Россия на Дальнем Востоке в конце ХIХ начале ХХ в.: борьба за выбор политического курса
| Вид материала | Автореферат диссертации |
- Темы рефератов особенности экономической модернизации России в конце хiх-начале, 19.92kb.
- Список трудов Раздел Революция и Гражданская война в Сибири и на Дальнем Востоке. История, 88.4kb.
- I. История квжд и российской колонии в Маньчжурии в конце XIX начале XX в. (1896 1917, 181.19kb.
- Козлов Л. Е. Точки пересечения внешней и региональной политики России на Дальнем Востоке, 155.08kb.
- Е. Н. Принудительные миграции на советском Дальнем Востоке в 1920–1950-е, 75.33kb.
- А. Н., Роженко Н. М. Опыт «внедрения» диалектики в математику в конце 20-х – начале, 240.22kb.
- Программа промежуточного государственного контроля по дисциплине "история международных, 65kb.
- «Агролицей №29», 173.94kb.
- Биология, современный статус сохранения и использования бурого медведя на дальнем востоке, 966.78kb.
- I. россия на рубеже xix—xx вв. § Государство и российское общество в конце xix— НАЧАЛЕ, 469.47kb.
Методология исследования
Автор диссертации считает необходимым придерживаться в научном исследовании общих принципов историзма и объективности. Для выявления и использования максимально возможного количества источников большую роль играет архивная эвристика, позволяющая находить нужные для работы данные. В основу построения текста положен метод установление причинно-следственных связей между различными фактами и событиями (детерминизм). На основе этих связей, а также сравнения в процессе дальнейшего синтеза делаются более общие выводы. Большое значение для диссертации, где исследуется государственная политика, имеет личностный подход, требующий учитывать персональные качества и психологические особенности действующих лиц. Используются приёмы политологического анализа (в частности – системного), позволяющие давать качественную характеристику политической системы на разных моментах её развития. В частности, это теория элит. Для изучения «мирной экспансии» С.Ю. Витте с помощью финансовых рычагов использованы методы, традиционно присущие экономической истории.
Научная новизна исследования
Диссертационное исследование предлагает выводы, сделанные на основе изучения значительной источниковой базы преимущественно архивного происхождения не только из отечественных, но и зарубежных хранилищ, из которых в конечном итоге складывается оригинальная картина российской политики на Дальнем Востоке в конце ХIХ - начале ХХ в.
Практическая значимость исследования
Материалы и выводы, представленные в диссертации, возможно использовать для дальнейшей разработки вопросов внешней политики Российской империи второй половины XIX – начала ХХ в., исследования проблем функционирования самодержавной власти, а также при подготовке учебников, учебных пособий, курсов лекций соответствующей тематики. Хотелось бы надеяться, что диссертация сможет стимулировать аналогичные исследовательские проекты в Китае, Японии и Корее, что в будущем привело бы к появлению как общей, основанной на взглядах национальных историографий картины международных отношений в регионе, так и более глубокого и комплексного взгляда на происхождение русско-японской войны 1904-1905 гг. и последовавшей за ней в ХХ веке других вооружённых конфликтов на Дальнем Востоке.
Апробация работы
Основные положения исследования, его выводы, а также текст опубликованной монографии обсуждались на заседаниях Отдела Новой истории России Санкт-Петербургского института истории РАН, а также представлялись на международных конференциях и семинарах в Саппоро, Токио, Ничинане (Япония), Гановере (США), Санкт-Петербурге (Россия).
Структура исследования
Диссертация состоит из введения, характеристики источников и общей по теме литературы, 12 глав, заключения, списков использованных архивных фондов, опубликованных источников и литературы.
II. Основное содержание работы
Во введении обосновывается научная актуальность и новизна диссертации, поставлены её цели и задачи, определены предмет и объект исследования, его хронологические и территориальные рамки, исследовательские приёмы, возможности использования полученных результатов. Два последующих раздела представляют характеристику использованных источников, как архивных, так и опубликованных, а также основной литературы по проблеме в целом (историография отдельных вопросов рассматривается в соответствующих главах).
В первой главе «Сибирская железная дорога и КВЖД» исследуется история проектирования и сооружения железной дороги через Сибирь до Владивостока. Власть видела в ней прежде всего стратегическую трассу, призванную обезопасить дальневосточные владения России. Но с самого начала будущая железная дорога будоражила фантазии относительно её экономического использования и в первую очередь – для развития торговли с Китаем.
В частности, это вызвало к жизни проект спрямления трассы через территорию китайской Маньчжурии, разработанный во второй половине 1880-х гг. вице-адмиралом Н.В. Копытовым, а также план сооружения железной дороги в Китай, представленный в начале 1893 г. известным в столице «доктором тибетской медицины» П.А. Бадмаевым. Этот план, подготовленный не без участия С.Ю. Витте, впервые ставил совершенно новую задачу – не только проникновения с помощью магистрали на китайские рынки, а завоевания там господствующих позиций. Несмотря на то, что проект этот представлял собой пока что лишь общие рассуждения, он получил одобрение императора Александра III и отразил начавшееся формирование у министра финансов его плана широкой экономической экспансии России в Китае. Однако вскоре дороги С.Ю. Витте и П.А. Бадмаева разошлись.
Надо признать, что все надежды на роль Сибирской железной дороги как транзитного транспортного пути, соединяющего Европу и Дальний Восток, оказались безосновательны. Стоимость провоза грузов в несколько раз превышала морские тарифы, а выигрыш по времени оказывался не слишком велик. Да и технические возможности однопутной магистрали были рассчитаны на пропуск всего трёх пар поездов в сутки. Однако дорога играла важную роль в местном товарообороте.
