В. Звягинцев "Разведка боем"

Вид материала

Документы

Содержание Часть третья

Подобный материал:

• Рабочая программа учебной дисциплины ф тпу 1-21/01 утверждаю, 1311.97kb.
• Рабочая программа учебной дисциплины ф тпу 1-21/01 Государственное образовательное, 667.77kb.
• 25. 00. 12 Геология, поиски и разведка горючих ископаемых, 11.81kb.
• Содержание, 947.55kb.
• Рабочая программа учебной дисциплины фтпу 1-21/01 утверждаю, 147.19kb.
• Геология, поиски и разведка месторождений благородных металлов, 269.46kb.
• И. М. Губкина В. П. Филиппов, Л. В. Каламкаров, Ю. В. Самсонов Поиски и разведка нефтяных, 424.92kb.
• Рабочая программа курса «Конкурентная разведка» Москва 2009 Оборотная сторона титульного, 346.56kb.
• Программа вступительного экзамена в аспирантуру по специальности 25. 00. 11 Геология,, 147.4kb.
• Маджид Мохаммад Махави геологическое обоснование комплексного освоения углеводородных, 209.93kb.

Глава 29

Профессор Удолин, в своем засаленном, бурого оттенка халате, похожем на тюремный, возбужденно и беспорядочно перемещался по тридцатиметровому холлу. Как будто в заточении у Агранова ему не хватало пространства, и теперь он наверстывал накопившуюся потребность в движении. От ужина он отказался, зато с жадностью выпил две большие чашки крепчайшего кофе, причмокивая от удовольствия, словно извозчик за чаем.

— Три года настоящего кофе не пил, это надо же! Уф-ф, какое блаженство. Выходит, жизнь не кончена, нет-нет, не кончена... И папиросы, чудесные папиро­сы! Что, фабрики Асмолова? Странно, «Ява», никогда не слышал. Да неважно, зато какой аромат... Нет, гос­пода, вы это прекрасно задумали, мне там у Якова чер­товски надоело. Главное, он мне совершенно не позво­лял выходить в город. Как будто я собирался сбежать. А куда мне было бежать, скажите на милость? Чтобы с голоду подохнуть? Благодарю покорно. И он еще мне трибуналом угрожал...

Видно было, что этот человек поговорить очень любит и, похоже, не особенно важно, о чем именно. Просто время от времени в нем накапливалась крити­ческая словесная масса, и требовалось немедленно ее сбросить, как пар через предохранительный клапан.

Когда давление приходило в норму, профессор начи­нал говорить по делу и вполне здраво.

— Давайте же наконец познакомимся, господа. Удо­лин, Константин Васильевич, экстраординарный про­фессор по кафедре всеобщей истории.

Друзья тоже представились, причем Шульгин на­звался доктором медицины, что было почти правдой, поскольку советский кандидат наук этому званию со­ответствовал, а Новиков сообщил, что он полковник и журналист.

— Весьма, весьма рад. Правда, для врача вы, ува­жаемый коллега, слишком хорошо владеете навыками э-э... противоположного рода. Однако... время такое, да. Я, кстати, успел заметить, что в нынешних условиях люди образованные, аристократы крови и духа, при­спосабливаются к жизни куда лучше этих... пролетари­ев. Те и характером пожиже, и от голода мрут чаще. Статистикой я располагаю. Потому, кстати, белая армия в состоянии сражаться при таком огромном перевесе красных. Они в своих газетках пишут, белоручки, мол, эксплуататоры, выродившееся сословие. Вот уж вздор! Дворяне — военное сословие, и война их естественное состояние. Другое дело, что бывают исторические за­кономерности, когда дворянство проигрывает плебсу. Битва при Азенкуре, например.

— А с чего вы взяли, профессор, что белые проиг­рали?

