Geum.ru

Х себя кулакоголовыми, взорвали состоящую из разных стилей по направленности, панк-рок сцену Лос-Анджелеса, с собственным, космическим, опасным, хард-кор фанком

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   40

Тем временем мы непрерывно расширяли наш собственный репертуар. Одной из ранних песен, которые мы написали в доме на Лилэнд Уэй, была Green Heaven. Я читал много книг о китах и дельфинах, и я всегда чётко знал о социальной несправедливости. В Лос.-А. в восьмидесятых среди полиции была распространена коррупция. И я начал писать песню, которая бы показала контраст между жизнью над водой и под водой. Я упоминал остатки времён Рейгана (Reagan) и сравнивал их с идиллическим Ла Шангри-ла, тем, что происходило ниже уровня моря с животными, силу ума которых я считал равной нашей.


Из Green Heaven:


Here above land man has laid his plan

And yes it does include the Ku Klux Klan

We got a government so twisted and bent

Bombs, tanks and guns is how our money is spent. . .

Time now to take you to a different place

Where peace-loving whales flow through liquid outer space

Groovin' and glidin' as graceful as lace

Never losing touch with the ocean's embrace. . .

Back to the land of the policeman

Where he does whatever he says he can

Including hating you because you're a Jew

Or beating black ass that's nothing new


(перевод):


Здесь на земле человек придумал план

И, да, это включает Ку Клукс Клан

Наше правительство такое кривое и согнутое

Бомбы, танки и ружья - так тратятся наши деньги

Настало время отвести тебя в другое место

Где миролюбивые киты плывут через жидкий открытый космос

Двигаются и скользят, изящные, как лента

Никогда не теряющие контакт с объятиями океана

А здесь на земле полицейского

Он делает всё, что хочет

Ненавидит тебя, потому что ты еврей

Или избивает чёрные задницы, что тоже не ново


В итоге мы двадцать четыре часа писали Green Heaven, и она стала эпическим краеугольным камнем наших шоу. Хиллел придумал удивительное вступление с эффектом talk-box для песни: он устанавливал большую пластиковую трубку из его гитарных эффектов рядом с микрофоном. Затем он клал эту трубку в рот и играл на гитаре. Звуки из его гитары шли ему в рот, и, изменяя форму губ, он мог формировать слова из гитарного звука. Это было крайне психоделично, в искреннем смысле этого слова. Не поп-психоделика, не телевизионное неверное толкование психоделики, а реально сердечно-душевная психоделика путешествия в открытый космос.

Хотя эта лирика была политическая, я никогда не считал the Red Hot Chili Peppers социополитически ориентированной группой как, скажем, Dead Kennedys. Я просто чувствовал, что мы призваны создавать красоту, вызывать радость и смешить людей, а если лирика включала политические или социальные комментарии, то пусть будет так. Но мы никогда не были ответственны за то, чтобы быть U2 нашего поколения.

Даже притом, что мы теперь были группой, Фли всё ещё продолжал репетировать с Fear, а Хиллел и Джек с What Is This, и насчёт этого не было конфликтов. Мы рассматривали исполнение наших песен как весёлое занятие, а не как путь к карьере. Никто из парней не думал о том, чтобы бросать свою повседневную работу и заниматься the Red Hot Chili Peppers, и это было нормально. Я был просто счастлив готовиться к нашему следующему шоу, потому что каждое было монументальным для меня. Я не мог спать в ночь накануне. Я лежал в кровати и думал о выступлении. А если я всё-таки засыпал, мне сразу начинало сниться шоу. Когда я просыпался, первой мыслью, которая приходила мне в голову, была: "Это вечер шоу! Сегодня вечером будет шоу!". И весь день был посвящён подготовке к концерту.

