть не как на своего Отца, а как на своего ребенка²⁰.

Но все же это было редкостью (уже на следующей странице тот же Златоуст говорит привычное – «приходя в зрелый возраст, мы смеемся над детскими забавами»).

Византийский устав семейной жизни советует – «Держи дочерей в затворе, как осужденных, подальше от чужих глаз, дабы не очутиться в положении как бы ужаленного змеею»²¹. И русский «Домострой» запрещает отцу улыбаться своим детям: «Не жалея, бей ребенка… Воспитай дитя в запретах… Не улыбайся ему, играя… Сокруши ему ребра, пока растет»²².

Тут уместно привести столь же длинное, сколь и печальное размышление замечательного русского церковного историка предреволюционной поры профессора Н. Каптерева:

«Как христиане, древние предки наши должны бы усвоить новозавет­ный идеал; но хотя они и были религиозны, но по-своему, на свой лад. Они были церковники, обрядники и с настоящим христианством были знакомы мало, а строй их семьи был строго патриархальный, еврейский. Начала еврейской семьи были им вполне понятны, отвечали их взглядам, их жизненному укладу, а новозаветная христианская педагогия была им чужда, до нее они еще не доросли. Так как в древнерусской жизни практиковался суровый патриархат, то такого же патриархата наши предки искали и в педагогической теории. Они его и нашли в ветхоза­ветной педагогии, его и усвоили.

Старые, крайне узкие еврейские пат­риархальные идеи о семье и семейных отношениях, варварский взгляд на женщину, малокультурный идеал отца, подавляющего самостоятельную личность детей, суровая до жестокости домашняя дисциплина — все эти еврейские свойства ветхозаветного педагогического идеала пришлись по плечу, по сердцу нашим предкам, а евангельские заповеди о любви, кротости и снисхождении влияли на них пока слабо.

Наши предки заимствовали педагогический идеал главным образом из двух книг Ветхого Завета: Притчей Соломона и Премудрости Иисуса, сына Сирахова. В этих книгах начертан такой педагогический идеал: во главе семьи стоит отец, источник не только земного благополучия семьи, но и ее вечного спасения, источник милости Божьей к семье. Сирах говорит: «дети! послушайте меня, отца, и поступайте так, чтобы вам спастись, потому что Господь возвысил отца над детьми и утвердил суд матери над сыновьями. Почитающий отца очистится от грехов и уважаю­щий мать свою — как приобретающий сокровища. Почитающий отца будет иметь радость от детей своих и в день молитвы своей будет услышан. Уважающий отца будет долгоденствовать и послушный Господу успокоит мать свою. Боящийся Господа почтит отца и, как владыкам, послужит родившим его. Благословение отца утверждает домы детей, а клятва ма­тери разрушает до основания. Слава человека — от чести отца его, и позор детям — мать в бесчестии. Хотя бы отец и оскудел разумом, имей снисхождение и не пренебрегай им при полноте силы твоей. Милосердие к отцу не будет забыто; несмотря на грехи твои, благосостояние твое умножится» (Сир. 3,1-15). О ценности и самостоятельности детской личности в изложенном не сказано ни слова, да самостоятельность детей и невозможна в суровом патриархате.…

