Geum.ru

Пять дней на "каледонии"

Вид материалаДокументы
Подобный материал:

ПЯТЬ ДНЕЙ НА "КАЛЕДОНИИ"


Из Одессы уходили в шесть часов вечера. За бестолковой суетой курортников, громадой Потемкинской лестницы, синим небом и ажурной зеленью акаций поблек чинный, величественный и насморочный Петербург, в котором я безвылазно просидела три года. Впереди, до самого горизонта простиралось гладкое, искрящееся, многообещающее море, совсем непохожее на свинцовую воду Балтики, которую я наблюдала из окна своего офиса все это время. Ноздри мои щекотали порядком подзабытые запахи южного моря и судовых помещений, и будущее на ближайшие пять дней представлялось вполне безоблачным.

У автомобильно-пассажирского парома "Каледония" интересная судьба.

Построили "Каледонию" в 1973 г. во Франции как небольшой ролкер – грузовое судно для перевозки колесной техники. И после этого 12 лет она возила грузы по Средиземному морю.

А потом ее купил греческий судовладелец и в 1985 г на знаменитой верфи в Пераме переоборудовал ее в автопассажирский паром – маленький, но весьма симпатичный – для работы в греческом Архипелаге. И несколько лет она возила между греческими островами пассажиров и автомобили. Потом она пару лет поработала в Ла-Манше... Менялись линии, порты приписки, хозяева, названия на борту...

А потом судьба забросила ее на другой конец света, во французскую Полинезию. Группа туземных предпринимателей из Новой Каледонии, воспользовавшись существующей во Франции программой поддержки бизнеса представителей коренного населения в колониях, решила наладить паромное сообщение между столицей архипелага Нумеа и соседним островом. И для полуторачасовых рейсов зачем-то купили каютный паром... Недостаток профессионализма не компенсировать никакой госпрограммой поддержки бизнеса, компания за полгода разорилась, а переименованный в "Президент Йейен" паром бросили умирать в бухте Нумеа... Так бы и сгнила наша героиня в далеких тропических водах, если бы через полтора года о ней случайно не узнали в компании "УкрФерри". Приехавшая из Одессы перегонная команда смогла за две недели своими силами привести судно в мореходное состояние и перегнать в Сингапур, а оттуда после небольшого ремонта – в Одессу. Затем было восстановление парома, переименованного в "Каледонию" (ремонтом это назвать нельзя, пришлось даже выпускать заново сгнившие в тропиках чертежи судна), но это уже совсем другая история...

В 1997 г. "Каледония" встала на линию "Одесса-Стамбул" и с тех пор бессменно на ней работает.

На пассажирской палубе было многолюдно. "Каледония" уходила с почти полным списком пассажиров на борту, и поэтому на палубе толпилось не меньше 100 человек. Каким чувством руководствуются люди, выбирающие себе компанию, я так и не могу сказать, но по интересам путешественники начали собираться еще до того, как паром отчалил. Группа "бывалых" – эти ехали в Стамбул за маленькими либо солидными партиями разнообразных товаров для вещевых рынков - для них все происходящее было малоинтересным, их никто не провожал, и через сутки их ожидал в Стамбуле суматошный и нервный рабочий день. Все, чего они хотели, был полный штиль на все время перехода. Группа нарядных, увешанных турецким золотом девушек лет 20-28 – в течение трех месяцев они будут стоять за барными стойками, прилавками и конторками Стамбула и пригородов, а потом снова ненадолго вернутся в Одессу, потому что самая дешевая гостевая виза, которой они пользуются, дает возможность находиться в Турции не больше трех месяцев. Красивые, сочные, голосистые хохлушки, которым не нашлось работы в Одессе. Особняком держалась пара – толстый грек и его русская жена. На лице молодой женщины было написано бесхитростное довольство судьбой и сознание собственного прочного благополучия. Группа студентов из Туниса, и, наконец, мы – несколько туристов, собравшихся прокатиться на пароме, соблазнившись обещанием неразорительных удовольствий в Стамбуле и глянцевыми фотографиями залитого солнцем Босфора, крикливой, яркой, причудливой пестроты иной жизни.

Сошли на берег представители портовых служб и пограничники, почти беззвучно сработала гидравлика аппарели, захлопнулась железная пасть парома и, слегка задрожав, он отодвинулся от причала и по большой дуге покинул порт. Мимо новой церкви у самой воды, мимо здания морвокзала, мимо белого Воронцовского маяка, к сапфировому, искрящемуся Босфору.

Ах, Босфор и Дарданеллы – черноморские проливы... Узкий, похожий на большую реку или фиорд, Босфор, затем – малюсенькое, размером с Рыбинское водохранилище, Мраморное море, затем – тоже узкие (вдвое уже Ла-Манша) Дарданеллы – и вы прошли из Черного моря в Средиземное (Эгейское) и оказались в греческом Архипелаге. А иначе из Черного моря в Средиземное по воде не попасть никак.

