Geum.ru

Х себя кулакоголовыми, взорвали состоящую из разных стилей по направленности, панк-рок сцену Лос-Анджелеса, с собственным, космическим, опасным, хард-кор фанком

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   40

- О, да. Обязательно принеси это потом мне, - сказал Энди шутливо.

- О'кей, - ответил Фли.

- Я не забуду, что ты пообещал, - сказал Энди.

Я вышел вместе с Фли из комнаты. И всю дорогу в ванную мы говорили: "Давай на самом деле принесём ему дерьмо".

Итак, Фли облегчился, и мы положили это в пустую коробку из-под пиццы, которую нашли в студии. Мы побежали обратно по коридору и принесли эту дерьмовую пиццу Энди. Он просто закатил глаза и сказал: "Как предсказуемо".

По сей день Фли указывает на тот случай чтобы показать, почему мы были такой хорошей группой: потому что принесли дерьмо Энди Гиллу.

Я, конечно, помню взрывы счастья того периода. Новые песни, такие как Buckle Down, True men, Mommy, Where's Daddy и Grand Pappy DuPlenty, все звучали волнующе и великолепно. Но я был ужасно расстроен, когда услышал финальные миксы Get Up and Jump, Green Heaven и Police Helicopter. Все эти песни звучали так, как будто они были пропущены через стерилизующую машину Goody Two. Когда мы играли их, они звучали так жёстко, а тогда они звучали как попсовая жвачка.

Всё это давление повлияло на Дейва Джердэна, он лечился от язвы желудка и пропустил неделю работы. Потом Энди пришлось лечь в клинику, чтобы удалить раковую опухоль. Пока он был в госпитале, Фли и я пытались уговорить Дейва Джердэна переделать альбом, но он не пошёл на это.

Альбом был выпущен, но не особо хотелось это отмечать. Я чувствовал, что мы приземлились между двух вершин в аллею компромисса. Мне не было стыдно за него, но его нельзя было поставить рядом с нашей демо-записью. Нашей реакцией было: "О'кей, это наш альбом, и давайте двигаться дальше". Особенно после того, как я прочитал первый обзор. Я взял BAM, маленький музыкальный журнал из Bay Arena, и они просто убили альбом. Меня это очень ранило, но я осознал, что иногда людям нравится, иногда - нет. Я не мог придавать слишком много значения тому, что журналисты говорили о нашей музыке. Потом у нас был совершенно отвязный обзор в одном из первых выпусков журнала Spin, то есть мы получили инь и янь в музыкальных обзорах. В любом случае, о нас написали хоть где-то кроме раздела L.A. Dee Dah.

Прямо перед выходом альбома, мы позировали для нашего первого постера. У нас уже были фотосессии в носках до этого, и она было неизвестной, но это был наш первый официальный промо-постер. Перед фотосессией я взял маркер и стал рисовать на груди, животе и плечах Фли. Это были просто линии, загогулины и точки, но это смотрелось отлично. Тогда мы часто носили всякие безумные шляпы, но пришёл Клиф (Cliff), и он обставил нас всех. У него было огромная маска, с большой шляпой и такими перчатками, что невозможно было увидеть ни дюйма его кожи. Он выглядел как покрытый тканью робот. Потом Фли обнял мою голову и мы сделали этот постер.

Мы вели себя перед камерой как придурки на всех снимках. Группа родилась в эру, когда позёрство, статичность и симпатичная мальчуковость была повсюду. Все старались выглядеть так красиво, насколько это возможно, делая при этом худую и пустую музыку. А мы было анти ко всему, что было популярно. Поэтому вести себя как придурки и корчиться было нашим естественным ответом всем этим людям, объявляющим себя совершенством.

Мы также сняли первое видео. Enigma\EMI дали немного денег, и мы наняли Грэхэма Уиффлера (Graham Wiffer), который снял клипы для этой странной группы из Сан-Франциско The Residents, которую мы очень любили. Он создал видео для True Men Dont Kill Coyotes. Мы пришли и провели восемнадцатичасовой день съёмок, выскакивая из-под сцены сквозь норы в песке, потому что какой-то фермер поливал своё кукурузное поле. Мы полностью пожертвовали своими телами. Если нужно было десять раз подряд переклинивать своё тело, мы делали это. Я помню, как на следующий день ходил и чувствовал себя столетним. Мне нравилось видео, хотя было странно смотреть на некоторые вещи и видеть Джека Шермана вместо Хиллела.