— Ну как же? У Врангеля остался только Крым, на Дальнем Востоке тоже лишь полоска Приморья. Эта война проиграна, увы. Но не все так просто. В XIII веке Русь пала под натиском татаро-монголов, но в тех боях ударная сила азиатских орд, предназначенная для за­хвата Европы, была сломлена. Точно так же белые армии потерпели поражение в России — но, не сумев отстоять Россию, они все же остановили ударный отряд револю­ционного Интернационала, нацеленный на Европу. Белое движение не пустило большевизм распростра­ниться далее границ бывшей Российской Империи. Щит под ударом разлетелся вдребезги, но он сломал и раз­бившее его копье.

— Красиво сказано, Константин Васильевич, толь­ко... Да вы когда последний раз газеты читали?

— Не помню. Кажется, в мае. Или в июне? Агранов мне перестал их носить, да и я не настаивал. Ничего там хорошего. У меня были более интересные занятия...

— Понятно. Дело-то в том, милейший профессор, что положение нынче несколько иное. Врангель не в Крыму, а почти под Москвой, большевики разгромле­ны в Польше. И мы здесь непосредственно с фронта... — Новиков улыбнулся и наклонил голову.

— Ах, даже так! Совсем прелестно. История, выхо­дит, на сей раз проявила больше здравого смысла, чем ей обычно свойственно. Смутное время заканчивается. Большевики надорвались, слава тебе, Господи! Я и это предвидел, предсказывал, но позже, значительно позже. Я отводил им еще лет десять-двенадцать, после чего их власть должна была выродиться, деградировать и мир­ным путем раствориться в мелкобуржуазной массе и частнособственнических инстинктах...

«Ишь, и правда умный, — удивился Новиков. — Если бы не сталинский переворот, так бы и вышло, ничем иным НЭП закончиться и не мог...»

— Да, а я ведь так и не спросил, господа, чем обязан столь приятному знакомству? Вы специально прибы­ли, чтобы освободить меня из узилища? Не могу пове­рить. Неужели моя персона столь известна и представ­ляет для кого-то интерес даже в разгар решительной битвы? Или же вы преследовали цель захватить в плен Якова? Разумеется, он для вас гораздо более заманчи­вая добыча. А вы не боитесь, что его будут искать всей мощью той ужасной организации и обнаружат наше убежище?..

Манера разговора профессора начинала уже утом­лять. Возможно, лектор он был талантливый, но в нор­мальном общении поток его красноречия восприни­мался с трудом. — За вами, за вами мы прибыли. А Агранова прихватили попутно. Нельзя было и такой шанс упускать. Давайте сегодня мы дадим вам возможность отдохнуть, а завтра побеседуем обстоятельно.

Невзирая на возражения, что он совсем не устал и готов беседовать хоть до утра, Удолина препроводили в спальню, снабдили коробкой папирос и кофейником и пожелали спокойного сна. Пришло время познакомиться с Аграновым. Вид у него был импозантный. Хотя и несколько по­мятый после не слишком бережной транспортировки. Лоб и переносица распухли от удара, нижние веки по­синели и набрякли.

— Здравствуйте, Яков Саулович. Как вы себя чувст­вуете? — вежливо поинтересовался Новиков.

— А как, по-вашему, я должен себя чувствовать? — огрызнулся чекист.

Андрей рассматривал его с интересом. Богатой судьбы человек. В недалеком будущем должен стать главным специалистом ВЧК—ГПУ по делам творчес­кой интеллигенции и вообще идеологии. Близким дру­гом и верховным надзирателем советских писателей. Увлекательную жизнь ему предстоит прожить. Только короткую. Обидно даже — достичь неограниченной и бесконтрольной власти над миллионами людей, боль­шей, наверное, чем у Гиммлера и Мюллера, вместе взя­тых, абсолютного личного благополучия в голодающей нищей стране (для многих именно в этом особая сласть — чтобы у тебя все, а вокруг нищие), получить четыре ромба на петлицы и в миг наивысшего взлета — пулю в затылок. А может, и не в затылок, и не пулю, а просто забили ногами в цементном подвале малограмот­ные румяные мальчики, пришедшие на смену по-свое­му рафинированным питомцам Менжинского и Ягоды. Была у них такая инструкция — практиковать избие­ния до смерти, в целях нравственной закалки личного состава.