Иисус, сын Сирахов заповедует: «есть у тебя сыновья? Учи их и с юности нагибай шею их. Есть у тебя дочери? Имей попечение о теле их и не показывай им веселого лица твоего. Кто любит своего сына, тот пусть чаще наказывает его, чтобы впоследствии утешаться им. Поблажающий сыну будет перевязывать раны его. Лелей дитя, и оно устрашит тебя; играй с ним, и оно опечалит тебя. Не смейся с ним, чтобы не горевать с ним и после не скрежетать своими зубами. Не давай ему воли в юности и не потворствуй неразумию его. Нагибай выю его в юности и сокрушай ребра его, доколе оно молодо, дабы, сделавшись упорным, оно не вышло из повиновения тебе» (Сир. 7:25-27; 30:1-10). Таким образом, руководящий мотив ветхозаветной педагогии в отно­шениях родителей к детям — самый полный и последовательный роди­тельский эгоизм, выражающийся в суровом до жестокости унижении дет­ской воли и полном подчинении детей родителям, доходящем до потери детьми личности и всех прав пред родителями. Дети — это предмет гор­дости или унижения родителей и, помимо этого, никакого другого значения сами по себе не имеют. Поэтому учи детей, с юности нагибай шею их, не давай им воли, не смейся и не играй с ними, а сокрушай им ребра, чтобы не вышли из повиновения, — вот что постоянно слышится в вет­хозаветной педагогии и что наши предки усвоили весьма твердо, так как такие заповеди были им по сердцу, отвечали их нравам и складу жизни»²³.

Многим церковным людям трудно смириться с мыслью о том, что не на все вопросы в Церкви есть готовые ответы, что в Церкви есть пространство для наших церковных поисков и недоумений.

О том, как млада еще традиция православной педагогики, напоминает одно обстоятельство: до 1867 года в качестве учебника для детей по «Закону Божию» использовалась ну совсем не детская книжка – «Катехизис» митрополита Филарета.

В школьно-аудиторную работу Церковь включилась довольно поздно. Все же это разные вещи: работа с учеником наедине (именно так в веках и передавались духовные традиции), и работа в аудитории. Духовная традиция - это своего рода машина по борьбе со временем. То, что передается в священном предании – это внутренний облик Учителя. В монастыре идет многолетнее перетекание души учителя в душу ученика²⁴. Тут не может быть технологий. Но класс тем и отличается от кельи, что тут – поток, конвейер, а, значит, образовательные технологии. А вот их-то Церковь и не создавала в былые века.

Поэтому наивно считать, что можно отксерокопировать и переиздать какие-то дореволюционные книги. Дореволюционный опыт преподавания Закона Божия не поможет. Он не уберег страну от гибели сто лет назад, тем более не пригодится он и сегодня.

В нашем веке православную педагогику приходится разрабатывать в режиме поиска, а не перебора цитатных четок – совмещая наработки светской педагогики, а также возрастной психологии ХХ века с этикой древнего Православия. Каждому православному педагогу и родителю сегодня приходится идти путём творческого синтеза.

Но пока практически на всех учебниках ОПК, которые были изданы до сей поры, лежат два проклятия: это проклятие прошедшего времени и проклятие женского рода.


ПРОКЛЯТИЕ ПРОШЕДШЕГО ВРЕМЕНИ

Курсы ОПК, созданные за последние 15 лет, безнадёжно историко-центричны. Они говорят о том, что было когда-то, а не о том, что происходит в жизни ребёнка сейчас. И чем более ребёнок читает эти учебники, тем более он уходит от своего мира, погружается в историю, и тем более рождается отчужденность его от того мира, в который его эмигрируют. «Христос сказал», «преподобный Сергий благословил» – всё в прошлом, всё далеко...

По этой причине я постарался свой курс построить максимально актуализировано. Я вообще убеждён, что разговор о православной культуре в школе в любом возрасте возможен лишь в одной интонации: наш взгляд на твои проблемы.

Взрослеющий Гарри Поттер в пятом томе возмущается: «Какой ерунде нас учат в Хоггвартсе! Вместо того, чтобы учить нас астрологии, лучше бы нам рассказали, как мальчик может понять девочку!». Именно о проблемах жизни и внутреннего мира современного ребенка должен быть наш курс.

Именно потребностью вынести разговор о православии за рамки истории древнего мира объяснялся подбор многих сюжетов в данном учебнике.

