О. Г. Панаэтов Кубанский государственный университет Русские мыслители редко были профессиональными философами такова уж особенность философствовать жизнью. Среди великих имен России поэт и диплом

Вид материала

Подобный материал:

ПУБЛИЦИСТИКА С.Ф. ШАРАПОВА: СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ

О.Г. Панаэтов

Кубанский государственный университет

Русские мыслители редко были профессиональными философами – такова уж особенность – философствовать жизнью. Среди великих имен России – поэт и дипломат Федор Тютчев, литературный критик Аполлон Григорьев, публицисты и редакторы Константин и Иван Аксаковы, историк Михаил Погодин, врач, дипломат, цензор, монах Константин Леонтьев, поэт и публицист Владимир Соловьев, зоолог и ботаник Николай Данилевский, библиотекарь Николай Федоров, учитель Василий Розанов, священники о. Павел Флоренский и о. Сергий Булгаков, изобретатель и основоположник современной космонавтики Константин Циолковский, естествоиспытатель и основоположник комплекса современных наук о Земле Владимир Вернадский, литературоведы Михаил Бахтин и Вадим Кожинов. Я не говорю уже о великой русской литературе, которая вся философична.

Одним из выдающихся русских мыслителей был и Сергей Федорович Шарапов – публицист, общественный деятель, опытный сельский хозяин, ученый-экономист и писатель. Он принадлежал к старшим поколениям виднейших черносотенцев, среди которых – Д.И. Иловайский, В.А. Грингмут, Л.А. Тихомиров, Антоний Храповицкий, Б.В. Никольский, знаменитый врач С.С. Боткин, великая актриса М.Г. Савина, выдающиеся поэты К. Случевский и М. Кузмин, книгоиздатель И.Д. Сытин, филолог К. Грот, живописцы К. Маковский и Н. Рерих, вдова великого писателя А.Г. Достоевская (5. Кн. 1. С. 21). За эту принадлежность, очевидно, и был забыт почти на целое столетие. Научная, журналистская, литературная и издательская деятельность С.Ф. Шарапова – предмет особого разговора, большое публицистическое наследие его еще ждет переиздания и серьезного осмысления.

Высоко оценил деятельность С.Ф. Шарапова великий русский мыслитель К.Н. Леонтьев, закономерно причислив его к деятелям позднего славянофильства и противопоставив деятелям «общереволюционного движения, которое неуклонно стремится разрушить когда-то столь великие культурно-государственные здания Запада» (7. С. 689). Движение это набирало силу и в России.

Сергей Федорович Шарапов (1855 – 1911) происходил из старинного русского дворянского рода. Образование получил во 2-й московской военной гимназии и Николаевском инженерном училище. В 1875 году, когда начались восстания южных славян против османского владычества, он отправился добровольцем в Боснию и Герцеговину. В конце 1870-х годов С.Ф. Шарапов был парижским корреспондентом газеты «Новое время», позднее сотрудничал в журнале «Земля». Занимался сельским хозяйством и основал Сосновскую мастерскую плугов, о чем подробно рассказал в статье «Мое хозяйство в Сосновке», опубликованной в «Земле».

В 1880 – 1890-е годы С.Ф. Шарапов издавал журналы «Русское дело» и Русский труд». Будучи издателем «Русского труда», он в 1898 – 1899 годах вступил в полемику с В.В. Розановым по вопросам религиозного осмысления брака и семьи. Замечания своего яростного оппонента, отстаивавшего ортодоксальную точку зрения, В.В. Розанов считал «крайне ценными» и в предисловии к первому изданию своей книги «В мире неясного и нерешенного» с «чувством самой живой признательности» благодарил его за внимание к проблемам семьи, брака и пола как основ мировой истории, религии, культуры (11. С. 7). Однако своим современникам Сергей Федорович был известен не этой полемикой, которая, кстати сказать, отражала мировоззрения двух великих мыслителей. Он оставил след и в русской литературе. Его художественные произведения – предмет серьезного и глубокого осмысления – представляют интерес как для литературоведов, так и для историков русской общественной мысли.

Таков, например, его неоконченный роман «Через полвека», являющийся фантастической политической летописью того, что произошло в мире и в России в течение первой половины ХХ столетия (15). Цель этого произведения, как ее определял сам автор, – изображение реализации славянофильской, а точнее позднеславянофильской, политической и общественной программы. Облечение этой программы в художественную форму (не будем за неимением времени вдаваться в ее достоинства и недостатки) было следствием не только пропагандистских устремлений, но и желания своеобразной проверки своих социально-политических идеалов. Как указывал В.П. Шестаков «На протяжении истории утопия как одна из своеобразных форм общественного сознания воплощала в себе такие черты, как осмысление социального идеала, социальная критика, стремление бежать от мрачной действительности, а также попытки предвосхитить будущее общества» (17. С. 7). В той или иной степени эти черты отразились в романе.

