Фортификация южной руси X-XIII вв. Исторические науки 07. 00. 06 -археология
| Вид материала | Автореферат диссертации |
- План Исторические источники о раннесредневековой Руси Расселение восточных славян, 216.92kb.
- Культурно-исторические процессы в степях Южного Урала и Казахстана в начале II тыс, 537.93kb.
- Расцвет Киевской Руси при Ярославе Мудром. Первая кодификация русских закон, 38.09kb.
- Программа кандидатского экзамена по истории и философии науки для специальностей 07., 458.88kb.
- Феодальная раздробленность руси (XII-XIII вв.) Хронологические рамки вопроса – 1132-1240, 70.28kb.
- Исторические истоки Руси, 131.18kb.
- Торговля в поволжье и приуралье в IX начале XV веков Исторические науки 07. 00., 940.93kb.
- Сер. XIII сер. XV вв. Автор Терентьев Р. А. 10класс Руководитель Терентьева Г. Г. 2006г, 423.77kb.
- Кожевенно Сапожное ремесло великого Новгорода X-XVII вв. (комплексное исследование)., 673.58kb.
- Экономическая мысль средневековой Руси, 100.9kb.
К сожалению, из-за плохой сохранности древесных остатков, не все разрезы валов пригодны для изучения. Из лучше сохранившихся простейшие типы сооружений, – это остатки одной созданной на ровном месте бревенчатой конструкции (“единственного строительного периода”). Их анализ удобнее начинать с лучше изученных моделей.
6.1. Валы с лицевыми сырцовыми кладками встречены при изучении южнорусских крепостей, созданных при Владимире Святославиче. Они содержат невзаимосвязанные городни из кругляка, кантованных бревен и плах. Срубы крепили вбитыми в материк сваями, а их венцы скрепляли крупными гвоздями. Снаружи ряд городней был облицован ступенчатыми кладками из рядов сырцовых кирпичей высотой до 8 м, опиравшихся на фундаментные каркасы из забутованных срубов или грунтовых подсыпок.
Недолгое бытование таких укреплений и их быстрое исчезновение указывают на привнесения строительных традиций извне. Необычная высота преград, применение фундаментов и столбовых свай указывают на их южные корни. Гвоздями скрепляли срубы дворца, построенного рядом с возведенной греками Десятинной церковью. Болгарские аналогии представлены сырцовыми стенами (Ямбола, X в.) и лицевыми каменными кладками, а внешние фасы каменных стен Болгарии часто ступенчаты. Таким образом, изучаемые укрепления близки к болгаро-византийской фортификации. А приглашение иноземцев было обычным для средневековья: греки строили хазарский Саркел и киевскую Десятинную церковь, а при создании печерского Успенского собора трудилось 4 мастера из Константинополя.
Ознакомиться с южной фортификацией Владимир Святославич мог при осаде Корсуня, а следующем году, под 989 г., фиксируется прибытие греческих мастеров для постройки Десятинной церкви. Затем, под 991 и 992 гг., было начато строительство Белгорода и Переяславля, которые обносились укреплениями, где привычный для южан камень был заменен сырцом и прослежены другие строительные приемы, синхронно внесенные в русское церковное и гражданское строительство.
В южной фортификации использовались только защитные стены. Сочленение городней Владимира с сырцом имеет строго вертикальный абрис, поэтому изначально “валы” могли быть только вертикальными преградами. Не случайно валообразное сечение приобретали как руины каменных стен, так и среднеазиатских укреплений из сырцового кирпича или пахсы. Позже на Руси вновь возобладали выполненные из местных материалов древо-земляные укрепления. Здесь не применялись сложные осадные приспособления, а штурмовые способы не отличались описанной в византийских источниках изощренностью, поэтому особой необходимости в столь высоких и прочных защитных сооружениях, видимо, не ощущалось.
