Ответственность начальника за неправомерное применение оружия

Вид материала

Документы

Содержание Е.В. Прокопович Е.В. Прокопович А.А. Тер-Акопов А.П. Васецовым А.Г. Мазалов С.Э. Гавето

Подобный материал:

• Международно–правовые проблемы борьбы с терроризмом проф., д ю. н. Э. А. Иванов,, 264.22kb.
• Темы курсовых работ по учебной дисциплине «Уголовное право» Общая часть, 176.49kb.
• Применяют или используют оружие представители власти?, 233.43kb.
• Юридическая ответственность несовершеннолетних. Юридическая ответственность, 133.76kb.
• Вчера Президент России подписал закон, 13.67kb.
• Лекция правонарушение и юридическая ответственность, 72.16kb.
• Применение специальных средств, огнестрельного оружия и физической силы при осуществлении, 233.41kb.
• Древний львов и загадочные карпаты приглашают, 86.34kb.
• Правовые основы применения оружия военнослужащими при охране государственной границы, 341.81kb.
• Должностная инструкция начальника отдела материально-технического обеспечения (примерная), 64.45kb.

Ответственность начальника за неправомерное применение оружия

М.К. Кислицын, генерал-полковник юстиции, Главный военный прокурор, заслуженный юрист Российской Федерации, кандидат юридических наук, член-корреспондент РАЕН, А.С. Самойлов, заслуженный юрист Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор, академик РАЕН, А.А. Спиваковский, академик МАН, член-корреспондент РАЕН


Особое место в теории уголовного права занимает проблема квалификации применения оружия воинскими должностными лицами. Подробная регламентация правил оборота боевого оружия и должностных обязанностей командиров (начальников) при осуществлении этого оборота предъявляет повышенные требования к поведению воинских должностных лиц. Неисполнение или недобросовестное исполнение ими возложенных обязанностей, злоупотребление своими служебными полномочиями или их превышение приводят к подрыву дисциплины и боеготовности Вооруженных Сил, влекут причинение физического, материального и иного ущерба¹ .

Действующее уголовное законодательство предусматривает в гл. 30 УК РФ систему норм об ответственности за преступления против государственной власти и интересов государственной службы, совершенные должностными (в том числе и воинскими) лицами. При этом законодатель не выделяет нарушение правил применения оружия этой категорией субъектов в качестве самостоятельного состава. Более того, лишь в п. «б» ч. 3 ст. 286 УК РФ он устанавливает повышенную ответственность за превышение должностных полномочий, совершенное с применением оружия или специальных средств. Использование оружия при совершении иных должностных преступлений не имеет квалифицирующего значения.

Изменения законодательства не дали ответа на существующий длительное время в теории и на практике вопрос о том, состав какого именно должностного преступления имеется в действиях командира (начальника), неправомерно применившего оружие.

Е.В. Прокопович относительно воинских должностных преступлений различал две ситуации: насилие (в том числе с оружием) применяется к потерпевшему без каких-либо оснований для использования властных полномочий. Автор предлагал расценивать эти действия как злоупотребление властью (должностными полномочиями); должностное лицо применяет насилие (в том числе с оружием), когда у него имелись какие-то основания для применения власти, но она использована в объеме, выходящем за допустимые пределы. В этом случае действия должностного лица образуют, по мнению указанного автора, превышение власти (должностных полномочий)² .

В юридической литературе до настоящего времени нет единства в понимании того, какие действия должностных лиц, выходящие за пределы их власти, следует рассматривать как превышение должностных полномочий. Ни УК РСФСР 1961 г., ни ст. 286 действующего УК РФ не раскрывают это понятие, ограничиваясь указанием на то, что превышение – это действия, явно выходящие за пределы полномочий должностного лица.

Следует отметить, что уголовное законодательство Российской империи регулировало этот вопрос более предметно. Так, например, ст. 636 Уголовного уложения 1903г. определяла превышение власти как совершение действий, во-первых, не предоставленных должностному лицу законом или специальным поручением, либо хотя и предоставленных, но не вызванных законными основаниями, и, во-вторых, без разрешения вышестоящего должностного лица, если такое разрешение требовалось³.

