Тимкова Яна Повесть о каменном хлебе

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

Там меня любят и такую!

   - Да я не про эту твою компанию... Кто знает, чем они занимаются? Кто эта твоя подружка? Работает она, учится, или что?

   - Мааааа! Ну отпусти... - Айлэмэ было очень, очень страшно. Сейчас ее возьмут и не отпустят, и это значит, что она обречена на пустой, скучный вечер - конечно, на самом деле есть, чем заняться, но это значит - опять одна, снова одна. А там - там Лави... Там поют, там разговаривают, и там никто не скажет ей, что она не так выглядит, не так говорит, не так сидит... Здесь она не нужна. Только...

   - Ну куда тебя несет, на ночь глядя... - совсем другим, усталым голосом проговорила мать, - Поздно же.

   - Нет, ты что! - горячо заговорила Айлэмэ, - Всего-то пять, а тут недалеко, и приду я в... - запнулась. Не скажешь же - "в десять", а то еще не пустит в самом деле, - В девять приду! - "Девять пишем, десять в уме..."

   - Ладно, иди уж, горе мое... - вздохнула мать, отходя в сторону и пропуская ринувшуюся за ботинками девочку к обувнице, - Только если задержишься - позвони обязательно, чтобы не волновались. И когда выходить будешь, тоже позвони.

   - Ага, спасибо, ма! - все еще хлюпая носом, Айлэмэ проворно завязывала шнурки, - Обязательно!



   * * *



   Айринэ. Айринэ, Айрэнэ, Айлэмэ. Ахто. Аннатар. Цепочка имен - бисеринки на леске. Не так уж и много, если сравнивать с другими представителями тусовки - у иных счет можно было вести уже на дюжины... Хотя и не мало. Если считать так - то пять, а если этак - то шесть. Но этак лучше не считать.

   Неяркая лампочка в абажуре из желтоватой рисовой бумаги, окно плотно задернуто темно-синими шторами, в комнате - беспорядок на посторонний взгляд, но сама хозяйка прекрасно помнит, что в каком углу валяется. Прибирать? А зачем? Все равно посторонние здесь не ходят, свои давно привыкли, да и не сунется никто без звонка предварительного, разве уж случится какое-нибудь совсем страшное ЧП, в чем Айринэ глубоко сомневалась. Да и звонить не по делу, пожалуй, поостерегутся...

   Маленький монитор - всего пятнадцать дюймов, староват уже, да все никак не доходят руки сменить. Сама привыкла, а больше и стараться не для кого. Вот клавиатура хорошая, это важно... И мышка пока еще шустро бегает, тоже замечательно. В конце концов, хозяйка довольно много времени проводит за "электронным гадом", и это очень важно - чтобы все работало.

   Тишина не нарушается даже сухим стуком клавиш. Худенькая девушка с темными пушистыми волосами, чуть косящая на левый глаз, задумчиво смотрит в экран, прикусив вьющуюся прядку. Иногда Айринэ вспоминает о сигарете, дымящейся возле нее на жестянке из-под кофе, досадливо стряхивает в банку наросший серый столбик пепла, делает глубокую затяжку и кладет сигарету обратно, выдыхая дым прямо в монитор. Время от времени девушка делает движение к клавиатуре - но каждый раз передумывает в последний момент и вновь откидывается в кресле. На экране - заготовка для письма. Пока пустая.



   Как все изменилось... Еще года три-четыре назад все то же самое она бы делала - руками. Сама написала бы текст, выбрав из пачки бумаги лист побелее, сама начертила бы схемку, может быть, еще и завитушками какими украсила бы, или набросками - летящий профиль, взметнувшиеся волосы, огромные глаза, все - несколькими штрихами, но тем не менее - угадываются черты, и девочка, в чьи руки ляжет страница, будет гадать с замирающим сердцем - она это или нет, или просто похожа, или...

   Ничего этого не будет. Ровные строки на экране, потом - провода телефонные, и те же строки - но уже на ее экране. А бумага могла бы помяться, пропахнуть дымом, на ней могли оказаться отпечатки измазанных в пепле или красках пальцев, а какое-нибудь слово было бы торопливо вписано поверх расплывшегося... Нет. Так было - или могло бы быть - давно.