6.2. Следы первоначальных стен в сложных валах. К “сложным” относятся насыпи с остатками каскада строительных периодов возобновления разрушенных стен. Для удобства распознавания следов конкретных реконструкций применяется метод “графической очистки” чертежей вальных разрезов от более поздних осыпей и отложений. Он показывает следующее
На городище Червоное (X–XI вв.) первоначальная стена слагалась из клетей, на месте которых были установлены городни. Первая стена из сохранившихся на 17 венцов городней была изучена в (XI в.). В Старых Безрадичах (XII–XIII вв.) верхний абрис установленных на материке городней повторяет контур современной дневной поверхности вала, т.е. руины верхней части крепостной валообразно перекрыли ее основание, а позже равномерно истлели в соответствии со сложившимся рельефом.
Остатки стены из клетей периметра городища Черновка содержат следы замощенного камнем перекрытия, что указывает на использование плоских крыш в качестве “боевого хода”. Нередко за сходный пример принимают укрепления Колодяжина. Но размещенные перед клетями остатки вала сопоставимы не с бермой, а линией городней: здесь была двухсрубная стена, которую заставили сравнять монголы. Схожая картина наблюдается и на других болоховских городищах: в Изяславле, Губине и Городище на р. Згар. Следы двухсрубных стен хорошо распознаются на разрезах: материковая забутовка городней более светлая, а в руины клетей прослеживается темное замощение пола, культурный слой и остатки перекрытия.
6.3. Возобновление стен поверх сложившихся валов в разрезах прослеживается по следам второго и последующих строительных периодов.
Для возобновления укреплений поверх прочно слежавшихся валов более ранних укрепленных поселений, в Заречном-2 и Гаевщине в XII-XIII вв. выравнивали плотное ядро сердцевины северянских валов, и городни новых стен ставили в грунтовые врезки на бревенчатые фундаментные настилы.
При возобновлении стен после недавней гибели предшествующих, на Сарском городище была выровнена и подрезана плотная забутовка разрушенной городни, поверх которой с отступом от краев была поставлена новая стена; из грунта расчисток сформировался более высокий уровень бермы. Схожим образом пятикратно реконструировались и укрепления летописного Снепорода. Но здесь лицевой фас городней постоянно сохранял вертикальный абрис, а тыловая сторона каждый раз приобретала ступенчатый облик.
Таким образом, возобновить укрепления поверх недавно разрушенных стен было более сложно: требовалось избежать грунтовых подвижек и деформации руин под тяжестью вновь создаваемых стен. Здесь прослеживается закрепление вальных склонов каменными и бревенчатыми крепями; подрезками и подсыпками создавали ровные “строительные площадки”: убирали рыхлые компоненты руин, а их верхние кромки выравнивали (в наскальных крепостях неровности заполняли забитыми камнем срубными коробами). Срубы новых городней ставили только поверх плотных предшествующих забутовок с небольшим отступом от их краев.
Поэтому со временем стены кверху несколько утоньшались, приобретая небольшой наклон, обычный для византийских каменных укреплений (сужающиеся абрисы стен с сырцом строились и в эпоху Владимира Святославича, а в деревянном воплощении схожие укрепления встречены в Червоном). Увеличение высоты валов вследствие каскада реконструктивных мероприятий, очевидно, привело к появлению традиции намеренной насыпки валов, усиливавших эффективность крепостных сооружений.
6.4. Реконструкция стен по разрезам их руин (валов), основанная на выделении строительных периодов, позволяет также уточнять не вполне убедительные реконструкции древнего облика крепостных сооружений.
Принято считать, что в Черновке и Дарабанах-Щовб невысокие валы образовались при разрушении намеренно присыпанных к клетям внешних глинистых откосов. Но гребни насыпей там несопоставимы с центрами развалов “откосов” и различны по объему, следовательно, валы – это осыпи забутовок более поздних городней. Первоначальная высота последних восстановима по сечению их развала: в Черновке высота стены с заборолами укладывается в 2,5 м, а в Дарабанах – в 2 м. Подобные укрепления типичны для небольших крепостей.
Реконструируя укрепления городища Монастырище, А.В. Комар и О.В. Сухобоков увидели их как облицованный бревнами вал, по гребню укрепленный городнями. Графическая “расчистка” ядра авторского разреза показала, что “вал” – это часть подрезанного эскарпом и обложенного бревнами культурного слоя. На его поверхности был установлен ряд городней, а со стороны площадки к стене примыкали остатки сгоревшей клети. После аналогичной подготовки остатками двухсрубных стен также представляются валы городища Ленковцы и Малышевской крепости на р. Мсте.