Характерно, что большинство ученых применительно к современному уголовному законодательству в целом так и толкуют превышение должностных полномочий, рассматривая его как совершение действий, входящих в компетенцию: а) вышестоящего должностного лица данного ведомства, иного ведомства или коллегиального органа; б) данного должностного лица, но при наличии у него особых полномочий либо в особых условиях, которые в момент совершения преступления отсутствовали⁴ . Весьма распространена точка зрения, согласно которой и те действия, которые неправомочно совершить никакое должностное лицо, являются формой превышения власти (должностных полномочий)⁵ . Противники этой точки зрения полагают, в свою очередь, что не могут признаваться превышением должностных полномочий действия, запрещенные законом, поскольку в этом случае стирается грань между злоупотреблением властью и ее превышением, которую они проводят именно по этому признаку⁶ .

Е.В. Прокопович считал, что совершение должностным лицом таких действий, которые не входят в компетенцию ни одного должностного лица по своему характеру является не превышением власти, а злоупотреблением ею⁷. В.Ф. Кириченко, придерживаясь той же позиции, отмечал, что выделение законодателем квалифицированного состава превышения власти по признаку применения оружия может создать ошибочное впечатление о том, что подобные действия могут быть признаны при определенных условиях законными⁸ . Т.Г. Шавгулидзе вообще полагал, что при применении насилия в подобных случаях начальники действуют не как должностные, а как частные лица⁹.

В литературе встречается мнение об отсутствии четких критериев злоупотребления должностными полномочиями и их превышения и необходимости объединения ответственности за эти деяния в одной норме уголовного закона¹⁰ .

А.А. Тер-Акопов предлагает вообще ликвидировать состав превышения должностных полномочий как искусственно противопоставляемый злоупотреблению, утверждая: «Всякое превышение есть злоупотребление, параллельное существование двух однотипных составов, их искусственное разделение практического смысла не имеет, вызывая лишь головоломку у юристов»¹¹ .

Следует признать, что злоупотребление должностными полномочиями и их превышение действительно весьма близки по конструкции и признакам составов. Однако существование одновременно двух составов вполне допустимо, если исходить из того, что при злоупотреблении лицо действует хотя и вопреки интересам службы, но формально в пределах своих полномочий, а при превышении действия субъекта хотя и связаны с должностными полномочиями, но явно выходят за их пределы. По нашему мнению, не имеет юридического значения то, что выходящие за пределы полномочий действия могли быть совершены какими-либо другими должностными лицами, или их не вправе было совершать никакое должностное или частное лицо. Важно то, что в конкретных условиях их не имело право совершать конкретное должностное лицо.

Превышение должностных полномочий с этой точки зрения более потенциально опасно, чем злоупотребление должностными полномочиями в пределах своей компетенции. Это обстоятельство учел и законодатель, предусмотрев ответственность за злоупотребление должностными полномочиями только при наличии корыстной или иной личной заинтересованности. Отсутствие этих признаков превращает злоупотребление в дисциплинарный проступок. В то же время при превышении должностных полномочий ответственность наступает независимо от мотивов, руководивших виновным.

Изложенные выводы подтверждает и приводимый в юридической литературе сравнительный анализ признаков ст.ст. 285 и 286 УК РФ¹² .

Изучение судебной практики прошлых лет свидетельствует о достаточно любопытной ситуации. Незаконное применение «гражданскими» должностными лицами оружия расценивалось судами как превышение власти¹³ . В то же время аналогичные действия воинских должностных лиц квалифицировались органами военной юстиции как злоупотребление властью¹⁴ .

Произошедшие изменения уголовного законодательства, а также приведенные нами выше аргументы позволяют прийти к выводу о том, что действия воинских должностных лиц, применивших оружие с нарушением правил, следует рассматривать как превышение должностных полномочий.

