Да человеческое существование приобрело глобальный характер, глобальный приоритет во все большей степени «овладевает массами» в развитых и развивающихся странах

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Исследовательская работа Мешковской Юлии. 10 класс. Тема: Сравнение миграционных процессов, 58.24kb.
• Учебное пособие Елфимова Ирина Федоровна банковское дело, 1633.92kb.
• «Охрана природы», 125.67kb.
• Задачи дисциплины Задачи курса формулируются в следующих направлениях, 137.4kb.
• Чем нервы крепче, тем в жизни легче!, 379.26kb.
• Автор подчеркивает глобальный характер развития информационно-коммуникационных технологий, 112.98kb.
• Сообщения к семинару, 9.76kb.
• Генеральное соглашение по торговле услугами, 852.71kb.
• Проблема экологического воспитания является в настоящее время актуальной. Экологические, 69.19kb.
• «О текущем моменте» № 4 (88), 2009 г. Об управленческом профессионализме и этике, 693.51kb.

Бирюков А.В.

к.и.н., доцент РосНОУ


ГЛОБАЛЬНАЯ АКАДЕМИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И СОВРЕМЕННОЕ ИНКЛЮЗИВНОЕ РАЗВИТИЕ: ОСНОВНЫЕ ТРЕНДЫ И ПРОБЛЕМЫ


В современном мире, когда человеческое существование приобрело глобальный характер, глобальный приоритет во все большей степени «овладевает массами» в развитых и развивающихся странах. По мнению почетного председателя Организации поддержки глобальной цивилизации Чжан Шаохуа, «во времена племен интересы племени были выше всего. Во времена государств во главе были интересы государства. В эпоху межгосударственных отношений приоритетны интересы межгосударственных объединений. По этой логике в нашем современном мире интересы всего человечества должны превосходить какие-либо другие интересы. Но человеческие споры в сфере интересов не должны прекратиться».¹

Глобальный приоритет уже составил основу новой парадигмы развития мира и национальных государств. Однако подходы к этому феномену различаются самым существенным образом. ТНК и целый ряд передовых в экономико-технологическом отношении стран глобальный приоритет сводят к собственным интересам, по существу став международными экономическими и финансовыми империями. Погоня за прибылью превратилась в жестокий механизм грабежа национальных богатств разных регионов и государств мира. В условиях глобализации по-американски социальное неравенство и поляризация становятся все более очевидными. В современном мире очень бедные государства практически утратили перспективу выхода из заколдованного круга нищеты. Многие страны из периферии системы международных отношений «попали в ловушки глобализации», стремительно утрачивая национальные идентичности и не получая взамен ни адекватного развития качественно новых производительных сил, ни наращивания национальной мощи в инновационном, технологическом, образовательном, научном и духовном отношении. Внутри государств усилилось расслоение наций, ведущее к серьезным социальным последствиям. Одним словом, даже при доминировании США и примкнувших к ним стран Западной Европы и Японии в мире расширяется понимание, что глобальный приоритет должен отражать интересы всего человечества, а не немногочисленной группы развитых стран.

Концепция инклюзивного развития, думается, является весьма успешной попыткой осмысления глобального приоритета в качестве основы плодотворного и справедливого развития государств, являющихся, несмотря на многочисленные различия, частями человеческой цивилизации на планете Земля. Этот подход к глобализации взяли на вооружение государства БРИК, которые в Декларации своего последнего саммита в китайском городе Санья 14 апреля 2011 года заявили, что «XXI век должен характеризоваться миром, гармонией, сотрудничеством и научно обоснованным развитием» и зафиксировали важность укрепления партнерства в соответствии с принципами открытости, солидарности и взаимопомощи, а также развития сотрудничества инклюзивного характера.

Что же характеризует инклюзивное развитие?

Прежде всего, государство рассматривается в глобальном контексте, который играет важнейшую роль с точки зрения развития. При этом имеется в виду, что плоды глобализации должны приносить выгоду всем странам на основе принципа социальной справедливости, множить общественное достояние народов, повышать уровень и качество жизни людей. Инклюзивное развитие призвано минимизировать негативные последствия неравномерности международного развития и содействовать движению государства по проторенной человечеством дороге прогресса.