Итогом этих наблюдений является обобщенная схема многократного возобновления периодически разрушавшихся укреплений, увеличивавших мощность валов. В ней учтено использование рва для получения засыпного грунта, нарастание культурного слоя площадки, расчистка сыпучих компонентов руин, подъем уровня бермы, установка новых срубов, а также обмеление рвов при использовании для забутовки культурного слоя площадки. Для проверки эта схема развернута и в обратном порядке, в виде суммы археологических наблюдений о последствиях разрушения односрубной стены единственного строительного периода, когда по прошествии времени беспорядочные руины обращаются в вал уплощенного полусферического сечения.
Глава 7. Другие крепостные атрибуты
7.1. Въезд, – это сложный защитный комплекс, сочетавший неприступность при осаде с удобством мирного использования. Обычны городища с одним въездом, а в крупных городах их было несколько. Археологически это разрывы в линии стен шириной от 1,5 до 3,5 м со следами деревянного замощения. Иногда их укрепляли перпендикулярами протяженных (13–15 м) коридоров из частоколов. Воротные полотнища навешивались на мощные столбы (Изборск) или закреплялись в стеновых нишах (Судовая Вишня).
Следы въездных башен археологически идентифицируются как перекрывающие воротные проемы мощные завалы из глины, камней и обгоревших бревен (Судовая Вишня, Ревно 1Б, Любеч, Черновка и Тустань, где в скале сохранились пазы от бревенчатых сооружений). На Княжой Горе найдено изображение трехъярусной угловой башни с выходом к реке: это сооружение общим уровнем “боевого хода” соединялось к крепостной стеной, наделенной зубчатыми заборолами. В Райках сруб “внутривратной” башни разделял внешний 3-метровый проход на два более узких (по 1,6 м) русла.
Через расширяющиеся напротив въездов рвы вели узкие полотнища деревянных мостов на столбовых опорах. Разборные полотнища в случае опасности “разметывали”. Аналогично вплоть до XIII в. сооружали “сдвигаемые” мосты в Западной Европе, Сирии и Палестине. Достоверных фактов применения в домонгольской Руси подъемных мостов нет.
Существовало несколько типологических схем въездных устройств, из которых обычным был тип 1 фронтального и диагонального строя. Первые массово применялись в догосударственный период и в позднее средневековье, а в XII-XIII вв. ими снабжали укрепления округлых очертаний. В диагональных проездах противник был вынужден преодолевать значительное расстояние, обратившись к стенам правым, незащищенным плечом: к ним относятся боковые проезды мысовых городищ. Визуальное распознание проездов не всегда точно: в значительных городах фронтальный строй мог появиться в эпоху огнестрельного оружия, но иногда он создается при хозяйственном использовании памятника. Раскопки внешне “фронтального” въезда городища Сампсониев Остров вскрыли диагональный воротный проем, дополненный изгибом ведущего через ров мостового перекрытия.
Въезды типа 2 представлены несимметричной стыковкой воротных проемов и раздвоением стен, примыкавших к въездам. К типу 3 относятся въезды, защищенные одной боковой башней (традиционно, “башнями” здесь условно считают неизученные кургановидные насыпи, которые нападающие вынуждены огибать слева). Въезды типа 4 перекрывали одной башней, а тип 5 объединяет проезды, с двумя башнями (Минск и Любеч). В каменном воплощении они хорошо известны в Византии и Западной Европе. Наиболее сложны проезды типа 6 с башнями и заходом одной из стен на площадку (“захабы”). В Белгороде изгибы валов заходили на площадку узким коридором, упиравшимся в двухбашенные ворота; протозахабные проезды известны в Ольгове Городке, Киево-Печерской лавре и Изборске.