Наверное, неделю спустя после выхода альбома, без моего ведома, Фли позвонил Джонни Лидон (Johnny Lydon) из Sex Pistols и пригласил пройти прослушивание на роль басиста его новой группы Public Image. Фли спокойно пошёл и прошёл прослушивание, не так как это было на его прослушивании для Fear, когда он играл в What Is This. Прослушивание для Public Image прошло хорошо, и его сразу выбрали. Затем он посоветовался с Хиллелом, как это было со мной, когда его хотели получить Fear. Они послушали обе группы, и Хилел спросил Фли, хотел ли он всего лишь помогать Линдону играть или хотел быть креативным звеном чего-то нового. Фли решил остаться с нашей группой. Спасибо Богу за это, потому что тогда я был рваной тряпичной куклой человека. Я уверен, что Фли постоянно думал: "О, Господи, я не могу полагаться на этого уродца. Он умирает здесь, покрытый следами уколов. Черный и синий с головы до ног. Угоняет машины, пропадает, садится в тюрьму. Просто долбаный псих. Как я могу мириться с этим?".

Однажды у нас должна была быть репетиция, но я не пришёл. Джеку Шерману не терпелось чем-то заняться, но Фли сидел с басом на коленях и опущенной головой.

- Эй, давай сделаем что-нибудь, - сказал Джек.

- Заткнись, - прорычал Фли.

- Что с тобой? Чем ты так расстроен? Почему мы не можем заняться делом? - жаловался Джек.

- Если бы твой друг мог умереть в любую минуту, ты бы тоже был расстроен, - сказал Фли.

Я не слышал о такой его реакции. Тогда давно, насколько я помню, Фли никогда не выражал ничего подобного по отношению ко мне. Когда бы мы ни говорили об этом, никогда не было ничего такого: "Я волнуюсь за тебя. Я думаю, у тебя могут быть проблемы, или ты можешь подвести себя к тому, что умрёшь молодым". Всегда было так: "Я не могу так. Ты просто оставил меня. Мне нужен тот, на кого я могу положиться". Я думал, что он был больше похож на Джека и не воспринимал себя хранителем своего брата, а целенаправленным профессионалом, которому было нужно надёжное сотрудничество.

Альбом был выпущен летом, и чтобы продвинуть его, мы запланировали поехать в Нью-Йорк и сыграть на Новом Музыкальном Семинаре CMJ, который являлся самым важным событием для раскрутки альтернативных групп.

Я практически не мог играть в Нью-Йорке, не из-за кокаина и героина, а потому что злоупотреблял другим наркотиком - алкоголем. Я был дома в Мичигане на ежегодном летнем визите. Я привёз с собой Дженифер, которая приехала со своей обычной причёской канарейково-жёлтого цвета с розовыми перьями, торчащими из головы. Когда я представил её своей семье, они не знали, как к ней подойти. Она была похожа на гигантское поле цветущих нарциссов. И первым, что она сделала, было то, что она пошла прямо на персиковое поле за домом и построила вигвам. Я думал, она хотела построить игрушечный вигвам, но у неё была эта законная страсть к исконной американской культуре, поэтому она провела весь день и часть ночи в лесу в поисках прутьев для вигвама. Я не знал, взяла ли она материал с собой, потому что у неё всегда были с собой сумки полные вещей и рваной ткани, но она закончила строительство пятнадцатифутового в высоту добротного вигвама, который выстоял следующую резкую мичиганскую зиму.

