Писатели третьей волны эмиграции: проблемы взаимодействия с советской и западной интеллигенцией в 1960-1980-е гг
| Вид материала | Автореферат |
СодержаниеВторой параграф «Общественно-политические и национальные мотивы эмиграции» Первый параграф «Советский писатель на Западе: адаптация, профессиональная деятельность, круг читателей» |
- Е. Ю. Скарлыгина журналистика русской эмиграции: 1960-1980-е годы учебное пособие, 1193.25kb.
- И. А. Бунин и И. С. Шмелев (к вопросу о соотношении новаторства и традиции в литературе, 122.76kb.
- Неофициальная культура в СССР во второй половине 1960-х-1980-е годы 24. 00. 01 теория, 291.93kb.
- Неопозитивизм начала X x века: историческая концепция П. Н. Милюкова, 68.86kb.
- История международных отношений США и Западная Европа в 1960-1980-е, 59.67kb.
- Российская культурно-миграционная система, 674.96kb.
- Проблемы сохранения и развития русской культуры в условиях эмиграции первой волны (культурно-просветительская, 446.4kb.
- Обусловлено тем, что после эпох эффективности, продолжавшейся в 1950-1960 годы, качества, 95.13kb.
- Между войнами: женский вопрос и национальные проекты в советской белолрусси и западной, 530.43kb.
- Тематика тестовых заданий по истории Беларуси, 41.04kb.
В первом параграфе «Советская литература и неподцензурная культура в 1960–1970-е гг.» рассматриваются творческие причины выезда писателей из СССР, характеризуются условия, в которых работали литераторы накануне эмиграции.
«Оттепель», ставшая периодом творческого становления большинства эмигрантов, реабилитировала роль писателя в обществе. Созданные в этот период литературные произведения ставили острые социальные и политические вопросы, способствовали освоению народом своего прошлого. Вместе с тем, руководство литературой не отвечало изменившимся условиям. Главным принципом советской литературы оставалась партийность, а задачей – создание на основе метода соцреализма образов положительных героев. Обеспечение выполнения этих условий было возложено на разветвленную систему контроля над содержанием художественных произведений. Придание в 1966 г. Главлиту статуса общесоюзного министерства расширило полномочия цензурного ведомства. Помимо него, в качестве органов цензуры выступали КГБ, Отдел культуры и пропаганды при ЦК КПСС.
Противоположным полюсом официальной литературы, представленной членами Союза писателей СССР, была неофициальная, или «вторая», культура. Подчеркивая свою связь с традициями дореволюционной литературы, неофициальные прозаики и поэты занимали непримиримую позицию в отношении соцреализма, не принимая его как метод. Их произведения не появлялись в печати, а многие из авторов, демонстрируя неприятие окружавшей их социальной действительности, работали по профессиям, не требующим специальных навыков.
Анализ персонального состава литературной эмиграции третьей волны показал, что в него входили как «официальные», так и «неофициальные» писатели. К началу 1970-х гг. стали заметны тенденции к их сближению на почве несправедливости по отношению к ним цензуры и советской литературы в целом. Это стало основой для их участия в самиздате, откуда произведения попадали за рубеж и в виде тамиздата возвращались на родину. В условиях идеологического противостояния СССР и Запада подобные действия воспринималась властями как политически вредные и влекли за собой различные, в зависимости от степени известности писателя, формы преследования: от исключения из партии и Союза писателей до ареста и помещения в психиатрическую лечебницу.
Второй параграф «Общественно-политические и национальные мотивы эмиграции» посвящен общественно-политическим взглядам писателей-эмигрантов и влиянию национального фактора на принятие решения о выезде из СССР.
В ходе историографического анализа выявлено противоречие в использовании по отношению к деятелям культуры определения «диссидент». С учетом того, что оно являлось самоназванием для небольшой части литераторов - активистов правозащитного движения (А. Амальрик, В. Буковский, Ю. Вишневская, Н. Горбаневская и др.), их следует выделять в особую группу эмигрантов. Что касается большинства писателей, то до эмиграции по своим политическим убеждениям они были не радикальнее остальной интеллигенции. Исключение составляют А. Белинков и А. Солженицын, в своих книгах и выступлениях сознательно проводившие мысль о тоталитарной природе советского режима.