   Что осталось с тех времен? Непоминаемое и неиспользуемое имя - Аэниэвьель. А когда-то она так любила слушать, как та, Старшая, пела это имя, катала его на языке, наслаждаясь каждым звуком - Аэээээниэвьеллллллль... Мягкость последнего слога заставляла сердце биться часто и неровно, и вызывала в памяти казавшиеся такими реальными картины.

   Что было вымыслом, что разыгравшимся воображением, что правдой, да и была ли там правда? Нет, имя просто должно - обязано! - было быть настоящим, иначе не было бы того резонанса, когда все существо откликается в унисон, тянется, отзываясь - "да! это - я!"

   Но помимо? Кто знает... Та, другая, Старшая - может, она бы и сказала, да не хватит сил спросить. А если бы и хватило - разве можно поверить хотя бы единому ее слову?

   "Как все было просто! Аэниэвьель, Филавандрель... Там - одно, тут - другое, трагическая ошибка, кошмар... Узел, панимаишь, карррмический..." - не удержавшись, последнюю фразу произнесла вслух, звонко раскатив это издевательское "карррррррр...", - но разве ж это может помешать Предназначению? - слова источали яд, - Предназначение... Связаны... Дрянь...

   И снова, будто все произошло только вчера, прячется в ладонях горящее лицо, в горле ком, и подступают слезы. Сдавленно:

   - Ты... Дря-а-ань... - но еще не закончив говорить, уже чувствует, что слова фальшивы.



   Те старые листки убраны подальше, с глаз долой, но сил нет избавиться, выбросить, и иногда Айринэ снова вытаскивает их на свет - из дальнего угла, из старой потрепанной сумки, покрывшейся слоем пыли. Пыль стоит столбом, девушка отчаянно чихает и жмурится. Высыпаются другие, ненужные бумажки; летят какие-то старые фотографии - уж и имен не вспомнить; вываливаются и раскатываются по полу бисеринки от порванных фенечек. Вот оно - картонная папка, завязанная выцветшей ленточкой. И дрожат руки, и перед глазами уже заранее все плывет, но девушка развязывает ленточку, достает исписанные листы и конверты и, бормоча: - ...развлечение из разряда "сам себе мазохист"... И хорошо и делаю... - начинает читать.

   Сейчас нет настроения вытаскивать на свет пыльную сумку - да и зачем, ведь она знает все записи наизусть. Наверное, надо ту, другую, даже поблагодарить - оставила такие превосходные образцы, можно сказать, руководство к действию, и осечки ни разу не было, все срабатывает идеально. Сейчас надо дописать и отправить, в голове уже готов текст, мало чем отличающийся от стандартного, набить - займет пару минут, не больше... Но Айринэ снова закуривает и откидывается в кресле.



   * * *



   - Что ж, девочка моя... - Филавандрель, строгая и печальная, присела на ручку кресла, нервно щелкнула зажигалкой, закурила, - Видишь, как оно обернулось...

   Айлэмэ - нет, теперь уже Аэниэвьель, отныне и навсегда - опустила глаза на листочек, все еще подрагивающий в ее руке.

   Простенькая, от руки начерченная схемка.

   "Муж - Филавандрель"

   "Жена - Аэниэвьель"

   Дети...

   Ну, не до детей сейчас, тем более, что карандашиком рядом приписано (косой быстрый почерк): "Информация пока неточная". А вот остальное... После схемы - сплошняком текст.



   "...мы уходили в Dol Blathanna. Остатки нашего отряда - горстка чудом выживших, но покалеченных и раненых эльфов - пробирались через охваченные безумием земли. Мы спешили, мы давно уже не спали, не отдыхали как следует, и нам не хватало еды. Мы шли, пошатываясь, словно в полусне, едва замечая, сколько пройдено и сколько еще идти. Мы старались оставаться незамеченными, но Dh'oine было слишком много. Попросту - слишком много. Какие страшные в своей простоте слова... Убийственная простота...

   Однажды она сказала, скривив губы: "Они - как черви. На сколько кусков разрубишь - столько появляется новых..."

   Страшные слова - особенно от нее, бывшей раньше воплощением солнца и радости...

   Но мне не стоило так удивляться - в конце концов, я видел, как ее стрелы били без промаха, впивались в горло, в сердце, в глаз... В спину. Я видел, как она вырывала стрелы из мертвых тел и переживала только из-за попорченных наконечников. Как перерезала горло тем Dh'oine, что еще шевелились - и смотрела им в глаза, оскалив в усмешке мелкие белые зубы. Как хладнокровно она танцевала в смертельной пляске мечей...