— Думаю, что плохо вы себя чувствуете, Яков Сау­лович. И физически и нравственно. Голова болит? Чего желаете, на выбор, таблетку анальгина или рюмку конь­яку? — Стакан.

— Чего стакан? Ах, да... Александр Иванович, не сочтите за труд.

Шульгин подал Агранову требуемую емкость, но надпил не доверху. Кто его знает, может, он алкоголик, выпьет, и сразу в отключку.

— Так. С болью телесной мы разобрались, а вот с душевной как быть? Если это вас порадует, отмечу — с засадой вы хорошо придумали. Умеете мыслить пер­спективно. Вот вроде все предусмотрели с дрезиной, по всем параметрам сбоя быть не должно было, а вы все же и о неудаче подумали, подбросили Вадиму инфор­мацию о домике в переулке. Очень грамотно. Однако все равно прокололись. Отчего бы?

Агранов молчал, прикрыв глаза, ждал, когда подей­ствует алкоголь и вернется способность мыслить легко и раскованно.

— Не вижу необходимости сейчас об этом гово­рить, — ответил он наконец. — Вы для себя знаете, а мне свои ошибки анализировать уже незачем. — Признаете, значит, что проиграли вчистую? Агранов пожал плечами.

— Тогда пойдем дальше. Вы действительно увере­ны, что профессор Удолин владеет какими-то сверх­чувственными способностями? И эти способности применимы в практической оперативной работе?

Агранов откинулся на спинку стула, поерзал, пыта­ясь устроиться поудобнее.

Новиков предложил ему пересесть в кресло или на диван, что больше нравится. Вообще чувствовать себя как дома. Традиционно угостил папиросой.

— Долго, интересно, вы будете в благородство иг­рать? — криво улыбнулся чекист.

— От вас зависит. Дилемма ведь простейшая. Вы же­лаете с нами сотрудничать, тогда возможны многие, для вас благоприятные варианты. Или не желаете, и до­вольно скоро ваш труп подберет на улице патруль. Пауза между этими событиями может быть заполнена весьма неприятными для вас процедурами. И все... Терцио нон датур.

— Какими же гарантиями может сопровождаться первый вариант?

Вмешался Шульгин, до этого с полным безразличи­ем разбиравший на журнальном столике трофейный «маузер». Агранов знал толк и в оружии, выбрал себе наилучшую из существующих моделей — образца 1912 года, и пользовался пистолетом редко, он был практи­чески новый. Удачное приобретение.

— Что вы дурака перед нами изображаете? Какие гарантии? Вексель вам выдать или расписку, нотари­ально заверенную? Сами же в разведке работаете, по­нимать должны несуразность своих претензий. Только вера в нашу порядочность и свое счастье. А если счи­таете, что мы вас обманем, так останется надежда на легкую смерть... Короче — сами решайте. Есть у вас что сказать и предложить — поработаем. Вообще-то такие, как вы, при любой власти нужны. В этом же, кстати, историческая ошибка вашего Ленина. Не придумал бы идиотскую теорию насчет полного слома старой госу­дарственной машины, все бы у вас было нормально...

— Тут я с вами полностью согласен. Рабочие долж­ны работать, сыщики воров ловить, инженеры руково­дить производством...

— А недоучившиеся гимназисты и аптекари воз­главлять тайную полицию, — съязвил Новиков.