Взгляды литераторов претерпевали изменения под воздействием различных внутри- и внешнеполитических факторов, главными из которых были разоблачение культа личности, вторжение войск ОВД в Венгрию в 1956 г. и Чехословакию в 1968 г., прекращение чтений на пл. Маяковского, судебные процессы над литераторами (И. Бродским, А. Синявским и Ю. Даниэлем) и правозащитниками. Для значительной части эмигрантов-членов Союза писателей СССР характерна активная гражданская позиция, выражавшаяся в подписании писем в защиту преследуемых по политическим мотивам. Анализ источников личного происхождения позволил сделать вывод о связи выступлений эмигрантов с традиционной для русского писателя гражданственностью и чувством ответственности. Подобная связь обнаруживается и при рассмотрении национального вопроса. Определение третьей волны как еврейской эмиграции не является исчерпывающим применительно к деятелям литературы. Их повышенное внимание к проблемам еврейства, наблюдавшееся в 1960-е – начале 1970-х гг., было связано с протестом против имевших место проявлений антисемитизма. В условиях отсутствия эмиграционного законодательства получение вызова из Израиля была также способом выезда из СССР, которым воспользовались многие писатели: как евреи, так и русские.
В третьем параграфе «Писатели в СССР и Запад: культурное и политическое взаимодействие» впервые всесторонне охарактеризовано влияние Запада на эмиграционные настроения в среде советской писательской интеллигенции.
Изменившееся после 1953 г. отношение к западному миру проявилось в возросшем количестве публикаций книг иностранных авторов, показах зарубежных кинолент и т. д. Наряду с культурным взаимообменом, ведущей оставалась проводимая через постановления ЦК КПСС мысль о непримиримости идеологий и необходимости писателям, находящимся на переднем участке идеологической борьбы, сохранять революционную бдительность.
В отличие от большинства советских граждан, члены Союза писателей имели потенциальную возможность посетить зарубежные государства. Выезд за границу считался привилегией, «плата» за обладание которой варьировалась от ведения пропагандистской работы за рубежом до сотрудничества с КГБ в качестве агентов (Ю. Кротков, А. Кузнецов). Созданные по результатам заграничных поездок произведения были призваны участвовать в формировании образа Запада в глазах советских людей. «Неверное» изображение капиталистического мира могло послужить, как в случае с В. Некрасовым, причиной заведения партийного дела.
Интерес советской и зарубежной общественности друг к другу был обоюдным. Главную роль в освещении и популяризации действий интеллигенции в СССР играли радиостанции «Голос Америки», «Свобода», «Немецкая волна». С начала 1970-х гг. по отношению к литераторам, попавшим в опалу, стала применяться практика приема в Международный Пен-клуб. В свою очередь писатели начали рассматривать внимание Запада как фактор собственной безопасности. Возможность обращения к свободному миру в споре с властями первым использовал В. Тарсис. Вслед за ним по этому пути пошли В. Аксенов и В. Войнович.
На заступничество Запада могли рассчитывать, прежде всего, известные писатели и диссиденты. Голос в защиту И. Бродского, А. Синявского, А. Солженицына, В. Максимова, В. Козового поднимали выдающиеся деятели европейской культуры: Ж.-П. Сартр, Ш. Добжинский, Г. Бёлль, М. Бланшо, Р. Шар и др. Значительный резонанс вызвал процесс над В. Буковским, в защиту которого был создан Международный комитет, объединивший шесть европейских стран. Что касается представителей неофициальной культуры, то посредством обращений в эмигрантские издания они также старались зафиксировать свое имя на Западе. По независимым друг от друга свидетельствам М. Корти и А. Зиновьева, это было связано с мыслью о возможной эмиграции.
Явное сотрудничество части литераторов с Западом «подсказывало» властям способ воздействия на них: лишение советского гражданства. Эта мера была впервые применена в 1966 г. в отношении В. Тарсиса. В целом из 193 рассмотренных в диссертации писателей гражданства были лишены 10 литераторов: А. Солженицын, В. Буковский, В. Максимов, А. Зиновьев, В. Аксенов, В. Войнович, Л. Копелев, Р. Орлова, Г. Владимов, И. Ратушинская. Остальные выехали юридически добровольно.
В четвертом параграфе «Реакция советского общества на эмиграцию писательской интеллигенции» на основании материалов общесоюзной прессы, мемуаров, сообщений «Хроники текущих событий» раскрыто отношение властей, читателей и представителей интеллигенции к выезду писателей.
Наличие эмиграции из СССР не освещалось советской прессой. Исключение составили совершенные под давлением властей, а потому требовавшие дополнительной аргументации выезды В. Тарсиса и А. Солженицына. В отношении указанных литераторов были организованы кампании, в ходе которых на страницах газет «Известия», «Правда», «Литературная газета» появились материалы, разоблачавшие их антисоветскую деятельность.
