Из России нэповской будет Россия социалистическая 1930г

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Тема: «Россия в годы революции и гражданской войны», 1495.63kb.
• 31. Место России на мировом рынке энергоносителей, 155.75kb.
• 1876 ■Национально-патриотическая партия !1882, 45.56kb.
• Пресс-служба фракции «Единая Россия» Госдума, 4367.73kb.
• Статья кандидата в президенты РФ от "единой россии", 205.63kb.
• Пресс-служба фракции «Единая Россия» Госдума, 4276.68kb.
• Вооруженные Силы России и борьба за энергоресурсы, 237.99kb.
• Королевской Академии Музыки. Эмилия Москвитина арфистка из России. Ученица Веры Дуловой., 38.6kb.
• На следующей неделе не будет спецкурса, 53.07kb.
• 21-000-76, 226-00-56 инн 6162046225 кпп 616301001 огрн 1066162012290 окпо 95045703, 34.98kb.

Угнетали проклятые гады

Малолетних тяжелым трудом-

Но зато им не будет пощады,

Мы бесследно их выжжем огнем⁶¹.

В другой песне из опубликованного в Тамбове сборника “Песни Красной молодежи” любой “кто честен и смел” призывался брать оружие и свергать кабалу мироеда⁶².

Самый терпимый подход к борьбе с кулачеством при изучении документов местных комсомольских организаций был встречен нами при изучении постановления УП Борисоглебского уездного съезда РКСМ (февраль 1922 года): “Коммунистические организации обязаны бороться с кулачеством, но не путем сажания в подвалы, а умелым подходом к остальному крестьянству, которое должно идти за коммунистами”⁶³. Но и в данном случае чувствуется не только стремление к расколу деревни, но и нетерпимость к зажиточному крестьянству.

Неудачной оказалась попытка сблизить, соорганизовать бедноту и середняков. Середняк склонялся туда, где ему выгодно. Партийные и комсомольские руководители опасались, что он пойдет с кулаком.

Крестьянам — середнякам все тяжелее было спокойно воспринимать сельскохозяйственную политику партии и пропаганду комсомола. С одной стороны, они слышали лозунги типа “Лицом к середняку”, “Не сметь обижать середняка”, а с другой — каждодневно чувствовали несправедливости налогового обложения, препятствий при поступлении в вузы, высокой платы за учебу в школах для детей середняков. Середняки справедливо выдвигали претензии к властям о неправильном подходе при выделении продовольственных ссуд, оттеснения от их получения под предлогом лучшей обеспеченности. Особенно беспокоила середняков нечеткость понятия “кулак”. Они требовали полной ясности в этом вопросе. Середняк хотел укрепления своего хозяйства, но одновременно не хотел попасть в “кулаки” опасаясь преследований.

В комсомоле также велика была доля середняков. Лишено перспективы было и представленное в комсомоле бедняцкое крестьянство: доходя до определенного уровня доходности, хозяйство попадало под мощный налоговый пресс. Патерналистски настроенная беднота ожидала получить хоть какой-то шанс на подъем уровня благосостояния и социального положения от государства. В ходе длительного периода господства крепостничества и самодержавия в массовое сознание сельского населения прочно внедрились такие черты, как ожидание реформ сверху и способность подчиниться правительственным решениям. В комсомоле они еще более укреплялись с помощью дисциплины и культа партии и ее вождей. О распространенности патерналистских настроений свидетельствует хотя бы непрерывный рост потока писем в адрес как местного, так и центрального руководства. Свою лепту в этот поток вносили как рядовые комсомольцы, так и беспартийные крестьяне.

Противоречия в деревне особенно обострялись в период выдачи продовольственных и прочих ссуд, при распределении общественных работ, где бедняки пользовались льготами. В это время комсомольцы забывали про свою причастность к одной организации, а смотрели на представителей другой социальной группы как на соперников.

Резко обострилась ситуация на селе весной 1925 года, в период острого хлебного кризиса. Кризис был вызван потерей в конце 1924 года ярового клина на 70%, а в начале 1925 года и более 70% озимого клина. И официальная статистика называла тысячные цифры количества голодающих. Но реальность была еще более суровой, подтверждение чему — секретное письмо руководителей Тамбовской губернии, направленное в комиссию по борьбе с последствиями недорода при СНК СССР в апреле 1925 года. Как безнадежное характеризовали они положение безлошадных крестьян: “Для них чистый хлеб является невероятной роскошью, голые суррогаты в виде хлеба из лебеды, жмыха, мякины являются их обычной пищей. При исследованиях даже были зарегистрированы случаи, где и эти суррогаты отсутствуют и семья удовлетворяется пищей, состоящей из горячей воды, подправленной 2-3 картошками или ложкой крупы или муки”. В Шахманской волости до 10% в это время поднялось количество нищих. Зарегистрированы были случаи, когда из-за отсутствия одежды и обуви бедняки были лишены возможности заниматься и нищенством. Середнячество, стремясь выйти из кризисного положения с меньшими потерями распродавало и убивало скотину, тоже примешивало в пищу всевозможные суррогаты, в полуголодном состоянии держало скот. В марте 1925 года в губернии голодало 332 тысячи человек. При этом авторы письма замечали, что ситуация заметно отличалась в лучшую сторону лишь в 1922 году⁶⁴.