В теории уголовного права общепризнано, что недопустима необходимая оборона от правонарушений, являющихся административными или дисциплинарными проступками. Так, И.С. Тишкевич относил действия воинских начальников по принуждению подчиненного к повиновению (в том числе с применением оружия), совершенные в соответствии с правилами, определенными Дисциплинарным уставом Вооруженных Сил, к самостоятельному обстоятельству, свидетельствующему об отсутствии общественной опасности и противоправности¹⁵ . В теории военно-уголовного законодательства такую позицию высказывал еще В.М. Чхиквадзе.

Весьма спорным до настоящего времени является вопрос о квалификации действий должностных лиц, применивших оружие при исполнении служебных обязанностей для защиты правоохраняемых интересов от преступных посягательств, но с нарушением правил применения оружия.

Некоторые ученые рассматривают такие действия должностных лиц как совершенные в состоянии необходимой обороны, которая при указанных выше обстоятельствах превращается в служебную обязанность военнослужащих¹⁶ .

Правовой основой применения оружия для указанных лиц, считают сторонники данной точки зрения, является законодательство о необходимой обороне. Из этого делается вывод, что в случае нарушения должностными лицами служебных обязанностей (в том числе и нарушения правил применения оружия) и причинения при этом не вызывавшегося необходимостью вреда личности их действия следует квалифицировать по статьям о превышении пределов необходимой обороны¹⁷ .

Другое мнение сводится в общем плане к тому, что лица, которые должны по роду служебных обязанностей охранять интересы общества от преступных посягательств, действуют не в порядке необходимой обороны, а выполняя свой служебный долг. Отсюда делается вывод о том, что нарушение ими своих обязанностей при осуществлении этой функции следует рассматривать как должностное преступление¹⁸ .

У нас нет каких-либо принципиальных возражений против рассмотрения деятельности военнослужащих, в том числе и воинских должностных лиц при исполнении ими служебных обязанностей, как совершаемой в состоянии необходимой обороны. Ст. 37 УК РФ не ограничивает ни круг лиц, пользующихся правом необходимой обороны, ни круг интересов, при защите которых может быть причинен вред преступнику.

Вместе с тем следует согласиться с А.П. Васецовым в том, что признание в деятельности должностных лиц при защите правоохраняемых интересов от преступных посягательств необходимой обороны не означает, что следует приравнивать ответственность граждан и этих лиц за превышение пределов необходимой обороны.

Представляется, что вопрос этот должен решаться исходя из следующих положений. Граждане (не должностные лица) за превышение пределов необходимой обороны подлежат ответственности по специальным статьям о преступлениях против жизни или здоровья (ст. ст. 108, 114 УК РФ), в которых сам факт нахождения виновного в состоянии необходимой обороны признается смягчающим обстоятельством. Нарушение правил применения оружия воинскими должностными лицами при указанных выше обстоятельствах также является, на наш взгляд, по своей природе превышением пределов необходимой обороны. Но само по себе превышение необходимой обороны выступает способом превышения власти и поэтому не должно рассматриваться как преступление против личности, совершенное при превышении пределов необходимой обороны, а должно расцениваться как превышение должностных полномочий. «Превышение пределов необходимой обороны составляет суть должностного преступления – превышения власти», – правильно отмечал А.П. Васецов¹⁹ .

Если способ совершения преступления предусмотрен в качестве уголовно-наказуемого деяния, то совокупности преступлений содеянное не образует²⁰ .

Развивая данное положение, А.Г. Мазалов правильно, на наш взгляд, отмечал, что «оценка содеянного как превышения власти не исключается и при наличии в действиях начальника признаков превышения пределов необходимой обороны», однако обосновывал такой подход тем, что «право на оборону в некоторых ситуациях может перерасти в соответствующую служебную обязанность»²¹ . В противном случае, по мнению указанного автора, действия виновного могут оцениваться по правилам института необходимой обороны только тогда, когда должностное лицо осуществляло оборону вне связи с исполнением своих служебных обязанностей²² .