В центре инклюзивного развития стоит человек, поэтому приоритетными направлениями здесь являются все аспекты его жизни и деятельности, включая культуру, образование, здравоохранение, науку, трудоустройство, социальное обеспечение, творчество. Поэтому в странах должны формироваться такие модели общественного развития, которые создавали бы социальную гармонию и стабильность, и экономический рост опирался бы главным образом на научно-технический прогресс, повышение культурного уровня трудящихся и инновационный характер управленческой работы. Трансформация модели экономического развития, содействие оптимизации и модернизации экономической структуры, обеспечение согласованного развития экономических и социальных сфер – все это предъявляет более высокие требования к культурному и образовательному уровню трудящихся.¹

В условиях инклюзивного развития образование является основой всего дела. Это обусловливает особенное внимание вопросам образования: модернизировать его согласно требованиям формирования обучающегося общества, внедрять систему образования в течение всей жизни, обеспечивать доступность образования для представителей разных слоев общества, гарантировать законное право граждан на получение образования, воспитывать высококвалифицированных специалистов, растить выдающихся и творческих людей.

Таким образом, глобальный приоритет и постепенное становление концепции инклюзивного развития стали своеобразным ответом развивающегося мира, прежде всего, стран БРИК на вызовы, угрозы и достижения глобализации. В этой связи представляется целесообразным внимательнее посмотреть сквозь призму инклюзивного развития на основные тренды и проблемы глобальной академической революции.

Прежде всего, бросается в глаза, что глобальная академическая революция, впрочем, также как и глобальная технологическая революция, начали интенсивно развиваться в условиях глобализации по-американски и, поэтому, несут в себе обусловленные этим масштабным феноменом черты. С одной стороны, несмотря на «спасительные технологии», которые по идее призваны помочь преодолеть разрыв в развитии, пропасть между передовыми и отстающими расширяется и углубляется. Немалое число государств остается на обочине научно-технического прогресса, что оказывает крайне негативное воздействие на их способность полноправно участвовать в современных мировых процессах. С другой стороны, нельзя не отметить, что противодействие социальной несправедливости способствовало «выравниванию игрового поля» в политической и экономической областях.¹ Упомянутые революции помогли целому ряду периферийных государств «нарастить мышцы и крепко встать на ноги». К сожалению, многие из них не развивают сложный бизнес, научный потенциал и инновационную перспективу, оставаясь в некоем «замороженном состоянии», по существу гарантирующую им неизбежное отставание. Однако в современном мире появились также страны с формирующейся рыночной экономикой и быстро развивающиеся догоняющие страны, которые успешно реализуют весьма интересные и перспективные модели развития.² Государства БРИК находятся в их числе.

Весьма характерно, что целый ряд развитых стран проводят политику закрепления собственного научно-технологического и образовательного превосходства. Они ушли в новые области глобальной экономики, например, биоинформатику и наногенетику, в которых доминируют, обеспечивая себе научно-технологическое преимущество. То есть развитые страны могут себе позволить утратить лидерство в менее наукоемких областях экономики, серьезно увеличивая долю аутсорсинга и оффшорного программирования в опоре на развивающиеся страны. Однако лидерство в области науки и образования сохраняется неприкосновенным, поскольку они обеспечивают развитым странам конкурентные преимущества в долгосрочной перспективе.

Эта двойственность проявляется при формировании в современном мире мирового технологического, инновационного и информационного пространства, что придает взаимозависимости государств действительно глобальный характер.

Глобальный технологический трансфер (ГТТ)¹ в конце XX века становится фундаментальным процессом развития человеческой цивилизации. Он всегда использовался развитыми странами для влияния в собственных интересах на государства, которые воспринимают чужие технологии. Однако их опыт показывает, что, во-первых, даже для простой имитации и адаптации к национальным условиям такого рода технологий необходимы технологическая готовность и творческий подход. А, во-вторых, рано или поздно, причем через довольно короткий промежуток времени, страна сталкивается с необходимостью создания своей научной и технологической базы и соответствующего механизма, в рамках которого знания из научной сферы передаются бизнесу и материализуются. То есть, необходима национальная модель развития ТТ, которая позволяет реализовать инновационную (на базе кластеров базовых инноваций) модель развития.²