До того, как я уехал из Лос.-А, я принимал гораздо больше героина, чем хотел бы. Я начал вводить эти правила, что я буду принимать всего раз в неделю, потому что, если ты сделаешь это больше одного раза в неделю, ты будешь в опасности быть битым с ног. А потом это было вроде того: "Я сделаю это дважды на неделе, но я не буду делать это всю следующую неделю". Подходит третий день, и ты думаешь: "Я просто буду делать перерыв на день между двумя днями, когда я принимаю, потому что так я никогда не протяну ноги". А потом это было так: "Если я сделаю это два дня подряд, а потом не буду два дня, а потом только один день буду это делать, я не протяну ноги". Я проигрывал эту битву.

Тем временем Дженифер отлично подружилась с моими сёстрами. Моя мама понятия не имела, что и думать об этой симпатичной, сумасшедшей птичке. Конечно, как и все мамы, она не осознавала, что самой сумасшедшей птицей в доме был её собственный сын. Однажды вечером мне было плохо, потому что у меня закончился мой крошечный запас наркотиков, который я взял с собой. Интуитивно я знал, что мне нужно было лекарство, чтобы снять боль, поэтому я оставил Дженифер дома с моей мамой и встретился с моим другом Нэйтом (Nate), который был в баре с кучкой прямых и скрытных парней со среднего запада. Они все были одинаково одеты, пили то же самое, они водили одинаковые машины, работали в похожих местах и жили в одинаковых домах. И они много пили. Алкоголь никогда не был моим наркотиком номер один, два и даже три. Я пил регулярно, я просто никогда не мирился с происходящим. Но мне было плохо, и я плыл по течению в этом баре, который был безумным и кривым, без особого духа. Так я начал пить пиво из чего-то, похожего на большое ведро для попкорна. Я пил и пил там со всеми, и мы напивались, и это срабатывало для меня, заменяя все те запасы, которые у меня закончились. Я думал, всё было нормально, но я даже не знал, насколько меня унесло.

Дорога обратно к дому моей мамы занимала около двадцати миль по прямой загородной дороге. Я никогда не надеваю ремни безопасности даже сейчас. Но тогда, когда я прощался с Нэйтом, я, шутя, придавал ремню огромное значение. Итак, я вдавил педаль в полфургона Субару моей мамы, что понесло меня со скоростью 80-90 миль в час. Я реально уставал и начал засыпать и резко вздрагивать от этого. Так было несколько раз, и потом я решил, что просто закрою глаза не секунды. Я был так пьян, что мои силы угасли.

Я отрубился, и машина выехала на встречную линию, скатилась в кювет, врезалась, и в тот момент я очнулся и увидел огромную стену деревьев передо мной: "Деревья? Какого…". Бум - машину сплющило о ствол вяза, и двигатель уже был рядом со мной на сидении водителя, а руль сломался и попал мне в лицо. Я бы остался там без сознания и в крови неизвестно насколько, если бы не тот факт, что один человек издалека услышал аварию. По счастливой случайности этот человек был парамедиком, у которого, как оказалось, на дороге стояла машина реанимации.

Через несколько минут мы позвонили пожарникам, они приехали, вытащили меня из машины и спасли мне жизнь. Парамедики кружили вокруг меня, спрашивая, кто был президентом страны. Я отвечал на все вопросы отлично, хотя и не понимал, почему они проверяли меня на предмет повреждения мозга. Я не осознавал, что вся моя голова широко раскололась, и я напоминал тарелку спагетти с фрикадельками.

Меня, сломя голову, повезли в ближайший госпиталь, и моей бедной маме сообщили обо всём. Она была дома и помогала своему мужу Стиву восстановиться после четырёхэтапной общей операции. Но уже через несколько минут моя мама и моя сестра Дженни входили в операционную. Они смотрели на меня как на привидение. Я спросил, могу ли я воспользоваться ванной, и медсёстры неохотно позволили мне это. Я пошёл прямо к зеркалу, и из него на меня смотрел Человек - слон. Моя верхняя губа настолько распухла, что почти покрывала мой нос. Мой нос выглядел, как миска с цветной капустой, распластанная по всему моему лицу. Мой левый глаз был полностью закрыт, но выглядел так, как будто в нём застрял биллиардный шар. И повсюду была кровь. Я постоянно думал: "О, боже, я никогда снова не буду выглядеть как человек". Я мог видеть только одним глазом, но я видел достаточно, чтобы узнать, какой была другая часть моего лица, если это можно было назвать лицом.