И дальше у них продолжался вроде бы ни к чему не обязывающий, почти салонный разговор. Вопрос о га­рантиях и сотрудничестве не поднимался, однако обе стороны понимали, что соглашение достигнуто. Толь­ко Агранову по-прежнему пришлось мучиться вопро­сом, что конкретно хотят от него «полковники». Нови­ков то и дело демонстрировал свои якобы глубокие познания в деятельности ВЧК, почерпнутые из учеб­ников истории, мемуаров и романов Семенова, Арда-матского и Льва Никулина. Конкретных фактов он из­бегал, понимая, что писаная история сильно отличается от подлинной, но двух десятков имен и некоторых де­талей, в данный момент считающихся строго секрет­ными, ему хватило, чтобы убедить чекиста в своей аб­солютной осведомленности.

Эта тактика настолько деморализовала и запутала Агранова, что и главный вопрос, ради которого Нови­ков затеял свою мистификацию, он сглотнул, как щука блесну.

— Хотелось бы вот еще что уточнить, Яков Саулович, как функционирует система принятия решений и связи с вашими заграничными покровителями? Или лучше их назвать иначе? Ею только вы занимаетесь, или...

— В основном — Трилиссер... — и спохватился. Об этом говорить нельзя ни в коем случае. Даже в своем кругу они избегали называть вещи своими именами, в случае необходимости предпочитали иносказания. Не дай Бог, кому-то покажется, что соратник знает слиш­ком много. Но полковнику и это известно...

— До Трилиссера очередь тоже дойдет, — как о само собой разумеющемся сказал Новиков. — Пока меня ваша точка зрения интересует. Общая схема взаимоот­ношений, ближайшая и последующие задачи, меха­низм функционирования организации. Вы же не будете отрицать, что Ленин, Дзержинский, ЦК и Совнарком посвящены далеко не во все тонкости внешней и внут­ренней политики? Или, лучше сказать — не в полной мере представляют общую картину во всей ее диалек­тике.

Агранов уставился на носки своих сапог, лихора­дочно просчитывая варианты. Из того, что он успел уз­нать и понять, «полковники» являются представителя­ми не менее могущественной организации, чем та, замыслы которой реализуют в России он сам и другие посвященные. Нет, наверное, все-таки за ними стоит более могучая сила. Куда более законспирированная, раз о ней вообще никто ничего не слышал, и не менее богатая, судя по деньгам, которые вдруг брошены на стол. Так делают в покере — удваивают или утраивают ставку в решительный момент. И партнерам остается отвечать или бросить карты.

Как быть? Прикинуться ничего не знающим? Позд­но. Одним упоминанием Трилиссера он уже подтвер­дил принадлежность к посвященным. Врать и выкру­чиваться? «Полковник» достаточно информирован и силен в психологии, чтобы разоблачить ложь, да и фи­зически невозможно на ходу выстроить правдоподоб­ную конструкцию...Что лучше — отказаться говорить и получить пулю сейчас, или все рассказать, рискуя на­влечь на себя неотвратимую месть? Но зачем думать о мести, когда еще неизвестно, кто победит? Может быть «эти» разгромят «тех» наголову, и некому будет вспом­нить какого-то Якова Агранова, который, кстати, вооб­ще может исчезнуть бесследно.

Остается постараться сделать так, чтобы его не лик­видировали «эти», узнав все, что им надо, а приняли в свои ряды, и не на последние роли...

Пока он просчитывал варианты, Новиков рисовал на бумаге рожи одноглазых пиратов, выражающие пос­ледовательную гамму эмоций, от глупого добродушия до алчной свирепости.

— Хорошо, — проронил, наконец, Агранов, приняв решение. — Я согласен сотрудничать с вами, как гово­рится, не за страх, а за совесть. — И постарался придать лицу выражение, подходящее для одной из высоких до­говаривающихся сторон. — Но давайте обсудим снача­ла некоторые условия.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ГРЕЗЫ ЛЮЦИФЕРА

Но что мне розовых харит Неисчислимые услады?! Над морем встают алмазный щит Богини воинов Паллады. Н. Гумилев