Специальное внимание в главе уделено порядку финансирования и стоимости строительства как Сибирской железной дороги, так и КВЖД. К 1904 г. в эти трассы было вложено около 1,135 млрд. руб., а к 1914 г. эта сумма увеличилась до 1,5 млрд. руб. Далеко не все деньги оказались израсходованы производительно, на строительстве (особенно – КВЖД) процветали хищения и приписки. Такая магистраль была конечно же нужна России, в первую очередь – в стратегических соображениях. Но конкретный план её строительства оказался заложником огромной по масштабу и крайне слабо разработанной мечты С.Ю. Витте захватить рынки Китая для быстро развивавшейся российской индустрии. Министр финансов не смог ни точно расставить приоритеты, ни трезво соразмерить свои желания и возможности экономики Российской империи, ни правильно оценить международную обстановку. Все это сопровождалось ненужной тратой огромных средств, особенно на КВЖД. Вложенные деньги до 1914 г. не только не были окуплены, но и вообще не приносили отдачи. Это означает, что в качестве экономического проекта Сибирская дорога и КВЖД оказались несостоятельны.
Во второй главе «Экономическая политика России на Дальнем Востоке: радужные надежды и разочаровывающая реальность» анализируется содержание виттевской экономической экспансии. Даже общий взгляд на торговлю России со странами Дальнего Востока показывает, что размер её был незначительным, позиции русских товаров за отдельными исключениями (ткани, керосин) и то временно, не занимали видного места, постоянно проигрывая конкуренцию продукции из Англии, США, Японии. Казалось бы, что возможным решением этой проблемы могло бы стать развитие производства на русских землях. Вместо этого Министерство финансов ничего не делало для промышленного развития окраины, а отмена в 1900 г. порто-франко имела на первых порах явно отрицательный эффект. Борьба же за концессии в Китае осложнялась отсутствием значительных свободных средств для этого в русской казне. Даже специально созданное для этого в 1902 г. «Маньчжурское горнопромышленное товарищество» не преуспело. Оно сумело получить порядка полутора десятков концессий, из которых серьёзное значение имели лишь две-три. Ошибочной оказались надежды на частный капитал: он совершенно не шёл на Дальний Восток, наоборот, местные предприниматели предпочитали выводить свои средства в Европейскую часть России. События после русско-японской войны показали, что отечественная индустрия оказалась не в состоянии контролировать даже российские территории, не говоря уж о том, чтобы успешно соревноваться с другими державами в Китае.
В третьей главе «Русско-Китайский банк в 1895-1904 гг.» исследуется деятельность этого кредитного института за первое десятилетие его существования. Распределение акций банка с самого начала позволяет сделать вывод, что с момента его учреждения Министерство финансов могло рассчитывать на большинство голосов в собрании акционеров, а в 1898 г. оно приобрело полный контроль над ним. Тем не менее, С.Ю. Витте поддерживал баланс в деятельности банка: он вёл себя как обычное кредитное учреждение, стремящееся к получению прибыли. И лишь в ряде важных случаев он выполнял политические заказы министра финансов. Такая почва придала банку устойчивость и видную роль одного из главных кредитных учреждений на Дальнем Востоке.
Четвёртая глава «Русско-китайский союзный договор 1896 г.» посвящена истории подготовки и заключения этого важного документа. Договор – первый для Китая равноправный союз с европейской державой – стал следствием поражения Пекина в войне с Японией 1894-1895 гг. Если Пекин искал себе союзника против Японии, то Петербург был заинтересован получить согласие правителей Поднебесной на строительство железной дороги в Маньчжурии и получить незамерзающий порт на Жёлтом море. Переговоры, которые велись с 1895 г., шли долго и трудно. Вопреки распространённой версии, взятка, обещанная главе китайского посольства, приехавшего на коронацию Николая II, Ли Хунчжану, вряд ли сыграла важную, и, тем более, решающую роль. Конечно, согласие Китая на русскую железную дорогу в Маньчжурии следует признать значительным успехом С.Ю. Витте. Но получить незамерзающий порт он так и не сумел.
Пятая глава «Корейская политика России и отношения с Японией» посвящена курсу Петербурга в отношении этого королевства. Среди исследователей нет единодушия в оценке российской политики в Корее. Отечественные авторы (Б.Д. Пак, Б.Б. Пак, Ю.Н. Розалиев и др.), как правило, подчёркивают миролюбивый характер действий России, отсутствие планов её аннексии и борьбу с Японией за сохранение независимости королевства. Наоборот, в современной корейской историографии Петербург предстаёт как один из главных агрессоров, соревнующийся с Токио за захват полуострова.
В основе корейской политики России, которая появившаяся в 1880-х гг., лежал принцип поддержания status quo в регионе. У России всегда имелось в Корее лишь два самостоятельных интереса – это приобретение в южной или западной части её побережья незамерзающего порта и опасение того, что королевство, находящееся рядом, может стать плацдармом для агрессии против российского Дальнего Востока. Петербург, даже имея хорошие возможности усилить своё влияние в королевстве, к чему его подталкивали и Сеул, и Пекин (усматривая в России противовес японским амбициям), не выказывал намерений воспользоваться ими. Наоборот, политика России носила очень сдержанный характер. Неоднократные обращения корейского короля о помощи чаще всего оставались без ответа, так как Петербург опасался поссориться из-за Кореи с Японией. Однако с такой линией были не согласны дипломатические представители России в королевстве. К.И. Вебер, А.Н. Шпейер и др. полагали, что Корея должна стать российской и что им следует всеми силами стремиться к упрочению в ней русского влияния. Даже после государственного переворота 8 октября 1895 г., устроенного японцами с целью укрепить собственное влияние, и бегства короля в русскую дипломатическую миссию 11 февраля 1896 г. (где он провёл целый год) Россия не воспользовалась представившимися для неё возможностями. Вместо этого 2 (14) и 28 мая (9 июня) 1896 г. были подписаны два соглашения Вебер-Комура и Лобанов-Ямагата, значительно ограничившие размах японской активности на полуострове. При этом Россия не выговорила для себя никаких преимуществ.