Так, для урока «Монастырь», можно было найти огромное количество дивных преданий из истории православного монашества – но я выбрал Луку Войно-Ясенецкого по той причине, что он наш современник. Значит, вместо иконы можно помесить его фотографию, а не икону (ведь икона воспринимается современным школьником как нечто условное и говорящее о фантазийном или древнем мире). Кроме того, он врач-хирург, учёный, и поэтому со временем память о нём помешает школьнику, (а, может, и педагогу) воспринять дикий миф о том, что якобы христианская вера и наука находятся в конфликтных отношениях.

Или, например, урок «Милосердие». Для него также можно было бы найти множество примеров из истории. Я же рассказываю эпизод из жизни Иннокентия Смоктуновского и опять же помещаю его фотографию. Имя Смоктуновского вряд ли что-то скажет детям (мало кто из них смотрел даже «Отроки во вселенной»). Но это безусловно теплое и значимое имя для их учителей и родителей (которые тоже будут заглядывать в этот столь новый учебник).

Так вот, Смоктуновский говорил: «Я, может, и жив только потому, что верую в Господа. Я через все тяготы войны прошел, когда со мной ну только смерти не было, она просто случайно мимо прошла. Он, наверное, берег меня для каких-то маленьких моих свершений… До войны я жил у тетки, мне было шесть лет, в какой-то праздник она дала мне тридцать рублей: «Пойди в церковь, отдай на храм». Тридцать рублей! Я помню, они были такие длинные, красненькие. А мороженое, которое я так любил, стоило двадцать копеек. На эти деньги года полтора можно есть мороженое! Нет, не отдам я тридцать рублей каким-то тетям и дядям в храме. Я уже принял решение, что оставлю деньги себе, а тетке скажу, что отнес. И тем не менее почему-то все равно иду к храму. Сам не понимаю, как с зажатым кулаком я оказался около церкви. Зашел внутрь, там было так красиво, я стоял весь разомлевший, а потом легко подошел к служителю и сказал: «Возьмите на храм, возьмите, пожалуйста»… И вот сейчас я убежден, что это Господь меня испытывал. С той поры я понял, что Кто-то на Небе поверил в меня. Если бы тогда я не отдал эти деньги, я не смог бы пройтивойну, плен, тюрьму».

…Месяц назад я рассказал эту историю Олегу Табакову. Он удивился и сказал, что с ним была почти такая же история. Он с бабушкой жил на окраине Саратова. Недалеко был лагерь немецких военнопленных. В 1944 году в нескольких городах прошли прогоны немецких военнопленных по улицам. Шла репетиция такого прогона и в Саратове. Немцев построили, прогнали к замёрзшей Волге. Там они помёрзли с часик, и потом их погнали обратно в бараки. «И моя бабушка, - говорит Табаков, - почему-то сжалилась над ними. Это странно, потому что у неё к этому времени один сын пропал без вести на войне с немцами, другой сын вернулся с нее калекой. А она, увидев, как они мёрзнут, отрезала им от своего пайково-карточного хлебушка половину и говорит: «Олежек, отнеси!»… Мне было так страшно – я боялся наших конвоиров, я боялся овчарок, я боялся этих немцев… Но я пошёл и отнёс им этот хлеб и – бегом назад. И я убеждён, что Господь за этот хлеб меня отблагодарил: в 1992 году, когда гайдаровские реформы довели до голода, было впору закрывать театр. И вдруг, в самую трудную минуту, звонок из Ленинградского морского порта: «Вам пришёл контейнер с гуманитарной помощью из Германии». Оказывается, какие-то театры в Германии решили собрать помощь театру Олега Табакова. Несколько раз в году они присылали эти контейнеры, и это помогло выжить артистам, не закрыть театр… Я убеждён, что так вот та горбушка мне вернулась от Бога»…

Еще пример актуализации – глава «Чудо». Сколько чудес было в истории Православной Церкви, а я рассказываю только одно – это чудо из жизни семьи нынешнего патриарха Кирилла (и снова становится возможным фото и узнавание человека из учебника).