Мало на земле мест, имеющих столь очевидную стратегическую ценность. Тому, кто контролировал черноморские проливы, было гарантировано процветание торговли, т. е. богатство. И были гарантированы проблемы с соседями, также стремившимися контролировать проливы. Этот расклад политических сил на карте региона – такой же древний, как мореплавание и европейская цивилизация. Менялись эпохи, менялись названия и границы на карте, но не менялась ситуация в целом. Одно из древнейших литературных произведений, дошедших до нас – история о состоявшейся в VIII в. до н. э. пиратской экспедиции греков – ахейцев против контролировавшего Дарданеллы богатого города–государства Троя в литературной обработке великого Гомера (кстати, далеко не первой и не последней экспедиции)... Эти берега повидали множество разных народов: арийцев, парфян, персов, скифов, греков, римлян, прочих, чьи имена занесло песком времен... Где-то здесь было легендарное царство Амазонок... Где-то здесь собирал свои армии царь Митридат...

Дольше всех продержались на берегах проливов римляне, вернее – Восточная Римская империя, Византия. Какое-то время она была сильнейшим государством Европы. Но в 1453 г. одряхлевшая империя окончательно пала под ударами турок – осман, а ее древняя столица Константинополь, раскинувшаяся на берегах Босфора, была переименована в Стамбул и стала столицей огромной и могущественной Османской империи, раскинувшейся от пустынь Аравии, Египта и северной Африки до Таврии, донских и прикаспийских степей.

С тех пор, как славяне обрели государственность, важность для них черноморских проливов была им очевидна. Но проливы контролировала Византия. Предпринимались дипломатические усилия, военные экспедиции, заключались союзы, однако контроль над проливами получить не удавалось. Киевские князья несколько раз захватывали Царьград (Константинополь), но затем уходили. После одной из таких экспедиций, в 907 г., князь Олег прибил свой щит к "вратам Цареграда". Тогда византийцы выплатили Руссам огромную дань (более 160 т. серебра) и подписали с князем Олегом договор, дававший, в частности, русским купцам право свободного прохода проливами. Однако уже лет через 20 пришлось устраивать очередной поход на Цареград... Пожалуй, наиболее серьезную попытку решения вопроса о проливах Русичи предприняли в 60-х г.г. X в., когда киевский князь Святослав заключил союз с Болгарами и близко подобрался к проливам. Тогда у византийцев хватило сил вынудить Русичей отступить за Дунай...

Затем на Руси начались междоусобицы, потом было татаро-монгольское нашествие и причерноморские земли надолго были потеряны для России...

Вновь Россия вышла к берегам Черного моря в XVIII в., и вопрос о проливах встал для Руссов с прежней остротой. Даже намного острее – времена изменились. В обществе набирали силу новые экономические отношения. А от свободы русского судоходства через черноморские проливы напрямую зависело состояние экономики на огромной территории от Дуная до Урала и от Москвы до Красноводска. И Российская империя сделала многое, чтобы этот вопрос решить. Были и Чесма, и Калиакра, и Рущук, и Кинбурн, и Измаил, и Афон, и Наварин, и Синоп, и Шипка, и Плевна, и много чего еще... Берега проливов повидали и эскадру адмирала Грейга в 1828 г., и армию генерала Скобелева в 1878 г., и эскадры Эбергарда и Колчака в I-ю мировую... Но вечно не хватало то силы, то политической воли, то удачи... Заканчивались ресурсы, вмешивались великие европейские державы, упускали выгодный момент правители, предавали союзники... Проливы были одной из важнейших целей России в I-й мировой войне, и успех был как никогда близок, но вместо этого бездарный император ухитрился привести великую империю к краху... Власти уже новой, Советской России смогли заключить с властями новой, республиканской Турции очень хороший договор о статусе Черноморских проливов, который работал на благо и России, и Турции более 70 лет. И вроде бы работает до сих пор. Но Советский Союз проиграл Холодную войну и распался, а его правопреемница – увы, уже не сверхдержава... И вот уже начинаются разговоры об экологической опасности прохода Босфором крупнотоннажных танкеров (т. е. о принудительной перевалке российской и каспийской нефти в турецких портах в обход Новороссийска и Одессы) - прямое ущемление свободы судоходства... История, похоже, совершает очередной виток своей спирали.

История учит нас тому, что ничему она нас не учит.

...Нашими соседями за столиком в ресторане оказались две дамы – энергичная блондинка лет сорока с цепким взглядом и добротными золотыми украшениями, и ее немного растерянная мама. Мне показалось, что пожилая женщина была в юности хороша собой, и так, по-видимому, оно и было – уроженка Кракова, молоденькая полячка стала женой советского дипломата и много лет провела в Мозамбике с мужем, который занимал почетный и необременительный пост военного советника при тамошнем правительстве. Благополучие тех лет давно растворилось в волне перемен, захлестнувших Союз, и двум женщинам пришлось заняться торговлей. Собственно говоря, бизнесменом в семье оказалась только дочь, и эта поездка была для нее далеко не первой.

"Мы плыли в Стамбул однажды зимой" – рассказывала она мне. - "Штормило жутко, так страшно было, когда во время сильных кренов вещи слетали со своих привычных мест и летали по каютам. Я проснулась от того, что кто-то причитал над моим ухом на незнакомом языке."