В древности на месте Снепорода стрелка мыса была отрезана дугой оврага, а в конце XI в. там была построена кольцевидная крепость с диагональным проездом. Он открывался узким 6-метровым коридором, упиравшимся в массивную башню размерами 5 х 4 м. С тыльной стороны башни ложе древнего оврага было выбрано и через него был устроен мост. В процессе реконструкции рубежа XII-XIII вв. внутренний ров был засыпан и 10-метровый коридор захаба стал слева огибать новую башню размерами 4,5 х 4,5 м, в основании плотно забитую суглинком.
Патерны – это малозаметные выходы для пешей связи осажденных с внешним миром. Они делятся на 3 типа: к первому относятся периферийные узкие (0,8–0,9 м) лазы Изборска, Ладоги и синхронных эстонских городищ. В Райках патерны имели облик выводящих в ров глубоких траншей со ступеньками, облицованных и перекрытых деревом и замаскированных дерном. Третий тип “тайников” представлен ведущим из детинца Чучина к Днепру подземным ходом высотой 2 м и шириной 1,5 м.
7.2. Башнеобразные устройства изучены недостаточно подробно. Донжоны в Западной Европе широко распространились в XI-XIII вв. Это приспособленные для жилья и обороны внутризамковые квадратные или округлые многоярусные деревянные цитадели на каменных цоколях. Их возводили на возвышениях, окружали индивидуальными стенами; в их основаниях размещали колодцы и запасы продовольствия, а вход устраивали со второго этажа. Твердыни также служили для обзора и обстрела окрестностей. В летописях они появляются под 1188 и 1190 гг. как венгерские “вежи” и “столпы”, а позже их строили в городах юго-западной Руси и в Польше.
В 1240 г. после монгольского прорыва внешних стен, киевляне возвели “другии град” вокруг Десятинной церкви: это точный аналог западных каменных донжонов. Остатки бревенчатых донжонов изучены в Любече, Вщиже, Черновке и Мстиславле. Это мощные квадратные или многогранные срубы размерами от 4 х 4 до 13 х 12,5 м, нередко забутованные глиной и содержащие множество хозяйственных ям.
Остатки менее мощных башен, расположенных на возвышенных частях городищ с ограниченной видимостью (Воищина, Райки, Слободка, Судовая Вишня и Вщиж), считаются дозорными. А обзорная интерпретация башни в Чучине (70 м над уровнем Днепра) не вполне логична. Возможно, поэтому подобные сооружения не встречаются на высоко размещенных крепостях. Это подтверждают материалы Снепорода, Лукомля и Кснятина, откуда и без башен просматривается значительные степные пространства.
В Витичеве исследованы остатки двухъярусной сигнальной башни, где поверх бревенчатого наката обнаружилась метровой толщины грунтовая подушка с мощным кострищем. Отсюда огневой (дымовой) сигнал об опасности за минуты преодолевал 40-километровое расстояние до Киева. Возможно, подобным устройством был снабжен Римов, где в конусообразном земляном возвышении был обнаружен бревенчатый столбовой каркас, а на его вершине – массив прокаленной глины. На такую интерпретации указывает ограниченная видимость со стен Римова, а вынесенная на стрелку мыса башня могла расширить зону сигнализации до 30 км к северу и югу. Впрочем, плотное размещение пограничных крепостей допускало более простые и менее пожароопасные способы сигнализации, такие как ближайшие возвышенности или скифские курганные насыпи.
Археологическое представление о стеновых и угловых башнях сформировали источники XVI-XVII вв., где описаны выдвинутые за линию стен мощные 4–8-угольные срубные постройки. Поэтому одни исследователи отрицают их применение в домонгольское время, а другие безуспешно пытаются найти в валах городищ ритмичную череду расширений. Но пока изучено только несколько примеров угловых, вероятно, универсальных сооружений (Вщиж, Любеч, Витичев, Воищина и Тустань). А вальные расширения встречаются на городищах только с XIV в., одновременно с появлением в летописях термина “стрельницы”.
В целом, высокие требования к прочности башен предполагают их исключительно срубное устройство и массивность забутованного грунтом бревенчатого каркаса, а размеры оснований должны превышать аналогичные параметры взаимосвязанных с ними стеновых городней. И, наконец, многоярусность этих устройств должна выражаться значительным объемом поверхностных завалов, перекрывавших их основание.