«Мой дед более двадцати лет просидел в тюрьмах только за то, что он боролся за сохранение православной веры. Когда его забирали — а дело было в 1932 году — то бабушка обратилась к нему и сказала: «На кого же ты нас оставляешь? Ты видишь, что голод идет!». Тогда дед сказал: «Я иду страдать за Христа — волос не упадет с вашей головы». И вот когда в доме не осталось ни одного грамма муки, бабушка испекла вечером для семерых детей лепешечки, раздала им и сказала: «Дети, у нас нет ничего, что мы завтра сможем покушать. Мы завтра начнем умирать». А ночью раздался стук в окно, и бабушка услышала голос: «Хозяйка, выходи». Вышла — никого. А рядом с дверью стоит большой мешок муки. Этот мешок муки спас мою семью и дал возможность родиться мне».


ПРОКЛЯТИЕ ЖЕНСКОГО РОДА

У нашей педагогики вообще, и, тем более, у педагогики церковной - слишком женское лицо.

Женское начало уж очень резко чувствуется в некоторых учебниках ОПК. В одном из них на первой же странице читаю: «Дорогой друг! Ты живешь в красивом мире нашей Родины». Такая эстетическая подача – это чисто женский подход, и мужика любого возраста вне зависимости от того, 7 ему лет или 70 от такого начинает просто тошнить.

Когда лет 15 назад я переходил на работу в Свято-Тихоновский богословский институт, то спросил тамошнего проректора:

— Большинство ваших учащихся — девушки. Как устроен семинарист, я знаю, а вот что такое девушка, изучающая богословие?

И в ответ услышал:

— Видите ли, отец Андрей, лексикон Эллочки-Людоедки состоял из двенадцати слов. А наши студентки обходятся четырьмя: искушение, смирение, послушание, благословение.

На этом лексиконе мужчину не воспитать.

Как не лишить мальчика активного, творческого, агрессивного начала? Как не растворить его в бесконечных моралях и проповедях о «послушании»? В святоотеческой литературе смирение кладется в основу духовной жизни. А само смирение поясняется так: «Не сравнивай себя ни с каким другим человеком». Для взрослого человека это очень хороший совет. Но можно ли мальчика воспитывать с этим назиданием?

У детей все построено на соревновании. Вы ведете двух мальчишек домой. Дорога им знакома, страха перед неизвестным нет. И что — два мальчика одного возраста просто так дошагают с вами до своей двери? Нет, конечно. Метров за 50 они сорвутся в перегонялки: «Кто первый добежит?!». И так всюду: «Кто первый построит», «Кто первый мороженое съест», «Кто первый прочитает»... Так как же воспитать в мальчике мужчину, если ему все время твердят про послушание и смирение? Как совместить романтику конкуренции, желание первенствовать,— по-моему, естественное для растущего мужчины, — с нашей православной проповедью смирения?

Я еще и сам не знаю ответа на этот вопрос. Но учебник я попробовал написать мальчуковый.


ЕРЕТИЧНОСТЬ УЧЕБНИКА

Следующая черта этого учебника – он еретический. Слово «ересь» - «выбор», от глагола «эрэо» (выбираю). Выбор был прежде всего в том, что от очень многих сюжетов приходилось отказываться. Курс очень короток. Всего 26 уроков. При этом и на них наложено очень искусственное ограничение: тело урока 2600 знаков. Таким был каприз издательства «Просвещение». Я не представляю себе гуманитарного учебник 5-го классе, в котором бы объём урока – 2600 знаков на двух страничках.

Конечно, сначала я возмущался. Потом меня успокоила одна еврейская притча – я подсмотрел её в учебнике иудейской культуры. Юноша нееврей подходит к раввину и говорит: «А во что вы, евреи, верите? Расскажи мне ваш, еврейский закон. Только, знаешь, у меня времени нет ваши еврейские сказки долго слушать, поэтому я встану на одну ногу, и пока я стою на одной ноге, ты мне быстренько всё расскажи». Раввин согласился с таким ограничением и ответил: наш еврейский закон такой: люби Бога всем сердцем твоим и люби ближнего, как самого себя.