"Ах, это я молилась на польском" – вмешалась мама. "Когда мне страшно, я всегда вспоминаю родной язык. Вот вы ведь корабелы" – обратилась она к нам с Антоном – "мы ведь не могли опрокинуться во время шторма?". Как могли, мы объяснили пожилой женщине, что маленькая "Каледония" достаточно устойчива в грузу, а когда она идет пустой в Стамбул, балласт, принятый в днищевые цистерны, предохраняет ее от опрокидывания в самый сильный шторм. Вообще-то любые специальные знания, попадающие в руки неспециалистам, приносят скорее вред, чем пользу. В этом я лишний раз убедилась на обратном пути, когда на шлюпочную палубу кто-то из бизнесменов загрузил алюминиевые складные лестницы. Для такого утюжка, как старушка "Каледония", это копейки, но я своими ушами слышала, как жуликоватый пассажир рассказывал двум повисшим на его руках доверчивым девицам, как стремительно опрокидываются пароходы, загруженные таким образом. Ей-богу, в этот момент я вспомнила вооруженных револьвером капитанов времен чайных клиперов, облеченных властью шлепнуть любого, кто сеет панику на борту. Между прочим, одна из первых моделей револьверов Самуэля Кольта так и называлась: "Морской", и предназначалась именно для командного состава торговых судов. Да, правильные были времена...

Неощутимо опустилась на воду южная ночь. Сытный ужин и легкая вибрация корпуса сделали свое дело, и пассажиры разбрелись по своим каютам. К полуночи на судне воцарилась тишина, и даже в баре не нашлось охотников плясать.

..Завтракали мы наспех. Солнце заливало ярким светом палубы, пароход был наполнен запахами кофе, горячего завтрака, и казалось немыслимым расточительством упустить хоть минуту наполненного восхитительным бездельем дня. Так мы и провалялись весь день на складных шезлонгах то на солнце на шлюпочной палубе, то в тени под стенкой, щурясь на солнце, и подымаясь по объявлению судовой трансляции, чтобы набить живот в ресторане. Около двенадцати часов дня в гости пожаловали дельфины. Они без видимых усилий держались рядом с паромом около часа, кувыркались в кильватерной струе и вдруг прекратили свой водяной балет и покинули нас так же неожиданно, как и появились. Ближе к вечеру зеленоватый оттенок воды сменился густо-синим. Возможно, причина была в перемене освещения, или в каких – то особенностях планктона, которым кишела морская вода, но для нас это означало одно – мы приближаемся к Босфору.

Мне случалось проходить этот пролив и раньше – однажды зимой, после суровой болтанки в Средиземном море, после томительного ожидания в течение нескольких дней. Дело было в смутные послеперестроечные времена, и капитан сухогруза, на котором я оказалась на один рейс, упрямо ожидал прекращения шторма, чтобы провести судно через Босфор, избежав услуг лоцмана. За безлоцманскую проводку полагались определенные премиальные. Пароход был загружен апельсинами, рефсистемы на нем не было, и все время, пока мы болтались на рейде, по помещениям полз сладковатый запах гниющих фруктов.

Во время похожего рейса, тоже во время перехода через Босфор в Средиземное море, мне чуть не случилось стать заикой по милости юмористически настроенного экипажа. Дело было году в 94, мы шли через Босфор ночью, я стояла у борта и любовалась иллюминацией на берегах пролива. Был какой-то мусульманский праздник, с вершин минаретов раздавались вопли муэдзинов, и в тот момент, когда наш контейнеровоз расходился с огромным, похожим на плавучую тюрьму скотовозом, на меня опрокинулся поток воды, а вслед за ним полетело и металлическое ведро. Веселые морячки решили устроить что-то вроде морского крещения сухопутной курице, и на память об этой истории мне осталась бумага, отпечатанная на судовом принтере, где каллиграфическим почерком старпома я признавалась законной дочерью Нептуна и прочая, и прочая и прочая. Пролети ведро, выпавшее из рук радиста, на десять сантиметров левее, и диплом этот было бы некому вручать.

В шесть тридцать утра паром пересек невидимую границу, отделяющую море от пролива и солидно вошел в Босфор. В небе над нами не было ни единого облачка, над водой стелилась легкая утренняя дымка, и, несмотря на ранний час, многие пассажиры почувствовали легкое волнение и вышли из своих кают на палубу. Лихо взлетел по трапу наверх лоцман, которого доставил маленький красный катер с надписью "PILOT", и мы двинулись вперед, среди ярких, курортных красок пролива.

То ли изобилие солнца и фруктов тому виной, то ли некая особенность национального характера, но мне всегда нравилось ощущение собственной значительности, присущее хозяину даже самого захудалого стамбульского магазинчика. Может быть, турки так воспитывают своих мальчишек, а может быть, любая деятельность сама по себе приносит им чисто физическое удовольствие, но в семь ли утра, или в семь вечера большинство жителей Стамбула выглядит свежими, жизнерадостными и вполне благополучными. Чего, кстати нельзя сказать о стамбульских котах и кошках (бездомных собак я там вообще не видела). Любой одесский кот, с видом императора вылезающий из альтфатеровского бачка где – нибудь на Отрадной даст сто очков вперед своему облезлому, запуганному турецкому собрату. Может быть, практичные турки слишком мало съедобных вещей оставляют на помойках, а может быть, лишены чисто русского сострадания к маргинальному кошачьему времяпровождению, но немногочисленная хвостатая братия на улицах Стамбула очевидно ничего не знает о человеческой благотворительности.

