И. М. Меликов творчество и духовный мир человека

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. №2, 2002. С. 76-87.


И.М. Меликов


ТВОРЧЕСТВО И ДУХОВНЫЙ МИР ЧЕЛОВЕКА


Творчество — многогранный процесс. Участие в нем челове­ка не только порождает соответствующие продукты, но и затраги­вает его непосредственное бытие, внутренний, душевный мир. Однако взаимодействие творчества и человеческой души в разных учениях рассматривается по-разному. Среди них наиболее приме­чательным является психоанализ 3. Фрейда. В реальной практи­ке психоанализа наблюдается одно весьма интересное явление: люди, причастные к творческой деятельности, проходя психоана­лиз, жалуются, что после него не могут заниматься творчеством. Исходя из этого в рамках психоаналитической теории был сделан вывод о творческой силе неврозов, т.е. невроз и является источни­ком творчества Невроз есть некое противоречие между сознанием и сферой бессознательного, между тем, что человеку хочется, и тем, что позволяется его сознанием. В акте же творчества худож­ник воплощает бессознательные влечения и желания, которые вы­тесняются сознанием. В обычном состоянии человек не может воплотить свои бессознательные влечения, поскольку этому препят­ствует сознание. Человек должен считаться с этическими нормами общества. Но вытеснение сознанием бессознательных влечений их не устраняет. Как своеобразная компенсация этих влечений в дет­стве у людей возникает страсть к всевозможным играм, которая впоследствии переходит в склонность к фантазированию. Фантази­рование берет начало в бессознательном, которое представляет собой вместилище всех психических сил человека.

Фантазия свидетельствует о мощном напоре бессознательного на сознание, грозящем привести окольными путями к патологии. Задержка на фантазировании может повлечь за собой отклонение в психическом развитии человека. Поэтому появление фантазий создает условие для возникновения невроза и психоза. Фантази­рование — единственный выход из непримиримого противоречия между собственными влечениями человека и требованиями обще­ственной морали. А творчество и искусство возникают на основе фантазирования. Фантазирование играет огромную роль в творче­стве. Благодаря воображению художник дает выход своему бессо­знательному. «Есть обратный путь от фантазии к реальности, это — искусство, — писал Фрейд. — В основе своей художник тоже интровертированный, которому недалеко до невзгод. В нем тес­нятся сверхсильные влечения, он хотел бы получать почести, власть, богатство, славу и любовь женщин; но у него нет средств, чтобы добиться их удовлетворения. А потому, как всякий неудов­летворенный человек, он отворачивается от действительности и переносит весь свой интерес, а также свое либидо на желанные образы своей фантазии, откуда мог бы открыться путь к невро­зу» [1]. Однако художник избегает болезни, так как не останавлива­ется на стадии фантазирования.

В отличие от невротика, у которого вытесненные влечения врываются в сознание и образуют психические травмы, художник безболезненно изживает эти влечения в фантазии. Он находит в своем творчестве обратный путь к реальности. От фантазии он переходит к действительности и в этом находит спасение для себя. В отличие от простого мечтателя он не скрывает свои фантазии, а воплощает их в художественных произведениях. Поэ­тому целью творчества объявляется удовлетворение эгоистичес­ких, честолюбивых и сексуальных влечений. Художник, согласно Фрейду, характеризуется тем, что, «во-первых, он умеет так об­работать свои грезы, что они теряют все слишком личное, оттал­кивающее постороннего, и становятся доступными для наслажде­ния других. Он умеет также настолько смягчить их, что нелегко догадаться об их происхождении из запретных источников. Далее, он обладает таинственной способностью придавать определенному материалу форму, пока тот не станет верным отображением его фантастического представления, и затем он умеет свя­зать с этим изображением своей бессознательной фантазии полу­чение такого большого наслаждения, что благодаря этому вытес­нения, по крайней мере временно, преодолеваются и устраняют­ся» [2]. Через свое творчество художник в действительности, гово­рит Фрейд, достигает того, «что сначала имел в своей фантазии: почести, власть и любовь женщин» [3]. Нужно еще отметить, что все виды творческой деятельности толковались Фрейдом как суб­лимация, трансформация прежде всего сексуальных влечений и тенденций, исходящих из бессознательной сферы художника. Хотя в то же время нужно подчеркнуть, что сексуальная сфера, по Фрейду, носит символический характер: она пронизывает всю человеческую жизнь, например, даже отношения между властью и подчиненными рассматриваются им как разновидность полово­го акта.