В этой связи эндогенная технологическая основа, как представляется, должна иметь некоторый приоритет с точки зрения развития национальной конкурентоспособности. Речь идет о приоритете в принципе. Это означает, что к приоритету эндогенных технологий чаще всего приходят через ГТТ. Однако тот, кто такую задачу не ставит, в конечном счете, становится полностью технологически зависимым. Такой подход становится ответом на угрозу технологической зависимости и, как следствие, возможности манипулирования государством извне. В этой связи диалектика глобального технологического трансфера и эндогенных технологий представляет собой ответ на серьезный вызов современности.¹

Повсеместно пришло осознание того, что постоянная поддержка инноваций – залог успешного экономического и социально-политического развития.² В условиях глобализации инновационный процесс не мог не стать глобальным. Впервые задача построения глобального инновационного общества была озвучена в документе «Группы восьми» «Образование для инновационных обществ XXI века», который был принят на саммите в Санкт-Петербурге в 2006 году. В этом документе была поставлена задача «генерировать новые знания и стимулировать инновации для устойчивого развития в долгосрочной перспективе», а для этого необходимо создавать исследовательские сети с участием вузов, НИИ и бизнеса, пользоваться новейшими технологиями, содействовать глобальному распространению знаний и быстрому вводу технологий на рынок.³

В процессе формирования глобального инновационного общества меняется модель мышления и принятия решений. Вместо поиска решения уже возникших проблем происходит решение головоломок⁴, которые представляют собой крупномасштабные, разносторонние ситуации с запутанными условиями и путями развития. Их решение требует изобретательности, осторожных выводов и анализа, чтобы верно определить дальнейшие действия.

В соответствии с моделью национальной инновационной системы (НИС), разработанной ОЭСР, в ее центре располагается бизнес, ориентированный на инновации. Он погружен в среду, формируемую развитой наукой, целостной системой образования и грамотной политикой государства, стимулирующей инновационный процесс. Повышенное внимание уделяется росту количества и повышению качества инженерно-технического персонала, ученых и преподавателей. Причем это происходит в контексте улучшения управления в области исследований и инноваций, повышения культуры участников инновационного процесса, обеспечения независимой оценки результатов инновационного развития.

Инновационный потенциал государства измеряется целым рядом индексов, включая глобальный инновационный индекс и индекс знаний. В них ключевыми являются компоненты, связанные с качеством человеческого капитала (образование, подготовка и переподготовка кадров), информационной инфраструктурой, предпринимательством, ориентированным на знания, высоким уровнем технологий и сложными бизнес-процессами.

В 1996 году стартовал процесс формирования глобального информационного общества (ГИО), который базируется на повсеместном внедрении информационных технологий во все области общественной жизни. В условиях ГИО успех развития в значительной степени определяется тем, воспользовалось то или иное государство плодами ИКТ революции. Впервые публично заявил о целесообразности проекта глобальной информационной инфраструктуры вице-президент США Альберт Гор. Через два года, в 1996 году, в ЮАР состоялась международная межправительственная конференция «Информационное общество и развитие», с которой началась история ГИО. Лидерство в этом деле принадлежало «Группе восьми», которая на Окинаве в 2000 году приняла Хартию глобального информационного общества, то есть именно развитые страны первыми осознали неизбежность этого феномена и приступили к организации работы по его воплощению в жизнь. Весьма характерно, что вступление в третье тысячелетие ознаменовалось историческим документом, провозгласившим в качестве главных задач равную доступность ИКТ для людей во всем мире и сокращение «цифрового разрыва».

За первые десять лет XXI века активно заработал механизм всемирных встреч на высшем уровне по вопросам информационного общества. Однако проблема «цифрового разрыва» усугубилась и, более того, высказывавшиеся надежды на «выравнивание игрового поля» в опоре на ИКТ оказались несостоятельными. Несправедливость имеет социально-экономическую, а не технологическую природу. В результате в связи с ГИО углубились противоречия между развитыми и развивающимися странами. Одновременно обострились противоречия вокруг Интернета и его по существу единоличного контроля со стороны США. Проблема интернационализации всемирной паутины стала предметом серьезной дискуссии в мировом сообществе, носящей как технологический, так и политический характер. Парадокс ситуации заключается в том, что США, по сути инициировавшие масштабные ИКТ преобразования и породившие Интернет, оказались в одиночестве, когда международное сообщество потребовало его интернационализации.