Аналогичным должен быть подход и к квалификации действий воинского должностного лица, нарушившего правила применения оружия в состоянии аффекта. Содеянное надлежит квалифицировать не по ст. ст. 107 или 113 УК РФ, а по ст. 286 УК РФ, т.е. рассматривать как превышение должностных полномочий.

Вместе с тем если воинское должностное лицо (равно как и любой другой военнослужащий) применяет оружие в целях обороны не при исполнении служебных обязанностей, то вопрос о правомерности этих действий должен решаться в общем порядке – по правилам о необходимой обороне, а при превышении ее пределов квалифицироваться по ст. ст. 108 или 114 УК РФ. И в целом следует признать, что применение оружия при совершении преступления лицом, хотя и занимающим должностное положение в системе органов военного управления, но при обстоятельствах, не связанных с осуществлением им своих служебных полномочий, не является превышением должностных полномочий с применением оружия. Содеянное в этом случае образует преступление против личности, собственности, общественного порядка и т.п.²³ 

Признаком квалифицированного состава ст. 286 УК РФ является сам факт применения оружия при превышении должностных полномочий, независимо от фактического причинения вреда личности. Однако следует отметить, что п. «б» ч. 3 ст. 286 УК РФ предусматривает еще один квалифицирующий признак, отражающий в том числе и названные последствия, – причинение тяжких последствий.

Представляется, что нанесение побоев (ст. 116 УК РФ), причинение смерти по неосторожности (ст. 109 УК РФ), умышленное причинение легкого (ст. 115 УК РФ) или средней тяжести вреда здоровью (ст. 112 УК РФ) либо тяжкого или средней тяжести вреда здоровью по неосторожности (ст. 118 УК РФ), равно как и истязание (ст. 117 УК РФ) охватывается понятием «существенное нарушение прав и законных интересов граждан» и подлежат квалификации только по п. «б» ч. 3 ст. 286 УК РФ. Как правильно отмечал А.Г. Мазалов, «при квалификации содеянного санкции соответствующих статей должны приниматься во внимание в сочетании с другими существенными признаками сравниваемых составов преступлений»²⁴.

Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, предусмотренное чч. 1 и 2 ст. 111 УК РФ, целиком охватывается понятием тяжких последствий в п. «в» ч.3 ст.286 УК РФ. Причинение таких последствий при превышении должностных полномочий с применением оружия подлежит квалификации по совокупности пп. «б» и «в» ч.3 ст.286 УК РФ. Дополнительной квалификации по ст. 111 УК РФ в этом случае не требуется.

Совершение при тех же обстоятельствах убийства (ст.105 УК РФ) и умышленного причинения тяжкого вреда здоровью при особо отягчающих обстоятельствах (предусмотренных чч. 3 и 4 ст. 111 УК РФ) также подпадает под признаки причинения тяжких последствий, предусмотренных п. «в» ч. 3 ст. 286 УК РФ. Однако законодатель расценил такие деяния как более общественно опасные, чем превышение должностных полномочий, причинившее тяжкие последствия, что выразилось в санкциях названных статей. Поэтому, если оружием при превышении должностных полномочий совершается убийство потерпевшего или умышленное причинение тяжкого вреда его здоровью при особо отягчающих обстоятельствах, содеянное подлежит квалификации, на наш взгляд, по совокупности пп. «б» и «в» ч. 3 ст. 286 и ст. 105 или чч. 3 или 4 ст. 111 УК РФ²⁵ .

Характерным в этом отношении является описанное С.Э. Гавето уголовное дело в отношении офицера Жигаленкова В.С., осужденного военным судом СКВО за убийство и превышение должностных полномочий²⁶ .