   Что уж тут удивляться словам...

   Я знал, что могу полагаться на нее - и в бою, и просто в жизни... Но с тех пор, как она надела берет с беличьим хвостом и начала убивать, солнце отказывалось золотить ее волосы, а в глазах, зеленых как молодая трава, больше не играли искры смеха. Я никогда не отводил взгляда от ее глаз - хотя мне казалось, что юную зелень пожирает тлеющий огонь, а за ним остается только черная выжженная земля. И с каждым разом черноты становилось все больше, а зелени - все меньше.

   Мы уходили, поддерживая друг другу, перевязывая не желающие заживать раны, оставляя на траве нашу кровь. Кровь эльфов. Кровь Aen Seidhe.

   Нас было так мало... Кроме нас двоих - еще только трое.

   А в ту ночь, когда до безопасных - сравнительно безопасных! - мест оставался всего суточный переход, мы любили друг друга. Мы не касались друг друга очень, очень давно, и я успел забыть вкус ее губ...

   Она искусала меня, исцарапала мне спину, плакала - беззвучно, как привыкла за это время, прижимала меня к себе так, что у нас обоих перехватывало дыхание...

   А когда она с тихим вздохом откинулась на траву, я заглянул в ее глаза и впервые увидел, как неохотно, мало-помалу, под напором юной зелени отступает выжженная чернота.

   Тогда я плакал. И в ту ночь мы любили друг друга.

   Наутро Аэниэвьель..."



   Текст продолжался, но Аэниэ не стала переворачивать страницу. За вечер она уже успела не раз все прочитать и хорошо запомнила прочитанное. Запомнила - но с трудом осознавала.



   - Как ты? - тихо спросила... нет, спросил Филавандрель.

   Аэниэ зачем-то кивнула, не поднимая глаз - в горле стоял ком, горели щеки, а на глаза опять наворачивались слезы.

   - Что с тобой, пушистая? Лучик мой солнечный... - Филавандрель бросила недокуренную сигарету, подсела к девочке, невесомым касанием обняла за плечи, - Ты недовольна чем-то? Ты не рада, что я наконец-то нашел тебя? Или...

   Аэниэ горячо перебила, вспыхнув еще сильней:

   - Что ты! Просто... Так неожиданно! Я... я просто не ожидала! Я... - и девочка расплакалась. Филавандрель крепко обняла ее и начала, чуть раскачиваясь, гладить по волосам и шептать утешения, периодически сбиваясь с русского на то, что, как поняла Аэниэ, было Старшей Речью - до тех пор, пока девочка не успокоилась.



   - ...я сразу почувствовал, когда увидел тебя. - они сидели за столом на кухне. Филавандрель - слева от девочки, облокотившись на стол и придвинувшись к Аэниэ почти вплотную. Перед Аэниэ - чашка раскаленного чая с лимоном, перед Лави - пепельница, в которую она нервно стряхивала нарастающий на тонкой сигарете пепел. - Словно толкнуло что-то - и такое ощущение, будто я знал тебя уже сто лет. С тобой так легко - сразу стало легко... И светло. А ты?

   - Мне тоже, - прошептала Аэниэ, - и я...

   - Вот видишь... Потом я стал смотреть, искать тебя. Пришлось полазать, поглядеть, даже по башке получил пару раз - ничего, нормально все, - а нашел - прямо под носом! Аэниэвьель, пушистая моя... - Лави покрутила головой, снова взглянула на девочку огромными потемневшими глазами, - Как же здорово...



   * * *



   Несмотря на все надежды матери, в училище у девочки так и не появились друзья. Группа попалась не очень дружная - больше половины блатных, остальные какие-то все "подхалимистые и шестерные", как определила их для себя Аэниэ. К тому же Аэниэ сама вовсе не горела желанием сходиться поближе с дхойнами-цивилами, а посматривала на них презрительно и даже с некоторой жалостью: ну что с них взять, братья наши меньшие, низшая раса, одно слово - люди.