Таким образом, есть невроз, следовательно, есть и источник творчества, нет невроза — человек перестает заниматься творче­ством. Проходя психоанализ, художник устраняет свои бессозна­тельные влечения и неврозы и потому как бы лишается источни­ка творчества. Творчество, по Фрейду, подобно сновидению, в котором реализуется принцип исполнения желаний. Но посколь­ку в творческом процессе участвует и сознание, постольку твор­чество не может ограничиваться только бессознательной облас­тью. Поэтому творчество лишь символично отражает бессозна­тельные влечения. Творчество, как и сновидения, есть компро­мисс между сознанием и бессознательным. Фрейд, анализируя болезненную сторону психики художников и ее воплощение в их творчестве, абсолютизирует ее роль в творческом процессе. По­лучается, что именно болезнь выступает источником и основой творчества. Анализируя творчество Леонардо да Винчи, Фрейд приходит к выводу, что в основе его картины «Джоконда» лежит скрытое влечение к своей матери, а в основе творчества Достоев­ского — Эдипов комплекс, выраженный в тайном желании воз­дать своему отцу за его жестокость по отношению к нему. Твор­чество, согласно Фрейду, имеет исцеляющую силу. Но порожда­ет творчество именно невроз: если нет невроза, то о творчестве говорить не приходится. Творчество порождается неврозом, но в то же время оно есть средство избавления от невроза. Само же творчество возникает в результате сублимации, т.е. трансформа­ции сексуальной энергии либидо: в творческом процессе человек переводит сексуальную энергию своей бессознательной сферы в силу своего творчества. Глубина сублимации и определяет глуби­ну творчества. А творческое дарование есть умение сублимиро­вать либидо.

Можно выделить следующие моменты доктрины психоанали­за относительно творчества. Во-первых, в основе творчества лежит бессознательная сфера, в частности либидо (лат. «по­хоть»). Во-вторых, творчество осуществляется на основе субли­мации, определяемой глубиной дарования. И в-третьих, неврозы обладают творческой силой, а творчество в свою очередь — исце­ляющей силой. В итоге основная идея этой доктрины сводится к тому, что творчество и невроз принципиально не отличаются друг от друга. Вся разница заключается лишь в месте их «пребывания»: невроз остается в душе человека, во внутреннем мире, а творче­ство выходит наружу, т.е. содержанием творчества является бо­лезнь. В том же духе развивается мысль и Ч. Ломброзо, согласно которому гений и умопомешательство — понятия родственные, и умопомешательство чаще всего есть оборотная сторона гениаль­ности.

Действительно ли такова скрытая психология творчества? Если обратиться к современным боевикам, эротическим произве­дениям, примитивным детективам, любовным романам, фильмам ужаса, то мы получим, безусловно, положительный ответ. Без сомнения, их авторы дают в них выход своему болезненному подсознанию и болезненным влечениям. Подобное творчество целиком описывается теорией Фрейда. Но подлинное творчество представляет собой не просто выход бессознательной сферы, но и содержит в себе очищение, катарсис. Как говорит Н. Бердяев, «в подлинном творчестве всегда есть катарсис, очищение, освобож­дение духа от душевно-телесной стихии или одоление душевно телесной стихии духом» [4]. И как бы возражая Фрейду, Бердяев утверждает, что «похоть жизни и есть начало, прямо противопо­ложное творчеству. Творчество есть победа над похотью жизни» [5]. Глубину переживаемых и испытываемых при катарсисе чувств с особой эмоциональной силой передал Г. Успенский в своем рассказе «Выпрямила». Герой этого произведения сельский учитель Тяпушкин волею судьбы попадает в Лувр, где от общения с искусством, в частности от восприятия статуи Венеры Милосской, преображается, начиная ощущать радость и красоту. Обре­ченный на то, чтобы исчезнуть, раствориться в суете жизни, он обретает духовную и душевную силу, в нем появляются чувства своей личностности. Каменная статуя «выпрямляет» Тяпушкина: «Я стоял перед ней, смотрел на нее и непрестанно спрашивал самого себя: "Что такое со мной случилось?" — я спрашивал себя об этом с первого момента, как только увидел статую, потому что с этого же момента я почувствовал, что со мной случилась большая радость. А до сих пор я был похож (я так ощутил вдруг) вот на эту скомканную в руке перчатку. Похожа ли она видом на руку человеческую? Нет, это просто какой-то кожаный комок. Но вот я дунул в нее, и она стала похожа на человечес­кую руку. Что-то, чего я понять не мог, дунуло в глубине моего скомканного, искалеченного, измученного существа и выпрями­ло меня, мурашками оживающего тела пробежало там, где уже, казалось, не было чувствительности, заставило всего "хрустнуть" именно так, когда человек растет, заставило также бодро про­снуться, не ощущая даже признаков недавнего сна, и наполнило расширившуюся грудь, весь выросший организм свежестью и све­том» [6].