7.3. Колодцы во многом способствовали обороноспособности крепостей, хотя воду порой получали из родников и при помощи подземных выходов к реке. Надпойменные поселения располагали мелкими колодцами: их воронкообразные углубления переходили в подпрямоугольные шахты со срубами и фильтрационными отстойниками.
Обширные воронки глубиной до 5 м являются следами глубоких водозаборников “нагорных” городищ. Их рытье начиналось с создания обширной (цилиндрической или подквадратной) выемки глубиной до 15 м с дощатым настилом. На Снепороде воронку дважды подрезали концентрическими ступеньками, укрепленными подпорной опалубкой и вымостками из керамики. На ступеньках размещались 4 глинобитные печи, устьями обращенные к центру котлована. Ниже следовала известная по другим памятникам шахта со встроенным в нее бревенчатым срубом. Создание колодцев требовало глубоких знаний о водононосных слоях: наиболее чистая вода залегала на глубине 10–50 м от поверхности, поэтому срубы изолировали глиной, щебнем и щепой от проникновения в них некачественной влаги. В Алчедаре обнаружены и остатки водоподъемника. Сверху колодцы перекрывали навесом.
Конусовидные воронки возникли из-за необходимости проходки колодцев сквозь насыщенные водой плывуны, встречающиеся в южнорусской лесостепи. Для этого в котлованах, достигавших верхней кромки плывунов, изготавливали “навалки”, – нагруженные землей настилы, продавливавшие заостренные срубы до твердого грунта. В итоге на дне котлованов оставался настил с выступающим над ним срубом, а со временем подчистки оплывающих выемок формировали их конусовидные склоны. Поздние технические руководства до мелочей соответствуют прослеженным археологически колодезным реалиям. Особо удачным считался выход на водоносные слои с таким напором, что уровень воды в срубе поднимался значительно выше этих слоев. Поэтому в Екимауцах вода до сих пор вытекает из воронки наружу.
Глава 8. Нетипичные формы применения
крепостных атрибутов
Русскому оборонительному зодчеству свойственна однорядная планировочная структура, но встречаются и нетипичные городища. Чаще это памятники с напластованиями разных культур, где каждая эпоха оставила свой рельефный “след” из руин характерных ей оборонительных элементов.
Поэтому анализ требует жестких рамок для оценки применимости вариаций крепостной защиты. Критерием могут служить однослойные укрепленные поселения с напластованиями исключительно XI-XIII вв. Сличение с ними разграничит внешне схожие городища на хронологические пласты. И тогда на одном полюсе изысканий отложится количественно усеченная, но реальная схема защитного комплекса XI-XIII вв. А за ее скобками останутся памятники с недатированными остатками защитных преград. Это и древнерусские крепости, сохранившие следы фортификации иных эпох, и открытые поселения, возникшие на руинах давно погибших городов.
Считается, что на рубеже X-XI вв. эскарпы вышли из общерусского фортификационного оборота, но в Южной Руси с конца XI в. их использование прослеживается на 29-и однослойных лесостепных городищах (тип 1). Аналогична ситуация и с применением многорядных линий напольных преград (тип 2): ими наделено 26 однослойных укреплений. В XII-XIII в. в этой же зоне появилось 27 крепостей многорядно-концентрической планировки (тип 3): такие городища относят к волынско-болоховским.
Конструктивно крепости трех типов отличаются от древнерусских, но внутри их совокупности наблюдается плотное переплетение необычных признаков. Их древнейшие аналоги известны в раннесредневековых центрах Средней Азии и уйгурских городах Тувы. Позже их можно найти среди древностей Казахстана, Западной Сибири, а затем – в приморском Дагестане, на Северном Кавказе и на салтовских окраинах Хазарии. Схожие укрепления обычны и для Волжской Болгарии. Это трасса перемещения кочевников в Европу, маркированная преемственностью степных строительных традиций.