Из записок Андрея Новикова

«...Если бы в этот трагический момент нашей исто­рии не нашлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступлений большевист­ской власти и принести свою кровь и жизнь за разру­шаемую родину — это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельных полей старого континента, обреченных на колонизацию пришельцев с Запада и Востока. К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому русскому народу». А. И. Деникин

«Если бы три года русские люди не сражались про­тив большевиков, если бы не было Степного и Ледяно­го походов, если бы не защищалась Сибирь, если бы не восстали Дон, Терск, Кубань, если бы в Крыму после Новороссийска не было снова поднято Русское знамя, — мы, русские, были бы вынуждены признать, что у нас, русских, нет чести и что Родина действительно не более чем предрассудок. И если честь спасена и если идея Ро­дины — идея России — не умерла до сих пор, то этим мы обязаны безвестным героям, положившим жизнь свою у Пскова, у Омска, у Новороссийска, под Орлом, под Казанью, на Перекопе — во всей земле Русской. Этим мы обязаны Корнилову, Алексееву, Колчаку, Де­никину, Врангелю. Вечная слава им!» Б. Савиных. «О русской Вандее», 1921 г.

Эти цитаты я нашел совсем недавно и включил их в свои заметки как еще одно оправдание и подтвержде­ние правильности наших действий. Но меня одновре­менно тревожит тот факт, что мне требуется такое оп­равдание. Раздвоение личности или просто нормальная рефлексия? Но это сейчас представляет лишь академи­ческий интерес. Все то, что мы планировали, практи­чески уже осуществилось. Пусть мы нарушили все на­вязанные нам с детского сада нравственные принципы, пусть потом найдутся люди, которые назовут нас без­родными космополитами и не помнящими родства Иванами (да и то, если мы снова окажемся в предыду­щей Реальности), а я окончательно убедился, прожив здесь два месяца, — мы все делаем правильно!

...Не только Россия, но и весь цивилизованный мир в конце сентября 1920 года застыли в состоянии неус­тойчивого равновесия.

Русская армия генерала Врангеля с предельным на­пряжением сил за два месяца непрерывного наступле­ния вышла на рубеж Ростов—Воронеж—Курск—Киев— Одесса, освободив территорию площадью свыше 600 тысяч квадратных километров. Причем она могла бы наступать и дальше, но Берестин убедил Верховного остановиться. На своем стратегическом компьютере он рассчитал оптимальную линию фронта, исходя из кри­терия максимальной пригодности к обороне. На всем протяжении демаркационная линия, которая в случае необходимости могла бы стать и границей между двумя Россиями, проходила по высоким, западным берегам рек, господствующим высотам, другим естественным преградам. Получившие передышку войска производи­ли перегруппировку сил, строили оборонительные по­зиции, прокладывали полевые железные дороги к стратегическим опорным пунктам. В освобожденных от Советской власти губерниях проводилась мобилизация.

Южная Россия со столицей в Харькове смотрела в будущее с оптимизмом. Располагая наиболее плодо­родными землями, многочисленным и богатым крес­тьянством, Донецким угольным бассейном, развитой промышленностью, первоклассными морскими порта­ми и судостроительными заводами, а главное — высокопрофессиональной и победоносной армией, она могла свободно выбирать между войной и миром.

Совсем другие настроения царили в России Совет­ской. Несмотря на колоссальное превосходство в тер­ритории и населении, перспективы для нее вырисовы­вались мрачные. Четвертого года войны она выдержать не могла. Разруха, охвативший десятки губерний голод (еще не тот страшный, который наступит в двадцать первом году и унесет десятки миллионов жизней, но уже весьма ощутимый), пятимиллионная армия, чуть не половину которой составляли озлобленные на всех полуанархические банды, постоянно вспыхивающие крестьянские восстания и самое крупное из них — Антоновское, для подавления которого нужно было бы снять с фронта десятки регулярных дивизий. Надвига­ющийся призрак Кронштадтского восстания, активи­зация вдохновленных успехами Врангеля антибольше­вистских сил Приморья и Забайкалья. А главное — все обостряющиеся противоречия внутри кремлевского руководства.