...С борта парома при подходе к бухте Золотой Рог открывается сказочная панорама. В самом узком месте Босфора, почти у самой опоры гигантского моста Султана Мехмеда Фатиха, стоит Румели-хисар (Румельская крепость) и на турецком берегу – полуразрушенная Анатолу-хисар (Анатолийская крепость). В прошлом на башнях стояли огромные орудия, которые своим огнем закрывали проход кораблям через пролив. Чудовищные зубцы Румельской крепости – «Семибашенного замка» – наводят на мысли о европейских фортифи-кационных сооружениях, репродукцией которых она и является. Суровые средневековые контуры крепостных стен невероятно контрастируют с легкомысленной зеленью берегов, россыпью белых домиков под красными черепичными крышами, и деловито снующими по водяной глади ажурными паромчиками. Вместимостью от пятнадцати до полутора тысяч человек, паромы эти служат главным транспортом, соединяющим европейский и азиатский берега, и в этот ранний час они были заполнены направляющимися на работу турками. Турки шумели, махали руками, с паромчиков доносилась пронзительная восточная музыка, и было ощущение, что весь Стамбул рванул на пикничок ввиду особо солнечного дня.

Второй на нашем пути (а по-настоящему – Первый Босфорский) подвесной мост медленно проплыл над нашими головами, наводя ужас своими размерами (23 миллиона долларов за 1560 метров длины и статус четвертого по протяженности моста в Европе). Над нашими головами на высоте 64 метров беззвучно пронесся поток машин, вдруг с берега донеслась музыка, едва уловимый запах рыбной кухни, и перед нами стремительно открылся величественный, изобильный и смутно знакомый по фотографиям, гравюрам и детским книжкам с картинками восточный город.

Когда римский император Константин Великий увидел этот город с моря, он воскликнул, плененный красотой этих мест: "Вот столица мировой империи". И чтобы сбылось его пророчество, он в 325 году перенес столицу Римской империи на границу Европы и Азии. Так возник римский "город Константина" - Константинополь.

Константинополь оставался столицей Византии почти десять веков. За это время его не раз осаждали гунны, авары, персы, арабы, славяне, печенеги, крестоносцы. В 1453 году тысячелетняя Византийская империя пала под ударами турок. Константинополь стал столицей Оттоманской порты, резиденцией турецких султанов и получил новое имя - Стамбул. Многовековая цитадель христианства уступила место центру могущественного мусульманского государства.

И вот наконец до этого великолепия рукой подать– "Каледония" входит в порт Каракёй и швартуется к причалу у Галатского моста. Паром покидают отоспавшиеся за переход бизнесмены, затем проходим пограничный контроль мы – и вот мы уже в маленьком туристском автобусе, а наш гид сражается с микрофоном, пытаясь заставить его работать.

На мой взгляд, наш гид выгодно отличался от петербургских квелых тетенек, с которыми мне пришлось сталкиваться во время экскурсий по северной Венеции – когда он понял, что смерть микрофона неизбежна и уже произошла, он, обаятельно улыбаясь, пнул его в угол, и все шесть часов (вместо запланированных четырех) экскурсии он говорил так громко, чтобы его слышал весь салон.

Говорил наш гид по-русски своеобразно – как он потом рассказал, он родился и прожил полжизни в Болгарии. Меня поразило, с какой нежностью он вспоминал весь совковый антураж тех лет, с какой улыбкой произносил "Ленин", и с каким чудовищным акцентом пел с нами "Катюшу", слова которой, кстати сказать, никто в салоне хорошо не помнил. Никакой ностальгии, однако, в нем не ощущалось – несколько лет назад он принял ислам, очень искренне относился к этой религии, делился своими планами о том, как он совершит хадж – паломничество к мусульманским святыням в Мекку. Жена, впрочем, у него была одна. По этому поводу я сразу вспомнила колоритную картинку, которую описал мне кто-то из моряков, побывавших в Стамбуле в семидесятых годах прошлого века: стамбульский рынок в разгар торговли, красочная, шумная толпа, и посреди этого великолепия важно и чинно шествует высохший дед в шляпе, а за ним в окружении рослых парней строго по старшинству семенят несколько (врать не буду – в каком количестве) – женщин. У самой последней на руках младенец, а самую первую под руку вежливо поддерживает удалец – вылитый дед, только в молодости. Вся эта кавалькада норовит растянуться по рынку и пропасть в водовороте Стамбула. В самый критический момент дед оборачивается назад, выхватывает белую косынку из своего халата, и начинает бешено вращать ею над головой, сопровождая свои действия резкими гортанными криками. Вновь обретшие своего бога женщины радостно устремляются к нему, и вся процессия в полном сборе исчезает в боковой улочке рынка.