Таким образом, в секретных документах признавалось нищенское, полуголодное существование основной массы местного населения, в том числе и комсомольцев, на протяжении нескольких лет. Комсомольская пропаганда, если же и говорила о голоде, то в других регионах. Положение в самой Тамбовской области характеризовалось в умеренных выражениях: “недород”, “временные трудности” и т.п. Комсомольские пропагандисты бичевали “некомсомольское поведение нытиков и паникеров”. Причем в осуждающих речах комсомольских пропагандистов можно было встретить самые необычные факты. Например, комсомолец Карнаухов работал милиционером, имел свое хозяйство, но вынужден был нищенствовать на базаре⁶⁵. Рассказывая о подобном, активисты подсмеивались над “хозяйскими инстинктами” “малосознательных” сельчан и выходцев из деревни. На самом деле за каждым упоминаемым случаем стояли личная трагедия, вполне объяснимая тяга к материальному благополучию, человеческим условиям жизни.

В первой половине 1920-х годов еще открыто признавалось ухудшение жизненного уровня рядовых граждан по сравнению с дореволюционным временем, что объяснялось последствиями мировой и гражданской войн. В 1927 году по указанию ЦК ВКП(б) развернулась кампания пропаганды мнимых и реальных достижений, в том числе и того, что жизненный уровень рабочих России якобы стал выше, чем при царизме. Публично говорить о бедствиях рабочей жизни стало политическим преступлением. Всякая попытка обобщить недостатки называлась меньшевизмом и контрреволюцией, подчеркивалось отличие данных попыток от пропагандируемой тогда самокритики⁶⁶.

Одновременно разворачивалась контрпропагандистская работа, суть которой можно выразить тезисом: “У нас экономическое положение не очень хорошее, на Западе — для простого человека гибельное”. Так, в распространенных повсеместно пропагандистских материалах к XI Международному юношескому дню после перечислений примеров ужасного положения молодежи в капиталистических странах (“едят траву, “скот кормят лучше”) делался вывод: “Только под руководством Коммунистической партии при помощи комсомола возможна действительная борьба за улучшение положения рабочего класса”⁶⁷.

Несмотря на угрозы и идеологическую обработку, некоторые комсомольцы все же высказывали сомнение в правильности выбранного партией пути. Комсомолец из Осиново-Гаевской волости писал секретарю укома ВКП(б): “Так тяжела работа и тяжелы условия, что вера во мне поколеблена, я пишу к вам и спрашиваю, действительно ли вы ведете к социализму или втираете очки”. Автор письма перечислял свои многочисленные общественные поручения, называя их бесполезными⁶⁸. Комсомолец-середняк из Подвигаловской ячейки говорил, что советская власть делает неправильно, обдирая крестьян налогами, написал об этом письмо Председателю Совнаркома СССР А.И.Рыкову⁶⁹.

Подобные мысли в середине 1920-х годов еще не были предметом специальных “проработок”, причинами показательных исключений из комсомола, но вместе с результатами выборов в советы давали властям повод усомниться в своих возможностях контролировать деревню. Власти были напуганы неблагоприятным развитием политической ситуации на селе, когда даже в комсомоле возникло “брожение”, стали появляться альтернативные комсомолу крестьянские организации. Это стало одним из факторов, предопределивших начавшуюся с 1926 года переориентацию в экономической политике с индивидуального крестьянского хозяйства на коллективизированное. “Новый курс” был отброшен, как несовместимый с идеологической доктриной большевиков, постоянно напоминавшей об опасности, исходящей от индивидуального крестьянского хозяйства.

Многие комсомольцы-крестьяне, не разбираясь в политических тонкостях, но видя, что крестьянские проблемы вновь отодвинуты властями на задний план, всю ответственность возлагали на горожан, которые с их точки зрения “на деревню смотрят как на дойную корову”. На уездных комсомольских конференциях как только выступающие останавливались на экономическом положении рабочей молодежи, делегаты засыпали президиумы записками подобного содержания: “Почему нас, крестьянских парней, вызвали на съезд, разве для того, чтобы говорить о рабочей молодежи?”, “Рабочая молодежь лучше обслуживается. Надо городских ребят отправить на наше место в деревню” и т.п.⁷⁰. Не прошли бесследно бесконечные рассуждения о мелкобуржуазности крестьянства, о необходимости бдительности по отношению к “классово нестойкой” интеллигенции. Внутри самих коммунистических организаций все более явным становилось социальное расслоение. Тамбовский коммунист Гусев так характеризовал ситуацию: “рабочие и крестьяне говорят про служащих, что это плохие члены союза — и разгорается склока. Со стороны крестьян замечается недоброжелательное отношение к рабочим, зависть к рабочим. Нет надлежащей смычки в наших организациях”⁷¹.