Эмиграция писателей сопровождалась изъятием их трудов из библиотек. Статьи для литературоведческих изданий изымались либо выходили под другими фамилиями. Выезд по израильскому вызову предполагал заблаговременный сбор документов, что делало решение об отъезде гласным. Выдаче необходимой характеристики с места работы предшествовало или сопутствовало увольнение, членов Союза писателей и профгрупп исключали с формулировкой «за действия, несовместимые со званием советского литератора».
Изоляция, в которой в ряде случаев оказывались литераторы накануне выезда из страны, была продиктована не только опасениями нести ответственность за связь с «отщепенцами», но и негативным отношением советских граждан к эмиграции. Фактом своего существования она разоблачала привычные представления о замкнутости советского мира и скорой победе социализма в противоборстве двух систем.
Бурная полемика по вопросу об эмиграции развернулась в среде советской интеллигенции. Крайними позициями были безоговорочное осуждение и всемерная поддержка. Первая была представлена пропартийной интеллигенцией, которая участвовала в формировании негативного образа эмигранта в советских СМИ и литературе. Апофеозом подобного взгляда стала изданная в середине 1970-х гг. поэма В. Машковцева «Раздумье у мавзолея», проклинающая тех, кто «отчую землю сменил на заморскую спесь». Противоположный лагерь был представлен либерально настроенной интеллигенцией. Попытки ужесточить выдачу виз советским гражданам, предпринимаемые с середины 1970-х гг., натолкнулись на протест со стороны представителей этой группы, считавших, что именно возможность выезда обеспечивает моральный и политический подъем в среде советской интеллигенции. Наряду с этим, в обществе была сильна мысль о невозможности русскому человеку, тем более писателю, жить вне России. Она нашла отражение в самиздатской лирике 1970-х гг. и написанных позже мемуарах, проводивших параллель между эмиграцией и обрядом похорон. Другим следствием эмиграции виделся ущерб, который она, выводя из-под давления властей отдельных писателей, наносила всей советской интеллигенции. Эту мысль последовательно проводила пользовавшаяся большим авторитетом Л. Чуковская.
Во второй главе «Культурная и общественно-политическая деятельность писателей-эмигрантов в Западной Европе и США», состоящей из трех параграфов, впервые всесторонне рассмотрен зарубежный период жизни писателей-эмигрантов.
Первый параграф «Советский писатель на Западе: адаптация, профессиональная деятельность, круг читателей» описывает впечатления литераторов от соприкосновения с западным миром, особенности их литературной и общественной деятельности за рубежом.
Динамика выезда писателей из СССР совпадала с общей эмиграционной картиной. Как и в случае с еврейской эмиграцией, ее пик пришелся на середину 1970-х гг. Зону рассеяния составили США, куда выехало наибольшее число писателей, Израиль, страны Западной Европы (ФРГ, Франция, Великобритания). Первые месяцы пребывания литераторов за рубежом не отличались от жизни других советских эмигрантов: выходцев из СССР размещали в пансионатах для беженцев в Вене и Риме, помощь им оказывали благотворительные фонды и организации (ХИАС, Джойнт, Найана, Толстовский фонд).
Одним из условий вхождения в западное общество был новый гражданский статус. Лишенным гражданства писателям в относительно короткие сроки было предложено стать гражданами принявших их государств. Те же, кто выехал по израильскому вызову, но в Израиль не направился, могли либо добиваться получения гражданства страны проживания, либо, в соответствии с Женевской конвенцией 1951 г., получить статус политического беженца. Проблемы легализации собственного пребывания за рубежом были частью процесса адаптации. Как бывшие члены Союза писателей СССР, так и их «неофициальные» коллеги писали о пережитом ими эмиграционном шоке, который начинался с элементарных бытовых трудностей и охватывал все сферы жизни, включая язык и межличностные отношения.
Вопреки сообщениям советских газет, проблемы с трудоустройством писатели решили в относительно короткие сроки. Те, чьи имена были известны западным славистам, были приглашены в качестве преподавателей в европейские и американские университеты, пополнив таким образом ряды западной интеллигенции. Представители «второй» литературы были готовы зарабатывать физическим трудом, однако в профессиональной сфере они быстро сблизились со своими признанными коллегами.