Возникает вопрос: может ли творчество, содержанием кото­рого является болезнь, быть средством возвышающим и очищаю­щим? Безусловно, нет, ибо болезнь может породить только бо­лезнь. Все дело в том, что Фрейд описал только одну сторону творчества — психические проблемы автора. Они действительно имеют место. Но Фрейд как врач абсолютизировал болезненную сторону психики творца. В результате он описал не сам феномен творчества, а болезненное псевдотворчество, которое и расцвело в современную эпоху. Сутью и основой же творчества выступает не болезненная сторона психики художника, а духовность, кото­рая противостоит ей и является носителем здоровья. Причем под духовностью следует понимать вовсе не то обывательское пред­ставление, которое утвердилось в наш атеистический век. Со­гласно ему, предполагается, что духовность противостоит матери­альности и связана с умственной деятельностью человека. Отчас­ти это так, но только отчасти. Это только описание, но не суть духовности. Умственная деятельность и все, что противостоит материальному миру, тоже могут быть бездуховными. Сутью ду­ховности выступают прежде всего категории нравственности, совести. Духовность означает в своей основе соответствие нравст­венным требованиям. Сила духовности — это сила нравственнос­ти [7]. И духовность как основа творческой деятельности предпола­гает переработку и проработку болезненных желаний и влечений, преодоление неврозов силой духовности. Как ни странно, но именно сильная одаренность, в основе которой, безусловно, лежит духовность, и глубокие психические проблемы, отражающиеся на жизненной судьбе, составляют природу гениальности, к чему подо­шли современные исследователи феномена гениальности. Кроме того, именно категория духовности объясняет упомянутый выше феномен катарсиса. Суть катарсиса — очищение бессознательной сферы именно силой духовности. Катарсис — это очищение души, а чистоту в душу вносит духовность. Катарис возникает в результа­те воссоединения человеческой души с духом, в результате чего душа испытывает состояние духа. Это и очищает ее, освобождает от бремени страдания. Одновременно дух вдыхает в душу частицу себя, придавая ей божественные силы.

Сам катарсис в искусстве возможен именно благодаря тому, что в нем содержится потенциал духовности, который открывает душе возможность усваивать себя. Поэтому время общения с искусством становится временем постижения душой глубин духа. Это можно наблюдать тогда, когда в результате прочтения худо­жественного произведения или философского трактата человек начинает уже по-иному смотреть на мир, по-иному воспринимать его, у него открываются глаза на то, что раньше проходило неза­метно, когда, слушая музыку, он преображается, стоя у картины или музейного экспоната, он замирает, полностью забывая себя, и становится уже другим, отрекаясь от себя прежнего. Душа в процессе взаимодействия с духом очищается от суеты обыденнос­ти, входя в чистое и невинное состояние.