   Девочка приходила на занятия, отсиживала положенное время, и все ее общение с сокурсниками сводилось к нескольким необходимым фразам - передать что-нибудь, уточнить что-то, переспросить, если не расслышала преподавателя, и все такое в этом роде. Несмотря на то, что вокруг была "презренная раса", одной было все-таки тоскливо, и иногда Аэниэ ловила себя на том, что с завистью посматривает на народ, собирающийся в кучки и что-то радостно обсуждающий. "Ну ничего, скоро уже, скоро," - утешала себя девочка и считала время, оставшееся до очередного сбора у Лави. Единственная отдушина. Единственное место, где ее любили и принимали, где она могла быть среди своих - таких же эльфов, как она сама.

   Вот проползает понедельник, проходит вторник, еще два дня проскакивают быстро, еще два - пролетают моментально, и вот уже воскресенье. С самого утра невозможно усидеть на месте, Аэниэ тормошит мать, уговаривая ее не только отпустить-разрешить-позволить, а еще и приготовить с собой что-нибудь вкусненькое - угостить своих. Иногда получается, иногда нет, иногда сам собой разрастается скандал, когда сестренка пытается утащить что-нибудь - Аэниэ коршуном кидается отнимать, сестра - в рев, мать встает на защиту младшей...

   Все это наконец-то позади, Аэниэ мчится со всех ног, взлетает по ступенькам, звонок в знакомую дверь:

   - Мяу всем!!!

   - Мяу, мяу! - откуда-то из недр квартиры отзывается Лави. - Заходи, пушистая, я сейчас...

   И Аэниэ раздевается, скидывает обувь, вбегает в комнату - и прикладывает героические усилия, чтобы не выдать себя, но радостная улыбка сползает с лица, словно потекшая краска. Лави валяется на кушетке, одной рукой придерживая страницы в потрепанной книге, другой - обнимая блаженно прикрывшую глаза Дарки.

   - Пуши-истые пришли! Пойдем чай пить! Дарк, ты тут посиди пока, ага?

   Дарки мурлычет и потягивается, обнимает эльфку за шею и чмокает в щеку.

   - Я сейчас... Руки вымою... - Аэниэ скрывается в ванной, пускает воду, и с силой - до наливающихся кровью следов - впивается ногтями в ладони.



   * * *



   Одеяло сбито в кучу и подоткнуто со всех сторон. Оставлена только крохотная щелочка для носа - струйка свежего воздуха в духоте. Особенно тщательно Аэниэ подтыкает ноги - ведь когда ноги не накрыты, это очень, очень страшно. Кто-то стоит в углу - и какая разница, что ее постель - на втором ярусе кровати, что никто не дотянется под потолок? В любой момент холодные пальцы могут ухватить босую пятку - и тогда не вырвешься, сколько ни брыкайся... Что-то смотрит сверху, кто-то таится внизу, и никакие уговоры не помогут - разум уползает в отдаленный уголок, и от девочки остается только дрожащий сгусток страха. Страшно шевельнуться, страшно открыть глаза - и страшно их закрыть. Свернувшись в клубок и вжавшись щекой в подушку, девочка неслышно всхлипывает, слеза из левого глаза медленно стекает в правый, из правого - на подушку. Щеке мокро, но как шевельнуться и переползти на сухое? Девочка беззвучно глотает слезы. Как хотелось бы, чтобы рядом был кто-нибудь, кто прогнал бы тварей... Или хотя бы лампу настольную включили, так нет, помешаешь спать сестренке... Сестренке не страшно. Сестренка сопит носом внизу. Ей все равно.

   Чтобы отвлечься, Аэниэ пытается думать о Лави. Снова и снова представляет ее - красивую, уверенную, сильную. Добрую.

   "Лааавиии..." - беззвучный крик кривящимися от боли губами. - "Лави... Зачем ты даришь им себя? Разве ты для них - единственное счастье? Они не умеют тебя ценить... Подари мне взгляд - я буду вспоминать неделю... Только коснись, даже больно сделай, что хочешь делай - только позволь быть рядом... Я буду сидеть у твоих ног, буду твоей собакой, тенью, я тебе не ровня, я хуже, я... Но я же люблю тебя... Звезда моя, единственная моя... Мой лорд, моя королева..."

   Аэниэ покрепче зажмурилась, представляя себя и Лави - вместе... Нет, не тут, не в настоящем... "Между нами слишком много всего... Как странно - там мы были мужем и женой, а здесь... Здесь я для него - почти никто. Так, одна из толпы, одна из... Все, что у меня есть - это воспоминания о счастье..." - девочка шмыгнула носом и закусила губу, - "Нет, не надо об этом, не буду... Лучше вспоминать..."