Вслед за первой и второй волнами, третья эмиграция была озадачена формулировкой собственной миссии на Западе. Считая себя голосом советской интеллигенции, писатели видели смысл эмиграции в обличении пороков советского режима. Западное общественное мнение, так чутко реагировавшее на проявления оппозиционных настроений в СССР, не оправдало ожиданий эмигрантов. Тон, в котором писатели говорили об опасности коммунизма, относил их на правый фланг политической системы и вызывал протесты со стороны западной интеллигенции (Г. Грасс, Г. Бёлль, К. Ван хет Рэве). Такие знаковые фигуры эмиграции, как А. Солженицын, В. Максимов, В. Буковский, А. Амальрик, стали восприниматься общественностью не как писатели, а как политические деятели.
В сфере творчества главным стало отсутствие цензуры. Но эмиграция вскрыла противоречие между представлениями писателей о свободе и действительным положением интеллигенции в капиталистическом обществе. Масштабы книжного рынка, отличное от российского понимание роли писателя, необходимость поиска издателей неприятно поразили советских авторов. Бывшие члены Союза писателей остро переживали отсутствие читательской аудитории. Представители «второй» литературы быстрее адаптировались к западным условиям, работая по схеме: контракт-аванс-книга. Однако достигаемый ими успех отличался от того, что под этим понятием подразумевалось в СССР. На взгляд западной публики, эмигрантская литература быстро устаревала, т. к. «питалась» сюжетами из прошлого. Поэтому произведения представителей третьей волны были, в первую очередь, ориентированы на среду русского зарубежья. Это обусловило небольшие по советским меркам тиражи книг (300–1000 экз.).
Во втором параграфе «Писатели-эмигранты третьей волны в среде русского зарубежья» характеризуются особенности взаимодействия литераторов с представителями предыдущих эмиграционных волн.
К моменту появления новой эмиграции из СССР русская диаспора состояла из представителей послереволюционной эмиграции, их потомков и тех, кто покинул Советский Союз в 1940–1950-е гг. (перемещенные лица). Благодаря действовавшему механизму обмена между сам- и тамиздатом литераторы в СССР знали о существовании русского зарубежья, однако их представления были предельно общими. Как показал просмотр ведущих эмигрантских изданий («Новое русское слово», «Новый журнал», «Русская мысль») за 1970–1975 гг., «старшая» эмиграция следила за общественно-политической и культурной жизнью в Советском Союзе. «Лидерами» по упоминанию в эмигрантской прессе до выезда из СССР были А. Солженицын и В. Буковский, за ними шли А. Галич, В. Максимов, И. Бродский.
Одним из главных показателей конфликта в среде русского зарубежья стал язык и стиль общения, присущий разным волнам эмиграции. Художественная манера А. Синявского, песни А. Галича, творчество И. Бродского, наконец, «совдеповский жаргон», на котором разговаривали новые эмигранты, вызывали неприятие «старшей» эмиграции. Советские писатели в свою очередь указывали на ошибки в речи и устаревшие слова, выдававшие предыдущие поколения эмигрантов.
Точкой соприкосновения разных волн стала культурная миссия русской эмиграции. На ее основании возникали идеи объединения (создание Русского Университета в Европе, проведение вечера трех эмиграций 1979 г.). Как показала практика, наиболее эффективным оказалось сотрудничество в издательской деятельности, но оно не было лишено конфликтов: скандалами закончились руководство В. Аллоем (1978–1981 гг.) издательством «YMCA-Press» и руководство Г. Владимовым журналом «Грани» (1984–1986 гг.), неоднозначно воспринималось и влияние А. Солженицына на позицию журнала «Вестник РХД».
Художественные и общественно-политические расхождения, присущие волнам, стимулировали формирование самосознания третьей волны. Показателем этого стало появление печатных органов, специализировавшихся на проблемах новой эмиграции («Время и мы», «Континент», «Синтаксис», «Страна и мир» и др.). Несмотря на то, что у руководства этих журналов стояли литераторы, отличительной чертой большинства из них был акцент на политике. Реакцией на это со стороны представителей неофициальной культуры, делавших акцент на своей политической индифферентности, стало создание собственных журналов: «Ковчег», «Третья волна», «Эхо». Как в том, так и в другом случае было заметно наследие самиздата. Редактировавшие журналы писатели столкнулись с массой второсортных материалов, отклонение или правка которых влекли за собой обвинения в попытках введения цензуры. Напряжение в среде эмиграции усиливалось тем, что в условиях свободы либеральная интеллигенция проявила тенденцию к воссозданию знакомых по жизни в СССР структур: появились авторитеты (А. Солженицын, В. Максимов, В. Буковский), антикоммунизм стал ведущим идейным течением, в качестве аргументов в спорах использовались обвинения в связях с КГБ и ЦРУ. Несоответствие между усилиями эмигрантской политики и ее результатами, а также нетерпимость, с какой бывшие единомышленники относились друг к другу, отталкивали часть литераторов (С. Довлатов, Р. Орлова, Д. Савицкий и др.) от взаимодействия с эмигрантской общиной. Многочисленные конференции по русской литературе и культуре, на которых встречались рассеянные по разным странам писатели, демонстрировали кратковременное единство.