Справедливости ради надо сказать, что сегодняшние туристы вряд ли смогут увидеть что–нибудь подобное не только в Стамбуле, но и в какой–нибудь горной деревеньке. Официально многоженство в Турции запрещено, и наш гид несколько раз с гордостью повторял, что Турция давно является "светским государством". Вообще русские туристы, уже изрядно отвыкшие от любых идолов, с изумлением обнаруживают, что турки с гордостью и уважением сохраняют память об "отце турков" - Мустафе Ататюрке – первом президенте Турецкой республики. Судя по всему, он действительно был незаурядной личностью – за период своего правления с 1923 по 1938 год он сумел полностью изменить быт и порядки в стране османского ислама. Были уничтожены султанат, халифат, шариатские суды, закрыта большая часть дервишских монастырей и некоторые религиозные учебные заведения. Туркам привили любовь в европейскому стилю одежды. Чадра перестала быть обязательным атрибутом женского костюма. "Отец турков" уравнял женщин в правах с мужчинами, дал возможность голосовать, получать профессию. Всех своих сограждан Мустафа Кемаль "одел" в европейскую одежду. Феску - символ османского ислама, запретил, по сей день её, без риска быть оштрафованными, носят только туристы. Ещё одним шагом на пути к Европе стала реформа языка, замена слов арабского происхождения европейскими. Турецкий язык претерпел такие изменения, что для нынешних молодых людей издания 60-тилетней давности выглядят древними манускриптами. Замечательно, что человек, известный по своему прозвищу, наконец-то ввёл в Турции фамилии. По сей день многие сооружения в Стамбуле украшены цитатами из речей Мустафы Кемаля Ататюрка и население считает это вполне естественным.

Начало нашей экскурсии вообще-то вызвало у меня удивление – по мосту через Босфор на азиатский берег. Этот район занимают резиденции людей с прочным достатком, окружены они высокими заборами, зачастую охраняются, и вообще этого зрелища с меня было вполне достаточно и у нас. Гиду нашему, напротив, доставляло откровенное удовольствие демонстрировать гостям великолепие прямо-таки президентских дач, увитых остро пахнущим местным жасмином и цветущими азалиями. Я не удержалась от соблазна и воткнула в вырез майки веточку такого жасмина. Делать этого не следовало – на следующее утро я покрылась несимпатичными бугорками, которые держались на теле до конца путешествия. Высушенная веточка этого цветка до сих пор лежит у меня в карте Стамбула - его запах еще можно различить, хотя прикасаюсь я к нему с осторожностью.

После того, как мы попили "турецкого" чаю в кафе под разноцветными тентами с надписями вроде "СOCA-COLA" и посмотрели на Босфор с высокой горы, мы вернулись на европейский берег и началась собственно экскурсия.

После слепящего солнца прохлада и изобильная зелень наружных двориков мечетей кажется особенно приятной. Все попадающие в знаменитую стамбульскую мечеть Сулеймана конечно, же, знают (ну хотя бы приблизительно) историю его жены - Роксоланы-Хуррем. Мавзолеи султана и его возлюбленной рабыни, а впоследствии - грозной и хитрой старшей жены стоят рядом в саду мечети. Изнутри помещения покрыты резьбой и с восточной пышностью расписаны цветами и листьями. Коран запрещает изображать живые существа и тем более людей, и, стоя босиком на прохладном полу, я думала, что уже никто не узнает, какими были черты лица прекрасной и страшной женщины, искушенной в науке любви и смерти.

Позади осталось богатое убранство мечети Сулеймана, прохладный наружный дворик с фонтанчиками для мытья ног, я отдаю служителю голубое газовое покрывало, которым накрывают головы и плечи туристки, входящие в мечеть, и вот уже экскурсионный автобус везет нас мимо римского акведука Валента к месту, которое в обязательном порядке посещают все туристы, приезжающие в Стамбул.

Самая красивая мечеть Стамбула - мечеть султана Ахмеда, построенная в начале XVII века. За интерьер, отделанный голубоватыми изразцами, ее часто называют Голубой.

Голубая мечеть стоит напротив Святой Софии, от которой ее отделяет ухоженный парк. Огромная и, вместе с тем грациозная, она кажется легкой и изящной. Внутри все стены, от пола до верхнего ряда окон, покрыты голубой майоликой изумительной красоты. В отличие от других, Голубая мечеть окружена шестью минаретами. Султан Ахмед I приказал соорудить шесть минаретов, пожелав, чтобы воздвигаемая в его честь мечеть во всем превзошла Айя-Софью (Святую Софию). Однако духовенство усмотрело в этом попытку принизить значение мечети в Мекке, имевшей пять минаретов. Султану пришлось пристраивать к меккской мечети еще два минарета, возвратив ей утраченное преимущество.

Во дворике Голубой мечети наш гид обратил внимание на нескольких мальчиков лет 7-8, пышно и нелепо наряженных. В руках каждый из них держал нечто вроде жезла, обмотанного блестящей мишурой. Таких же мальчиков, но уже без женского сопровождения, мы увидели и в самой мечети, в центре ее, застеленном коврами и огороженном невысоким заборчиком, куда не разрешается заходить туристам. Мальчишки готовились к обряду обрезания, очень важному в исламском мире событию. По-моему, черноглазые и обычно довольно бойкие ребятки сильно трусили, но виду не подавали. С одним из них мы сфотографировались, и он с застенчивой улыбкой принял в смуглую лапку несколько иностранных монеток в виде награды.