Надежды победить Русскую армию в полевых сра­жениях почти не оставалось, но и пойти на мирные переговоры большевикам было невозможно. Вместо обещанной мировой революции — сначала катастро­фическое поражение в Польской кампании, а потом еще и признание права на существование демократи­ческого, сильного и, главное, сытого Российского го­сударства... Советский режим терял единственное оп­равдание своего существования.

Тем более что умный и дальновидный премьер врангелевского правительства Кривошеий провел закон о признании фактически состоявшегося передела земли, а высшей мерой наказания за уголовные преступления была объявлена высылка в Совдепию.

Происходящие на территории бывшей Российской Империи события неожиданным образом отразились на всей политической системе послеверсальского мира.

Правительства стран Антанты, уже списавшие белое движение в расход, вновь оказались поставлены перед необходимостью не только экстренно реагировать на перспективу появления государственного образова­ния, юридически являющегося правопреемником Рос­сийской Империи, но и пересматривать уже сложив­шийся баланс сил и интересов в Европе.

Франция вдруг сообразила, что появляется пер­спектива восстановить свои экономические интересы на Юге России и вернуть в той или иной форме царские долги по кредитам и займам, а в дальнейшем, если во­время подсуетиться, воссоздать Франко-Русский союз против Германии, а возможно, и Англии.

Соединенное королевство, соответственно, вынуж­дено было решать —вступать ли в политическую борьбу с Францией за доминирование в будущей независимой Югороссии, или рискнуть поддержать большевиков. В геополитическом смысле тут открывались интерес­ные возможности для вечного британского политичес­кого покера.

Зашевелилась и раздавленная аннексиями и репа­рациями Германия. Для нее тоже появился свет в окош­ке — если врангелевская Россия будет восстановлена в правах участника Антанты, то Ленину ничего не оста­нется, как вспомнить о старых друзьях и в какой-то форме вернуться к идеалам Брестского мира (в духе будущего Рапалльского соглашения). А возможен и обратный вариант — Германия поддержит Францию против Англии ценой отмены наиболее тяжелых и уни­зительных статей Версальского договора (тогда исчез­нут причины возникновения национал-социализма, а Гитлеру придется-таки заняться архитектурой и живо­писью всерьез).

Само собой, новые идеи и планы появились у США, Японии, Турции, Польши, Румынии. Может быть, и еще у кого-то, но прочие сопредельные страны само­стоятельной политической роли в те времена не игра­ли. Хотя отчего же? Приготовившиеся к неизбежному вторжению 11-й армии Армения и Грузия тоже оживи­лись. С предложениями военного союза и договоров о любой форме конфедерации в Харьков выехали послы Эривани и Тифлиса.

Но это только видимая часть геополитической си­туации. А еще ведь существовала и невидимая. Не буду здесь повторять набивших оскомину, а главное — крайне непрофессиональных разглагольствований об иудео-масонском заговоре. Вообще-то теория подкупает своей определенностью и простотой. Вначале означенные иудео-масоны (по приказу тайного мирового прави­тельства) полностью захватывают экономическую и политическую власть в царской России. По некоторым «источникам», к 1917 году девяносто процентов выс­ших сановников, многие члены царствующего дома, все командующие армиями и фронтами, лидеры оппо­зиции — Керенский, Милюков, Гучков, князь Львов, Родзянко — все сплошь масоны. Остальные власть иму­щие — иудеи.

Не желая допустить существования независимой и сильной России ( в которой им, по той же теории, при­надлежит вся власть, заметим), они сначала втягивают се в мировую войну, потом добиваются поражения в войне (действуя вместе с Лениным и его партией, оче­видно) и отречения царя. Власть передают большеви­кам, а сами бегут в эмиграцию, где из идейных сообра­жений (или для маскировки) перебиваются с хлеба на квас и постепенно вымирают в безвестности.