Эта политическая линия резко изменилась в 1897 г., когда С.Ю. Витте потерпел неудачу в переговорах с Пекином о предоставлении России незамерзающего порта. Внимание министра финансов переключилось на Корею, со второй половины 1897 г. там резко усиливается активность русских. Корейские финансы передаются в руки бывшего чиновника Министерства финансов К.А. Алексеева, учреждается Русско-Корейский банк, призванный стать главным кредитным учреждением в королевстве, а в Петербурге решают предоставить заём королю в 5 млн. иен. Однако эта активность так же быстро оборвалась: после захвата Порт-Артура в декабре 1897 г. и подписании договора об аренде Ляодунского полуострова в марте 1898 г. Петербург потерял всякий интерес к королевству. Но единодушия в российском руководстве не наблюдалось: если С.Ю. Витте был готов уступить Корею японцам как компенсацию за Ляодун, то моряки по-прежнему желали приобрести себе незамерзающую гавань на корейском побережье, а военные видели в Северной Корее важный стратегический заслон, обеспечивающий безопасность русских дальневосточных владений и арендованной у Китая территории. Такая неопределённость создала благоприятную почву для развития «вневедомственных влияний»: в начале 1898 г. к Николаю II обратилась группа лиц во главе с отставным гвардейским полковником А.М. Безобразовым, предлагавшая не оставлять, а, наоборот, усиливать российские позиции в Корее с помощью концессий. «Концессионеры» встретили у царя понимание и поддержку, а российская политика в королевстве с этого времени раздвоилась на царскую официальную и царскую же, но неофициальную. Ситуация ещё раз поменялась в 1900 г. после того как Россия ввела свои войска в Маньчжурию. В Токио полагали, что «естественной» компенсацией за это должна стать уступка Японии Кореи. Но Петербург мялся, колебался, был согласен лишь допустить на полуострове доминирующее японское влияние, что уже не устраивало Страну восходящего солнца. Разрешить эту ситуацию японское руководство решило с помощью визита в Россию Х. Ито. Маркиз, не занимавший на тот момент официальных должностей, провёл в Петербурге несколько неофициальных встреч, на которых он хотел бы добиться, чтобы Россия уступила Корею в одностороннем порядке. Разумеется, он услышал твёрдый отказ. Неудача миссии Х. Ито резко подстегнула англо-японские переговоры, завершившиеся заключением англо-японского союза в январе 1902 г. Его образование стало одним из важнейших просчётов российской дипломатии, так как именно этот союз сделал для Токио возможной войну с Россией.
Корейская политика оказалась весьма сложной и одной из самых неудачных для Петербурга. Имея колоссальные возможности, Россия так и не приобрела практически ничего в королевстве, ни преобладающего влияния, ни незамерзающего порта. Зато именно Корея стала главной причиной русско-японской войны 1904–1905 гг.
Глава шестая «Как и зачем Россия захватила Порт-Артур: события конца 1897 – начала 1898 гг.» призвана по-новому посмотреть на причины приобретения Россией этого китайского полуострова. При обращении к теме Порт-Артура историки (Б.А. Романов, Ф.А. Ротштейн, А.В. Игнатьев и Г.В. Мелихов и др.), как правило, следуют схеме, изложенной в мемуарах непосредственного участника тех событий – министра финансов С.Ю. Витте. С точки зрения графа, инициированное им мирное, экономическое проникновение в Китай было грубо нарушено силовым захватом Ляодунского полуострова, на чём настоял министр иностранных дел М.Н. Муравьёв. Сохранение прежних отношений с Пекином стало невозможным, его курсу был нанесён непоправимый удар, явившийся также «первым шагом» к русско-японской войне. На самом деле появление российских кораблей на рейде Порт-Артура 4 (16) декабря 1897 г. с согласия Пекина ещё не означало, что Россия нацелилась на захват китайской территории. Решение занять гавани было продиктовано боязнью Петербурга, что её может опередить Англия. Однако позднее именно С.Ю. Витте впервые поставил вопрос о приобретении Россией Ляодуна, предложив в середине января 1898 г. увязать этот вопрос и заём Китаю, за который ожесточённо боролись Петербург и Лондон. Отказ от займа в пользу Англии Пекину следовало компенсировать передачей России навечно Порт-Артура и Далянваня. Именно эта комбинация и легла в отснову дальнейших действий России, в результате которых 15 (27) марта 1898 г. было заключено русско-китайское соглашение об аренде Ляодунского полуострова и о строительстве железной дороги к нему. Оно действительно ухудшило отношения Петербурга и Пекина, но справедливости ради, надо признать, что они и до этого не были блестящими. Этот договор также не привёл к обострению отношений с Токио: в Японии полагали, что за ним последует уступка Кореи, что их вполне устраивало.
Вместе с тем действия М.Н. Муравьёва в конце 1897 г. показали, что монополии С.Ю. Витте на дальневосточные дела пришёл конец. Но едва ли не самым важным стал фактический крах виттевской мирной экономической экспансии и тот тупик, в который она зашла к концу 1897 г.: после японо-китайской войны 1894–1895 гг. правители Поднебесной пришли в себя от страха и перестали отступать. По сути М.Н. Муравьёв оказался прав – чтобы добиться от Китая дальнейших уступок, нужны были новые, силовые рычаги давления. Наконец, обстоятельства захвата Порт-Артура и Далянваня не подтверждают справедливость обвинений С.Ю. Витте в адрес М.Н. Муравьёва: «славу» и ответственность за договор об аренде Ляодунского полуострова министру финансов следует разделить с главой внешнеполитического ведомства как минимум пополам.
Глава семь «Англо-русские переговоры о Китае 1898-1899 гг.» посвящена всё ещё недостаточно изученному соперничеству Лондона и Петербурга в Срединной империи. Советские историки (Б.А. Романов, Ф.А. Ротштейн) подозревали Англию в нечестной игре, в том, что она симулировала желание договориться с Россией. Такое предположение вызывает большие сомнения. С другой стороны, Д. Лензен и Я. Ниш полагали, что британское правительство действительно стремилось к соглашению с Россией по широкому кругу международных вопросов.