Через внутренний двор Голубой мечети мы прошли на бульвар, украшенный античными обелисками. Обелиск Феодосия Великого, Змеиная колонна и обелиск Константина Порфирородного - это все, что осталось от арены Константинопольского ипподрома, шумевшего когда-то на этом месте. Сейчас этот бульвар заполнен туристами, лоточниками, торгующими острой и пряной турецкой снедью, а под стеной мечети можно купить пестрые тканые сувениры, имитацию турецких сабель или феску с кисточкой, в которой у любого европейца непременно делается нелепый и надутый вид.

Самые шустрые из нашей группы успели разжиться жестковатыми местными бубликами, пять минут пешком – и мы у входа в жемчужину Стамбула – дворцовый комплекс Топкапи, заложенным в 1453 году, после завоевания турками Стамбула, оттоманским падишахом Султаном Мехмедом. Пережившая несколько пожаров и перепланировок, бывшая домом для почти 3 тысяч человек, старинная султанская резиденция на данный момент занимает площадь вдвое большую, чем Ватикан. Великолепное расположение дворца на одном из семи холмов Стамбула, давало статус центра Османской Империи дворцу на протяжении четырех столетий. Став музеем, эти здания утратили вместе с роскошным варварским убранством и значительную часть былой красоты. Дворцовые полы уже не устланы коврами, по саду не разгуливают газели и павлины, и только туристы остервенело фотографируются в прохладных полупустынных залах.

Выставка сокровищ султанской казны вовсе не поражает воображение. Человек, привыкший к многовековой ювелирной традиции Европы, только сокрушенно вздохнет над ножнами султанской сабли, утыканной отшлифованными самоцветами, больше похожими на цветное стекло. Неотчетливая чеканка, рядом с морским и речным жемчугом – бирюза и рубины в неровной оправе из золота. Походный трон одного из Сулейманов, выставленный в нише за толстым стеклом, представляет собой незатейливую скамейку, обитую листовым золотом. Скамейка эта и неудобная, и некрасивая, и построена только для демонстрации богатства султанской казны. Может быть, по этой причине и не забрался дальше Индии султан Сулейман. Лишь в комнате, где выставлены подарки английских королев и русского императора Николая II, нельзя оторвать взгляд от затейливых гербов и вензелей, щедро осыпанных искрящимися бриллиантами.

Вообще наблюдать за течением жизни в чужом городе показалось мне куда интереснее, чем осматривать тоскливые переходы султанского сераля, по которым рысью несутся добросовестные туристы. Я с изумлением рассматривала молодую англичанку, у которой за спиной болтался полугодовалый младенец. Я бы не отважилась взять с собой в путешествие малыша, предполагая всякие страхи – от простуды до расстройства желудка. А юный путешественник за спиной у мамы вовсе не скучал – вертел головой, сосал палец, и развлекался настолько, насколько позволяло пространство рюкзака. Наблюдая за ними, я подумала, что с такой же европейской безмятежностью иностранные журналисты отправляются в горячие точки мира – и часто становятся жертвами менее человеколюбивых террористов.

Самый узнаваемый храм Стамбула, построенный в VI веке при императоре Юстиниане – Святая София, или Айя - София. Наш темпераментный гид рассказал о том, что Султан Мехмед II, превративший христианскую церковь в мусульманский храм, тем не менее не разрешил разрушать святилища завоеванного турками Константинополя, и перестроенная на мусульманский лад, с минаретами и без мозаичных изображений, Святая София сохранилась до нынешних дней благодаря именно этому решению. Президент Турции Кемаль Ататюрк в 1935 году объявил Софию музеем, и она перестала быть предметом распрей между христианами и мусульманами.

Святая София действительно очень величественное здание, даже для искушенного в архитектуре европеца. Лично мне она напомнила Исакиевский собор в Петербурге – своими тяжелыми сводами, мраморными колоннами, теряющимися в вышине и исполинскими размерами. Там, где реставраторы удалили веселенькую роспись – наследие мусульманского владычества, обнажились фрески VII-VIII века н.э. Из-под потолка строго и внимательно смотрят лики Богородицы и Спасителя в окружении царственных особ, жертвовавших на постройку храма. Сияющее золото фресок ничуть не потускнело за пять веков под слоем штукатурки.

В Софии постоянно ведутся реставрационные работы, и туристов, находящихся в храме, предупреждают, чтобы они не пользовались фотоаппаратами со вспышкой – вроде бы яркий свет губительно действует на древние росписи. Однако голуби, которые влетают в храм, не утруждаясь покупкой билетов, ведут себя как голуби во всем мире – располагаются на потолочных балках, и рассеяно сорят с высоты на толпу туристов.

