Олейников Д. И., к и. н

Вид материала

Документы

Содержание Owen Lattimore Inner Asian Frontiers: Chinese and Russian Margins of Expansion / The Journal of Economic History, Vol.7, Issue 1 Ray Allen Billington. The American Frontier Thesis: Attack and Defense. Washington, 1971 (1st – 1958) Более того

Подобный материал:

• Учебно-методический комплекс для специальности 032401 Реклама Москва, 677.66kb.
• Дмитрий Олейников, 964.71kb.
• Информационное письмо уважаемые коллеги!, 26.97kb.
• Ю. В. Олейников экологическая детерминация, 236.18kb.
• Ю. П. Олейников положение, 186.12kb.
• Слайд 1 (титульный слайд), 199.74kb.
• Ю. В. Олейников Философско-методологические основы экологического знания, 76.92kb.
• Данте Филимонова Анастасия, ученица 10 класса школы №41, Юдина Анна и Евсеев Александр, 98.24kb.

Олейников Д.И., к.и.н.

Фронтир и колонизация

Основным положением доктора Евы Марии Стольберг является утверждение о том, что Сибирь остается «лакуной» в исследованиях фронтира, поскольку в условиях холодной войны советские историки пропустили возможность сравнивать Сибирь с американским «Диким Западом». В связи с этим делается вывод о том, что «новаторские» (1893 года? – Д.О.) направления в исследовании Американского Запада будут весьма плодотворны в самых разных отраслях глубокого исследования социальной истории Сибири:

Нет сомнения в том, что работы историков американского фронтира могут принести значительную пользу специалистам по истории «зеркальной» (но не зазеркальной) Российской империи (зеркальность – в движении с Запада на юг, юго-восток и восток). Об этом, видимо, нужно говорить в отдельной публикации. Сейчас же отметим только, что эта польза связана вовсе не с обнаруженной доктором Стольберг «лакуной». Одновременно с Тёрнером и даже несколько раньше его в Российской империи второй половины XIX века выстроилась своя теория, по масштабу исторического действия как минимум встающая в один ряд с теорией Тёрнера. Это теория колонизации, наиболее последовательно выраженная В.О. Ключевским. Теория, хорошо изученная в России, но в проходящей дискуссии практически проигнорированная. Опосредованно на нее указал в дискуссии лишь Mark Bassin, скромно посоветовавший обратиться к своей статье «Turner, Solov’ev and the “Frontier Hypothesis”: The Nationalist Signification of Open Spaces»¹.

Развитие теории «фронтира» и теории колонизации долго шло параллельно, еще и в том смысле, что они не пересекались. Ключевский практически не занимался американской историей и тем более историографией², Тёрнер не упоминал о Ключевском и в одном из своих поздних писем обмолвился: «России надо бы иметь интерпретацию собственного фронтира»³, хотя и раньше отмечал, что его термин достаточно эластичен и для целей исследования не требует особо точного определения⁴.

Безусловно, каждая из теорий развивалась своим путем, но сходство при их сравнении оказывается удивительным. На первой же странице «основополагающей» работы Тёрнера «The significance of the Frontier in American history» (1893) звучит: «До настоящего дня американская история в большой степени была историей колонизации Большого Запада. Существование свободных пространств, их постепенное сокращение и продвижение американских поселений на запад объясняют развитие Америки»⁵. Как не вспомнить хрестоматийное (для отечественного историка, как хрестоматиен Тёрнер для американского) «История России есть история страны, которая колонизуется. Область колонизации в ней расширялась вместе с государственной её территорией. То падая, то поднимаясь, это вековое движение продолжается до наших дней» ⁶. Параллельные места у Тёрнера и Ключевского иногда просто завораживают:

Тёрнер (1893)

Ключевский (1884/1885)

« Нам нужно рассмотреть, как европейская жизнь вторгалась на континент и как Америка модифицировала и развивала эту жизнь... <…>Продвижение фронтира означало мерное продвижение от европейского влияния, мерный рост американской независимости. И изучать это продвижение, его политические, экономические и социальные результаты, а также человека, который рост в этих условиях, означает изучать настоящую Американскую часть нашей истории. <…> Из десятилетия в десятилетие проходило явное перемещение фронтира».7

«Переселение, колонизация страны были основным фактом нашей истории, с которым в близкой или отдаленной связи стояли все другие ее факты. <...> Периоды нашей истории – этапы, последовательно пройденные нашим народом в занятии разработке доставшейся ему страны... Ряд этих периодов - это ряд привалов или стоянок, которыми прерывалось движение русского народа по равнине и на каждой из которых наше общежитие устроялось иначе, чем оно было устроено на прежней стоянке. Я перечислю эти периоды, указывая в каждом из них господствующие факты, из коих один - политический, другой – экономический...»8