Поводом к началу англо-русских переговоров по Китаю стал вопрос о предоставлении Пекину займа в 100 млн. лан (примерно 140 млн. руб.), возникший летом 1897 г., в соревновании за него обе стороны не хотели уступать. С инициативой англо-русских переговоров в разгар соперничества двух стран по поводу китайского займа выступил Лондон, предложив двум империям договориться по широкому кругу спорных вопросов на Дальнем и Ближнем Востоке. С.Ю. Витте, к которому первым обратился английский посол в Петербурге Н. О’Конор, предложил раздел сфер влияния в Китае, по которому за Россией признавалась бы свобода действий в центральных и северных его областях, а за Англией – в бассейне Янцзы. Однако это была его личная точка зрения, а не российского руководства в целом. Вскоре выяснились главные пункты противоречий: Министерство иностранных дел решило ограничиться лишь Дальним Востоком, полагая необходимым закрепить за Россией лишь Северный Китай. Кроме того, простой обмен сферами не выглядел выгодным для Петербурга: если российская сфера влияния в Маньчжурии признавалась другими державами, например, Францией и Германией, то британская в бассейне р. Янцзы – нет. С.Ю. Витте же категорически настаивал включении в русскую сферу центральных областей Китая. Если М.Н. Муравьёв предлагал провести черту по линии Пекина, то Министерство финансов располагало её южнее, «приблизительно около Хуанхэ» из-за «успехов» Русско-Китайского банка там (совершенно неизвестных в МИД).
Неожиданно в конце 1898 г. С.Ю. Витте изменил свою точку зрения, вернувшись к идее общего договора. В Англии без труда раскусили истинные цели министра финансов: заключить какое-нибудь соглашение, чтобы успокоить англичан и облегчить выход на лондонский финансовый рынок (в преддверии мирового экономического кризиса делать займы в Париже становилось всё труднее). Чтобы не создавать препятствий проникновению Русско-Китайского банка в бассейн р. Янцзы, министр финансов был готов допустить англичан в русскую сферу – Маньчжурию (т.е. севернее китайской стены), невзирая на очевидный риск такого шага. Позиция С.Ю. Витте вызвала энергичный протест со стороны военного министра А.Н. Куропаткина, не понимавшего, зачем ради интересов одного коммерческого учреждения (Русско-Китайского банка) открывать англичанам Маньчжурию. М.Н. Муравьёв также вынес категорический вердикт: «ради выгод частных железнодорожных компаний и кредитных учреждений императорское правительство едва ли может жертвовать политическими интересами первостепенной государственной важности», намекая на необходимости сосредоточить усилия на закреплении за Россией Маньчжурии. Тем неожиданнее оказался финал: в последний момент С.Ю. Витте отступил и заменил в тексте документа слово «не препятствовать» применительно к железнодорожным концессиям в сфере другой стороны на «не домогаться» согласно царской воле. По справедливому заключению Б.А. Романова, это означало, что министр финансов фактически отказался от железнодорожных предприятий южнее Великой стены, что он категорически не хотел делать ранее. Таким образом, идея общего договора России и Англии по делам Востока выродилась в малозначительный обмен нотами о разделе сфер железнодорожного влияния в Китае (территория севернее китайской стены – бассейн р. Янцзы, состоявшийся 16 (28) апреля 1899 г. Не удивительно, что соглашение не удовлетворило обе стороны.
Разумеется, ответственность за неудачу в англо-русских переговорах 1898–1899 гг. ложится на обе стороны, но Россия не прошла свой путь до понимания необходимости урегулировать спорные вопросы с Британской империей на Дальнем Востоке, прежде всего, из-за амбиций С.Ю. Витте. Продолжение этой фантастической политики явилось громадной ошибкой, так как Англия начала искать себе других путей для решения собственных проблем в Поднебесной. Через несколько лет это завершилось англо-японским союзом.
В главе восемь «Россия и Китай в 1900-1903 гг.: конец экономической экспансии» анализируется политика Петербурга в отношении Китая во время и после боксёрского восстания. Народное движение, нацеленное против иностранного засилья, инспирируемое также официальным Пекином, привело к масштабным военным действиям в Центральном и Северном Китае, вводу русских войск в Маньчжурию, походу объединённого военного отряда на Пекин, чтобы освободить дипломатов, осаждённых в посольском квартале. Новые обстоятельства вызвали значительные изменения в политике Петербурга в Срединной империи. Несмотря на официальные заверения, что ввод войск не являлся объявлением войны пекинскому правительству и обещаний не аннексировать китайской территории, вся власть в маньчжурских провинциях попала в руки военных, которые не намеревались так просто уходить оттуда. Это вызвало сначала большую тревогу, а затем и недовольство С.Ю. Витте. С другой стороны, китайское руководство, напуганное как размахом восстания, так и ответом держав, было готово обещать значительные уступки и преференции лишь за сохранение территориальной целостности Срединной империи. Уже в августе – сентябре 1900 г. начались русско-китайские сепаратные (отдельно от «консорциума» держав-победителей) переговоры об условиях освобождения Маньчжурии. Хорошо знакомый российскому руководству Ли Хунчжан обещал сначала совершенно необъятное – свободное предоставление русским любых концессий и прав в Маньчжурии. Однако этим старый китайский сановник лишь начал свою игру – обещать и ссорить, постепенно забирая свои уступки назад. Удивительно, что российское руководство попалось на эту удочку. Ему пришлось постепенно проделать путь от радужных иллюзий до осознания того, что войска придётся выводить без всяких особых условий, не получив практически ничего от Пекина. Не помогло и очередное обещание взяток китайским должностным лицам. Трудность ведения переговоров объяснялась ещё и разногласиями внутри российского руководства: если военный министр А.Н. Куропаткин настаивал на сохранении там некоторого количества армейских частей, мотивируя это интересами защиты российских рубежей, то С.Ю. Витте был готов очистить Северный Китай от войск за экономические привилегии. По большому счёту стремление С.Ю. Витте подкрепить договорными преимуществами желание экономически доминировать в Маньчжурии недвусмысленно свидетельствовало: министр финансов отдавал себе отчёт в том, что он не имел возможностей добиться этого иным путём. Все прежние рассуждения о том, что Китай должен быть «наш» в смысле экономическом оказались не более чем мечтами. Своевременное признание их невоплотимости позволило бы избежать большого числа ошибок. К сожалению, этого не произошло. С.Ю. Витте лишь ограничил размах своей активности Северным Китаем и перестал делать ставку на экономическую экспансию, так как у него не имелось достаточно денег. Министр финансов также был готов отказаться в случае необходимости от всего, кроме КВЖД.