Есть в Святой Софии место, куда непременно подойдет любой посетитель. В одной из мраморных колонн, облицованных медными плитами, находится отверстие, в которое полагается сунуть большой палец и повернуть по кругу кисть руки, загадав при этом желание. Этот языческий обряд привлекает массу посетителей, и наш гид терпеливо ожидал, пока вся группа вдоволь натешится этой забавой.

Малый туристский набор для приезжающих в Стамбул включает ужин в ресторане под танцы живота. И вечером мы отправились в один из ресторанов города за обещанным зрелищем. Собственно говоря, восточной еды нам так и не удалось попробовать – та рыба, которую удили на галатском мосту и тут же жарили на железных решетках, показалась нам подозрительной, а поход по рыбным ресторанчикам мы решили устроить самостоятельно на следующий день. Еда в ресторане была рассчитана на желудки представителей самых разных народностей, поэтому ничего особо пряного и экзотического нам не предложили. Да и не ели мы особенно, потому что после затравки в виде танцев народов Средиземноморья на сцену вышла разукрашенная, с точеной фигуркой девушка и начала танцевать. Не была она турчанкой, скорее всего. Румынка или болгарка, а может быть и украиночка. Этнической турчанкой была только девушка, предлагавшая сидевшим за столами гостям сфотографироваться в костюмах падишаха и его жены. А грациозная плясунья, которая отчетливо и задорно двигалась по сцене, скорее всего, была приезжей. Но со своей задачей она справилась отлично – в зале не осталось ни одной женщины, не говоря уже о мужчинах, равнодушных к ее искусству. Ну, если не обращать внимания на группу туристов из Кореи, которые добросовестно подчистили все, поставленное на стол, опустошили тарелки с белым хлебушком, и покинули зал, не дожидаясь окончания представления.

И все-таки я пережила одну из самых неприятных минут в своей жизни именно в зале этого ресторанчика, на секунду почувствовав себя троллем, забредшим на человеческую вечеринку. После того, как танцовщица ушла, а на столах у полусонных туристов осталась лишь выпивка, к микрофону вышел ... ну, наверное, турецкий аналог нашего массовика – затейника. Он спрашивал у гостей, сидящих за столами, из какой страны они приехали, а затем исполнял какой-нибудь известный хит на их языке. К стыду своему, я узнала только "Yesterday", а туристы узнавали и подхватывали итальянские, французские, немецкие, греческие песни и пели всем залом. Дошла очередь и до нашего столика. И в совершенно ошеломляющей, ледяной тишине певец на сцене и наши пять голосов осилили два куплета из "Подмосковных вечеров". До сих пор не понимаю, почему так произошло. Я считала, что "Подмосковные вечера" и "Катюшу" знает все прогрессивное человечество. Оказалось, все совсем не так. И нам подпевать вовсе не все рады. За державу обидно...

Узнала я в эту поездку еще одну полезную вещь, которая нигде не описана, но является правилом хорошего тона в любой стране. Куда бы ты не приехал, надо уметь произнести хотя бы пару слов на языке этой страны. Например, здравствуйте – "мерхаба" или "селям", спасибо – "ташекюр", нет (чего-либо) – "йок", до свидания – "ийии гюнлар". Большинство турок улыбается совсем иначе после того, как ты скажешь им "спасибо" по – турецки.

На следующий день мы гуляли по Стамбулу уже сами по себе. Достаточно подробную карту города можно за 2 турецких лиры купить прямо у галатского моста. Эта карта помогла нам спасти от разрыва сердца двух итальянских туристок, которые заблудились на подъемах и спусках Египетского рынка, и без толку пытались выяснить у продавцов в лавчонках, где находится их гостиница.

Мы провели целый день в городе, забравшись в деловую часть Стамбула, где обычно не бывают туристы, заглядывали во внутренние дворики наргиле – кафе, где курили ароматический табак через кальян и на мягких креслах сидели невозмутимые девушки, играющие в нарды. Совершенно сказочное впечатление производит стамбульский крытый рынок, "Капалычарши", в котором вперемешку торгуют специями, керамикой, сувенирами и ювелирными украшениями. Зашли мы и в подземное водохранилище, построенное при императоре Константине, и используемое как резервуар пресной воды и по сей день. Это огромное сооружение под землей в центре города, скупо освещенное маленькими светильниками, своды его поддерживаются мраморными колоннами, а в воде лениво плавают зеркальные карпы, никогда не видевшие света солнца.

Ближе к вечеру на улицах показались отдыхающие. Совсем как у нас, некоторые занимают места за столиками в уличных кафе, а компании победнее рассаживаются на лавочках в парках и сквериках. Скорее всего, мужчина с тремя женщинами, сидевшие на лавочке рядом с нами были мужем с женой и двумя дочерями. Я постаралась незаметно сфотографировать эту компанию, потому что постеснялась откровенно таращиться на глухие платья и платки женщин. Я побоялась, что им это покажется бестактным. И вдруг неожиданно младшая из девушек, которая грызла какие-то орешки, поднялась со скамейки, подошла ко мне, вложила в мою руку пакетик с орешками и произнесла "Welcome to Istanbul!". На теплой ладошке у нее охрой был нарисован кружочек. Рисунки охрой на коже в Турции часто наносят женщины, и предложение таких услуг часто встречается в рекламе салонов красоты.