Вызов состоит в том, чтобы упомянутые процессы планетарного масштаба не были использованы в интересах какой-либо одной державы или группы стран, а глобальные проблемы решались путем объединения усилий и потенциала всех заинтересованных государств на качественно новом уровне.

Чтобы современный бизнес был прибыльным, а власть эффективной, необходим учет возможностей на глобальном рынке наукоемких товаров и услуг, годовой оборот торговли которыми уже превысил 3 трлн. долларов США и развивается весьма быстрыми темпами.¹ Это означает, что приоритетный в прошлом сегмент мирового рынка, основанный на эксплуатации природных ресурсов и торговле ими, в стоимостном отношении как по объемам, так и по темпам роста отстает от сегмента рынка, связанного с функционированием интеллектуального капитала. Этот разрыв будет постоянно расти, даже, несмотря на повышение стоимости углеводородного сырья или редкоземельных металлов. По этой причине глобальный рынок наукоемкой продукции выдвигается на первое место в качестве арены жесткой конкуренции, став важнейшим фактором реализации геополитических интересов и извлечения крупномасштабных доходов. Соответственно лавинообразным образом растут рынки высококвалифицированного труда на глобальном, региональном интеграционном и национальном уровне, которые характеризуются новыми, неведомыми доселе умениями и компетенциями, востребованными государствами, транснациональными корпорациями, национальным технологичным бизнесом. Ведь совершенно очевидно, что ни модернизация, ни переход к инновационной экономике невозможны без критической массы людей, способных проектировать, управлять и поддерживать сложные технологические процессы.

Высококвалифицированные кадры в первую очередь воспитывает национальная система образования. Поэтому во всех странах, которые исповедуют успешную модель развития, самым интенсивным образом идет реформа и модернизация образовательной системы. Проблема заключается в том, что инновационные прорывы происходят столь стремительно, что национальные школы попросту не успевают во время подготовить необходимое количество адекватных специалистов в областях, новых для данной конкретной страны. Даже международная кооперация, безусловно сокращая период воспитания высококвалифицированных кадров, все-таки не успевает содействовать полнокровному удовлетворению нужд общества, особенно на первом этапе. В этой связи в условиях бифуркации, обусловленной дефицитом времени, когда что называется «здесь и сейчас» требуются высококвалифицированные специалисты, элиты обращаются и к другим источникам высококвалифицированных кадров, включая миграционную политику, опору на зарубежную диаспору или приглашение специалистов из развитых стран. В США эта дополнительная опора стала весьма важной, в каком-то смысле уникальной, поскольку сюда приезжают талантливые люди со всего мира в поисках интересной работы, соответствующей их способностям. Здесь даже появилась концепция «Global Talent Pool», представляющая США в качестве Мекки для образованных творческих людей.¹ Однако США все-таки исключение из правила. Именно национальная образовательная система была и остается главным источником подготовки квалифицированных кадров в долгосрочной перспективе.

В современном мире резко возрастает количество студентов за счет вовлечения в образовательный процесс все большего числа представителей социальных групп, которые в прежние времена практических не имели шансов получить высшее образование. То же касается лиц слабого пола. В Европе, в частности, женщины уже составляют больше половины студенческого сообщества. Конечно, социальное и гендерное неравенство сохраняется и негативно влияет на демократизацию в области образования. Однако факт остается фактом: если в 2000 году высшее образование получали 19% молодежи, то через семь лет эта цифра возросла до 26%. В 2007 году в мире насчитывалось 151 млн. студентов. Разумеется, приведенные проценты являются среднеарифметическими. Число студентов колеблется от страны к стране. В США, например, еще в 1960 году эта цифра составляла 40%, а сейчас зашкаливает за 70%. За США следуют западноевропейские страны, затем государства бывшего социалистического блока. Со значительным отрывом от них следуют страны Латинской Америки и АТР. Совсем отстают государства Африки.² Другими словами, высшее образование подобно увеличительному стеклу фиксирует неравномерность доступа народов мира к образованию как важнейшему общественному богатству.