Вскоре после того, как Фли, Хиллел и я переехали жить вместе, Хиллел влюбился в новую девушку. Когда Хиллел влюблялся, он изчезал. Он твой лучший друг, он с тобой днём и ночью, но он влюбляется, и всё: увидимся в следующем году. А Фли и я тусовались по клубам, и мы всегда приходили в Зеро, который переехал из Кахуэнги в отличное новое место рядом с Уилкокс и Голливудским Бульваром. В одну особенную ночь Фли и я приобрели немного китайского порошка и таблеток. Мы приняли наркотики, и это была уникальная комбинация. Нас пустили в Зеро, и я начал чувствовать себя действительно хорошо и уверенно. Это было ранним вечером, и людей в клубе было немного, но одна индейская девушка с алебастровой кожей и голубыми глазами всё ходила и ходила взад вперёд передо мной. Она была в старом комбинезоне без нижнего белья под ним, поэтому её грудь была видна практически со всех углов. Я не мог оторвать от неё глаз, и я наткнулся прямо на неё с уверенностью от тех химикатов, которые гнали через мой мозг, и сказал: "Привет!". Она сказала: "Привет!", и начала тереться об меня как кошка на жаре. Мы немедленно пошли к лестнице и направились на крышу, но мы так туда и не добрались.

Она сорвала с себя одежду, упала на пол, и мы начали заниматься сексом. Я даже не знал её имени, но я знал, что она хотела трахаться. И я был полностью готов начать это, когда она развернулась, взяла мой член и ввела его себе прямо в задницу. Это не было как в порно, она очень нежно к этому относилась, но она хотела именно так. Мы наслаждались этим несколько минут, когда этот огромный идиот вышибала поднялся по лестнице и вмешался. Я думаю, позже она сказала мне, что он слишком резко отреагировал, потому что она ему нравилась. А она никогда не давала ему возможности, но какой бы ни была причина, он сбросил нас с лестницы.

Она предложила пойти к ней домой в двух кварталах оттуда. К тому времени она сказала мне своё имя, Джермэйн (Germaine), и то, что она жила в семиэтажном квартирном доме. Когда мы зашли в лифт, вместо того, чтобы подниматься в её квартиру, мы поехали прямо на крышу, где занимались сексом всю ночь напролёт. Я был всё ещё под кайфом от героина, поэтому всё это время я не мог кончить. Когда солнце начало всходить, она села на архаичный механизм лифта, и мы начали следующий раунд нашего общения. Я всё продолжал и взял другой ритм, солнце начало светить, и она начала кричать. Как раз тогда кто-то нажал на кнопку лифта, электричество начало проходить по этому старому механизму, детали заработали, моторы загрохотали, и я, наконец, кончил. Это было драматичной концовкой сюрреалистичной ночи. Я пожелал ей спокойной ночи и побежал сквозь рассвет прямо домой, уверенный в то, что жизнь хороша. И хотя тот сволочной вышибала пробовал навсегда вышибить меня из клуба, его владелец Джон Почна (John Pochna) усмирил его, и я проводил там ещё много приятных ночей, таких, как ту, с Джермэйн.

Спустя пару месяцев после того, как наша группа начала выступать, мы решили сделать демо-запись наших песен. Мы назначили Спит Стикса (Spit Stix), барабанщика Fear, звукоинженером нашей записи, и мы на три часа арендовали звукозаписывающую студию Дыра в стене на голливудском Бульваре. Чтобы дать вам представление о том уровне профессионализма, о котором здесь идёт речь, стоит сказать, что весь бюджет составлял триста долларов. И это включало время на студии, инженера и плёнку. По некоторым причинам только у меня на той неделе были деньги, поэтому я с радостью отдал их на пользу дела.

Те демо-сессии были, безусловно, самыми продуктивными и вдохновенными, какие у нас только были. За последние двадцать лет мы никогда не чувствовали момента, который был бы более волшебным и исключительным. Мы поймали нашу волну. Всё было записано за один дубль, и всё было идеально. Мы закончили наши шесть песен так быстро, что у нас ещё оставалось время записать а-капельные кричалки, мы не планировали этого.