Впервые в отечественной историографии значительное внимание уделено переговорам российских должностных лиц и местной китайской администрации. Последняя оказалась более покладиста, чем Пекин, так как находилась целиком в руках военных. Однако значительных результатов эти соглашения (первое из которых было заключено в октябре 1900 г.) не принесли: число концессий, полученных от цзянь-цзюней, оказалось невелико (несколько десятков) и они, как правило, не представляли большой ценности (в основном это были разрешения на разведку и добычу золота).
История подготовки сепаратного соглашения стала первым крупным провалом прежде всего для С.Ю. Витте, который чаще всего играл в этих переговорах ключевую роль. В ходе обсуждений также явственно проступили изменения во взглядах министра финансов на цели и методы дальневосточной политики. Сначала он отказался от движения в Центральный и Южный Китай, сосредоточившись на его северных окраинах, позднее С.Ю. Витте также признал, что чисто экономические рычаги не приносят желаемых результатов и сделал ставку на закрепления экономических преимуществ с помощью договоров – путь, который также не принёс результата. Весьма показательны были серьёзные расхождения во взглядах на цели и методы русской политики на Дальнем Востоке, которые выявились между С.Ю. Витте, А.Н. Куропаткиным и В.Н. Ламздорфом. Если министры финансов и иностранных дел всё-таки без особых затруднений находили общий язык, то военный министр не был склонен к компромиссам и стремился настоять на собственных решениях. После 1902 г. Петербург так и не мог решить, что именно он хочет и возможно ли этого добиться. Всё тонуло в соперничестве сановников, к которым к тому же подключились безответственные личности.
В главе девятой «Безобразовцы: царская «неофициальная» политика на Дальнем Востоке в 1898-1904 гг.» впервые в историографии исследуется деятельность «безобразовского кружка» (А.М. Безобразов, В.М. Вонлярлярский, Н.Г. Матюнин и др.). Он сформировался в начале 1898 г., поводом для его появления стала «концессия Бринера» - право на лесоразработки в бассейне корейской реки Ялу, полученное владивостокским купцом и лесопромышленником Ю.И. Бринером. Для освоения столь масштабной концессии у него не было денег и предприниматель приехал в Петербург с намерением продать концессию. У безобразовцев денег также не было, но они надеялись получить их из казны, придав предприятию политическое значение: «в руках компании <…> должно сгруппироваться всё влияние на общий ход дел в Корее». Благодаря содействию И.И. Воронцова-Дашкова «концессионеры» сумели попасть к Николаю II и царь одобрил идею. На личные средства он направил на полуостров две секретные экспедиции для обследования королевства и приобретения других концессий. Руководство операцией было возложено на великого князя Александра Михайловича. Однако идее резко воспротивился С.Ю. Витте, так как возобновление российской активности в Корее противоречило его политике. Его вмешательство привело к тому, что безобразовцы так и не получили значительных казённых средств для своего предприятия.
И далее, до конца 1902 г. министр финансов не давал развернуться «вневедомственным влияниям» в Корее. Безобразовцы отвечали резкой критикой всей политики С.Ю. Витте, но особого успеха не имели. Положение дел резко изменилось в конце 1902 г., после того как министр финансов официально отказался от прежних своих целей в Китае, предложив свернуть всякую активность России на Дальнем Востоке. Для царя, ещё продолжавшего грезить Тибетом, «освобождением» Индии от англичан и т.п., такое изменение курса явилось сильнейшим ударом по амбициям. Естественным стало разочарование в С.Ю. Витте и обращение к рецептам безобразовцев, которые, наоборот, предлагали всячески усиливать русское влияние на Крайнем Востоке.
Первая половина 1903 г. прошла под знаком острого соперничества лидеров «неофициального курса» и «триумвирата» С.Ю. Витте – В.Н. Ламздорф – А.Н. Куропаткин, выступавшего за умеренность и осторожность. Борьба шла с переменным успехом. Если на Особом совещании 26 марта, созванном по настоянию безобразовцев, большинство участников отвергло возможность государственной поддержки их предприятия, то 7 мая верх одержали «вневедомственные влияния» благодаря прямой поддержке Николая II. Тем не менее, потребовались ещё совещания в Порт-Артуре 18-28 июня и в Петербурге 1 августа, после которых Николай II окончательно принял сторону своих неофициальных советников, а главный их оппонент С.Ю. Витте получил отставку. Однако торжество «нового курса» обернулось новыми колоссальными проблемами в дальневосточной политике России. Её ведение было изъято из компетенции МИДа и передано наместнику Дальнего Востока Е.И. Алексееву, близкого во многих вопросах безобразовцам. Утрата единства в управлении сказалась самым негативным образом на русско-японский переговорах по Корее второй половины 1903 – начала 1904 гг. Деятельность же безобразовского лесного предприятия на р. Ялу получила скандальную известность не столько «заготовкой» леса, сколько сосредоточением в усте под видом лесной стражи нескольких сотен переодетых русских солдат и хунхузов, нанятых руководством предприятия. Она служила удобным поводом для Англии и Японии, чтобы обвинять Россию в агрессивных шагах в регионе.
