Дмитрия Зимина "Династия"

Аналогично рассуждению о деревьях различной высоты легко представить ситуации, в которых обладание 49 процен­тами глаза окажется недостаточным, а 50 процентами — спасет жизнь животного. Плавные переходы в данном случае воз­никают в силу разной освещенности, разного расстояния, на котором удается разглядеть добычу или хищника. И, подобно примеру с крылом, возможные промежуточные варианты глаза не являются лишь продуктами нашего воображения — они повсеместно встречаются в животном мире. Глаз плоского червя, по любым меркам, недотягивает и до половины возмож­ностей человеческого глаза. Глаз наутилуса (и, возможно, его вымерших близких родственников аммонитов, изобиловав­ших в морях палеозоя и мезозоя) по качеству занимает про­межуточное положение между глазом плоского червя и чело­века. В отличие от глаза плоского червя, способного различать свет и тень, но не образы, глаз наутилуса устроен по принципу камеры-обскуры и видит изображения, хотя по сравнению с нашими они туманны и расплывчаты. Строгую количествен­ную оценку качества зрения в данном случае трудно осуще­ствить, но никакой здравомыслящий наблюдатель не может отрицать преимущество того, что у беспозвоночных живот­ных есть подобные глаза, как и глаза у многих других моделей, по сравнению с полным их отсутствием. Все они занимают свое место на пути, который медленно и непрерывно ведет к вершине пика невероятностей; наши глаза находятся непо­далеку от вершины — не на самой вершине, но близко от нее. В книге "Поднимаясь на пик невероятного" я посвятил глазу

и крылу целую главу, показывая, насколько просто они могли возникнуть путем постепенного накопления небольших изме­нений в ходе медленной (а может, и не такой уж медленной) эволюции; поэтому здесь мы этот вопрос дальше обсуждать не будем.

Таким образом, мы видим, что глаза и крылья не являются нечленимо сложными объектами; однако еще более интере­сен полученный из этих конкретных примеров урок. Тот факт, что многие люди жестоко заблуждались в отношении таких очевидных примеров, должен предостеречь нас от поспешных выводов в менее очевидных случаях, например относящихся к области биологии клетки или биохимии, о которых тру­бят в настоящее время, прикрываясь политически выгодным эвфемизмом, теоретики "разумного замысла" — креациони­сты.

Давайте не будем забывать: не стоит впопыхах объявлять вещи нечленимо сложными; вполне может оказаться, что вы упустили из виду какие-то детали или не продумали их достаточно глубоко. С другой стороны, нам, ученым, также не следует слишком легко успокаиваться и останавливаться на достигнутом. Возможно, в природе действительно суще­ствует что-то, что своей реальной нечленимой сложностью исключает возможность медленного, постепенного поко­рения пика невероятного. Креационисты правы в том, что, найдись реальный объект, нечленимую сложность которого можно убедительно продемонстрировать, он разобьет тео­рию Дарвина в пух и прах. Дарвин сам это сказал: "Если бы возможно было показать, что существует сложный орган, который не мог образоваться путем многочисленных после­довательных слабых модификаций, моя теория потерпела бы полное крушение. Но я не могу найти такого случая". Дар­вину не удалось найти такого случая; так же, как и никому другому с того времени, несмотря на усердные, можно сказать отчаянные, попытки. На престижное место "святого грааля"

креационизма предлагалось немало кандидатов. Но ни один из них не выдержал проверки.

И еще — даже если когда-нибудь найдется реальный объ­ект нечленимой сложности, который разрушит теорию Дар­вина, где гарантия, что он не разрушит также теорию "разум­ного замысла"? Строго говоря, он ее уже разрушил, потому что, как я говорил раньше и повторяю еще раз, как мало мы ни знаем о боге, бесспорно одно — он должен бы быть очень, очень сложным и, по всей вероятности, нечленимым!

Поклонение "белым пятнам"

693. _В

694. ЫИСКИВАНИЕ ПРИМЕРОВ НЕЧЛЕНИМОЙ СЛОЖ­НОСТИ является довольно ненаучным способом поиска истины: это один из частных случаев аргу­ментации на основе еще не изученного. И здесь используется ошибочная, осужденная теологом Дитрихом Бонхоффером логика бога "белых пятен". Креацио­нисты усердно выискивают в современном знании и понимании мира "белые пятна". Если находится явный пробел, то автомати­чески полагается, что перед нами — дело рук божьих. Однако добросовестных теологов, подобных Бонхофферу, беспокоит, что по мере развития науки и уменьшения количества "белых пятен" загнанному в угол богу в конце концов совсем нечего будет делать и негде прятаться. Ученых же волнует другое. При­знание своего невежества в определенных вопросах является необходимой частью научного процесса; более того, отсутствие знания воспринимается как призыв к будущим победам. По словам моего друга Мэтта Ридли, "большинству ученых скучно заниматься тем, что уже известно. Неизвестное же воспринима­ется ими как вызов". Мистики обожают тайны и во что бы то ни стало стараются их сохранить. Ученые их любят по другой при­чине: тайны открывают для них поле деятельности. Обобщая сказанное — но я еще коснусь этого в главе 8, — отмечу: одним из самых пагубных действий религии является пропаганда идеи о том, что отказ от познания является добродетелью.