Мы вышли оттуда с главной плёнкой и несколькими кассетными дубликатами. Когда мы пришли домой и послушали музыку, мы были в шоке. Люди всегда говорили, что мы концертная группа, которая никогда не может всё перенести на плёнку. А теперь у нас было доказательство - запись была полным дерьмом. Фли и я взяли кассеты, написали свои имена на пластиковых кейсах и начали ходить повсюду, чтобы получить приглашение сыграть где-нибудь. Мы даже и не думали о заключении контракта на запись. Для меня весь процесс делился на две части. Ты пишешь и репетируешь песни, а потом ты играешь концерты. А мы хотели играть на всё больших и больших концертах.

Мы также хотели распространить славу о Chili Peppers в Нью-Йорке. Спустя где-то неделю после записи плёнки наш друг Пит Уайс предложил отвести нас туда. Пит был коренным лос-анджелесцом, который познакомился с Фли на съёмках фильма Пригород (Suburbia). Это фильм о панк-рок сцене в Лос.-А., где снимался Фли. Пит отлично заводил толпу, был музыкантом и крутящимся повсюду человеком Возрождения, который был на полтора года старше нас. У него была квартира на первом этаже в Голливуде, которая стала клубом на дому для нас. У него также была красивая старая американская машина, на которой мы ездили к пляжу или просто разъезжали по округе, куря траву и цепляя девушек.

Пит работал на сценариста Пола Шрэйдера (Paul Schraider), который переезжал в Нью-Йорк и нанял Пита отвезти огромный грузовик Райдер, наполненный его вещами, на его новую квартиру на Пятой Авеню. Фли и я зацепились за шанс. У нас было наше секретное оружие, наша кассета, и мы представляли, как будем ставить её людям в Нью-Йорке. Когда они услышат весь её блеск, двери откроются, моря разделятся, а люди будут танцевать на улице. Для нас не было сомнения, что нас пригласят играть в каждый клуб Нью-Йорка.

Наш хороший друг Фэб также присоединился к поездке, это было отлично для меня, потому что где-то в калифорнийской пустыне он подошёл ко мне с хитрым видом и сказал, что у него было немного героина. Мы приняли этот китайский порошок и получили хороший кайф. Исключая несколько стычек с сумасшедшими водителями грузовиков, поездка прошла без инцидентов. Пит высадил нас в СоХо, а потом поехал обратно на Пятую Авенью, чтобы разгрузить багаж Пола. Нам с Фли не терпелось показать кому-нибудь нашу запись, но нам также предстояло решить проблему проживания. Нам негде было остановиться, но Фэб знал двух моделей, которые жили на улице Брум. И когда мы подошли к их дому, он сказал: "Я остаюсь с этими двумя моделями, но я точно не могу привести вас, парни".

- О'кей, но что если мы просто зайдём помыться и всё такое? - предложил я.

Мы зашли к ним и в итоге полностью переехали. Четыре дня подряд эти прекрасные модели постоянно выгоняли Фли и меня из своих постелей и спален. Мы были пиявками.

Мы занялись тем, что давали разным работникам клубов нашу запись. Конечно, у нас не было никаких знакомых или тактики. Мы шли в клуб и спрашивали менеджера. Они указывали на его офис, мы шли прямо туда, включали нашу плёнку и дико танцевали под свою собственную музыку, крича, чтобы продать себя. Единственная проблема была в том, что никто не покупал. Самый тёплый приём нам оказал один курящий сигары итальянский жеребец, который управлял клубом Зал Мяты. Он дал нам несколько минут. А большинство людей указывали нам на дверь и говорили: "Валите отсюда на хрен со свой плёнкой". После нескольких отказов, я мог сказать, что это было плохим способом наняться для концертов в клуб.