Всякое общение в сфере творчества, в области искусства не ограничивается сопереживанием. Это не просто сопереживание души, не только душевное единение, но и сопереживание духов­ное, сопереживание в самом духе. Это предполагает и принцип non-finito, т.е. принцип незавершенности в искусстве, определяю­щий особенности восприятия художественного произведения. Восприятие творческого продукта происходит лишь при духовном единении актера и зрителя, писателя и читателя, творца и того, кто вступает в общение с творчеством, воспринимающий подни­мается на уровень духа творца, раскрывая при этом свой дух. Прекращение диалога в процессе общения с творчеством и есть переход к единению духа, переход от противопоставления душ к единству духа. Души сливаются и отождествляются, поскольку обнаруживают свое единство, которое может быть только духов­ным. Всякое подобное единение происходит, когда зрительный зал умолкает в едином порыве духа во время и сразу после спек­такля. Это случается, когда спектакль уже закончен, а зрители и актеры не могут расстаться, все еще пребывая в возвышенном состоянии, громко аплодируя, аплодисменты представляют собой как раз символ целостности, единства и единения душ. Кисти наших рук, согласно зороастрийской традиции, символизируют прото-человека Гайомарта, которому была присуща целостность, утраченная современным человеком. Соединенные или скрещен­ные руки — это символ воссоединения утраченных половинок, образующих целостность нашей души. И, хлопая в ладоши, мы в символической форме неосознанно выражаем состояние своего душевного и духовного единения с тем, кому аплодируем. По обыкновению аплодисменты считаются знаком похвалы, благо­дарности, признания и восторга. Это действительно так, но это только то, что лежит на поверхности. Основа этого действия — единение душ и достижение совместного душевного катарсиса.

Именно духовную сторону творчества Фрейд не затрагивает и игнорирует. И в этом глубочайший порок его доктрины творче­ства. Творчество — реализация бессознательного. Но необходи­мо учитывать, что само бессознательное может быть духовным и бездуховным, созидательным и разрушительным. И суть творче­ства упирается в вопрос о том, какой вид бессознательного реа­лизуется в нем. Духовность, лежащая в основе творчества, складывается из двух моментов: во-первых, это часть бессознательной сферы и, во-вторых, дарование, причем дарование — первое ус­ловие творчества. Самые простейшие проявления творчества уже требуют дарования. Поэтому без дарования феномен творчества принципиально существовать не может. Творчество всегда есть результат воплощения дарования. Творчество в зависимости от содержания бессознательной сферы, являющейся его источником, можно разделить на два вида. Первый вид — творчество, основанное непосредственно на духовной стороне бессознатель­ной сферы. Оно предполагает прямое воплощение. Второй вид строится на бездуховной стороне бессознательной сферы, т.е. на разрушительных желаниях. Оно же предполагает сначала преоб­разование на основе творческого дара бессознательной сферы, а только потом ее воплощение. Содержанием творчества при этом становится не столько осуществление бессознательных влечений и желаний, сколько ощущение, одухотворение бессознательной об­ласти, придание ей нравственного характера.

Первый вид творчества — явление чрезвычайно редкое, ибо это уровень не человека, а сверхчеловека. Человек — существо, у которого всегда есть проблемы. Потому в основном встречается творчество второго вида. Однако при всей значимости данного деления проблема творчества — это прежде всего проблема его духовности, поэтому главным является вопрос о содержании творчества, которое может представлять собой либо результат за­цикливания на бездуховной стороне бессознательной сферы, либо же преодоление бездуховности и утверждение духовности. Выплескивание невротических желаний — еще не подлинное творчество, а предтворчество. От этой стадии необходимо перей­ти непосредственно к самому творчеству, которое должно быть духовно. Тот, кто смакует свое невротическое бессознательное, занимается уже не творчеством, не созиданием, а саморазруше­нием. Подлинное творчество — не болезнь, не ее выражение, не отражение невроза. Творчество — прежде всего признак здоро­вья. Отсюда и вытекает исцеляющая сила творчества. Не невроз образует содержание творчества, а творчество служит способом излечения невроза. Безусловно, и Леонардо да Винчи, и Досто­евскому были присущи неврозы и психические комплексы. Но это только одна сторона их личности, та сторона, которая не составляет основы их творчества. Невротические проявления могут наблюдаться у многих творческих людей, однако не все из них являются гениями. Гениями становятся лишь те, кто в своем творчестве преодолевает эти комплексы. Творчество для них — способ проработки своих комплексов, способ исцеления своей души. В творческом акте художник становится выше своих ком­плексов, ибо он может от них избавиться — это позволяет сделать духовность. Именно она придает силы для их преодоления.