   Еще раз убедившись, что одеяло надежно укрывает ее с головой, она сосредоточилась и попыталась вызвать образ Филавандреля - такого, как сам Филавандрель и рассказывал...

   Беловолосый, стройный эльф с льдистыми синими глазами...

   Кидается на кого-то с мечем, кричит...

   Перевязывает кому-то плечо...

   С озорной улыбкой поправляет берет...

   Смеется - васильковый венок съехал ему на нос...

   Его лицо - близко-близко, какие огромные глаза, какие длинные ресницы...

   Склоняется к ней...



   Аэниэ спала.



   * * *



   Темная кухня. За окном в бледных столбах света от фонарей сеется мелкая морось.

   На фоне окна - два черных силуэта. Один стоит, прислонившись к холодильнику, второй - сидит на подоконнике.

   - Чего ты ждешь? Она же уже ради тебя готова прыгнуть хоть под колеса самосвала... - смешок. - Хоть в постель.

   - Еще рано.

   Щелчок зажигалки. Крохотный огонек освещает ладони, сигарету, губы. Огонек гаснет. Затяжка, выдох - дым тонкой струйкой уходит вверх.

   - Ты пойми - она еще боится, - тлеющая алая точка описывает в воздухе причудливый зигзаг. - Это только кажется, что с ней можно сделать все что угодно... Если я дотронусь до нее - она шарахнется... Или хуже того - будет терпеть, сжав зубы... А потом сбежит - и все придется начинать сначала... - затяжка, выдох, - Душа и тело... Душа ее у меня и так есть, а тело может и подождать. Не то, чтобы у меня их не хватало.

   - Ну да, ну да, одно вон уже... Заждалось, - усмехается собеседник.

   - И еще подождет, - шумный выдох; сигарета рассыпается искрами и гаснет в пепельнице.



   * * *



   Звонок в дверь - Аэниэ, радостно взвизгнув, бросилась открывать. Ровно три часа - именно в это время Лави обещала прийти, чтобы попробовать уговорить мать девочки отпустить ее на КОН в другой город. Пока что сама Аэниэ не преуспела в тяжком деле уговаривания. Мать наотрез отказывалась даже думать о том, чтобы отпустить девочку одну (то, что она должна была ехать не одна, а с Лави и всей свитой, не имело значения - даже ухудшало ситуацию - "мало ли, что это за люди!") непонятно куда (опять же - неважно, что ехать туда всего-то ночь и кусок дня) и непонятно зачем (концерты и семинары не представлялись матери важным и нужным делом). Вся надежда была на Лави.

   Девочка выскочила в общий коридор, который она называла предбанником, и распахнула дверь, выходившую на лестничную клетку. Там стояла Лави - в коричневой кожаной куртке с меховым заснеженным воротником, черных джинсах и мягких сапожках до колен. В руке у нее была перевязанная бечевкой коробка.

   - Привет, пушистая! - полушепотом, с обычной лукавой усмешкой, поздоровалась Лави. - Мать - Наталья Владимировна?

   - Угу. Заходи скорее!

   Когда они вошли в коридор квартиры, там уже стояла мать Аэниэ, скрестив руки на груди и настороженно глядя на пришедшую.

   - Добрый день, Наталья Владимировна! - Лави улыбнулась ей так, словно это была ее мама. - Очень приятно, я - Светлана.

   Так Аэниэ впервые услышала цивильное имя Лави - и решила, что оно ей совершенно не подходит.

   Тем временем Лави вручила коробку - это оказались конфеты, причем не абы какие, лишь бы подарить и отвязаться, а очень хорошие - черный и белый шоколад, скрученный в виде ракушек причудливых форм - сняла куртку, поинтересовалась, куда ее можно повесить, стянула сапожки. Аэниэ только молча таращилась на эльфку: на той обнаружилась белая блузка с какими-то кружавчиками у воротника и черный замшевый жилет, а еще - ну да, и как она сразу не заметила?! - лицо Лави было умело тронуто косметикой. Ресницы стали чуть гуще, подведены глаза, на скулах - нанесен и растушеван легкий румянец. На безымянном пальце правой руки тускло поблескивает кольцо. Золотое.