То же можно сказать и о «политической фантазии» С.Ф. Шарапова – повести «Диктатор», в которой рассказывается об «умиротворении России», то есть о способах борьбы с современными автору социальными пороками. «Россия тяжело больна – ее нужно вылечить, – говорит в своем выступлении перед высшими государственными лицами Верховный Императорский Уполномоченный бывший полковник Иванов. – Лекарство для великой страны – не теория, не доктрина, а здравый смысл. Он затуманился и исчез у нас за странными и нелепыми понятиями о либерализме, реакции и т.п. Его надо отыскать и восстановить и тогда только станет возможно правительству править, а народу жить» (16. С. 5 - 6).

Основной интерес С.Ф. Шарапова – экономика, хозяйство.

С.Ф. Шарапов – классик русской экономической мысли, до конца не понятой и не оцененной. Здесь вполне уместно вспомнить имена незаслуженно забытых, игнорируемых сейчас русских мыслителей и экономистов А.И. Кошелева, И.Д. Беляева, Н.П. Гилярова-Платонова, А.Н. Энгельгардта, Д.И. Менделеева (имеются в виду его труды по различным вопросам экономики, организации промышленности и сельского хозяйства), С.Н. Булгакова, А.В. Чаянова, Н.Д. Кондратьева, В.С. Немчинова, В.В. Леонтьева. Таким же до конца не понятым и не оцененным, а многим и вообще не известным является и наследие С.Ф. Шарапова.

Одна из капитальных его работ – монография «Бумажный рубль (его теория и практика)» (1895), в которой изложены важнейшие основы русской экономической мысли, сущность экономики русского самодержавного государства. Надо заметить, что этот труд почему-то не упомянут среди прочих в «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и Эфрона (Т. 77. С. 173). Идеи этой книги не потеряли актуальности в ХХ веке, при Советской власти , да и в постсоветское время. Речь идет о степени участия государства в экономической жизни, то есть о том, о чем идут споры и поныне. Самодержавное государство, по мысли С.Ф. Шарапова, должно выполнять в экономике России такую же функцию, какую на Западе выполняют банки и биржи. В определенном смысле это весьма напоминает идею К.Н. Леонтьева о монархическом социализме, изложенную им в письме к К.П. Победоносцеву (7. С. 395), и вряд ли такое сходство является случайным. К этому вопросу Шарапов подошел более с экономической стороны, а не с политической, как Леонтьев. Он, реакционер в так сказать катковском понимании слова, считал, что одной из важных функций русского самодержавного государства в области экономики должно быть ограничение возможностей для спекулятивной наживы паразитического капитала, создания условий для его вытеснения. Эти мысли неоднократно звучат в его трудах. Им написаны книги «Путешествие по русским хозяйствам» (М., 1881), «Министерство земледелия и его задачи в России» (М., 1882), «Будущность крестьянского хозяйства» (М., 1882-1883), «Сочинения» (СПб., 1892), «А.Н.Энгельгардт и его значение для русской культуры и науки» (СПб., 1893), «Франция и Славянство» (1894), «По садам и огородам» СПб., 1895), «Пособие молодым хозяевам при устройстве их хозяйств на новых началах» (СПб., 1895), Вопрос о валюте на орловском областном съезде хозяев 1898 г.» (СПб., 1899), «Как ликвидировать золотую валюту» (1899). В 1900-1906 годах вышло 9-томное собрание его «Сочинений».

С.Ф. Шарапов указывает на самобытность русской хозяйственной системы, совершенно противоположной экономике Западной Европы. Взять хотя бы сохранение в России общинных и артельных отношений, придающих русской экономике не просто своеобразные черты (часто трактуемые как пережитки, атавизмы), но и нравственный характер. В последнем обнаруживается закономерное сходство с идеями славянофилов. С глубокой укорененностью этих отношений пришлось считаться и такому разрушителю общины, каким был П.А. Столыпин. Русские крестьяне – коллективные землевладельцы. Полное разорение, как это происходило в разные времена в Европе, им не грозит, ибо земля не может быть от них отчуждена. Игнорирование этого факта, на который указывали представители разных общественно-политических течений, – одна из причин социальных катаклизмов в России в ХХ и XXI веках.

Указывая на религиозную основу русской общины, С.Ф. Шарапов связывал с ней реальное развитие возможностей хозяйственного самоуправления на основе православной церковности. Церковный приход, считал он, должен стать основной единицей, ячейкой и двигателем духовного и хозяйственного развития России. Такой приход, по мнению Сергея Федоровича, может быть единицей не только вероисповедной, но и административной, судебной, полицейской, финансовой, учебной, почтовой. Приход может обладать также общественным имуществом, учреждениями и предприятиями.