Поэтому Фли и я провели день, посещая достопримечательности. Мы пошли в Центральный Парк, сели на скамейку, вставили плёнку в бум-бокс и включили нашу музыку. Мы хотели, чтобы хотя бы кто-то узнал, что мы сделали эту грёбанную запись. Мы получили много презрительных взглядов от людей, которые думали, что мы ужасно неприятные, и что мы слишком громко включили музыку. Но удивительно, что каждый ребёнок, который был в пределах слышимости, полностью отрывался под неё. Это было интересно. Когда мы вернулись в Лос.-А., мы написали песню Baby Appeal, и она стала основой нашего раннего творчества.

Почти сразу после того, как мы вернулись из Нью-Йорка, Хиллел переехал жить к своей девушке. Нужно было платить аренду, а у нас с Фли было по примерно двести баксов у каждого. У нас был выбор: наскрести вместе достаточно денег, чтобы заплатить арендную плату за следующий месяц, или пойти и купить кожаные куртки отличного качества, абсолютно требуемый этикетом каждого уважающего себя панка предмет. И мы направились на Мелроуз Авеню, который становился центром клёвой старинной одежды. Там был парень из Нью-Йорка по имени Дэнни, который недавно открыл маленький магазин с серией отличных старинных кожаных курток а-ля Джеймс Дин.

Мы с Фли выбрали идеальные куртки, но когда мы пошли их покупать, оказалось, что Дэнни установил на них астрономические цены. По меньшей мере на сто долларов больше, чем было у каждого из нас.

- Послушай, у меня сто пятьдесят, а у моего друга сто семьдесят. Так почему бы тебе ни продать нам куртки за эти деньги? - предложил я.

- Ты с ума сошёл? Проваливай из моего магазина, - закричал он.

Но, увидев эти куртки, мы не могли и думать о том, что их у нас не будет, поэтому предложил пикетировать магазин. Мы написали плакаты с надписями: НЕЧЕСТНЫЙ БИЗНЕС, ДЭННИ - ЖАДНЫЙ МОНСТР. Я полагал, что он будет удивлён путями, какими мы идём, чтобы получить эти куртки. Мы начали расхаживать вокруг его магазина с нашими плакатами, Дэнни выбежал.

- Какого хрена вы, маленькие панки, делаете? Валите отсюда, пока я не разбил эти плакаты вам об головы, - орал он.

Я поймал себя на мысли, что обнаружил нотку развлечения в его голосе, поэтому я придумал другой план. Мы организуем голодовку у его магазина и не закончим её до тех пор, пока он не согласится продать нам те куртки. Мы вернулись и легли на тротуар.

Дэнни выбежал, чтобы противостоять нам: "Теперь что?".

- Это голодовка. Мы не будем двигаться, есть и пить, пока ты не отдашь нам те куртки, - сказал я.

- О, Господи, парни. Сколько у вас денег? - спросил он.

Мы, наконец, победили его. Он завёл нас внутрь и попытался склонить к более дешёвым курткам, но мы не сдавались и отдали ему все наши деньги за те две прекрасные куртки.

Позже тем же днём мы гордо шли по Голливудскому Бульвару в совершенно новых куртках, не осознавая той иронии, что мы были в самой горячей панк-фанк группе Лос-Анджелеса, но не имели жилья и денег. И в этот момент к нам подошёл этот безумный, длинноволосый, похожий на книжного червя, панк в очках и сказал: "Эй, парни, вы ведь играете в the Red Hot Chili Peppers!". Он видел Фли однажды вечером, когда работал диджеем в клубе и крутил пластинку Defunkt. Фли запрыгнул в его будку и выключил громкость, потому что ему казалось, что этот парень крутил не ту сторону.

Его звали Боб Форрест (Bob Forrest), и кроме случайной работы диджея, он также управлял клубом Воскресение, который был одним из самых горячих мест для живых выступлений. Боб спросил нас, как дела, и мы рассказали ему нашу горестную историю о новых куртках и отсутствии дома.

- Это сумасшествие. Полчаса назад моя жена навсегда ушла от меня, - сказал он, - если хотите, парни, вы можете остановиться у меня.