В третьем параграфе «Литературная эмиграция и советская интеллигенция: проблемы взаимоотношений в 1970–1980-е гг.» рассмотрены содержание и формы взаимодействия писателей-эмигрантов с Советским Союзом.
Представители третьей волны не могли раствориться в западном обществе благодаря сохранявшейся живой связи с СССР. Бывшие члены Союза писателей открыто говорили, что продолжают относить себя к русской интеллигенции и видят своего читателя по ту сторону «железного занавеса».
Оказавшись за рубежом, литераторы активно включились в издательскую и посредническую деятельность, целью которой был книгообмен между СССР и Западом. Как следует из материалов частной переписки, книги и журналы пересылались также через дипломатических работников, моряков, студентов. В ситуации с отправкой печатной продукции в Советский Союз важной была обратная связь. С этой целью редакции эмигрантских изданий проводили опрос приезжавших на Запад представителей советской интеллигенции и публиковали письма читателей из СССР.
Родственность пространств внешней и внутренней эмиграции способствовала реализации пересекающихся культурных проектов, когда эмигрантские журналы перепечатывали материалы самиздатских и наоборот. Так, журнал «Синтаксис» сотрудничал с московским самиздатским журналом «Поиски и размышления», на страницах «Вестника РХД» появлялись перепечатки из самиздатского журнала «37». Не менее важную роль в обмене информацией между эмиграцией и Советским Союзом играли западные радиостанции. Благодаря доходившим в письмах откликам, эмигранты знали, что, несмотря на глушение, их слушают в СССР.
За рубежом писатели остро ощутили отсутствие привычной среды общения. Вернуть эту атмосферу помогала многочисленная переписка. Главным способом коммуникации была передача писем с оказией. В письмах единомышленникам в СССР эмигранты старались подчеркнуть свою солидарность с ними, хотя некоторые пересмотрели свои взгляды относительно действий советской интеллигенции. О наметившемся отдалении между эмиграцией и метрополией свидетельствуют трудности в реализации совместных издательских проектов (издание сборника памяти К. Богатырева, публикация романа В. Гроссмана «Жизнь и судьба»). В условиях отсутствия источников финансирования, а также угасания общественного интереса публикация русских книг за рубежом была крайне затруднительной.
В отличие от открытых писем и публичных выступлений, частная переписка писателей третьей волны с представителями советской интеллигенцией была лишена острых политических мотивов. На первый план в ней выступало изображение западного мира. Оно характеризовалось критичностью восприятия, усиленной ностальгическими настроениями, в результате чего разрушались идеализированные представления о Западе.
В заключении подведены основные итоги исследования.
Выезд деятелей литературы из СССР в рамках третьей волны эмиграции представляет собой заметное явление в истории советского общества и культуры второй половины XX века. В результате этого процесса за рубежом оказалось более 200 литераторов, среди которых были как члены Союза писателей, публиковавшиеся многотысячными тиражами, так и представители неподцензурной культуры, чьи имена не появлялись в советской печати.
При анализе причин выезда писателей следует учитывать политические, творческие и национальные мотивы. Вопрос об их соотношении необходимо решать исходя из неоднородности литературной эмиграции: одни, например Г. Владимов, В. Максимов, В. Некрасов, представляли официальную советскую литературу; другие – А. Амальрик, В. Буковский, Н. Горбаневская – сочетали занятия литературой с активной правозащитной деятельностью. Между ними располагаются представители неофициальной культуры, такие как Д. Бобышев, К. Кузьминский, В. Марамзин и др. В результате перемен, произошедших в сознании интеллигенции в период «оттепели», каждая из вышеуказанных групп попыталась обосновать свое право на свободу творчества. Если официальные писатели и правозащитники при этом апеллировали к правительству, то последняя группа утверждала новый порядок своими произведениями, создаваемыми вне цензуры. Участие в сам- и тамиздате, объединившее все три группы литературной эмиграции, приравнивались властями к политическим преступлениям.