Как отметил О. Платонов, «идеалом Шарапова была не зависимая от западных стран развитая экономика, регулируемая сильной самодержавной властью, имеющей традиционно нравственный характер» (9. С. 991-992). Нравственная и национальная составляющие в экономике, как и нравственность в политике, в ХХ – XXI вв. кажутся несообразностями. В современных господствующих политических и, тем более, экономических учениях им будто нет места. Так, нравственность в экономике вытеснена в сферу благотворительности и меценатства - не важную, не основную в функционировании буржуазной экономической системы область – своеобразный довесок, не случайно, однако, присутствующий постоянно. Роль и место благотворительности в буржуазной экономике – тема отдельного исследования. Здесь же стоит указать на совершенно иной подход к этой проблеме в русской самобытной мысли. Прежде всего, это касается И.Д. Беляева, Н.П. Гилярова-Платонова и С.Ф. Шарапова. На это указал О.Платонов: «Даже покупательная стоимость рубля, по мнению Шарапова, должна оставаться на нравственном начале (курсив мой. – О.П.) всенародного доверия к единой сильной и свободной верховной власти, в руках которой находится управление денежным обращением» (9. С.992).

Важным условием экономической независимости Шарапов считал введение абсолютных денег, находящихся в распоряжении центрального государственного учреждения, которое регулирует денежное обращение. Абсолютные деньги, согласно Шарапову, должны заменить неустойчивую золотую валюту, зависящую от состояния дел на мировом рынке, и уничтожить господство биржи, ростовщичество и спекуляцию. Шарапов, как отметил О. Платонов, «не был противником частного предпринимательства, но считал, что оно должно носить не спекулятивный, а производительный характер, увеличивая народное богатство» (9. С. 992). Стоит сказать, что такое частное предпринимательство, поставленное в достаточно специфические условия развития, не будет являться капитализмом в классическом понимании. В этом проявилась глубокая укорененность Шарапова в русской культурной традиции.

Серьезный разговор о развитии экономики России, конечно, невозможен без глубокого изучения экономического состояния ее регионов, без знания того, чем и как живут люди в стране. Поэтому С.Ф. Шарапов очень интересовался положением дел в тех или иных губерниях. Особое внимание он уделял югу России.

В составе экспедиции А.С.Ермолова он проехал от Новороссийска до Батума и далее – до Тифлиса. Очерки, написанные по впечатлениям от этой поездки по «важнейшей южной окраине» России, собраны им в книгу «По Черноморскому побережью», вышедшую в Санкт-Петербурге в 1896 году. Это живой рассказ очевидца о давно прошедшем времени.

С.Ф. Шарапова интересовало в этой поездке все – экономическое положение населения Черноморского побережья, его быт и нравы, климатические условия, ландшафт, строительство, промышленность, состояние сельского хозяйства, освоение новых земель, отношение местного населения к администрации, самоуправление, школы, дороги, больницы, церкви, межнациональные отношения.

Благодатный край поразил путешественника. Поразил, прежде всего, своими возможностями. Разнообразие природных и климатических условий способствовало развитию зерноводческой отрасли сельского хозяйства, садоводства и виноградарства, курортного дела, добывающей и перерабатывающей промышленности, торговли.

К экспедиции А.С. Ермолова С.Ф. Шарапов присоединился в Новороссийске, где свита министра провела лишь один день, после чего «поезд из собранных откуда было возможно фаэтонов и линеек, в сопровождении местных милиционеров и лесных объездчиков, тронулся из Новороссийска по Сухумскому шоссе» (14. С. 11). Этого времени было достаточно для осмотра города и его окрестностей. Впечатления от увиденного легли в основу четырех очерков – столь разнообразны они были. Это и описание самого города, и история его заселения. Особый интерес у Сергея Федоровича вызвал новороссийский элеватор. Только что выстроенный, крупнейший в мире по тем временам, он представлял собой уникальное инженерное сооружение и одновременно памятник архитектуры. Причем построен он был исключительно силами местных рабочих и инженеров. То же самое касается и агрегатов элеватора, включая даже электродвигатели. Построен элеватор на местном знаменитом цементе, добыча которого тогда находилась в руках немецкой администрации и немецких же мастеров, вытеснявших русских из этой сферы. С.Ф. Шарапов объяснял такое положение конкурентной борьбой. Однако велась-то она в России, что вызывало его возмущение и саркастические замечания: «… с какой стати было немецкой администрации завода (цементного. – О.П.) допускать в свою сферу русских людей, могущих сделаться конкурентами? Ей, наоборот, было вполне логично избегать их, а также распространять мнение о большой трудности определения пластов и сложности производства. А дело само по себе крайне простое» (14. С. 13).

Не меньшее внимание С.Ф. Шарапова – серьезного знатока сельского хозяйства – привлекли и черноморские виноградники, их возделывание, почвы и качество местных вин. Он рассказал и об образцовых крупных (Абрау-Дюрсо) и мелких (колония «Криница», имения принца Ольденбургского и крестьянина Мартюка) виноградарских хозяйствах, о сортах винограда, и о самих виноградарях.