Форрест жил на третьем этаже классического квартирного дома, который назывался Ла Лейенда, который раньше был довольно хорошим, особенно до притока туда панк-рокеров. У него была квартира с одной спальней, заполненная до краёв тоннами книг и пластинок. Фли устроился в гостиной, а я занял уголок на кухне.

Боб ходил в колледж насколько лет до того, как бросил учёбу. Он работал в книжном магазине за минимальную зарплату, когда мы встретили его. Но эта работа стала отличным источником дохода для нас, потому что старые книги хорошо продавались. Фли и я шли и крали книги из частных коллекций или библиотек. Стопка книг стоила десять долларов, а на десять долларов мы могли купить наркотики, принять их и получить кайф. Мы обычно покупали кокаин, который был неподходящим наркотиком, если у тебя было немного денег, потому что в следующую же минуту после того, как он заканчивается, хочется ещё. Но мы бежали обратно домой к Бобу, высыпали кокаин в стакан, добавляли необходимое количество воды, втягивали это в шприцы и принимали жидкий кокаин. Мы делали это пару раз, пока он не закончился. Потом мы валились на пол, чувствовали себя рвано и разрушено. Мы бежали в клуб Зеро, чтобы залить боль алкоголем, найти девушку, чтобы заглушить боль или найти ещё немного кокаина.

Тем летом у нас появился надёжный поставщик спида, парень со Среднего Востока, который владел репетиционной базой. И мы начали принимать спид, и это намного отличалось от кокаина. Кокаин даёт чистые ультра-эйфоричные, слишком хорошие, чтобы быть правдой ощущения на три минуты. Уши звенят, челюсти раскрываются, и эти три минуты ты чувствуешь себя полностью одним целым с вселенной. Спид намного более грязный, менее эйфоричный и чуть больше затрагивает физическую сторону. Каждый дюйм кожи начинает покалывать и превращается в кожу цыплёнка.

Мы начали уходить втроём в эти спидовые загулы, мы не спали целыми днями, играя всякую фигню. Мы даже организовали группу вместе, the La Leyenda Tweakers. Я сожалею, что мы решили сыграть за пределами нашей квартиры. Во время шоу мы были под сильным кайфом от СПИДа, поэтому мы напоминали трёх пациентов психотерапевта. В L.A. Weekly появился первый плохой обзор о нас. Мы знали, что наносили ущерб нашим телам, но мы были в таком сильном бреду, что думали, если мы просто будем есть арбузы, то это очистит и наши тела, и наши души от этой отвратительной химической пытки, которую мы были неспособны остановить. Мы покупали арбузы в огромных количествах, возвращались обратно домой и резали каждый на три части. Когда мы доедали арбуз, мы шли на крышу Ла Лейенды, проводили церемонию сброса этих больших арбузных корок и смотрели, как они разбивались внизу на парковке. Потом мы шли и пробовали поспать, затем просыпались и начинали всё заново. Однажды в середине июля мы смогли взять себя в руки и сыграть на концерте, который станет легендарным для Chili Peppers. Мы были хедлайнерами в клубе Кит Кэт, который был классическим стрип-клубом, который проводил рок концерты. Мы все вчетвером упорно трудились, чтобы подготовиться к шоу. По просьбе Хиллела мы сделали кавер на Fire Джими Хендрикса. Мы пришли в клуб тем вечером, и они дали нам огромную гримёрку, которую обычно использовали стриптизёрши. Я убедился, что всё было в порядке с лирикой, и написал сетлист. Я взял на себя эту ответственность в ранние годы группы. У нас был особый дополнительный сюрприз тем вечером. Так как мы играли в стрип-клубе, и на сцене с нами танцевали девушки, то мы решили, что подходящим выходом на бис будет выйти голыми, только с длинными спортивными носками, надетыми на причинные места. До этого мы уже играли без футболок и осознали силу и красоту наготы на сцене.