Лесная концессия на р. Ялу была аннулирована корейским королём в мае 1904 г. Всего на авантюру по подсчётам самого А.М. Безобразова, ушло 2,58 млн. руб. Сколько стоили политические последствия – учесть практически невозможно. Дальневосточная политика России перед войной и появление безобразовцев стали одним из важных симптомов кризиса имперской власти в начале ХХ века. Безобразовцы, с одной стороны, отразили неспособность официального бюрократического аппарата действовать новыми методами, используя предпринимательскую деятельность, концессии и т.п. С другой, они показали, что бесконтрольная опора на личный фактор приводит к вовлечению в высокую политику совершенно не пригодных к этому людей. Применительно к дальневосточной политике России следует признать, что именно безобразовцы внесли решающий вклад в изменение её курса в 1903 г., в провал русско-японских переговоров и, таким образом, содействовали началу войны.
В одиннадцатой главе «Дальневосточное наместничество (1903-1905 гг.)» исследуется создание новой административной структуры управления Дальним Востоком в связи с внешней политикой Петербурга в регионе. С одной стороны, наместничество отражало особенности управления окраинами империи и явилось в определённой степени логичным завершением системы генерал-губернаторств. Но с другой, учреждение наместничества в 1903 г. с максимально широким кругом полномочий, вплоть до собственного бюджета и права наместника руководить внешней политикой России в регионе, отражали лишь желание безобразовцев разрушить «империю Витте». Однако назначенный 2 мая 1903 г. наместником Е.И. Алексеев столкнулся с большими трудностями при создании новой, надведомственной структуры управления в регионе. Он натолкнулся на сильнейшее сопротивление ведомств при попытке изъять у них ряд вопросов. Попытка создать отдельный бюджет наместничества натолкнулась на непреодолимое препятствие: для этого требовалось изменить принципы составления всей государственной росписи. Передача же наместнику вопросов внешней политики в регионе обернулась лишь большими неприятностями: Е.И. Алексеев оказался не готов играть такую роль.
Обращение к истории управления Дальним Востоком на рубеже ХIХ–ХХ веков показвыает быстрое переростание вопроса из области совершенствования механизма местной администрации и решения проблем управления арендуемой территорией в борьбу за обладание рычагами власти, в которой аппарат министерского управления стал помехой определённой группе лиц. Безобразовцы для реализации своей программы, заручившись согласием царя, попытались создать собственную структуру власти, которая действовала бы практически независимо от уже существующей. Вообще связь наместничества с реальными проблемами управления Дальним Востоком оказалась минимальна. Конечно, никаких межведомственных противоречий учреждение наместничества не сняло. Нелепостей же было более чем достаточно: царь, давая добро на учреждение такого «параллельного управления», фактически давал понять, что он не доверяет министерствам и министрам, то есть, тем людям, которых он сам и назначал. Одновременно монарх также являлся непосредственным начальником как над новой вертикалью власти (прямо над наместником, а также через возглавляемый им Особый комитет Дальнего Востока), так и над прежней, министерской. Вместо положительного эффекта такая реформа дала лишь разрушение прежней системы власти.
В главе одиннадцать «Последние русско-японские переговоры перед войной 1904-1905 гг.» анализируется их ход и намерениея сторон. Япония рассматривала переговоры как последнюю попытку мирным образом договориться с Россией о том, что Корея переходит в сферу исключительного влияния Страны восходящего солнца. Российское руководство подошло к лету 1903 г. – началу переговоров – в состоянии внутреннего кризиса. В российском руководстве выявилось несколько точек зрения на политику империи на Дальнем Востоке. С.Ю. Витте и В.Н. Ламздорф выступали за уступку Кореи и вывод русских войск из Маньчжурии. Однако их позиция не являлась доминирующей. Всё больший вес получало мнение безобразовцев и Е.И. Алексеева: Японии можно отдать половину Кореи, Маньчжурию эвакуировать не следует, наоборот, необходимо закрепить её за собой. Промежуточную позицию занимал А.Н. Куропаткин: поддерживая необходимость пассивной политики и уступок, он, тем не менее, полагал возможным ограничиться захватом Северной Маньчжурии.
30 июля (12 августа) посланник в Петербурге Ш. Курино передал В.Н. Ламздорфу японские предложения. В их основе лежала идея обмена Кореи на Маньчжурию (как бы Токио это не отрицал), причём обмена неравноценного (хотя речь преимущественно шла о судьбе королевства). За Россией Япония признавала только специальные железнодорожные интересы, тогда как сама хотела действовать в Корее практически без ограничений. Реакция всего российского руководства на полученный японский проект соглашения являлась эмоциональной и дружно негативной: притязяния Японии расценивались как наглость. Е.И. Алексеев, которому и было поручено ведение переговоров, подготовил контрпроект. Россия, соглашаясь уступить большую часть Кореи Японии, настаивала на том, чтобы бассейн р. Ялу стал нейтральной зоной. Петербург также хотел получить обещание Японии не вмешиваться в русско-китайские отношения.
Дальнейший ход переговоров представлял собой попытку установить компромиссную точку зрения между этими позициями. Россия стремилась оговорить свои преимущества в Маньчжурии, Япония – снятиь все органичения для себя в Корее. В конце концов осталось единственное препятствие – нейтральная зона на северной границе Кореи. Казалось, что стороны близки к согласию. Однако здесь негативную роль сыграли безобразовцы, активно вмешавшиеся в декабре 1903 г. в ход переговоров. В ходе переговоров, на их заключительном этапе резко негативное влияние оказали безобразовцы, вмешавшиеся в их ход. Они настаивали на жёсткой позиции России, В.Н. Ламздорф, наоборот, был склонен уступать. В итоге в январе 1904 г. ни одна точка зрения не победила. Петербург оказался не в состоянии в критический момент чётко сформулировать свои интересы и взвесить опасности им угрожающие.