Однако упомянутые хозяйства были, скорее отрадным исключением. Сергей Федорович отметил, что на склонах Маркотхского хребта, на этих благодатнейших для виноградарства почвах от Анапы до Туапсе отрасль эта отнюдь не процветает. Частные владельцы земель «в огромном большинстве проживают в столицах и не только виноградной, но и вообще никакой культуры не ведут, оставляя иногда огромные участки по нескольку тысяч десятин в диком состоянии», превращая их в «дикую пустыню, поросшую корявым кустарником» (14. С.15). Казенных же земель тогда в этих местах почти нет было.

Следующие очерки посвящены Геленджику и Кабардинке, сельскохозяйственной выставке в ст. Береговой – настоящем русском культурном уголке – которую устроил глава «интеллигентной колонии» Виктор Васильевич Еропкин. Рассказал Шарапов и о самой этой колонии, существовавшей к тому времени уже восемь лет и игравшей большую культурно-просветительскую роль в этих местах. Примечательно, что Шарапов не стал вдаваться в «идеологию», то есть «заглядывать полицейским оком в глубину этих добрых душ». Между тем эта колония московских интеллигентов-идеалистов толстовского толка была под пристальным наблюдением полиции, а также привлекала внимание различных представителей революционного лагеря, что и вызывало всевозможные дознания. В ходе последних ничего порочащего колонию в глазах властей не находилось, а вот культурное влияние колонии было значительным. Это и обусловило благоприятный отзыв Сергея Федоровича.

Очерки об Архипо-Осиповке и Джубге повествуют об истории этих селений, экономическом положении населения и межнациональных отношениях. Подробно рассказал С.Ф. Шарапов о табаководстве об условиях развития этой отрасли, о самом производстве и о том, почему «табаководство для бедняков является чистою кабалою». Причина кабалы – ростовщичество, свирепствовавшее «во всех отраслях здешнего хозяйства» (14. С. 34). Несколько очерков посвящены развитию курортного дела в Сочи и Адлере, описаны природные и климатические условия этих мест, сельское хозяйство и условия колонизации.

Сухум и его окрестности – тема десяти очерков в книге С.Ф. Шарапова. Есть замечательные описания города, быта и нравов его жителей. Климат, история заселения, сельское хозяйство, архитектура, межнациональные отношения, ботанический сад, образцовые имения, - все это подробно описано автором.

Рядом с Сухумом – знаменитый Новый Афон. Монастырский труд, история Ново-Афонского монастыря – предмет особого интереса С.Ф. Шарапова. «Русский монастырь на дикой и непросвещенной окраине является могущественнейшею культурною силою,» - писал он (14. С. 56). Поистине огромен труд монахов, духовный и физический, огромно и их влияние. Шарапов рассказал об истории монастыря, о строительстве и земледелии, о гидротехнических сооружениях и пчеловодстве, о школе для местных детей и нравственном воздействии обители.

Везде Сергей Федорович обращал внимание на типы культурных деятелей, на национальный характер, который и обуславливает эти типы, влияет на развитие экономики той или иной местности. Ростовский предприниматель и интеллигент-колонист, крупный владелец-помещик и орловский крестьянин, курский переселенец и новоафонский монах, - вот главные деятели освоения этого благодатного края. Они, а не чиновники-земцы, отвыкшие «от живого отношения к делу», по мысли С.Ф. Шарапова, и заняты истинным государственным строительством.

Свою книгу о поездке по Черноморскому побережью Шарапов заканчивает описанием чайных плантаций близ Батума и условий землепользования в Батумском округе.

В целом очерки С.Ф. Шарапова – плод наблюдательного ума, работы человека дела, заботящегося об интересах государства – хозяйственных и идеологических.

Забота о последних особенно ярко проявляется в периодических сборниках статей, которые после журналов «Русское дело» и «Русский труд» издавал Шарапов в начале ХХ века. Необходимо сказать, что обращение к брошюре как типу издания – не случайно. Брошюра, как форма подачи публицистических материалов, приобретала в конце XIX века все большее значение, о чем говорил еще Н.К. Михайловский (8. С.84-85). К этой действенной форме обращались Н.А. Некрасов и К.Н. Леонтьев, М.Н. Катков и Ф.М. Достоевский.

Русский публицист, писатель и мыслитель С.Ф. Шарапов очень бережно относился к отечественному культурному наследию, в сохранении которого видел свой долг. Яркий пример тому – его стремление спасти от забвения имя одного из замечательных русских мыслителей - Никиты Петровича Гилярова-Платонова.

«Непознанный гений» – так называлась одна из статей Шарапова, посвященная памяти Гилярова и написанная к 15-летию его смерти. «За эти полтора десятилетия наше «образованное» общество и наши научные кружки сумели бы, конечно, совершенно позабыть о человеке, которого при жизни знали только как оригинального и немного «странного» публициста, да и то потому, что у него была газета, долгое время выходившая ежедневно и порою имевшая крупный успех», – писал С.Ф. Шарапов (15. С. 83). Он высоко оценил прекрасное издание Гиляровского двухтомного «Сборника сочинений», но вместе с тем сетовал: «Главное» издано. Но – увы! – это «главное» есть лишь небольшая, почти ничтожная доля того, что написано Никитою Петровичем… Цельный Гиляров еще в далеком будущем» (15. С. 83-84). С.Ф. Шарапов ставил Н.П. Гилярова-Платонова в один ряд с Хомяковым, Самариным, Аксаковыми, Катковым, Филаретом (15. С. 85).