Проанализированный материал позволил внести в комплекс предпосылок эмиграции новый фактор – влияние Запада на оппозиционные и эмиграционные настроения в среде писательской интеллигенции. Его следует рассматривать в нескольких плоскостях: как арену для свободного творчества, как возможность передачи и получения независимой информации, как защиту от преследований властей и способ давления на них, как культурный интерес (внимание к достижениям западной культуры, желание путешествовать) и, наконец, как возможность отступления, т. е. эмиграции, в случае начала «травли». Внимание западной общественности к настроениям советской интеллигенции являлось стимулом для активных действий со стороны последней и порождало преувеличенные представления о возможностях выходцев из СССР за рубежом.
Динамика эмиграции писателей в рассматриваемый период показывает, что наибольшее количество литераторов покинуло СССР в 1970-е гг. Отдельные случаи «невозвращения» отмечены в 1960-е гг. Первая половина 1980-х гг. характеризуется снижением количества выездов, однако именно в этот период страну под давлением властей покидают такие знаменитости, как В. Аксенов, Л. Копелев, В. Войнович, Г. Владимов. Протяженность эмиграции во времени вместе с обширной зоной рассеяния и обострившимися после выезда из СССР идейными разногласиями предопределили разобщенность третьей волны и повлияли на стремление ее представителей сблизиться со средой русского зарубежья и западной интеллигенцией. Драматизм ситуации заключался в том, что, будучи слишком не-советскими для советского общества и правительства, на Западе они с присущей им категоричностью суждений и вывезенными из Советского Союза темами казались слишком по-советски настроенными. Подобные обстоятельства породили раскол в среде эмиграции, который в значительной степени прошел по линии существовавшего до выезда из СССР деления на официальную и неофициальную литературу. Для представителей первой группы процесс адаптации к новым условиям жизни и творчества проходил сложнее и к началу перестройки не был завершен. Он был связан с проблемой потери читателя и среды, плохим знанием иностранных языков, разочарованием в ценностях западной цивилизации. Представители неофициальной культуры, не познавшие успеха в советских масштабах, быстрее восприняли законы рынка, по которым работали зарубежные писатели, что позволило некоторым из них (С. Довлатову, В. Козовому, Д. Савицкому, К. Сапгир и др.) достичь популярности и соответствовать существующим на Западе образцам.
Выявление особенностей положения писателей в эмигрантский период невозможно без анализа их контактов с СССР. Коммуникация с советской интеллигенцией осуществлялась посредством телефонной и почтовой связи, а также «нелегальной переписки». В письмах друзьям покинувшие Советский Союз литераторы высказывались по актуальным вопросам политической и культурной жизни в СССР, делились наблюдениями относительно западного мира. Они уделяли большое внимание выступлениям на радио «Свобода», в которых видели эффективную возможность быть услышанными соотечественниками. Писатели-эмигранты активно включались в механизм обмена самиздат-тамиздат, устанавливали контакты с людьми, посещавшими СССР, занимались поиском средств на издание книг советских авторов. Вместе с тем, надежды, возлагавшиеся на них в Советском Союзе, были не адекватны реальным возможностям эмиграции, что приводило к сложностям в реализации совместных культурных проектов, а также падению авторитета эмигрантов в среде советской интеллигенции.
В целом деятельность литераторов третьей волны эмиграции внесла заметное оживление в атмосферу русского эмигрантского мира. Были открыты новые издательства и периодические органы печати, началось изучение литературных процессов в СССР и эмиграции, а главное, в законсервированную среду русского зарубежья был внесен острый культурный спор. Несмотря на это, с начала 1980-х гг. стали заметны кризисные явления, вызванные, с одной стороны, проблемой потребителя создаваемых культурных ценностей, замыканием литературных произведений на эмигрантской тематике и политических памфлетах, а с другой стороны, – частичным воссозданием иерархических структур, знакомых по жизни в Советском Союзе, и борьбой между различными эмигрантскими группировками. Поэтому падение «железного занавеса» в исторической перспективе оказало положительное влияние как на метрополию, обогатившую свою литературу забытыми и новыми именами, так и на творческую судьбу писателей-эмигрантов, получивших импульс для дальнейшей литературной деятельности.
В приложении представлен составленный автором именной указатель, содержащий сведения о 193 писателях-эмигрантах (деятельность до и после эмиграции; дата и способ выезда из СССР; изданные произведения).