Такой же сюжет мы встречаем и в Евангелии: Христос в этом видит суть еврейского закона ветхозаветного. Но в этом раввинистическом варианте мне понравился нюанс, уточняющий рамки ожидаемого ответа: «пока я стою на одной ноге». Это очень точно: если ты любишь свой предмет, ты будешь готов рассказать о нём на любом пространстве, даже в жанре миниатюры. Марина Цветаева сказала: «Правота ищет помоста: всё сказать – пусть хоть с костра!». Столь же замечательны слова физика-ядерщика Нильса Бора, сказанные им своему коллеге: «Если ты не можешь объяснить суть своей работы уборщице, которая прибирается у тебя в лаборатории, значит, ты сам этого не понимаешь».

Можно было бы, конечно, тратить время и силы на то, чтобы скандалить: «нам мало дали!». Но лучше даже и на столь малом пространстве попробовать создать педагогическую миниатюру.

Я уже говорил, что величайшим искушением для православного педагога будет вместить в это малое пространство всё знание о Православии. Не надо делать детей православными энциклопедистами. Даже студентов МГУ я ежегодно спрашиваю: «Ребята, как Вы хотите: я могу пробежать по всем темам быстренько, и за год сориентировать вас в разных отраслях православного богословия. А можем избрать три-четыре темы для копания. Целых 2 месяца мы можем читать лишь одну страницу Библии. Что предпочитаете?». И студенты МГУ всегда выбирают: «Давайте копаться! Пусть лучше немного, но покопать глубоко и в одном месте».

И в этом есть своя правда - в этой дотошности, съедающей час за часом, ты все получаешь некий метод, навык, а владея им, ты уже сам найдешь нечто интересное в других текстах.

Помните старый советский анекдот: ЮНЕСКО объявляет год слона. Реакция разных стран: немецкие учёные выпускают многотомную энциклопедию «Введение в слоноведение». Американские учёные выпускают 20-страничную брошюрку «Всё о слонах». Французы издают иллюстрированный альбом «Любовь в мире слонов». Советские учёные выпускают двухтомник: «Россия – родина слонов» и «Советский слон – самый лучший слон в мире». А монгольские учёные выпускают труд «Монгольский слон – лучший друг советского слона».

Так вот, не надо идти американским путём и писать «Всё о слонах». Не надо в 26-урочный объём пытаться вместить весь желаемый объём знаний о Православии. Лучше обжиться в двух-трех темах и через них показать красоту и мудрость Православия.

Поэтому, например, в учебнике просто нет библейской истории. Нет и пересказа евангельской истории: нет последовательного рассказа о жизни Христа, о Его чудесах и проповеди. Нет рассказа о Рождестве Христовом.

Для этого умолчания есть 2 мотива:

Во-первых, наш курс является летним, и Рождество Христово в него просто календарно не укладывается.

Во-вторых… Я сейчас скажу фразу, которая, конечно, противоречит тому, что Вы видите в моей фигуре, но люди более умные чем я, говорят, что из-за стола надо вставать с лёгким чувством голода. Вот также и с нашим курсом. Я надеюсь, чтобы педагоги, родители, и дети по окончании нашего маленького курса заметят, что что-то интересное, очевидное и важное сюда не уместилось, и поэтому возопиют: «Товарищ Фурсенко! Послушайте! Как же так можно! Давайте больше часов!». Так что мое молчание – это моя небольшая провокация.