«У меня лично перед памятью почившего есть свой долг, - писал Шарапов. – Я имел счастье знать его лично, меня хоть и редко, и случайно вводил он во «святая святых» своих дум и мечтаний, я имею право считать себя до некоторой степени его учеником, хотя бы и самым младшим. Мой долг – будить русскую заснувшую мысль, указывать господам невежественным и легкомысленным современникам, какие громадные богатства лежат под спудом, какой свет ума и яркой, глубокой национальной русской мысли заблестит когда-нибудь над могилой Гилярова… Увы! Ничего другого я сделать не могу» (15. С. 84).

Сергей Федорович собрал и издал свои статьи о Гилярове, написанные в разное время, а также статьи и письма о нем и к нему других литераторов. Кроме того, им собраны биографические сведения о Никите Петровиче, отрывки из его переписки и передовых статей, то есть материалы, не вошедшие в изданные К.П. Победоносцевым два тома его «Сборника сочинений. Написан Шараповым и небольшой очерк о сотруднице «Современных известий», близком друге и «литературной наследнице Гилярова Анне Михайловне Гальперсон.

Целью этой работы Шарапов считал привлечение внимания русского общества, прежде всего молодежи, к наследию Н.П. Гилярова. «…Пусть хоть кто-нибудь найдется, чтобы посвятить себя изучению Гилярова, – писал он. – Он окажет бессмертную услугу своей Родине и будет по-царски вознагражден, приобщась духовно к одному из великих наших национальных гениев, согретый обласканный и прославленный им. На Гилярове не один, а десять человек могут составить себе крупное и славное литературное имя!..» (15. С. 84). С.Ф. Шарапов конкретизировал и вклад Гилярова в отечественную культуру. Это труды по православному богословию, по русской и славянской филологии и русской политической экономии, которую обосновал после анализа» всех существовавших и настоящих учений… на новом фундаменте, введя и объяснив психологию и нравственное начало как действующие над экономическим миром факторы» (15. С. 86-87).

Занимая активную гражданскую позицию С.Ф. Шарапов в большом и серьезном очерке «Дезинфекция московской прессы» обратился к важнейшей как тогда, в начале ХХ века, так и сейчас проблеме влияния периодики на общественное сознание. Эта работа, как видно из заголовка, посвящена состоянию, прежде всего, московской периодики, однако, по значимости, глубине поставленных вопросов, она затрагивает положение дел вообще в прессе России начала прошлого века.

Речь идет об открытии курсов журнализма и основании Московского литературного общества. Инициаторами того и другого проектов стали журналисты газеты Н.И. Пастухова «Московский листок» Н. Рокшанин и М. Гаккебуш.

Идея курсов или института журналистики тогда казалась многим абсурдной – жива была еще память о литераторах разных, противоположных порой политических лагерей, ни в каких курсах и институтах журналистики не нуждавшихся – К. Кавелине, И. Аксакове, М. Каткове, Н. Добролюбове, Н. Чернышевском, Н. Михайловском. Поэтому при всем негодовании С.К. Эфрона-Литвина, бывшего сотрудника газеты Н.П. Гилярова-Платонова «Современные известия» и приятеля С.Ф. Шарапова, относительно затеи сотрудников бульварного «Московского листка» открыть курсы журнализма, эта «гнусная комедия» ничего кроме смеха у С.Ф. Шарапова вызвать не могла: «юмор никогда не должен переходить в драму». Идея курсов вскорости «провалилась».

«Более серьезной и опасной» затеей представлялся С.Ф. Шарапову второй проект – создание литературного общества. Учредить его, разработать его устав, выбрать руководящий орган – Правление, - по мысли авторов этой идеи, должен был особый комитет при Библиографическом обществе, занимавшийся кроме всего прочего, устроением праздника 200-летия русской печати. В комитет вошли все те же Рокшанин и Гаккебуш.

Фактически создавался Союз писателей, для чего и рассылались приглашения всем московским периодическим изданиям. С.Ф. шарапов, принципиально разделяя и даже противопоставляя понятия «пресса» и «литература», был весьма озабочен как самой процедурой создания комитета, так и его составом: «набежали толпой «литераторы», то есть люди, представляющие собой «букет бесповоротно испорченных репутаций» (15. С. 185).

Обсуждая устав, собравшийся комитет рассмотрел и ту его часть, где говорилось об организации «профессионального суда» или «суда чести», то есть органа, гарантирующего нравственную чистоплотность членов Литературного общества, решающего вопросы о самом пребывании человека в составе Общества.