Я пробыл в госпитале неделю, принимая Петкодан (обезболивающее) каждый день и явно перевыполняя план по его приёму, полюбив этот новый заменитель героина. Доктор в итоге разгадал мою игру и запретил мне эти препараты. Спустя несколько дней, буря утихла, и меня вылечили от переломов. У меня был сломан череп, глазница, была раздроблена околоорбитная поверхность, тончайшая кость, поддерживающая глаз. Пластическому хирургу пришлось работать с фотографией, которую принесла моя мама. Но с помощью небольшого количества титана и Тефлона он вернул меня к моему привычному образу.

Я позвонил Линди, извинился и сказал, что, вероятно, не восстановлюсь к CMJ шоу. Но Фли спросил, смогу ли я выступить. Тогда на мне была специальная маска, которая выглядела довольно круто, так что мы решили, что я буду выступать в ней. Дженифер сделала для меня фиолетовую футуристическую, угловатую ковбойскую шляпу, итак я сел в самолёт с маской на лице, в фиолетовой ковбойской шляпе и в моей кожаной куртке с чашками (его знаменитая куртка с чашками на плечах). Группа сыграла как нельзя лучше на этом выступлении. Я помню, как я нервничал, боялся, ужасался и заводился, и это было впервые, когда я осознал, что мне нужно каким-либо образом взять этот адреналин и этот страх, и эти мысли и воплотить их в выступлении. Это было то чувство, которое осталось со мной на всю жизнь, потому что я уже не испытываю всего того перед шоу, я уже не так волнуюсь.

После шоу Фли и я ворвались в медиа-комнату MTV. Джордж Клинтон (George Clinton), Мадонна (Madonna), Лу Рид (Lou Reed) и Джеймс Браун (James Brown) были на съёмках, но Фли и я заняли место для интервью. Это было началом нашей обычной рутины "двуглавого монстра"; в отличие от других групп, у нас не было единственного человека, который бы говорил. Мы были двумя крикунами с самого начала, когда сидели на одном стуле и делили один микрофон. Это то, что со временем, к сожалению, рассеялось, потому что мы с лёгкостью поддерживали друг друга и настраивали друг друга, заканчивая предложения друг друга как можно лучше. Странное чувство соревнования, которое всегда было между нами двумя, не мешало нашей единственной цели тогда. Мы просто были счастливы быть в центре внимания и делиться этим. Я думаю, что это плохо, если симбиоз пропадает со временем. Это грустно. Мы приходили в клуб Zero довольно рано и представлялись людям именами Внутри и Снаружи. И мы начинали эту фишку Эбботта (Abbott) и Костелло (Costello): "Я Снаружи? Я думал, я Внутри". "О, я снова Внутри?". Мы спали рядом на ж\д вокзалах. А сейчас вы не увидите нас, живущими в одном доме.

Мы чувствовали себя самой великой и успешной группой в мире. Мы не считали группы, продавшие много альбомов и игравшие на стадионах, более успешными, чем мы. EMI был разочарован нашими продажами, и когда они сказали нам, что наш альбом не продавался, я ответил: "О'кей. А в чём проблема?". Я не был одним из тех парней, которые вырастали с мечтами о золотых альбомах. Для меня моя была здесь передо мной: гастроли по Америке в синем минивэне Шевроле. Каждый раз, когда мы играли, приходили люди, им было не всё равно, мы зажигали для них и отдавали для этого всё.

Ничто не может описать, каким неподготовленным я был для всего этого. Линди сказал: "Мы едем в тур". И мы ответили: "О'кей. Куда мы едем?". Именно тогда мы встретились с Трипом Брауном (Trip Brown), нашим первым музыкальным агентом. Я даже не знал, что такое музыкальный агент, но оказалось, что кроме менеджера, нужно иметь ещё другого чувака-проныру - не то чтобы наши парни были пронырами, но, вобщем-то, они из рода проныр. Итак, Трип подписал нас на этот тур, который состоял из шестидесяти концертов по всей Америке за шестьдесят четыре дня. Нам даже в голову не приходило сказать: "Эй, так много концертов и без выходных!".

