возрастом в 100 миллионов лет или изготовленное пятьсот
тысячелетий назад орудие труда, взгляд на невероятную
пространственно-временную бездну Большого каньона или
рассказ ученого, осмелившегося без страха заглянуть в лицо
Вселенной, какой она была в момент рождения! Это и есть
глубочайшее, священное знание.
Майкл Шермер
"ЭТОЙ КНИГЕ УДАЛОСЬ ЗАПОЛНИТЬ ОЧЕНЬ НУЖНЫЙ ПРО-бел". Шутка срабатывает, ибо удается легко уловить оба противоположных смысла фразы. Сначала я думал, что это свежая острота, но затем с удивлением обнаружил: ее уже и раньше наивно использовали издатели. Заглянув на страницу ac.uk/kis/schools/hums/french/pgr/tqr.html, находишь книгу, "заполняющую очень нужный пробел в посвященной движению постструктурализма литературе". Поневоле усмехаешься тому, что эта явно бесполезная книга написана о Мишеле Фуко, Ролане Барте, Юлии Кристевой и других иконах высокой франкоязычной культуры.
Заполняет ли религия "очень нужный пробел"? Часто говорят об имеющейся в сознании нише "под бога": якобы у людей существует психологическая потребность в боге — воображаемом товарище, отце, старшем брате, исповеднике, задушевном друге, которую необходимо удовлетворить вне зависимости от того, существует ли бог на самом деле. Но что, если бог попросту занимает место, которое лучше было бы заполнить чем-то другим? Наукой, например? Искусством? Человеческой дружбой? Гуманизмом? Любовью к этой жизни в реальном мире, а не ожиданием другой, за могильной чертой? Любовью к природе — тем, что великий энтомолог Е. О. Уилсон назвал биофилией?
Были времена, когда религию считали способной выполнять в жизни человека четыре главные функции: объяснение, назидание, утешение и вдохновение. В течение всей истории религия пыталась объяснить наше существование и природу
Вселенной, в которой мы обитаем. В данной роли в наши дни ее далеко превзошла наука, о чем мы уже говорили в главе 4-Под назиданием я имею в виду нравственные правила поведения, и об этом шла речь в главах 6 и у. Об утешении и вдохновении до сих пор было сказано немного; давайте поговорим о них в этой последней главе. Разговор об утешении хочется начать с рассмотрения известного феномена детского сознания — "воображаемого друга", который, по моему мнению, сродни религиозным верованиям.
Чудик
Думаю, что Кристофер Робин не верил,
что Пятачок и Винни-Пух по-всамделишному разговаривали с ним. А Чудик?
У меня есть тайный спутник, Чудиком зовут его. Потому я не скучаю, если рядом никого. Когда я играю в детской и на лестнице сижу — Он всегда со мною рядом, я всегда за ним слежу.
Мой папа самый лучший, он лучший у меня, И мама тоже рядом, и вместе мы семья, А няня — это няня, ее зову я Ня. Но Чудика не видит никто и никогда.
Чудик рта не закрывает — я учу его словам. Но порой он подражает скрипу, стукам и шагам. А порою хочет крикнуть, но не может: в горле ком1. Тогда я спешу на помощь, и мы с ним кричим вдвоем.
Мой папа самый лучший, он лучший у меня, И мама тоже рядом, и вся моя родня, А няня — это няня, ее зову я Ня. Но Чудика не знает никто и никогда.
Мы с Чудиком, как львята, по скверику бежим, Мы ночью, словно тигры, тихонечко лежим.
Он словно слон спокоен — заплакал бы хоть раз! (Конечно, если мыло не попадает в глаз.)
Мой папа — это папа, он папа для меня. И мама — это мама, и вся моя родня. А няня — это няня, ее зову я Ня Но Чудик не сравнится ни с кем и никогда.
Мне дарят шоколадку — я вынужден сказать: "А можете для друга еще одну мне дать?" Вот только (из-за зуба!) мой друг с трудом жуёт, И я его конфеты в свой отправляю рот.
Я папу вижу редко, все время он спешит, Порой уходит мама, чтобы "отдать визит". На няню я бываю обижен иногда... Но Чудик — это Чудик, и он со мной всегда .
(А.А.Милн. "Теперь нам уже шесть")
Отличается ли воображаемый друг принципиально от других детских фантазий, является ли он более важной иллюзией? Собственный опыт мне тут вряд ли поможет. Подобно многим другим родителям, мама записывала мою детскую болтовню в книжечку. Похоже, что кроме простых "притворств" (я — человечек с луны... акселератор... древний вавилонянин) мне очень нравились "притворства второго порядка" (я — сова, притворяющаяся водяным колесом), иногда — возвратные (я — мальчик, притворяющийся Ричардом). Но я никогда на самом деле не верил, что я — это не я, и это, как мне кажется, справедливо для большинства игр-"притворялок". Но у меня не было Чудика. Если рассказы взрослых о своем детстве правдивы, то по крайней мере некоторые — нормальные дети, имеющие воображае-
Перевод Михаила Визеля.
мых друзей, верят в их реальное существование, а кто-то даже четко и ясно видит их воочию. Подозреваю, что детский феномен Чудика может оказаться хорошей моделью для понимания религиозных верований взрослых. Не знаю, занимались ли им с этой точки зрения психологи, но думаю, что здесь можно было бы обнаружить немало интересного. Спутник и самый лучший друг, Чудик на всю жизнь — эта роль богу, безусловно, по силам; это одна из ниш, которая может опустеть, если бога не станет.
то может потрясти сильнее, чем увиденная
умаю, что Кристофер Робин не верил,