К такому выводу пришли специалисты, занимающиеся со­временной практической психотерапией, в рамках которой разра­ботана методика лечения творческим выражением [8]. Замечено, что у людей с душевными расстройствами намного улучшается состояние психики, как только они начинают приобщаться к творчеству. Через творчество человек преодолевает психическую депрессию, чувства тоски, одиночества, подавленности, робости и др. И не только это. Происходит излечение от рассеянности, невнимательности, восстанавливается и укрепляется память. То есть происходит коррекция явлений, связанных не только с пси­хикой, но и физиологией человека. С помощью творчества можно снимать утомление и напряжение организма в целом. По­чему? Просто потому, что всякое творчество связано с раскрыти­ем в человеке духовных основ его существования. А духовность есть тот «хлеб насущный», который укрепляет и душу, и тело человека.

Человек — существо прежде всего духовное, его сущность духовна. Поэтому духовное, а точнее, одухотворенное бытие — его нормальное естественное и здоровое существование. А безду­ховность — это неестественное состояние, потому она становится причиной потери здоровья. В жизни человека, как правило, духовность и бездуховность смешаны. И пока потенциал духов­ности преобладает над бездуховностью, человек сохраняет здоро­вье. Но как только начинает доминировать бездуховность, возни­кают отклонения от норм здоровья. Творчество же, высшим смыслом которого выступает возрождение утраченной духовнос­ти, укрепляет и усиливает потенциал духовности, который в свою очередь восстанавливает нарушенную гармонию здоровья. Даже просто воспроизводя в эпистолярных произведениях или художественных картинах содержание своих бессознательных пси­хических комплексов, человек уже начинает излечиваться от своих неврозов. Ибо воспроизводя, он абстрагируется от них, а абстрагируясь, возвышается над ними. А это означает, что он выводит свое собственное состояние на уровень состояния духа, сила которого позволяет абстрагироваться от комплексов. В обычной жизни человек весь поглощен этими комплексами, он их переживает всей душой, ибо они его мучают. Воспроизводя их, он перестает их переживать, принимать близко к сердцу, он уже отождествляет себя не со своими комплексами, а со своим духом.

Исцеляющая сила подтверждается и в деятельности предста­вителей творческих профессий. Актер, которому нездоровится, сыграв свою роль, отмечает заметное улучшение самочувствия. Как только музыкант сыграет свое любимое произведение, у него проходит боль, мучившая его до этого. Пересилив себя, писатель садится в болезненном состоянии за свой роман или художник становится за мольберт, и эта болезненность сама собой исчезает.

Известно, как благотворно влияет классическая музыка на психическое состояние человека. На этом основана музыкотерапия. Ее практика строится на установленных соответствиях между определенными музыкальными произведениями и эмоциональными состояниями, на которые они воздействуют как исце­ляющий фактор [9]. Таким образом, не только в своем творчестве, но и в общении с творчеством других людей человек черпает целительные силы.

В свете сказанного по-новому раскрывается и смысл поня­тия «сублимация», т.е. трансформация материально-сексуальных энергий в энергию творческую, на котором психоанализ возводит свою теорию творчества. Однако что означает эта трансформация энергий? Творчество — это процесс реализации энергии, образу­ющейся в результате трансформации. Это некий результат прояв­ления трансформированной энергии. В обычной и обыденной жизни человек охвачен и поглощен вибрациями материальной и сексуальной энергии. Она не позволяет человеку творить. Это энергия нетворческая. Какая же энергия порождает и обеспечи­вает творчество? Об этом теория психоанализа умалчивает. Твор­ческая энергия уже нематериальна, ибо она трансформируется в другой вид энергии. В процессе сублимации материальная, сек­суальная энергия преобразуется в энергию духовную, которая и позволяет человеку творить. Человек выходит из-под власти ма­териальной энергии и попадает в сферу духа. Если материальная энергия закрепощает человека, то духовная освобождает его, де­лает творцом. И как бы теория психоанализа ни игнорировала этот факт, она не может не учитывать его, скрывая под термином «сублимация». Понимание духовных основ творчества позволяет пролить свет и на вопрос, почему перестают заниматься творчест­вом люди, которые проходят психоанализ. Мы уже говорили о том, что обычно человека на творчество толкают неврозы и пси­хические комплексы. Проходя психоанализ, творческие люди из­лечиваются от своих неврозов, и потому их уже ничто не толкает на творчество, не мучают неврозы, комплексы, ничто не ограни­чивает душу — нет необходимости творить. На творчество же способна та душа, которой стало тесно в этом мире и она стре­мится к свободе и духу.