Ход русско-японских переговоров 1903 г. показал, что едва ли не главную роль с русской стороны играли интриги и борьба за власть и влияние. То есть, в большей части они оказались продолжением внутренних проблем управления, явно находившихся в кризисном состоянии. Не удивительно, что Петербургу с трудом удавалось, и то не всегда, подыскивать ответы Токио, а чаще – он просто не находил их. Вместо формулирования консолидированной позиции российские верхи занимались либо перетягиванием одеяла на себя (Е.И. Алексеев и министерства – у кого больше власти), либо пытались настоять на собственном варианте решения проблем (А.Н. Куропаткин – присоединить северную Маньчжурию к России). Совершенно дезориентированные дипломаты действовали по противоречивым указаниям, а представления некоторых из них также нельзя назвать безошибочными (Р.Р. Розен). Тем не менее, в России практически никто не хотел участвовать в вооружённом конфликте. Самодержавная власть отчётливо ощущала, что находится накануне войны, но, несмотря на это, оказалась не в состоянии предпринять необходимых мер, чтобы предотвратить её. Разумеется, это никак не снимает ответственности с Японии за развязывание вооружённого конфликта с Россией в 1904–1905 гг.
В двенадцатой главе «Портсмутский договор: путь России к миру» анализируется процесс подготовки и хода мирных переговоров между Россией и Японией. Первые серьёзные контакты на эту тему состоялись летом 1904 г. между С.Ю. Витте и японским послом в Лондоне Т. Хаяши. Инициатором их был, по-видимому, С.Ю. Витте, хотя он и отрицал это. Вообще председатель Комитета министров на протяжении почти года был едва ли не единственным крупным сановником, выступавшим за немедленное прекращение войны. Российское руководство окончательно склонилось в пользу мира лишь после цусимской катастрофы 14-15 мая 1905 г. Несмотря на категорическое нежелание Николая II доверить заключение мира С.Ю. Витте, ему пришлось сделать это. Будущий граф был снабжён необходимыми инструкциями. На этот раз они были составлены профессионально, большую роль в этом сыграла российская разведка (И.И. Манасевич-Мануйлов и др.). Характерно, что минимум японских притязаний не противоречили пределу российских уступок. Это в принципе давало хороший шанс на успех мирной конференции.
Кроме того, С.Ю. Витте предпринял ряд удачных шагов, в частности, провёл переговоры в Берлине и Париже, заручившись определённой поддержкой руководства этих стран. Кроме того, он предпринял попытку развернуть в свою пользу американское общественное мнение и это ему отчасти удалось. Надо признать, что стартовые позиции России на переговорах были, пожалуй, более благоприятные, чем у японской стороны, несмотря на военные неудачи.
Внимательный анализ хода переговоров позволяет сделать вывод, что С.Ю. Витте склонялся уступать японцам. Он сделал ставку на заключение с ними союзного договора, для этого сановник был готов не только на территориальные потери (Сахалин), но и на уплату контрибуции. В том, что Россия официально так и не заплатила ни рубля, она обязана прежде всего твёрдой позиции Николая II, хорошо информированного о положении дел и роли американского президента благодаря хорошо налаженной системе перлюстрации, и поэтому категорически отказавшегося платить. Половину же Сахалина царь отдал на том основании, что не считал её русской землёй (эта часть острова перешла к России по соглашению 1870 г.).
В Заключении подводятся итоги диссертационного исследования. В дальневосточной политике России 1890-х – 1904 гг. выделяется несколько периодов. Её активизация (начальный этап) оказалась связана с планами, а затем и с началом строительства Сибирской железной дороги. По времени это совпало с приходом в правительство С.Ю. Витте, сначала как министра путей сообщения, а затем – министра финансов (1892 г.). Молодой сановник, будучи дилетантом в международных делах, тем не менее, решил связать свою бюрократическую карьеру с программой грандиозных действий на Дальнем Востоке. Что именно и как следовало делать, министр на первых порах совершенно не понимал, но у него уже имелось представление, что регион должен служить росту экономического могущества империи: быстро развивающаяся промышленность России нашла бы на восточной окраине огромный рынок сбыта для своей продукции. С самого начала речь шла не об освоении российских территорий, а об экономической экспансии за пределы империи, пользуясь будущей Сибирской железной дорогой. Ни о каких территориальных приобретениях и захватах речь тогда не шла.
Определённость наступила в середине 1890-х гг. в связи с японо-китайской войной. В начале 1895 г. Петербург, наконец, решил, как ему использовать конфликт соседей. Из двух точек зрения, представленных министром иностранных дел А.Б. Лобановым-Ростовским (союз с Японией) и С.Ю. Витте (дружба с Китаем) верх одержала последняя. В сущности, тогдашнюю программу министра финансов можно свести к следующим тезисам: установив дружеские отношения с Пекином, следовало широко развернуть в Поднебесной деятельность русского капитала (кажется, С.Ю. Витте ещё не понимал, что это будут не частные, а исключительно казённые), затем к этому присоединился план строительства по Маньчжурии русской железной дороги (КВЖД) и желание получить незамерзающий порт на Жёлтом море. Остальное, по замыслу министра финансов, должна была сделать торговля. С этого момента С.Ю. Витте стал главным руководителем политики Петербурга на Дальнем Востоке. Важнейшим его достижением явились союзный договор с Китаем и контракт на постройку КВЖД, заключённые в 1896 г. Несмотря на провозглашение С.Ю. Витте программы экономической экспансии, большинство чиновников полагало, что это лишь новое средство для территориальных присоединений, видя в перспективе российское знамя над Маньчжурией и Кореей. Высказывания подобного рода нередки, их можно обнаружить у многих сановников. Но они не дают оснований к прямолинейному выводу об агрессивности России в регионе: реально для захвата или завоевания Маньчжурии и Кореи ничего не делалось, даже на уровне разработки программы или плана.