Мы обалдели от такого гостеприимства, и, поскольку никаких сувениров с собой у нас не было, мой спутник оделил красавиц российскими монетками. Женщины сначала смущенно отказывались, но потом согласились принять подарок. А глава семейства важно поднялся со своего места, и в качестве ответного дара преподнес нам четки из стеклянных зеленых бусинок. И закатное солнце над Стамбулом стало немножко ярче, и мы почувствовали себя на мгновение дома.

Турки вообще охотно вступают в беседы на ужасающем английском, ничуть не смущаясь. У нас несколько раз весело пытались выяснить, откуда мы приехали, нравится ли нам Стамбул, женаты ли мы с моим спутником, и сколько у нас детей. Темы, которые интересны людям во всем мире, невзирая на вероисповедание.

За пять турецких лир мы неплохо перекусили в кафе под галатским мостом. Дежурное блюдо в таких местах – нечто вроде рыбной шавермы: разрезанная вдоль булка, в которую кладется жареное на гриле филе ставриды и приличная порция овощного салата. К этой еде полагается бокал пива, ну, а я попросила месного алкоголя – ракии. Это водка с крепким запахом аниса, которую надо развести водой, отчего она приобретает вид разбавленного молока. Как и к любым национальным напиткам, к этому алкоголю нужно иметь привычку. Лично мне показалось, что я опрокинула солидную порцию корвалола.

Переполненные впечатлениями, мы вернулись на борт к ужину. В трюм "Каледонии" спешно грузились последние партии товаров, праздные туристы вроде нас выходили из ресторана и рассаживались на скамеечках вдоль стенок, прихватив с собой банки с пивом. На Стамбул опускалась бархатная южная ночь, и в воде бухты загорались огни вечернего города. Неожиданно на палубе возник деятельный молодой человек с хвостиком волос, перехваченных резинкой, и попросил пассажиров на время покинуть палубу. Из смеси английского и русского, на котором он изъяснялся, я уловила только слово "депорт". И тут же на палубу поднялись и расположились в окружении кое-как распиханных по черным пластиковым мешкам вещей человек пятнадцать женщин, судя по речи – преимущественно молдаванок и хохлушек в возрасте от 20 до 40 лет. Это были депортируемые из Турции гражданки развеселого СНГ, которым не повезло улизнуть от паспортных проверок. Часть из них, безусловно, просто были сельскохозяйственными рабочими, у которых закончилась виза. Что же касается двух плотненьких крашеных блондинок, которые впоследствии плясали в баре, могу сказать только одно: у хромированного шеста на танцполе они чувствовали себя отлично, и эта встреча со Стамбулом вряд ли стала у них последней.

...Вздрогнула палуба под ногами, мы бросаем монетку в воду. Паром отвалил от причала и, рассекая неподвижный пряный воздух, направился к выходу из бухты.

Идти спать, не смотря на весьма поздний час, не хотелось, мы оделись потеплее и устроились в шезлонгах на юте. Выйдя из бухты, «Каледония» по дуге пересекла пролив и ближе к Анатолийскому берегу заняла зарезервированное для нее место «на своей полосе».

Глядя на Босфор, отчетливо понимаешь точность избитого литературного штампа «Морская дорога» – здесь, как на узкой городской улице, строго соблюдая правила движения и интервалы, сплошным потоком днем и ночью идут суда. По двум встречным полосам: вдоль европейского берега – из Черного моря в Мраморное, вдоль азиатского – из Мраморного в Черное. Скорость – километров 15 в час, интервалы между судами – метров 400. Учитывая размеры и маневренные характеристики современных торговых судов – очень, очень плотное движение… А иногда бывают и пробки.

За кормой уходили в прошлое залитые ночными огнями огромного мегаполиса берега пролива. Отражения огней в черной ночной воде, приглушенная музыка и непривычные ароматы с берега, шум дувшего вдоль пролива довольно свежего ветра, расцвеченные огнями силуэты проходивших мимо судов в сочетании с легкой качкой и мелкой вибрацией палубы, приглушенным рокотом судовых механизмов и плеском кильватерной струи подействовали на нас удивительно умиротворяющее – мы сидели и созерцали. Как детали пестрой мозаики, мимо проплывали то красиво подсвеченные архитектурные памятники, то дискотеки (очень необычное зрелище, не сразу сообразили, что это такое), то стоящие у берега суда, то движущиеся реки огней на улицах… Расцвеченные огнями громады мостов, в восходящих потоках над башнями которых парят тучи чаек… Поляны огней многочисленных Стамбульских пригородов… Мерцание навигационных огней по берегам Босфора… Красиво подсвеченные величественные руины Анатолийской крепости и возле самой высокой из ее башен – огромный ярко освещенный биг-борд с портретом Ататюрка…

Вынырнул из темноты, прижался к борту и, приняв лоцмана, отвалил маленький юркий лоцманский катер. Усилилась качка. Все, Черное море. Босфор закончился – два часа пролетели совершенно незаметно. Пароход спал, только в музыкальном салоне в разгаре было веселье – депорт праздновал окончание очередного приключения.

До встречи, Стамбул!