Предложения С.Ф. Шарапова о пропорциональном представительстве в Правлении Общества и о том, что в суде чести должны быть люди безусловно всеми уважаемые, способные представить свои серьезные и самостоятельные труды, писатели, чья репутация ни у кого сомнений не вызывает, чья литературная деятельность составляет не менее 25 лет, приняты не были. После отклонения, игнорирования этих предложений Шарапов не счел возможным свое пребывание в собрании. Чуть позже было спровоцировано исключение из членов Литературного общества редактора газеты «Русский листок» Н.Л. Казецкого, поддерживавшего Шарапова. Этим была продемонстрирована и руководителями комитета и большинством его членов нетерпимость к инакомыслящим.

В открытом письме редактору «Русского листка» С.Ф. Шарапов дал характеристику состояния российской прессы начала ХХ века и предложил способы «дезинфекции» прессы, то есть избавления ее «от вторжения в нее всякого проходимца», разумея под последним тип дельца от журналистики, весьма распространившийся в России в период бурного развития буржуазных отношений. Такой тип, отмечал Шарапов, в еще большей степени распространен на Западе (15. С. 204).

Цель своей деятельности в этой области С.Ф. Шарапов видел в том, чтобы сделать газетную литературу вновь благородной, другими словами, вернуть работнику периодической печати высокие звания «литератор», «журналист», в противовес порой и заслуженно полупрезрительному «газетчик». Идеалом Шарапова был период 1860-1870-х годов: «Моя публицистическая деятельность началась в те времена, когда на Спиридоновке сидел Аксаков, на Страстном бульваре Катков, на Знаменке Гиляров-Платонов, а их облегали плотною стеной тогдашние либералы столь же высоких марок» (15. С. 201).

Идеи Шарапова сводились к следующим положениям.

1. Одними разоблачениями скандальных репутаций новых деятелей пера дела не поправить, ибо скандал в Юбилейном комитете показал, кто стал «хозяином положения», и что «общественное зло приняло уже поистине страшные размеры». Кроме того, Шарапов указал и на происшедшее закономерное изменение отношения публики к прессе, когда читатель приучился, «что при существующих порядках «газетчик» и «прохвост» простые синонимы» (15. С. 201). Об этом же феномене русского общественного сознания повествуют М.Е. Салтыков-Щедрин в «Пестрых письмах» и А.П. Чехов в рассказе «Корреспондент». Ф.М. Достоевский по этому же поводу писал: «Пресса, между прочим, обеспечивает слово всякому подлецу, умеющему на бумаге ругаться, такому, которому ни за что бы не дали говорить в порядочном обществе, напротив, разбили бы ему морду и вытолкали, А в печати приют: приходи, сколько хочешь, ругайся, даже с почтением примут» (2. С. 47).

Стоит сказать, что писатели столь остро отреагировали уже на сам факт появления «нового типа журналиста». С течением времени это явление приняло гораздо большие размеры, о чем сообщают исследователи отечественной журналистики А.Е. Кауфман (4. С. 121) и Н.С. Вертинский (1. С. 82).

По замечанию Шарапова, правительство, цензура, способные бороться с политической «неблагонамеренностью», оказались бессильными перед теми «злоупотреблениями печатным словом, какие и не грезились ни законодательству шестидесятых годов, ни позднейшим деятелям восьмидесятых годов, переделывавшим и дополнявшим Устав о Цензуре и Печати». С. Шарапов констатировал, что в начале ХХ столетия «жизнь и закон совершенно разошлись», что «закон и его стражи стерегут… пустое место», что «разрушительная проповедь» идет совсем в других областях, почти не проявляясь в периодической печати, а сама эта печать занялась «эксплуатацией низменных чувств толпы на коммерческих началах» (15. С. 201-202).

Таким образом, Шарапов в достижении своего идеала не надеялся ни на современное ему законодательство, ни на «общественное мнение», находящееся под сильнейшим воздействием печати.

2. Дело печати – выход на аудиторию, воздействие на нее. Это и позволило Шарапову провести определенную аналогию с образованием, где, в отличие от периодической печати, народный учитель или профессор, прежде чем выйти к аудитории в 30 или 400 человек, получает право преподавания после долгих лет учебы и серьезного испытания. В периодической печати же ничего подобного нет, зато есть право ежедневного выхода на аудиторию в десятки тысяч человек. И это в то время, как печать, при всем даже и негативном к ней отношении, является «самой главной, самой бесспорной просветительницей» (15. С. 203).

Эти мысли С. Шарапова сходны с мнением К.П. Победоносцева: «От одного только журналиста, власть коего практически на все простирается, - не требуется никаких санкций. Никто не выбирает его и никто не утверждает» (10. С. 129).