В этом контексте особое значение приобретает образовательная политика государства, нацеленная на стимулирование высшего образование и создание условий для его доступности (предоставление преференций для талантливых молодых людей, независимо от социального происхождения), использование механизмов льготного кредитования студентов и содействие трудоустройству выпускников вузов. Одновременно заслуживают внимания усилия, направленные на укрепление отряда ППС. Ведь резкое увеличение студенческого корпуса в целом весьма негативно сказывается на качестве преподавателей, которых катастрофически не хватает, поскольку формирование хорошего учителя занимает больше времени, чем обучение и воспитание хорошего студента. В КНР, в частности, только 9% ППС имели степень доктора наук. Широкое распространение получила практика неполной занятости ППС, поскольку уровень зарплаты не позволяет обеспечивать благосостояние семьи. В этой связи наблюдается массовые совмещения работы в университетах с хорошо оплачиваемой деятельностью менеджеров или бюрократов. Происходит также перетекание ППС в страны, где статус преподавателя высоко ценится, а труд достойно оплачивается. Более того, целый ряд стран, например, США, Канада или Франция переманивают к себе на работу хороших преподавателей, что, естественно, наносит ущерб догоняющим государствам.¹

Одновременно расширяется сектор частного высшего образования, который призван дополнить государственную политику по максимально возможному удовлетворению общественного запроса на высшее образование. Причем развитие частного высшего образования приобрело поистине революционный характер. По состоянию на 2007 год 30% студентов в мире обучались в частных вузах. Однако этот явление распространяется в мире крайне неравномерно. В большинстве стран частные вузы являются только дополнением, которое, правда, постепенно, но неуклонно укрепляет собственные позиции. Этот процесс активно идет в Центральной и Восточной Европе, на пространстве СНГ и АТР, а также на Ближнем Востоке и в Африке. В Бразилии, Мексике и Чили, Индонезии и Малайзии, Индии этот сектор составляет в среднем около 50%. А в ряде государств частное высшее образование укрепляет традиционно занимаемые мощные позиции, как это имеет место, например, в Японии, Южной Корее и на Филиппинах.²

Еще одно явление, обусловленное растущей массой студентов, связано с распространением т.н. мегауниверситетов. Этот феномен, стимулируемый ЮНЕСКО, представляет собой относительно новое и бурно развивающееся явление. В настоящее время имеется 24 мегауниверситета, которые располагаются в основном в государствах периферии системы международных отношений (Китай, Индия, Турция, Иран, Пакистан, Таиланд, Южная Африка и др.). В таких вузах обучается большое число студентов. Например, в университете им. Индиры Ганди обучается 1 млн. 800 тыс. студентов. Справедливости ради отметим, что это, пожалуй, самый крупный мегауниверситет. Другие меньше по численности. В частности, Африканский виртуальный университет охватывает граждан 27 государств континента. Поэтому тот, кто будет играть ведущую роль в формировании учебных программ мегауниверситетов, в основном через дистанционное образование, получает в руки могучий геополитический рычаг оказания влияния на элиты и население других государств современного мира.

Вместе с тем, следует подчеркнуть, что деятельность мегауниверситетов в США, Франции или Великобритании однозначно указывает на значение этого инструмента для подготовки кадров по новым специальностям, соответствующим потребностям обществ, основанных на знаниях и инновациях.

В условиях очередного витка глобальной технологической революции мы являемся свидетелями провала инженерного образования в развитом мире. Эта ситуация хорошо осознана и принимаются меры по активизации подготовки квалифицированных инженерных кадров в западных странах. В 2005 году 15 ведущих общественных бизнес-сообществ США объединились в неформальную коалицию «Реализуя потенциал Америки» (Tapping America’s Potential), которая озаботилась сверхзадачей сохранения мирового научно-технологического лидерства. Предложено увеличить к 2015 году число выпускников американских вузов со степенью бакалавров по специальностям STEM (Science, Technology, Engineering, Mathematics) с 200 до 400 тыс. человек. Авторы упомянутого доклада отмечают, что «высокообразованные технические специалисты – важнейшее дифференцирующее звено в глобальной экономической конкуренции». Отдельная тема для беспокойства американских исследователей кадровой проблемы – либерализация иммиграционного законодательства США, которое в первое десятилетие нынешнего века только ужесточалось.¹ Высококвалифицированные профессионалы, родившиеся за пределами США, особенно те из них, кто закончил американские университеты, на протяжении многих десятилетий являются одним из главных конкурентных преимуществ этой страны. Поэтому необходимы меры для оптимизации воплощения в жизнь упомянутой концепции Global Talent Pool.