   "Ну ни фига ж себе..." - только и подумала девочка, а Лави улыбнулась ей и скользнула на кухню следом за матерью. Немного помыкавшись в прихожей, Аэниэ решила за ними не соваться - в конце концов, Лави и сама справится, а если при ней начнут говорить о ней же так, будто ее и рядом не стояло... В общем, ну их. Но ужасно хочется послушать, о чем они там...

   Из комнаты было слышно очень плохо, к тому же мешали какие-то вопли, доносившиеся из телевизора в соседней комнате - сестренка смотрела свои дурацкие мультики, но отдельные обрывки фраз до девочки все же долетали.

   - Очень приятно, Наталья Владимировна. Лена много о вас рассказывала... - это Лави, ну и горазда же сочинять!

   - ...понимаете, Света, Лена ведь еще даже следить за собой как следует не умеет... - это мать. Залившись краской до ушей, Аэниэ сжала кулаки: "Ну, мама, спасибо!"

   Стук ложечек о чашки.

   - ... едет весь мой клуб - мы будем жить в двух комнатах... мастера из других городов... девочка очень талантлива, ей пойдет на пользу... конечно, разумеется... мой муж тоже...

   - Так Вы замужем, Света? Мне Лена не говорила...

   - Да, Наталья Владимировна...

   И еще минут сорок такого мучения. И когда Аэниэ начало казаться, что они уже никогда не закончат свою поучительно-воспитательную беседу, ее наконец позвали. Мать и Лави сидели за уже убранным столом. Удивительно серьезная и взрослая Лави показалась девочке чужой, чуть ли не неприятной, и Аэниэ даже передернуло, но тут Лави слегка подалась вперед, поймала ее взгляд, и она чуть не рассмеялась от облегчения - в глазах эльфки по-прежнему плясали знакомые лукавые искры.

   Мать объявила девочке свое решение: ее отпускали, но только при условии, что... Последовавшие условия Аэниэ благополучно пропустила мимо ушей, рассудив, что раз они относятся к ее пребыванию в другом городе, то тут и слушать нечего. Все равно все будет так, как захочет Лави.

   Пока эльфка собиралась и одевалась, мать посматривала на нее с заметной теплотой, а когда та начала прощаться, неожиданно радушно сказала:

   - Спасибо, что зашли, Света. Приходите еще!

   Та рассыпалась в благодарностях, потом попросила:

   - Лена, открой мне ту дверь, пожалуйста. Замок у вас там странный какой-то...

   Замок в "той двери" - ведущей на лестницу - был самый обыкновенный, но Аэниэ, догадавшись, что ей хотят что-то сказать, с готовностью ринулась помогать.

   - Вот видишь, лап, все нормально, сразу после новогодних можешь начинать собираться, - прошептала Лави. - Ух, и устал я... Жди, я тебе сегодня позвоню. - и подмигнула.

   - Спасибо, правда спасибо! Ты... Ты чудо, вот! - и, поднявшись на носки, храбро чмокнула Лави в щеку. Эльфка переливчато рассмеялась и в ответ легко коснулась щеки девочки прохладными губами.



   * * *



   Слава Эру, по лестнице наконец-то можно было нормально спуститься, а не бочком-бочком, с усилием пробираясь и проталкиваясь, сопротивляясь общему потоку, все время норовившему унести девочку куда-нибудь, куда ей было совершенно не нужно, то и дело останавливаясь из-за того, что впереди кому-то приспичило поздороваться и пообщаться с существом, двигавшимся в противоположном направлении. Аэниэ разыскивала Лави. Совсем недавно раскрасневшаяся эльфка закончила сольник, спустилась со сцены, ухватила бутылку пива, услужливо протянутую кем-то из свиты, весело крикнула:

   - По вопросам продолжения - позже, позже! Вечером! - и легко побежала к выходу.

   Аэниэ, весь концерт просидевшая на ступеньках у сцены, не успела вовремя увязаться за Лави - девочку оттеснили, затерли в обычной послеконцертной толкучке, а когда она, наконец, выбралась в коридор, эльфки там уже не было и никто не видел, куда она делась. Аэниэ искала Лави в их "стойбище" (в устланной спальниками комнате обнаружился только хмурый, взлохмаченный и совершенно необщительный Гэль), искала ее в столовой (заперто - еще бы, неужели в девятом часу что-нибудь будет работать?), искала в кабаке (полно народу за столиками, пьют явно не чай и шум стоит

Blog

Тимкова Яна Повесть о каменном хлебе

Содержание