Территориально эти крепости составляют 5 зон компактной концентрации на южных пределах Руси. На западе это пограничное Поднестровье, на Волыни – загадочная Болоховская земля. Близ Киева ареалы необычных укреплений укладываются в летописные рамки расселения черных клобуков Поросья и переяславских торков, а на востоке – это посульский рубеж. На Русь укрепления степных типов принесли ее полукочевые федераты: они несли приграничную службу и нуждались в убежищах для семей и имущества.
Глава 9. Приграничное расселение полукочевых федератов Руси
Приведенные выводы подтверждаются и другими аргументами. Так, этнонимы, связанные с именами переселенных на Русь кочевников, исчезнувших в середине XIII в., концентрируются только в ареалах необычных укреплений. Рассмотрим летописную и археологическую аргументацию.
Летописные источники указывают на расселение выходцев из степей в Поднестровье. На это указывают кочевнические очаги из Ушицы. В левобережном ареале переяславские торки и турпеи проживали в Баруче, Бронь Княже и у Сакова. У Переяславля найден оставленный выходцем с востока клад XI в. и множество впускных погребений кочевников. “Степные” городища Посулья дополняли цепочку русских форпостов: на семи памятниках найдены типичные для степняков постройки, погребения, украшения, детали конской упряжи, медные котлы и керамика.
Из летописей известно о проживании черных клобуков в болоховских городах Гольске и Куниле. Близ Колодяжина найдено погребение кочевника, а из Изяславля происходит серия одноцилиндровых замков, массово бытовавших в Волжской Болгарии. Среди оружия ближнего боя там резко преобладали кавалерийские пики, а чуждые русскому населению очаги обнаружены в жилищах Губина и Городища на р. Згар.
Поросье считается эталонным ареалом расселения обладавших “городами” черных клобуков, берендеев, печенегов и торков. Его столицей являлся Торческ, Кульдерев принадлежал местному воеводе, для степняков был построен Святополч. Здесь известно 46 укреплений, из них 59 % содержат следы степной фортификации. Кроме известных кочевнических могильников, множество погребений выходцев из степей встречено как близ нетипичных, так и около обычных городищ. В Святополче городни дополняли архаичными частоколами и плетнями, на четырех памятниках прослежены остатки юртообразных построек с очагами, остеологические материалы Чучина отличаются высоким содержанием костей употребленных в пищу лошадей. Из Княжой Горы и в Сахновки происходит множество типичных для степняков лазуритовых подвесок, сережек “половецкого типа” с напускными биконическими бусинами, бронзовых зеркал и медных котлов.
На небольших “степных” укреплениях Поросья (Княжая Гора, Сахновка, Ульяники и Пешки) и Болоховской земли (Изяславль, Дорогобуж и Губин) встречено аномально высокое количество драгоценных кладов с вещами столичного уровня. Возможно, это признак их принадлежности главам полукочевых формирований, защищавших южные границы Руси.
В целом, нетипичные укрепления укладывались в широкое защитное полукольцо вокруг киевского территориального ядра. Постройка его наиболее ранних крепостей восходит к концу XI в., под 1080 г. в ПВЛ упомянуты “переяславские торки”, а затем и черные клобуки Поросья. На западных пределах полукольца сформировался Приднестровский оборонительный массив, – это звенья единого процесса укрепления южнорусского пограничья.
Укрепления болоховского региона изначально были западным пределом киевского княжества и “Русской земли”, а в середине XII в. там началось применение характерных для Волжской Болгарии укреплений и другие признаки сходства с Поросьем. С переходом Болоховской земли в состав Западной Руси ее жители начали борьбу в защиту автономии, а затем регион стал продовольственной базой монголо-татар. В этом сказалась этническая близость “болоховцев” с завоевателями, а основой расселения болоховцев могла быть та часть “диких” половцев, которая сначала кочевала между Русью и Волжской Болгарией, затем переместилась на Южный Буг.
Приграничные регионы всегда нуждались в притоке населения, способного противостоять внешней опасности. В конце X в. Владимир Святославич переселял на юг “мужей лучших” из других областей Руси. С развитием процессов феодальной раздробленности это стало невозможным, и вытесненные из степей этнические сообщества стали достойным объектом для заполнения приграничного поселенческого вакуума.