3. Свобода печати в западной ее трактовке в России «решительно невозможна», ибо вредна и в нравственном, и в политическом отношениях. Необходимо отметить, что нравственный вред именно мелкой или бульварной прессы, по мысли Шарапова, гораздо ощутимее для общества, чем качественных изданий. Вполне допустима поэтому полемика с политическими оппонентами, включая даже социал-демократов, о которых он, убежденный славянофил, реакционер отозвался как о «вполне почтенном направлении», которому, возможно, принадлежит будущее. Вообще, всякое серьезное направление, полагал Сергей Федорович, имеет право на свое печатное выражение. Но необходим «строгий выбор лиц, которым вверяется публичная кафедра. Печать не должна быть орудием власти и наживы. Ограничение, которое имел в виду Шарапов, основывалось на том, что признаки, отличающие истинного литератора от журналиста-дельца, «могут быть указаны достаточно точно». Это печатные труды, «гражданское прошлое», чистота репутации, программа, убеждения (15. С. 206).

4. Отличение истинного литератора от дельца не должно быть «делом канцелярии». Канцелярский подход, по замечанию Шарапова, менее всего применим к творческому человеку, ибо «у нас подделают что угодно». Сергей Федорович предлагал сделать эту процедуру максимально гласной: при Академии наук или университетах устраивать публичные диспуты, как на магистра или доктора. Прошедших через такие испытания будет не много, но это будут убежденные и истинные публицисты, и контролирующим органам останется лишь следить, чтобы убежденность не переходила в излишнюю горячность.

В ХХ веке наследие русских консервативных и реакционных писателей не игнорировалось в СССР и в среде русской эмиграции, однако в большей степени оно привлекало внимание западных ученых. Этому, очевидно, способствовало понимание иностранными исследователями того, что большевизм, придя к власти, хотя и провозглашал на словах радикальный разрыв с «проклятым прошлым», а в 1920-е годы открыто – со всей предшествующей историей России, тем не менее, в осуществлении реальной политики был обречен стать преемником традиций русской государственности. Так, например, американский исследователь Роберт Бирнс указывал на преемственную связь между некоторыми аспектами советской официальной политики и рекомендациями К.П. Победоносцева (18. Р. Х). В России об этом феномене преемственности писали В.В. Кожинов (5), чуть позже С.Г. Кара-Мурза (3). Причины интереса к названной проблеме у иностранных ученых в середине ХХ века и у отечественных в конце его – тема особого разговора. Пока же укажем, что и в области прессы тоже можно усмотреть определенную преемственность. Статья К.П. Победоносцева «Печать» – лишь констатация сложившейся неудовлетворительной обстановки, критика без конструктивных предложений – сказалась осторожность опытного государственного деятеля. С.Ф. Шарапов же не скован чином и высоким постом и потому более свободен, выдвигая ряд мер по улучшению состояния отечественной журналистики. Поэтому, если говорить о преемственности, лучше обращаться к его наследию.

В силу известных причин В.И. Ленин должен был затронуть вопрос о свободе печати для обоснования нового, социалистического понимания свободы литературы, «связанной с пролетариатом». Критика же буржуазной фразы о «свободе литературы» заключалась у него, как и у Шарапова, и у Победоносцева, в том числе и в указании на ее безнравственный характер: «Свободны ли вы от вашего буржуазного издателя, господин писатель? От вашей буржуазной публики, которая требует от вас порнографии в романах и картинах?» (6. Т. 12. С. 104).

В деле улучшения печати важнейший вопрос – кадры. С.Ф. Шарапов, журналист старой школы, подходит к его решению, прежде всего, с позиций идеологических и моральных. В отечественной журналистике, начиная с М.В.Ломоносова, в разные времена ставился вопрос о том, каким должен быть журналист. Однако проблема именно отбора кадров стала ставиться лишь в конце XIX – начале ХХ вв. Свидетельство тому – и неудавшаяся, но примечательная попытка Рокшанина и Гаккебуша создать институт журналистики, и упомянутая статья С.Ф. Шарапова, обращающая на себя внимание весьма характерным названием. Политические бури начала ХХ века, смена строя не избавили отечественную журналистику от необходимости решать эту проблему, а лишь обострив, перевели ее в другую плоскость.

В эпоху строительства социализма четких директивных указаний, как проводить саму процедуру отбора, не было. Отбор велся партийными органами различных уровней. Уже в тезисах ко II конгрессу Коммунистического интернационала В.И. Ленин указывал, что «все органы печати, находящиеся в руках партии, должны редактироваться надежными коммунистами, доказавшими свою преданность делу пролетарской революции (курсив мой. – О.П.) (6. Т.41. С. 205).

Преданность делу революции в определенном смысле предполагала и моральную чистоту (в том понимании, что и мораль – явление классовое), но не гарантировала наличие таланта. Поэтому в циркуляре ЦК РКП(б) от 20 февраля 1922 года о периодической печати в первом же пункте говорилось: «Ответственными, фактически работающими редакторами газет назначать достаточно компетентных и авторитетных членов партийных комитетов, в состав редакционных коллегий включать выдержанных партийных товарищей», которые «должны быть освобождены от всякого рода административной работы как по советской, так и по партийной линии» (курсив мой. – О.П.) (13. С.140-141). В дальнейшем эта установка выдерживалась достаточно точно, о чем свидетельствуют постановления партии разных лет, вплоть до 1970-1980-х годов.