Немаловажно отметить и то, что хотя в теории психоанализ отрицает духовную сторону человеческого бытия, его практика не может не строиться на духовных основах. На практике всякое исцеление души и освобождение от комплексов связано с выхо­дом психоанализа в сферу именно духовного, с обнаружением и выявлением бессознательных мотивов и установок, взаимодейст­вующих с сознанием человека и вызывающих психические ком­плексы, с необходимостью избавления от них. Это достигается в процессе их осознания и осмысления, что составляет основу лю­бого психоаналитического сеанса, являясь творческим актом. Поэтому игнорирование теорией психоанализа духовной стороны человеческого бытия вело и ведет к непониманию подлинной сути не только феномена творчества, но и самого психоанализа, в результате чего и творчество, и психоанализ предстают в реду­цированном, суженном виде.

Примечательно, что даже среди последователей Фрейда были те, кто увидел ограниченность фрейдовского подхода к творчест­ву, например, К.Г. Юнг. Он выделял два типа художественного творчества: психологический, который фактически был описан Фрейдом, и визионерский, характеризующийся, как говорил Юнг, «даром творческого огня», который присущ избранным [10]. Только творчество визионерского типа духовно, а потому под­линно. Кроме того, в отличие от Фрейда Юнг видел духовную сторону и в самом бессознательном, он выдвинул идею о коллек­тивном бессознательном. Коллективное бессознательное, по Юнгу, существует в виде неких архетипов, выходящих за пределы обычных неврозов и психических комплексов. Наиболее адекват­но они выражаются в мифологии. Мифология и мифическое творчество определяются уже не неврозами, а именно этими ар­хетипами коллективного бессознательного. Говоря о коллектив­ном бессознательном и его архетипах, Юнг по сути говорит о духовном и трансцендентном, ибо миф позволяет выйти за пре­делы ограниченных представлений и посмотреть на мир с некой субстанциальной позиции. Миф является отражением не только экзистенции бытия, но и его трансценденции, не только истиной существования, но и истиной сущности. Следовательно, визио­нерское искусство мифологично, ибо в своей основе создает миф.

Содержанием психологического типа творчества являются су­губо личные, собственно человеческие переживания, которые предстают в художественном оформлении. Психологический тип творчества объясняет сам себя. «Поэт выполнил за психолога всю работу» [11], — говорит Юнг. Примером психологического творчества служит первая часть «Фауста» Гёте, примером визио­нерского типа — вторая. В случае с визионерским типом мате­риал восходит к переживанию сверхчеловеческого рода, к «перво-переживанию». Это явление выходит за пределы человеческого восприятия, и в этом случае психология бессильна. Но соблазн рассматривать визионерское творчество как продукт личного переживания чрезвычайно велик.

Визионерское искусство, по мнению Юнга, не является лич­ным переживанием, и это главное. Он показывает, что фрейдов­ская тенденция истолкования произведения ведет к фактическому развенчанию визионерского переживания, «делает его ненастоя­щим, простой компенсацией». «Потрясающее прозрение в без­дны, лежащие по ту сторону человеческого, оказываются всего-навсего иллюзией, а поэт — обычным обманщиком» [12], — говорит Юнг. Такой тип объяснений уводит от сути художественного произведения, заменяя ее психологией художника. Юнг утверж­дает, что наравне с психологией художника, которую, безуслов­но, отрицать невозможно, существует и философия художествен­ного творчества. У произведения, по его мнению, своя психоло­гия, не зависящая от психологии автора, у него своя история, выходящая далеко за рамки личной истории. Коллективное, а не личное бессознательное автора является источником сложности и глубины визионерского произведения. Юнг не отрицает, что творчество связано с компенсацией, но с компенсацией широко­го, космического, межвременного плана. «Дело в том, — пишет Юнг, — что всякий раз, как коллективное бессознательное про­рывается к переживанию и празднует брак с сознанием времени, осуществляется творческий акт, значимый для целой эпохи, ибо такое творение есть в самом глубинном смысле весть, обращен­ная к современникам. Поэтому "Фауст" задевает что-то в душе каждого немца, поэтому Данте пользуется неумирающей славой, а "Пастырь" Гермы в свое время едва не стал канонической книгой» [13]. Всякая временная эпоха подобна индивиду, она отли­чается своими особенностями, специфическими свойствами со­знания и потому требует компенсации. Компенсация осущест­вляется коллективным бессознательным посредством художника или духовидца в образе или деянии.