Я придумал использовать носки, потому что, когда я жил с Донди Бастоном (Donde Bastone), у него была покупательница травы, которая серьёзно влюбилась в меня. Она была симпатичная, но я сопротивлялся её поползновениям, которые включали посланные мне ошеломительные открытки со вложенными линейками для измерения члена и даже фотографиями, где она делала минет какому-нибудь моряку. Однажды она пришла ко мне домой, и я решил открыть дверь полностью голым, кроме носка, надетого на мой член и яйца.

Мы были в отличном настроении, чтобы играть. Наше взаимодействие становилось лучше и лучше. Прежде наши шоу были одним большим фейерверком от начала до конца; теперь мы начали развивать различную динамику на сцене. За десять минут до начала концерта кто-то принёс косяк. Мы никогда не курили траву перед шоу, но мы передали его по кругу и затянулись, даже Джек. Как только меня забрало от травы, меня охватила паранойя и страх, что весь этот тяжёлый труд и отличные чувства могли легко разрушиться из-за кайфа от травы. Хиллел и Фли начали чувствовать себя так же. Я пробежался по кварталу, чтобы освежить голову, и это сработало. Мы должны были играть после фантастического выступления анархически выглядящих эксцентричных умников, которые назывались Roid Rogers and the Whirling Butt Cherries. Но это только заставляло меня идти выше, потому что я хотел показать всем, что мы были сильнее. Мы отлично выступили тем вечером, мы просто вопили. Джек и Фли были в отличной связке, и Хиллел был в другом измерении. У меня был отличный вокальный монитор, поэтому я хорошо себя слышал, что не всегда было так на наших шоу. Мы закончили сет и побежали за кулисы, и мы все немного волновались. Джек хихикал, потому что, когда он нервничал, он просто начинал смеяться.

Когда мы вернулись на сцену в одних только носках, зрители внятно и громко вздохнули. Нас ни на минуту не остановил этот коллективный шок, который испытывала толпа. Мы начали играть Fire, а наша подруга Элисон По По (Alison Po Po) пробилась к переднему ряду и начала хвататься за мой носок. Я был сфокусирован на песне и на моём выступлении, но другая часть моего мозга начала говорить мне, сколько между моим носком и той точкой, где могла достать его. Когда я увидел группу наших друзей, которые рванулись к сцене и хватались за носки, я ощутил полное чувство свободы и силы. Ты молод и ещё не утомлён, поэтому идея обнажённым играть эту прекрасную музыку со своими лучшими друзьями и производить в момент обнажения так много энергии и любви, просто великолепна. Но ты не просто обнажён, у тебя также есть огромный образ фаллоса, работающий на тебя. Это были длинные носки. Обычно, когда играешь, член находится в защитном положении, поэтому ты не напряжён, расслаблен и спокоен. Ты более собран, как будто на матче по боксу. Поэтому иметь дополнение в виде носка было отличным чувством. Но мы никогда не думали, что эти носки станут символом, который ассоциируется с нами. Мы никогда не думали об этом в том ключе, что мы сделаем это ещё раз, и промоутеры захотят добавить к нашим контрактам райдеры с носками, чтобы убедиться в том, что мы сделаем это и на их сцене. Это оставило более продолжительное впечатление, чем мы предполагали.

Одним человеком, кто был реально впечатлён, был тридцатилетний менеджер по имени Линди Гоэтц (Lindy Goetz). Линди работал промоутером в звукозаписывающей компании MCA и был менеджером the Ohio Players, одной из наших любимых групп. Фли и я собрали достаточно денег, чтобы доехать до Вэлли, где находились офисы Линди. Ростом пять футов и шесть дюймов, он был напористым усатым еврейским парнем из Бруклина, который как-то переехал в Лос.-А. в поздних шестидесятых. Тем днём мы покурили немного травы, приняли две дорожки кокаина и рассказывали друг другу истории. Я не думаю, что мы понимали это тогда, но Линди был в кризисе от своих мотовских "плати всем подряд" дней. Он был менеджером the Ohio Players, но это было тогда, когда их карьера шла под откос.