Схожая озабоченность текущей ситуацией с обучением инженерно-технических кадров наблюдается в Западной Европе, прежде всего в странах-лидерах предшествующих волн НТР – Великобритании, Германии, Франции. В них также проводились исследования этого феномена, делались на удивление одинаковые выводы и предлагались весьма похожие рекомендации. Одно из недавних общеевропейских решений – создание Европейского технологического института (European Institute of Technology), который призван предоставлять общие рекомендации по разработке единых программ обучения инженерно-технических кадров в Европе, а также по осуществлению таких программ на уровне отдельных стран – членов ЕС. На базе этого института планируется создать новый кластер элитных европейских технологических университетов.¹

Вместе с тем, нельзя не отметить, что развитый мир лучше других подготовлен к постиндустриальной парадигме развития, при которой приоритет получают науки об обществе, духовная сфера, вопросы взаимоотношения природы и общества, биологические и медицинские науки, обеспечивающие жизнеспособность и здоровье человека. Однако переход от индустриального способа производства происходит достаточно болезненно и с издержками. Думается, что именно этим вызван современный кризис инженерного образования на Западе.

Массовый перенос в т.н. третий мир производств, технологий и капиталов в рамках индустриального способа производства повлек за собой культивирование в быстро развивающихся странах мощного инженерного корпуса. Китай в этой области стоит на первом месте, что не вызывает ни малейшего удивления, поскольку элита этой страны уделяет развитию образования повышенное внимание, рассматривая его как «основу всего дела».

В Китае рассматривают систему образования как целостность: все составляющие образования – начальное, среднее, высшее, повышение или изменение квалификации – важны с точки зрения реформирования этой области и ее «заточки» на решение задачи построения гармоничного инновационного общества, основанного на знаниях.²

В XXI веке китайцы приступили к реализации программы «Новое качество для нового века». В стране сосредоточены усилия на повышении качества образования, делается также акцент на доступности образования для выходцев из малоимущих семей, создаются равные стартовые возможности на уровне школьного образования, вовлекается частный сектор в развитие системы высшего образования. То есть поощряется не элитарность образования, а его демократизм. В результате целенаправленных усилий правительства КНР китайские университеты ежегодно оканчивает большое число студентов.

Объявление Китая о наращивании отряда высококлассных специалистов до 180 млн. человек к 2020 году вызвало серьезную озабоченность США, которые усматривают в этом фундаментальную предпосылку для утраты технологического доминирования в будущем.¹ Китайцы на основании собственного богатого опыта, накопленного за последние тридцать лет, пришли к выводу, что необходимо включаться в процессы глобализации научного и инновационного развития на основе собственных идей и разработок, выращивать собственных лидеров на приоритетных направлениях, изменить сложившийся потребительский стиль взаимоотношений с зарубежными университетами, научными центрами и ТНК. На XVII съезде КПК в 2008 году в качестве первоочередной была поставлена задача перехода к эндогенному инновационному развитию.²

Американцы склонны, особенно в последние годы, намеренно драматизировать успехи Китая в наращивании национального академического потенциала. В то время как сами китайцы, думается, также намеренно их преуменьшают. Например, в 2010 году Китайская академия наук опубликовала доклад «Наука и технологии в Китае: дорожная карта – 2050», в котором сказано буквально следующее. «Мы должны полностью отдавать себе отчет в том, что инновационный потенциал Китая и его организационные механизмы пока очень далеки от того, чтобы достойно ответить на вызовы новой НТР и осуществить полномасштабную модернизацию». Китайские ученые отмечают дефицит эндогенных инноваций и научных достижений, зависимость от ключевых зарубежных открытий и технологий. Они сетуют на нехватку крупных ученых, элитных инженеров и высококвалифицированных технологов, равно как и просто квалифицированных инженеров на предприятиях. По их мнению, «китайская образовательная система не в состоянии обеспечить растущий спрос на квалифицированный персонал». Поэтому ставится задача активного привлечения различными материальными бонусами большого числа «выдающихся талантов» и целых инновационных команд из-за рубежа для подъема высокотехнологичного бизнеса в Китае.³