Перед отъездом, группа купила красивый синий, с белыми полосками, минивэн Шевроле. Линды получил его от церковной группы, он был большой и мощной полноприводной тачкой, от которой срывало крышу. Несколько раз, когда Линди давал мне сесть за руль, я почти взлетал. Боб Форест вёл минивэн на наш первый концерт в Детройт. Боб был талантливым автором песен и артистом, но он предложил сопровождать нас в дороге, поэтому мы наняли его. Но Боб за рулём нашего минивэна на дорогах страны это не так просто, как кажется. Это был парень, который не мог накопить и пяти долларов. Он случайно растрачивал любые деньги, которые ему давали, на самые бесполезные вещи, которые никак не были связаны с бензином, маслом или местом проживания. Поэтому по приезду в Детройт он был пьяной развалиной.

- Как так вышло, парни, что вы летели, а мне пришлось ехать? - спрашивал он.

- Потому что мы наняли тебя везти оборудование. Это твоя работа, - говорили мы ему.

И нам постоянно приходилось выслушивать от него: "Я, конечно, счастлив быть здесь, но идите на хрен, парни, я должен выступать".

Наше первое шоу было в прекрасном старом месте, которое называлось St.Andrews Hall. Тогда мы проводили саунд-чек почти перед каждым шоу, если всё это было реально возможно. Джек был настолько дотошным, насколько можно. Он придирчиво указывал на каждую мыслимую проблему. "Этот шнур только восемь футов в длину, а должен быть двенадцать, потому что мне нужно стоять здесь и слышать нужный звук из моих мониторов, и мне нужно найти мой Fingerease, потому что в дороге струны стали сухими". Мы были готовы сойти с ума и разнести это место, а он стоял там и протирал лады на гитаре.

Мы начали проверять звук True Men, и, несмотря на то, что публики не было, я начал отрываться с первой ноты, просто чтобы настроиться. Должно быть, я сделал движение в танце так, что выдернул штекер или толкнул гитару, или толкнул его, или вырубил его педаль. Это было не специально, но он ушёл. Он ушёл со сцены и сказал: "Я не могу быть в группе, где так проходят саунд-чеки. Мне билет на самолёт до дома". Линди сгладил всё это, и он сыграл тем вечером.

Джек обвинил меня в том, что я специально пытался выдернуть шнур из его педали. Но невозможно контролировать танец, ты крутишься как волчок. Я никогда не проявлял физическую агрессию по отношению к нему. Для меня и Фли неотъемлемой частью сценического опыта было испытать боль. То есть, если было больно, то это знак, что выступление было значимым. Если спускаешься со сцены с кровью на голове или теле, то ты выполнил свою работу, ты пошёл туда и выложился на все сто. Сцена - это сцена, это не место для ограничений. А Джек один раз даже провёл линию на сцене и сказал мне не нарушать его пространство. Но зачем отрезать себя от своего друга и музыканта духовно или физически?

Прямо в начале тура, я знал, что наши отношения с Джеком не сложатся. Мы набивались в синий минивэн, ездили из города в город, вообще не зарабатывая денег. Фли рвал струны на басу каждый вечер, а басовые струны довольно дорогие. И он сказал: "Я бы хотел обсудить кое-что в группе. Мне приходится менять струны на басу перед каждым концертом, это слишком много в день, и я думаю, это должно быть общим расходом группы". Джек затрезвонил: "Это не расходы группы. Ты выбрал этот инструмент. Я не буду скидываться на басовые струны". Фли почти напал на него там в фургоне.