Периодизация американской истории «по Тёрнеру» и периодизация русской истории «по Ключевскому» строятся именно на последовательной смене «волн» и границ освоения пространств. Для поколений американских студентов и ученых объемная книга известная как «Западная экспансия Биллингтона»⁹ оставалась если не эталоном, то, по крайней мере, заметным ориентиром, от которого отталкивались и последователи, и критики (начиная хотя бы с Патрисии Лимерик). Меньше известна практически параллельная работа (тоже весьма объемная) ученика Ключевского и его преемника на кафедре истории России Московского университета М.К. Любавского – «Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века». Этот труд в начальном виде преподавался в виде лекций в 1910-х годах, как отдельная книга был завершен к 1930-м, а издан только в 1996-м. Этот печальный факт заставляет перейти к рассмотрению причин исчезновения теории колонизации из советской историографии. Сам Любавский был репрессирован, многие другие ученики Ключевского (тот же Милюков) оказались в эмиграции¹⁰. Когда в 1942 году опрос американских историков показал господство теории Тёрнера, опрос советских историков мог бы показать полное господство марксистско-ленинского подхода. А это означало, что термин «колонизация» в смысле Ключевского, то есть «освоение», был полностью вытеснен термином «колонизация» в смысле Маркса («Капитал», т.1, глава 25 «Современная теория колонизации»), то есть «захват рынков и дешевой рабочей силы» для получения максимальной прибыли.

По иронии истории именно к 1942 году Роджером Доу была опубликована, возможно, первая статья, в которой проводилось параллель между Россией и США, как странами, для которых пространство («простор») оказалось важнейшим геополитическим фактором, а колонизация стала важнейшим результатом этой политики¹¹. Рядом с колонизацией Доу ставит и понятие «фронтир», предлагая как один из возможных переводов – «Украина» (в широком смысле слова). Московские украины средневековья – вот для Доу Московский фронтир. Рядом с параллелями (two space-loving people) Доу находил и различия, например: «география была другом Соединенных Штатов и врагом России».

После второй мировой войны тёрнеровская теория фронтира перешагнула пределы североамериканской истории. В 1947 году Арнольд Тойнби заявил, что фронтир, с которым американский народ продвигался вглубь Великих равнин и дальше, берет начало в восточных лесах Северной Европы. С выходом работы У.П. Уэбба «Великий фронтир» (1951) тёрнеровские взгляды легли в основу видения мировой истории начиная с XV века. Уэбб заявил о том, что Тернер напрасно рассматривал фронтир, как явление исключительно американское, и что взаимодействие европейской цивилизации с неосвоенными землями, куда она двигалась, было еще значительнее в истории самой Европы. Отсюда берет начало применение теории фронтира к европейским странам, в том числе и к России. Несмотря на то, что доктор Стольберг и географ Штадельбауэр говорят о «лакуне» в изучении фронтира в России и Сибири как фронтира в частности, укажем на такие серьезные исследовательские работы, как:

Owen Lattimore Inner Asian Frontiers: Chinese and Russian Margins of Expansion / The Journal of Economic History, Vol.7, Issue 1 (May, 1947), 24-52.

Josef L. Wieczynski. The Russian Frontier. The impact of Borderlands upon the Course of Early Russian History. Univ. Press of Virginia, 1976. Это исследование непосредственно вытекает из постулатов У.П. Уэбба и опирается на них.

Judith Pallot, Denis B. Shaw. Landscape and Settlement in Romanov Russia, 1613-1917. Oxford: Clarendon Press, 1990. Для авторов Тёрнер – классик и именно его постулаты рассматриваются в сравнении с русской историей. Первая же глава их работы называется «The Frontier Experience in Romanov Russia» и содержит анализ возможного приложения теории фронтира к русской истории.

Ray Allen Billington. The American Frontier Thesis: Attack and Defense. Washington, 1971 (1st – 1958). Эта работа посвящена дискуссиям в американской историографии, однако содержит важное упоминание мэтра чистого «тёрнерианства» о Сибири, как классическом фронтире (p.33) с отсылкой читателей к работе D.Treadgold и R.Beazley Democratic Factors in Russian History / Contemporary Review, 161 (1942).

Интересно заметить, что в упомянутых работах теория колонизации Ключевского не упоминается и не рассматривается. Между тем историки СССР заново обратились к теории колонизации именно относительно Сибири, маскируя ее (часто невольно) в марксистские одежды. Речь чаще шла об «освоении» Сибири, дискуссии шли о соотношении «присоединения» и «завоевания», но вывод современных исследователей однозначен – вся российская историография Сибири – в основном история колонизации¹². Да и в наше время в сибирских вузах читается курс «Колонизация Сибири»¹³.