Индии, как и Китаю, в отличие от развитых стран не приходится беспокоиться о нехватке собственных «мозгов и рук». Волна депопуляции населения не накрыла эту страну и в мигрантские ловушки она не попала. Индии удалось добиться весьма впечатляющих темпов роста новых студентов технических вузов. За 10 лет их количество выросло почти в шесть раз и составило 570 тыс. человек. Однако в Индии прекрасно понимают, что за счет одного лишь количественного фактора быстро компенсировать серьезное отставание от Запада не удастся. Ведь успехи Индии связаны с достаточно ограниченной сферой научно-технического прогресса. Поэтому ставится задача повысить качество образования и увеличить число специалистов со степенями магистра и доктора, а также существенно расширить спектр STEM специалистов, выйдя за пределы электронного машиностроения и развивая традиционные направления инженерного искусства. Примером здесь может быть Южная Корея, которая ежегодно выпускает бакалавров и магистров по специальностям STEM около 200 тыс. человек, то есть практически столько же, сколько США.¹

Перемены в мире, включая неравномерность развития, с одной стороны, и выравнивание игрового поля, с другой, обусловили лавинообразный рост международной академической мобильности (МАМ). Число участников этого процесса удвоилось в течение последних двадцати лет прошлого века, составив 2.5 млн. человек, и продолжает удваиваться каждые последующие десять лет. Поэтому прогнозируется, что число участников МАМ в 2020 году составит примерно 8 млн. человек.² Практически все страны мира, правда, с разной мотивацией, все активнее участвуют в процессе перемещения по миру студентов, преподавателей и ученых, а также переноса за границу образовательных институтов, продуктов и услуг. Феномен МАМ стал предметом пристального внимания ряда международных организаций, так как этот процесс самым непосредственным образом влияет на формирование самого важного компонента воспроизводственного процесса – человеческого капитала.

Эксперты ОЭСР, в частности, пришли к выводу, что в современном мире практикуется четыре подхода к МАМ:

• взаимное понимание;
  
• борьба за «мозги»;
  
• генерация доходов;
  
• наращивание потенциала.³
  

В подходах к феномену МАМ как в капле воды отражается значение образования как своего рода «ключа зажигания» двигателя развития. С помощью образования развитые страны стремятся аккумулировать таланты из развивающихся стран. Те, в свою очередь, причем, прежде всего дальновидные элиты быстро развивающихся стран, используют западное образование для наращивания собственной мощи и темпа развития, понимая, что исторически сложилось так, что на данном этапе центры образования, как, впрочем, и науки находятся в основном в ряде развитых стран, являющихся членами ОЭСР.

Анализ потоков МАМ в части, касающейся студентов, подтверждает основное направление взаимодействия ядра и периферии – Север – Юг. Студенты из развивающихся стран едут на учебу в основном в шесть стран: США, за которыми следуют Австралия, Великобритания, Германия, Франция и Япония. Потоки МАМ достаточно стабильны. Активнее других в них участвуют страны, исповедующие подход наращивания потенциала. Они осознают существующие риски, проводят политику противодействия им и не опасаются впасть в «образовательную зависимость» от развитых стран. Вместе с тем, самый многочисленный поток МАМ происходит в пределах ЕС, то есть в Европе. Именно здесь действует целый ряд программ, стимулирующих МАМ, например, хорошо известны программы Socrates и Erasmus Mundus.

Еще один мощный тренд связан с транснациональным образованием (ТНО), которое обеспечивает от 10 до 20% МАМ. Сущность этого феномена заключается в том, что страны-экспортеры образования, являющиеся серьезными игроками на МРОУ, имеющие мощные образовательные системы, распространяют их действие на развивающиеся страны, минуя границы, с помощью ИКТ.

Феномен ТНО обусловлен не только формированием разнообразных глобальных рынков, но и новым витком НТР, связанным с масштабным распространением ИКТ, а также ростом в мире числа потребителей образовательных услуг всех возрастов.