Во время тура случалось много странностей. Мы играли в Grand Rapids, и старый друг моего папы Алан Башара (Alan Bashara) был промоутером. Он организовал нам концерт в месте под названием Громовой Цыпленок (Thunder Chicken) где-то на окраине. Это была большая провинциальная лачуга, где обычно проходили концерты кантри или кавер-групп REO Speedwagon. Даже то, что вся моя семья и родственники были там, не останавливало нас в нашем привычном шоу. Тем вечером Фли выпил пару бутылок пива перед концетом, а также он не совладал с ликёром, поэтому прямо на сцене он вынул свой член из штанов. Это было не просто высунутым из штанов членом, это было восклицательным знаком в конце песни. Но родители закрыли детям глаза, и люди ринулись к выходу.

Мы уехали из города, и на следующий день в местной газете появилась статья с огромным заголовком: "ЕСЛИ БЫ У МЕНЯ БЫЛ ТАКОЙ СЫН, Я БЫ ЕГО ЗАСТРЕЛИЛ". Все местные резиденты христианской реформы говорили о том, насколько ужасными мы были, что мы были дьявольским семенем. Моя мама не оставила это просто так. Она ответила с горячим материнским сердцем и написала письмо редактору: "Вы не знаете моего сына. Он один из лучших людей на Земле. Его способность сострадать и помогать его ближнему выше всего, что вы делали в жизни. Я настаиваю на том, чтобы вы взяли назад все негативные слова, которые вы сказали о моём мальчике".

Спустя пару недель в дороге, стало ясно, что Боб не был самым ответственным водителем в мире. Поэтому Линди нанял парня по имени Бен (Ben), и ещё один человек втиснулся в синий фургон. И Бен, и Боб получали что-то около двадцати долларов в день на еду, и Боб заключил с Беном сделку. Он отдавал ему половину его дневной зарплаты, если Бен выполнял все его обязанности в дороге. А оставшиеся деньги Боб тратил на пиво.

И наркотики. Каждый вечер мы по возможности что-то принимали. У меня не было героиновой зависимости, но была постоянная тяга к кокаину, особенно когда я был пьян. Спустя ещё немного времени в дороге, я превратился в радар по поиску наркотиков. Мы играли в каком-нибудь замшелом клубе, и я находил человека, который, по-моему, должен был быть дилером или хотя бы должен знать дилера. Люди, принимающие наркотики, найдут их по запаху даже в пустыне, если нужно. И они найдут кодеиновый сироп от кашля или человека, у которого есть рецепт на то, что лучше всего напоминает наркотик. Это странно, но я оставался в живых и очень хотел быть частью жизни, в то время как разрушал эту жизнь внутри себя. У меня была эта двойственность: убивать себя наркотиками, а потом есть действительно хорошую пищу, упражняться, плавать и стараться быть частью жизни. Я всегда двигался взад-вперёд на каком-либо уровне.

Иногда у нас были наркотики, но не было шприцов, чтобы вколоть их. Мы остановились на безумной окраине Кливленда однажды, и я ужасно не хотел выходить из мотеля, чтобы найти наркотики, поэтому я послал Боба. Прошёл час. Два часа. От Боба ни звука. Я вышел в ту страшно холодную ночь и спросил прохожего, где кто-нибудь может найти наркотики в Кливленде. Он направил меня в работающую всю ночь кофейню около трёх кварталов оттуда. Вдалеке я увидел неоновый свет, и это был маяк надежды. Я вошёл и осмотрел помещение. И точно. Там за одним из задних столиков сидел Боб в своём рваном пиджаке, со спутанными волосами и с двумя сумасшедшими большими чёрными девками.

Я подошёл к ним и увидел, что одна из этих огромных девок сидела по другую сторону стола. Похоже, она взяла Боб в оборот. Я подумал, что она выглядит как чёрный кливлендский трансвестит. Но потом я присмотрелся и увидел за всей этой помадой, ресницами и флуоресцентной одеждой серьёзную мускулатуру, и я понял, что она точно чёрный кливлендский трансвестит. А потом я увидел, как она вся была на Бобе, положила руку ему на член, соблазняя его. Я начал кричать: "Отвали от моего друга! Отвали от моего друга!". Я уже был готов полезть в драку, но потом понял, что Боб улыбался, ему было хорошо. Они сидели там часами и покупали ему выпить. А мы так и не достали наркотики в ту ночь.