В судебной практике возникали вопросы об оценке неправомерного применения оружия, сопряженного с неосторожным причинением вреда потерпевшему (т.е. неосторожное существенное нарушение его прав и законных интересов либо неосторожное причинение тяжких последствий). Они порождались, в частности, тем обстоятельством, что ст. 171 УК РСФСР подчеркивала умышленный характер превышения власти²⁷ . Вместе с тем, по нашему мнению, из содержания ст. 286 УК РФ вовсе не следует, что состав превышения должностных полномочий имеется только тогда, когда виновный предвидел и желал наступления указанных выше последствий либо сознательно допускал их наступление. Состав данного преступления наличествует и тогда, когда виновный не предвидел, но по обстоятельствам дела мог и должен был предвидеть наступление этих последствий, либо предвидел их, но легкомысленно рассчитывал на их предотвращение²⁸ .

Характерным в этом отношении является описанное в научной литературе уголовное дело в отношении лейтенанта Сачука. Будучи начальником патруля, он увидел на улице двух военнослужащих, заподозрил их в совершении кражи и решил задержать. Поскольку на его требования военнослужащие не реагировали, Сачук начал стрелять вверх, а затем поверх голов убегавших. При этом он оступился, потерял равновесие и нажал на спусковой крючок в тот момент, когда пистолет был в горизонтальном положении и направлен в сторону потерпевшего. Произошедшим выстрелом был убит рядовой Пеньков. Военный суд пришел к выводу о том, что убийство совершено по неосторожности и квалифицировал содеянное как преступление против личности, оправдав Сачука по статье, предусматривающей ответственность за превышение власти (ст. 260 УК РСФСР). Критикуя позицию суда, А.Г. Мазалов утверждал, что при оценке действий Сачука суд якобы необоснованно учитывал только те из них, которые непосредственно предшествовали наступлению последствий. По его же мнению, в причинной связи с ними находились и все предшествующие действия Сачука, в том числе выразившиеся в нарушении уставных требований, регламентирующих порядок применения оружия. Поскольку, незаконно обнажив оружие и изготовив его к стрельбе, Сачук предвидел, что эти нарушения могут повлечь за собой наступление вредных последствий, и они действительно наступили, он должен нести ответственность за должностное преступление²⁹ .

С таким подходом мы согласиться не можем. В теории уголовного права общепризнано, что при нарушении специальных правил поведения причинная связь с последствиями должна быть прямой и непосредственной.

Кроме того, здесь вновь возникает и общий вопрос о признании применением оружия использования его для психического воздействия на потерпевшего (угрозы, выстрелы вверх, демонстрация и т.п.). Нам представляется, что ответ на этом вопрос заложен непосредственно в самой конструкции ч. 3 ст. 286 УК РФ. Обращает на себя внимание тот любопытный факт, что законодатель как бы параллельно предусматривает насилие в качестве квалифицирующих признаков превышения должностных полномочий: в п. «а» ч. 3 ст. 286 – применение насилия или угрозы его применения, а в п. «б» – применение оружия или специальных средств, т.е. в п. «а» предусмотрена ответственность за применение любого вида насилия (как физического, так и психического) с использованием любых средств преступления. В п. «б» предусмотрена ответственность за специальный вид насилия – применение оружия. При этом в отличие от п. «а» законодатель не упоминает угрозу его применения.

Таким образом, применение оружия в качестве средства физического насилия при превышении должностных полномочий целиком охватывается п. «б» ч. 3 ст. 286 УК РФ и не требует дополнительной квалификации по п. «а» ч. 3 этой статьи. Однако если оружие было применено как средство психического насилия над потерпевшим, то такие действия не могут быть признаны применением оружия в смысле п. «б» ч. 3 ст. 286 и подлежат квалификации по п. «а» ч. 3 ст. 286 УК РФ по признаку угрозы применения насилия. Парадоксальность этой ситуации очевидна³⁰.

Нам представляется излишним одновременное наличие общего и специального квалифицирующих признаков в одном пункте ст. 286 УК РФ. Представляется достаточным предусмотреть в качестве квалифицирующего признака превышения должностных полномочий применение физического или психического насилия, независимо от средств или предметов, которые использует виновный (п. «а» ч. 3 ст. 286 УК РФ). Если же применение оружия при совершении таких действий законодатель расценивает как более опасное преступление, необходимо дифференцировать ответственность.