Еще одно самоограничение, которое мы на себя наложили - мы не стали рассказывать библейскую историю о создании мира. В четвертом классе на отведенном маленьком пространстве мог бы появиться только крайне упрощенный пересказ библейского текста. И, боюсь, что он стал бы выглядеть как древняя примитивная сказка. Вряд ли учителя приложат достаточно усилий, чтобы детям объяснить обратное. Кроме того, в пятом классе уже начинается природоведение. Если мы упростим текст книги Бытия до рассказа детской Библии, то мы превратим детей, которые искренне ему поверят, в мишени для битья для остальных одноклассников и преподавателей на все оставшиеся годы школьной учебы.

«Еретичность» учебника состоит ещё и в том, что в православной культуре Книга одна – Библия. Все остальные христианские тексты - лишь комментарии к ней. В этом же учебнике всё наоборот: библейские сюжеты используются только как комментарии к сюжету урока.

Вот, скажем, урок «Труд». В этом уроке появляется рассказ о том, что, когда Бог создал людей – Адама и Еву, Он дал им заповедь труда – повелел «возделывать сам эдемский». Но люди вместо того, чтобы трудиться, пошли лёгким путём – путём магии: скушай яблочко и всё будет хорошо… Это лишь врезка в самый последний урок курса. Я не могу себе представить учебник Закона Божия, в котором о создании людей и грехопадении рассказывалось бы на последнем уроке, а не на первом. Я не могу себе представить учебник Закона Божия, в котором сюжет, столь значимый для богословия, оказался бы низведен до статуса лишь подпорки, иллюстрации к общему ходу урока, к его главному и вполне светскому тезису о честном и совестном отношении к труду.

Или, скажем, есть урок «Христианское отношение к природе». И в этом уроке библейский сюжет – лишь текстовая иллюстрация на полях. Рассказ о потопе поясняет главную и опять же вполне светскую тему урока - ответственность человека за экологический кризис. Обращение к Библии лишь иллюстрирует призыв к экологически ответственному поведению: «Библия рассказывает, как однажды из-за человека весь мир уже пострадал...»

Ещё один пример разборчивости учебника – урок о 10 заповедях. Упоминается, что заповедей было 10, а разбирается только 6. Первые 4 заповеди, собственно религиозные (хранение субботы, воздержание от идолов и т.п.) не цитируются и не поясняются. В учебнике вы не встретите ни рассказа о Вселенских соборах, ни повествований об основных вехах русской церковной истории...

Учебник вопиюще неполон ещё и потому, что в нём нет разговора о Св. Троице. Если честно, мне, профессору богословия, сложно объяснить догмат о Троице даже семинаристам. А как будет нецерковный педагог говорить о Троице перед нецерковными детьми – это вообще трудно себе представить.

Поэтому в учебнике есть лишь упоминание о Троице цитат из Евангелия: «Идите и крестите народы во имя Отца и Сына и Святого Духа». Это значит, что мы не прячем наш самый трудный догмат, но и объяснить его на таком пространстве и такому возрасту вряд ли сможем.


ОБЪЯСНИТЬ – НЕ ДОКАЗАТЬ

Я хочу обратить внимание учителей, что есть две разные интеллектуальные процедуры: объяснить и доказать – это не одно и то же. Доказать – это значит понудить моего собеседника к согласию со мной. А объяснить – это тоже означает доказать, но гораздо более слабый тезис. Объяснить – это значит доказать, что я не идиот, что вот такая точка зрения по-своему оправданна, в ней есть своя логика, своя обоснованность. Ты можешь эту позицию не принимать, у тебя тоже есть свои аргументы, но и твой оппонент, твой собеседник не дебил. И в этом смысле очень важно уметь в том числе и мусульманам объяснять, что у христианства есть своя логика.

Например, в учебнике есть попытка объяснения веры в Троицу, нонет попытки доказательства этого христианского догмата. Эта тема затронута в главе «Чудо».

Посыл этого разговора такой. С точки зрения православного богословия, фразы «Бог единичен» или «Бог троичен» - не вполне корректны. Бог сверх-числен. Здесь уместен переход на язык Дионисия Ареопагита с ключевой для него приставкой