Художник говорит голосом тысяч, «предвозвещая сдвиги в сознании эпохи». Таким образом, фрейдовский метод, по мне­нию Юнга, может быть применен к художнику только как к человеку, не как к творцу, «ибо творец ни автоэротичен, ни гетероэротичен, ни как-либо эротичен, но в высочайшей степени объективен» [14]. Каждый творчески одаренный человек, кроме че­ловечески-личного, представляет собой «внеличный человеческий процесс». Индивидуальность художника заключается в том, что он способен выразить универсально-всеобщее переживание. Ис­ходя из того, что творческое начало в художнике первично, на личные переживания, быт и все сугубо человеческое у него про­сто не остается энергии. Следовательно, получается, что его че­ловеческую психологию, его «недостаточность» в обыденной жизни нельзя судить по общим правилам. Художника можно объяснить исходя из его творчества, а не из его несовершенств и личных недостатков, которые являются лишь следствием, а не причиной, как у Фрейда, того, что он — художник.

Еще большее расхождение с психоанализом Фрейда обнару­живает философия экзистенциализма, ибо она с особой силой подчеркивает духовную сущность творчества. Ее представители выделяют в жизни человека два бытия — неподлинное и подлин­ное. Первое — обычное существование человека, в котором утра­чивается его сущность, второе — существование сущностное, истинное. Первое просто является экзистенцией человека, второе — его трансценденцией. Первое порождает человека, второе — лич­ность. Трансценденция человека есть его духовная сущность. И всякое творчество, согласно экзистенциализму, представляет собой выход, прорыв из экзистенции в трансценденцию, из мате­рии в сферу духа. По Н. Бердяеву, одному из крупнейших пред­ставителей экзистенциализма, творчество человека предполагает три элемента: 1) элемент свободы, благодаря которому только и возможно создание нового, ранее несуществующего; 2) элемент дара и связанного с ним назначения; 3) элемент уже сотворенно­го мира, в котором совершается творческий акт и в котором человек находит материал для творчества. Там, где у Бердяева стоит свобода, у Фрейда находится бессознательное. И по Фрей­ду, и по Бердяеву, творчество осуществляется на основе дара, однако, по Фрейду, оно черпает свои истоки в бессознательном, а по Бердяеву — в свободе. Поскольку свобода имеет духовное содержание, получается, что бессознательному Фрейда у Бердяе­ва противостоит духовность.

Немаловажно упомянуть также, что духовный смысл и духов­ное предназначение творчества усматривают и многие великие представители мира искусства и литературы. По мысли В.А. Жу­ковского, «поэзия есть Бог в святых мечтах земли». А.С. Пушкин для человека с дарованием высший смысл его творчества опреде­ляет весьма категорично:


Но если ты небес избранник,

Свой дар божественный посланник,

Во благо нам употребляй,

Своих собратьев исправляй.


ПРИМЕЧАНИЯ:


  1. Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. М., 1989. С. 240.
  2. Там же.
  3. Там же. С. 241.
  4. Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993. С. 117.
  5. Там же. С. 125.
  6. Успенский Г.И.. Власть земли. М., 1988. С. 264.
  7. См.: Платонов Г.В., Косичев А.Д. Духовность и наша жизнь. М., 1999.
  8. См.: Бурко М.Е. Терапия творческим самовыражением. М., 1989.
  9. См.: Корвасарский Б.Д. Психотерапия. М., 1985.
  10. См.: Юнг К.Г. Психология и поэтическое творчество. Самосозна­ние европейской культуры XX в. М., 1991. С. 106.
  11. Там же.
  12. Там же. С. 109.
  13. Там же. С. 114.
  14. Там же. С. 116.