Шараповский проект «дезинфекции» прессы вполне может быть сочтен утопичным и ретроградным. Бесспорно, велика доля «прекраснодушия» в проекте Сергея Федоровича. Однако в ретроградности его можно обвинить лишь при том условии, что таковыми можно счесть идеи славянофилов, Достоевского о праве каждой точки зрения быть высказанной.

Если считать утопичным сам факт отбора кадров, то последующая эпоха отметает это обвинение – отбор при Советской власти был весьма строгим. В этой связи стоит задуматься о том, что нынешний «разгул свободы» в прессе («тематический» и «кадровый», когда в журналистику порой приходят люди малокомпетентные или с весьма сомнительной репутацией) не сменится ли еще более жестким ее обузданием по сравнению с началом ХХ столетия. А когда лес рубят, как известно, щепки летят.

Вклад русских мыслителей так называемого консервативного лагеря в русскую культуру бесспорен. При детальном же рассмотрении вдруг обнаруживается, что игнорирование или даже забвение их наследия на каком-то этапе русской истории, обедняя жизнь конкретного поколения, вовсе не означает исчезновения этого наследия из текущей жизни. Их мысли, идеи, открытия, советы, «отделяясь» от настоящих авторов, воплощаются в текущей действительности, хотя порой и в причудливых формах, приписываясь новым «авторам». Примеры тому – А. Хомяков и И. Киреевский, Н. Данилевский и К. Леонтьев, П. Астафьев и Л. Тихомиров, Н. Гиляров-Платонов и С. Шарапов.

Дело исследователей – восстановить историческую справедливость. Это нужно не ради «формы», не только ради «дани уважения», но прежде всего для определения направления развития. Понимание этой серьезнейшей проблемы, пожалуй, и обусловило и грусть, и сарказм, и негодование, и особый лиризм Василия Розанова, не раз писавшего о полузабытом еще при жизни С.Ф. Шарапове. В «Новом времени» 1 июля 1911 года Розанов опубликовал его некролог. Вспомнил он Шарапова и позже, в своем «Мимолетном» (1915):

«…есть роковые фамилии, с которыми «ничего не поделаешь». И не может выйти никакой биографии и красивой деятельности или положения. «Шарапов». Что с ним делать. Он обречен был оставаться вечно смешным, недостаточным, стоящим не на своих ногах, кем-то «вторым» при более видном и умном человеке. Вечно «тереться около кого-то» и вообще быть «тенями» и «перебеганиями» около чего-то, что есть «одно» и «значительно».

И вот он издавал ряд журналов, и никому они были не нужны, был «писателем» и ни на кого не влиял, - «шумел», и все чувствовали, что это шум, а не смысл.

Ходил, бегал и как будто не жил.

Как будто его не было.

Это – Шарапов. И оттого все случилось, что такой странный звук. Точно «шаркает» о кого-то, обо что-то, об Витте, о печку: и Витте – есть, печка – есть, а «что шаркается» – не видно, не знается и не помнится» (12. С. 86).

Это упрек, конечно, не Шарапову, а «образованному» русскому обществу, в том числе и современному, часто поддельное принимающему за подлинное.

ЛИТЕРАТУРА

1. Вертинский Н.С. Газета в России и в СССР. М.-Л., 1931.

2. Достоевский Ф.М. Полн. Собр. соч.: В 30 т. Т. 27. Л., 1985.

3. Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация: В 2 кн. М., 2001.

4. Кауфман А.Е. За кулисами печати // Исторический вестник. 1913. № 7.

5. Кожинов В.В. Россия. Век ХХ-й: В 2 кн. М., 1999.

6. Ленин В.И. Полн. собр. соч.

7. Леонтьев К.Н. Восток, Россия и Славянство. М., 1996.

8. Михайловский Н.К. Послушаем умных людей // Отечественные записки. 1881. № 9.

9. Платонов О. Шарапов Сергей Федорович // Святая Русь. Энциклопедический словарь русской цивилизации. – М., 2000.

10. Победоносцев К.П. Великая ложь нашего времени. М., 1993.

11. Розанов В.В. В мире неясного и нерешенного. М., 1995.

12. Розанов В.В. Мимолетное. М., 1994.

13. Справочник партийного работника. Вып. III. М., 1923.

14. Шарапов С.Ф. По Черноморскому побережью. Письма из поездки в составе экспедиции министерства земледелия. СПб., 1896.

15. Шарапов С.Ф. Сочинения.: В 9 т. Т. 8. М., 1902.

16. Шарапов С.Ф. Диктатор (Политическая фантазия). М., 1998.

17. Шестаков В. П. Эволюция русской литературной утопии // Русская литературная утопия. М., 1986.

18. Burnes R.F. Pobedonostsev, His Life and Thought. Indiana University Press. Blumington; London,1968.

Blog