Но история продолжается. Захватившие Россию ма­соны-интернационалисты второй волны развязывают террор против русского народа и православия, одно­временно проводя индустриализацию и прочие эконо­мические преобразования. К концу тридцатых годов Россия (то есть уже СССР) вновь становится великой и могучей. Приходит пора масонов третьей волны(?), ко­торые натравливают на СССР теперь уже гитлеровскую Германию (тоже находящуюся под их тайной властью). Погибают еще 50 миллионов человек и неисчислимые материальные ценности. Однако СССР побеждает, ста­новится еще более великим и могучим, Мировая Закулиса (опять же иудео-масоны?), захватившая власть те­перь уже в США, начинает «холодную войну», чтобы вновь сокрушить СССР, к власти в котором после смерти Ста­лина вновь пробрались собственные иудео-масоны... Сказка про белого бычка продолжается...

Всю эту бредятину я вычитал в процессе подготов­ки к нашей московской акции из многочисленных «трудов», имевшихся в библиотеке «Валгаллы». Созда­вали их авторы, казалось бы, не имеющие между собой ничего общего, и изданы были эти «исследования» в целом ряде стран. Случайностью сие быть не могло — у сумасшедших идефикс обычно не повторяются. Зна­чит, рассудил я, кому-то такая теория необходима и выгодна. Да, я же забыл еще упомянуть и «Протоколы сионских мудрецов»!

Короче — какая-то тайная организация действитель­но существует. Цель ее — не мифическое мировое гос­подство. Как говорят в Одессе: «Зачем мне еще и эта головная боль?» Тогда что? Какая сверхзадача может объединять безусловно могущественных людей (или лучше сказать — субъектов?) на протяжении веков и за­ставлять их вмешиваться в исторические процессы? Деньги, вообще материальные блага? Любой дурак по­нимает, что какую угодно степень власти и благосо­стояния можно обеспечить себе как раз в условиях стабильности и предсказуемого миропорядка. Я до последнего времени грешил на пресловутых аггров, но с помощью Берестина и путем личного сыска от этой мысли отказался. Компьютер у Алексея мощный, Олег разработал программу, и, проанализировав несколько цепочек исторических последовательностей, мы при­шли к выводу, что разгадку нужно искать в Москве. Что, похоже, пока подтверждается... Ниточка у меня в руке, и клубочек покатился. Правда, Тезея он привел куда? Правильно, в логово Минотавра. Ну да Бог не выдаст, Минотавр не съест...

...В пользу моей теории говорит хотя бы торпедная атака на Севастопольском рейде. И одновременный налет на нашу дачу. В первый момент мы на союзников грешили. А потом я вдруг взял да и посчитал. Без вся­кой техники, на пальцах. Ни из Лондона, ни из Пари­жа, ни даже из Москвы, если предположить, что пред­ставители союзников куплены Кремлем, такая команда поступить просто не успела бы. Скорость прохождения и обработки информации, ее анализ, выработка реше­ния, отдача соответствующего приказа, его подготовка и исполнение — все это заняло бы впятеро больше вре­мени, даже если бы целый спецотдел занимался только этим. Вот тогда и возник вопрос. Как известно, Антон «подарил» нам эту Реальность, передал в пожизнен­ное наследуемое владение. Но как-то туманно при сем предостерег от некоей опасности. Аналогичный намек поступил и в процессе первого контакта с «Высшим ра­зумом». Так кто еще претендует на Реальность, «дан­ную нам в кормление»? Антона бы порасспрашивать с пристрастием, да где ж его теперь найдешь? Наслажда­ется небось вновь обретенным рангом Тайного посла на шикарной цивилизованной планете в центре Галак­тики. Остается обходиться подручными средствами. Как любил говорить мой брат: «За неимением гербовой пишем на клозетной». Ну-ну, в запасе у нас тоже кое-что имеется...»