Однако единоличное господство С.Ю. Витте продолжалось недолго. Его конец наступил на рубеже 1897–1898 гг. Новый министр иностранных дел М.Н. Муравьёв проявлял больший интерес к дальневосточным делам. Первым его самостоятельным шагом стал ввод русских кораблей в бухты Порт-Артура и Далянваня 4 декабря 1897 г. Несмотря на яростные протесты С.Ю. Витте, его точка зрения не была принята во внимание Николаем II. Помимо прочего, к концу 1897 г. в позиции министра финансов выявились слабости: Китай, оправившись от испуга после поражения в войне с Японией 1894–1895 гг., перестал уступать. Уговорить его либо воздействовать на Пекин экономическими рычагами, чтобы получить для России незамерзающий порт, не получалось. К тому же с конца 1897 г. С.Ю. Витте постепенно сокращал сферу своих экономических интересов в Поднебесной, ограничивая их преимущественно Северным Китаем. Поражение означало потерю монополии на политику в регионе. С этого момента на неё оказывали существенное влияния, кроме С.Ю. Витте и М.Н. Муравьёва, ещё и новый с 1 января 1898 г. глава военного ведомства А.Н. Куропаткин, а также некоторые другие фигуры. Надо признать, что потеря министром финансов «монополии» на дальневосточную политику стала следствием не только личных решений царя. За 1896–1897 гг., кроме договора о КВЖД, он не сумел добиться новых успехов в Китае, в частности – решить вопрос о незамерзающем порте. Экономическая же экспансия в Срединную империю, несмотря на первоначальные прожекты, свелась к весьма умеренной деятельности основанного в 1895 г. Русско-Китайского банка.
Захват Порт-Артура также привёл к пересмотру корейской политики России. Если ранее, в 1896–1897 гг. Петербург проявлял большой интерес к некоторым незамерзающим гаваням в королевстве, то после заключения договора об аренде Ляодунского полуострова в марте 1898 г. о Корее решили забыть, постепенно уступив первенство на полуострове Японии. Такая политика отличалась последовательностью и логичностью, тем не менее, она встретила возражения со стороны моряков, а также группы неофициальных, но влиятельных лиц – безобразовцев. Используя корейский вопрос в своих корыстных целях, они убедили самодержца, что от Кореи нельзя отказываться, наоборот, её следует присоединить к России. «Царская неофициальная политика», нацеленная на приобретение королевства, не только ослабила и без того пошатнувшиеся позиции министра финансов. Она также резко ускорила уже начавшийся опаснейший процесс дробления политики России в регионе, которая и до этого уже не отличалась необходимым для успеха единством и последовательностью. Наконец, «новый» курс обещал серьёзно поссорить Петербург с Токио.
Расстановка сил в дальневосточной политике России ещё раз изменилась во второй половине 1900 г. после того как восстание боксёров привело к масштабным боевым действиям в Северном Китае и оккупации русскими войсками Маньчжурии. Колоссальное влияние на дела получили военные и, прежде всего, А.Н. Куропаткин. Они придерживались совершенно иных представлений о том, как следовало действовать на сопредельных России территориях, полагаясь больше на силу штыков, чем рубля и выступая за насильственное присоединение Маньчжурии к России. Несмотря на все усилия С.Ю. Витте, его влияние постепенно, но постоянно уменьшалось. В немалой степени этому способствовали неудачные переговоры с Пекином о сепаратном соглашении, призванном закрепить экономические преимущества России в Северном Китае. Непрерывные уступки китайской стороне, и, в конце концов, категорический отказ руководства Поднебесной принять русские условия нанесли сильный удар по прежней политике С.Ю. Витте, основанной на планах экономического доминирования. При стеснённых денежных возможностях и международной конкуренции все усилия министра финансов завершились приобретением 10–15 концессий, из которых лишь 2–3 имели сколько-нибудь важное значение. Стало ясно, что такие действия не имеют шансов на успех, их результаты разительно отличаются от мечтаний середины 1890-х гг., которыми С.Ю. Витте «кланялся» молодому монарху Николаю II. К концу 1902 г. царь окончательно разочаровался в политике министра финансов на Дальнем Востоке.
Первая половина 1903 г. прошла под знаком ожесточённой борьбы между сторонниками «бескомпромиссной линии» и поддержавшего их В.К. Плеве с «триумвиратом» С.Ю. Витте – В.Н. Ламздорф – А.Н. Куропаткин. Поражение «триумвирата» произошло в мае 1903 г., а черта под предыдущей политикой была окончательно подведена 16 августа 1903 г. увольнением С.Ю. Витте. Тем не менее, кризисные явления в действиях России на дальневосточной окраине только усилились. Их апогеем стало даже не отсутствие последовательного курса, а разрушение прежнего, централизованного механизма руководства ею благодаря созданию наместничества. Действия Петербурга в регионе с этого момента диктовались в основном противостоянием МИДа и наместника, они перестали учитывать в должной мере международный фактор, прежде всего, реакцию великих держав на поведение России. Весь этот тяжкий груз лёг на начавшиеся летом 1903 г. переговоры с Японией о судьбе Кореи. В них и проявилась принципиальная неспособность Петербурга придерживаться определённой и взвешенной точки зрения, а также достигнуть обоснованного, продиктованного национальными интересами компромисса. Итогом стала неожиданная для российского руководства война, начавшаяся в весьма неблагоприятных стартовых политических условиях для России.
Дальневосточная политика России – это не только международные дела, но и отражение внутренних проблем, накопившихся к началу ХХ века. В целом русско-японская война показала, что власть не справлялась со стоящими перед ней задачами. Можно сказать, что это яркий пример институционального кризиса самодержавия. Однако неудача дальневосточной политики в целом ещё не приговор политическому строю. Российский абсолютизм накладывал жёсткие рамки на возможности в политике – им просто надо было ограничиваться. История заключения Портсмутского мира показала, что если власть не раздирают противоречия и задача, стоящая перед ней, посильна, то она способна добиться успеха. Поэтому мирный договор стал, прежде всего, победой российской власти над самой собой. Тем не менее, совмещение статуса великой, мировой державы и самодержавного строя в начале ХХ века оказалось невозможным.
Основные научные результаты отражены в следующих публикациях:
Монография:
1. Лукоянов И.В. «Не отстать от держав…». Россия на Дальнем Востоке в конце ХIХ – начале ХХ в. СПб.: «Нестор-История», 2008. 668 с. 43,2 уч.-изд. листа.