ТНО стало реальностью современного мира.¹ Однако оно неоднозначно. Все разногласия, связанные с предоставлением услуг ТНО, вызывают необходимость партнерского поиска взаимоприемлемых решений возникающих разногласий, систематического учета деятельности институтов ТНО и обеспечения качества предлагаемых ими услуг. Именно качество образовательных услуг, их реальная конкурентоспособность рассматриваются в мире образования как главные критерии участия на этом новом быстрорастущем рынке. Эти критерии закладываются в основу принципов признания документов, получаемых в результате ТНО. Конечно, одна из очевидных целей этого типа образования - «научить пользоваться удочкой» развивающиеся страны. Это метафора, как представляется, отражает важный аспект проблемы. Именно ТНО, при всей его специфике, позволяет развивающимся странам наращивать национальную мощь, путем вхождения в интеллектуальные зоны, в которых доминирует та или иная развитая страна и, следовательно, стать «интеллектуальным донором» соответствующей развитой страны типа США или региональной интеграционной организации - ЕС. Ведь не случайно, США, обладающие явным преимуществом на глобальном информационном поле, с особым вниманием относятся к развитию ТНО и отсутствию любых национальных барьеров для его распространения. При этом следует полностью отдавать себе отчет в том, что ТНО используется экспортерами образовательных услуг в качестве инструмента влияния. Это обстоятельство нередко приводит к конфликтным ситуациям, которые являются предметом регулирования с помощью международного права.

Вместе с тем, в области ТНО, как и в области ГИО или ГТТ международная реальность заметно опережает международное право. Этим обстоятельством объясняется то, что ВТО, ЮНЕСКО и ОЭСР уделяют первостепенное внимание снятию подобного противоречия. В частности, ЮНЕСКО на сессии в Риме в 2001 году приняла «Кодекс добросовестной практики при предоставлении транснационального образования», который стал первым шагом оформления правового поля ТНО. С 2003 года под эгидой ЮНЕСКО действует Международная рабочая группа по ТНО. Ее основная задача – разработка механизмов информационного обеспечения деятельности институтов ТНО. Правда, эта группа работает в региональном масштабе на пространстве Болонского процесса, что, разумеется, совершенно недостаточно, поскольку ТНО распространено глобально. Не менее 75% экспорта посредством ТНО осуществляется в форме франчайзинга образовательных программ зарубежными филиалами вузов и представительствами институтов дистанционного образования. Валидация, зарубежный кампус и корпоративные образовательные подразделения – другие наиболее используемые организационно-правовые формы предоставления ТНО.¹

Возникает вопрос: почему, несмотря на существующие сложности, ТНО столь успешно развивается? Это обусловлено рядом факторов. ТНО заметно расширяет возможности индивида по доступу к обучению и профессиональной подготовке в широком спектре. Его появление на образовательном ландшафте любой страны приводит к повышению уровня конкуренции среди учебных заведений традиционного типа, что позитивно сказывается на образовательной сфере в целом. Кстати, экспортер ТНО обеспечивает образовательным услугам своих учебных заведений большую конкурентоспособность на мировом рынке, создавая новый серьезный источник экспортным доходам.

Чем менее гибкой и слабой является национальная система образования, тем больше простора она предоставляет для ТНО. Поэтому в странах, где учебные заведения дают своим питомцам квалификации, в наименьшей степени соответствующие реальным потребностям, образовательным стандартам качества и международному уровню, в наибольшей степени востребованы альтернативные источники и пути получения образования. И напротив, чем более гибкой и сильной, признанной за рубежом является система образования конкретной страны, тем более велики ее шансы в продвижении услуг ТНО. В Европе, например, выделяется в этом отношении Великобритания, от которой пытаются не отстать Германия и Франция.

Поскольку в рамках ТНО могут предоставляться некачественные услуги, в странах, где озабочены такой возможностью, устанавливаются национальные законодательные барьеры, оберегающие своих граждан от плохих услуг. Одновременно обеспечиваются информационная прозрачность ТНО. Такая практика используется Голландией, Швецией и Швейцарией. Швеция, последняя является единственной европейской страной, ясно сформулировавшей национальную политику признания квалификаций/дипломов, полученных в рамках ТНО. Возможны варианты принятия национальных кодексов добросовестной практики его предоставления по примеру Великобритании и Австралии.¹

За пределами статьи в силу ограничений по размеру остался тренд региональной академической интеграции, которая идет практических на всех континентах. Особенно ярко он проявился в зеркале Болонского процесса. Однако даже изложенное позволяет однозначно утверждать, что глобальная академическая революция является передовой линией борьбы между глобализацией по-американски и глобализацией, основанной на инклюзивном развитии. Человеческие споры вокруг подходов к глобальному приоритету продолжаются.