В дополнение к упомянутой работе Н.М. Горюшкина и Н.А. Миненко самые современные обзоры российской историографии присоединения /завоевания /колонизации Сибири, причем весьма подробные и информативные, можно найти буквально «не выходя из Интернета». Прежде всего, это электронная версия обзора новосибирского историка А.В. Зуева «Характер присоединения Сибири в новейшей отечественной историографии», опубликованного в 1999 году в сборнике Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 1. Культурный космос Евразии. Новосибирск, 1999. (С.124-136.)¹⁴. Утверждение доктора Стольберг о том, что использование Тёрнеровской теории прольет свет, например, на историческую урбанистику, уже подтверждено в 1990-е годы, например, в работе новосибирского историка Д.Я. Резуна, «О периодизации развития исторической урбанистики Сибири XVII-XX вв.», писавшего «На рубеже конца XIX-начала XX вв., в мировой науке вообще обостряется интерес к истории открытия и освоения малообжитых и пустынных пространств и роли этих процессов в формировании нации и государства. Наиболее полно это прозвучало в докладе американского историка Ф.Д. Тёрнера о роли фронтира в истории Америки на Всемирном историческом конгрессе (Чикаго,1893)»¹⁵. По Д.В. Резуну «Колонизационный, “фронтирный” тип сибирских городов обусловил и особый состав, и динамику движения населения, и смену лидеров». Ведутся и сравнительно исторические исследования, например: Васильевский Р.С., Резун Д.Я. К вопросу о некоторых принципиальных моментах общности процессов колонизации Сибири и Северной Америки в XVII – XVIII вв. // Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII – XVIII вв. (Историко-археологические исследования). Владивосток, 1998. Т. 3.

Таким образом, особенной лакуны в исследовании «сибирского фронтира» не получается.

***


Позволю в заключение несколько фактических комментариев по поводу конкретных тезисов д-ра Евы-Марии Стольберг.

Ее утверждение «по-моему, сомнительно определять Кавказ, с его христианскими нациями Грузинов и армян, ставших Христинами раньше, чем Восточные славяне, как зону между «цивилизацией» и «дикостью» (wilderness)» не содержит разделения христианских народов Закавказья и племен Северного Кавказа. А именно эти племена оказались одновременно не только в южной зоне российского, европейского фронтира, но и на севере фронтира мусульманской цивилизации: народы Дагестана и Чечня вошли в соприкосновение с Персией, а народы Северо-Западного Кавказа (тогда их обобщенно называли черкесы) оказались на границе Османской империи. Кавказ в мусульманской картине мира – это «Каф», естественная граница обитаемого пространства, горная цепь, окружающая землю, «как перстень палец». Средневековые мусульманские авторы воспринимали кочевников закавказских (для них) степей как носителей зла и – «дикости», почти в Тёрнеровском смысле слова.

Именно поэтому не только русские, но и персы, и турки даже в XVIII-XIX веках воспринимали этот регион как пограничный и вели здесь свою политическую, торговую, миссионерскую деятельность. Колонией Османской империи, колонией в эллинском смысле, торговым и политическим центром считалась Анапа. Для русских, для турков, для персов Северный Кавказ – место встречи цивилизации и дикости. Кстати, у Тёрнера это звучит как «meeting point between savagery and civilization»¹⁶ и поэтому недоумение вызывает употребление доктором Стольберг в своем тексте нетёрнеровского «wilderness».

« Более того, пишет доктор Стольберг, полная «инкорпорация» Кавказа и Средней Азии начались в XIX веке, а колонизация Сибири шла с XVI века». Но «инкорпорация» и «начало колонизации» термины неравноценные. Если же говорить о «начале колонизации», то даже при игнорировании походов русских дружин на Дербент, а Святослава на хазар, ясов и касогов в X веке, «колонизация» Кавказа начинается в середине XVI века, вместе с основанием Терского городка, а продолжается активно в XVIII веке (Персидский поход Петра включил в состав России и Закавказье). Точно также с Петром связана экспедиция в Среднюю Азию – Бековича-Черскасского с планами и масштабами (но не последствиями) сопоставимыми с миссией Ермака. В западной историографии сравнительно недавно появилась интересная работа М. Ходарковского о колонизации Предкавказья и Северного Кавказа в XVI–XVIII веках (до начала Большой Кавказской войны): M. Khodarkovsky Of Christanity, Enlightment and Colonialism: Russia in the North Caucasus, 1550–1800 / The Journal of Modern History, Vol.71, Issue 2 (Jun., 1999), 394–430. Кстати, Ходарковский описывает Северный Кавказ именно как «religious frontier where Islam confronted Christianity» (p.429) и как «a longtime frontier region on the periphery of the Persian, Ottoman and Russian empires» (p.430).