Конечно, это не было пресловутым обострением классовой борьбы по мере строительства социализма, но определенные противоречия между различными социальными группами были налицо. Потерпев неудачу в осуществлении “нового курса”, власть не только не стремилась их приглушить, но привлекая внимание к различным мелким фактам-свидетельствам их, создавала идейную почву для их дальнейшего обострения. Неслучайно во второй половине 1920-х годов все интенсивнее, в том числе и среди комсомольцев, муссировались слухи о неизбежности новой гражданской войны. Вот что писали деревенские корреспонденты в газету “Тамбовский крестьянин”, сообщая о настроениях села: “Война скоро будет, государство для армии хлеб заготавливает. Скоро агенты из уезда нагрянут и будут реквизировать хлеб у крестьян, как и в 1919-1921гг.” (с.Ивановка Гавриловской волости Кирсановского уезда), “Война будет, сливочное масло, яйцо, все будут отбирать” (с.Сурава Лысокорской волости Тамбовского уезда), “Будет война, денег не будет” (Каменская волость Тамбовского уезда) и т.п.⁷² В свою очередь угроза войны на фоне неблагоприятной для деревни экономической конъюктуры (низкие закупочные цены, отсутствие промтоваров) и стало одной из причин падения объемов хлебозаготовок. Крестьянство предпочитало вернуться к надежным хлебным запасам, решив проблему расчета с государством за счет реализации мяса, скота и птицы.

Проблемами своего материального благополучия, как любые нормальные люди, были озабочены и многие комсомольцы. Не получив материального выигрыша от членства в союзе, многие юноши и девушки все больше сомневались в целесообразности активной работы в коммунистических организациях. Не выходя из них, комсомольский или партийный билет они рассматривали лишь как необходимый пропуск на оплачиваемую работу. Рост “стремлений устроиться куда-либо, служить” отмечался в середине 1920-х годов практически на всех комсомольских форумах. Поначалу пытались найти оправдания подобному поведению. Так, на пленуме Тамбовского губкома комсомола выдвигались следующие обоснования: “Комсомолец-активист, в особенности представитель ячейки или практикант в какой-либо организации настолько перегружен своей работой, что весь день дома не бывает, за свою работу оплаты никакой не получает и родители этим недовольны, ежедневно его ругают и ставят вопрос так: “Или уходи их дому, или брось союз (а значит иди в батраки) и комсомолец, чтобы не уйти от союза, стремится устроиться куда-либо на работу, где получать хоть что-то”⁷³. Выдвигалось и такое объяснение: “Комсомолец чувствует себя выше на голову против остальной массы, поэтому и стремится пробраться в “начальство”⁷⁴. Однако устав одновременно защищать комсомольцев и вести среди них контрпропаганду, комсомольские органы решили перейти к элементарному запугиванию. Упоминания о подобных стремлениях перекочевали в сводки о “крестьянских настроениях”, что воспринималось комсомольцами равноценно с “антисоветскими настроениями”.

Между тем, отдельные случаи требований оплатить свою работу фиксировались и во второй половине 1920-х годов. Так, комсомольская ячейка Б.Талиновской волости отказалась участвовать в обслуживании избы-читальни: “Когда будут платить деньги за обслуживание масс, тогда и будем работать в этой избе”. В комсомоле этот случай стал примером “шкурничества”⁷⁵. Даже интуитивное стремление комсомольцев к рыночным моделям экономического поведения гасилось, не успев обрести силу.

С самого начала ее осуществления новая экономическая политика рассматривалась в комсомоле как непонятная, вынужденная мера временного характера. Социальные контрасты нэпа, непоследовательность политики партии в отношении крестьянства, отторжение комсомольцев от индивидуально-хозяйственной деятельности, низкая эффективность экономическо-правовой работы союза способствовали укоренению в общественном сознании комсомольцев неприятия “экономического отступления”, надежды на более твердый и решительный курс. Вместе с тем комсомольцы в большинстве своем психологически не были готовы к столь масштабному применению насилия, как в реальной жизни конца 1920-х-1930-х годов. В их представлениях экономическая политика должна была измениться в интересах трудового человека. Несмотря на неприятие частнособственнической психологии, сознание рядового комсомольца не шло столь далеко, чтобы в каждом крестьянине видеть потенциального врага. Симптоматично, что и спустя десятилетия тогдашние комсомольцы в своих воспоминаниях называли крестьян “малосознательными”, “заблудшими”, “непонявшими суть политики партии”, но не “мелкой буржуазией” или “классовыми врагами”.

В свою очередь крестьяне, как и простые жители, к середине 1920-х годов стали более терпимо, а иногда и уважительно относиться к деятельности коммунистического молодежного союза. Во всяком случае, ушло в прошлое почти однозначно негативное отношение к комсомольцам начала 1920-х годов. Общество не могло не заметить укрепления созидательного потенциала КСМ. Нельзя не оценить положительно и успешное внедрение комсомолом в общественное сознание необходимости внутреннего совершенствования, постоянного движения к идеалу.