Стрехнин Юрий Федорович Корабли идут в Берлин Наше дело правое Матросская легенда Эта легенда жила на флоте в первые годы после войны рассказ
| Вид материала | Рассказ |
- Муниципальное общеобразовательное учреждение, 112.55kb.
- Машина как средство познания себя, 640.44kb.
- «Подводные и надводные аномалии и артефакты Ладожского озера», 260.46kb.
- Свободного человека – главная тема всего произведения, но в легенде о Данко она рассматривается, 36.48kb.
- Свободного человека – главная тема всего произведения, но в легенде о Данко она рассматривается, 34.79kb.
- 2. Из какого языка заимствовано слово «фольклор»?, 14.88kb.
- Э. С. Лебедева > Н. С. Лесков, А. С. Пушкин и иезуит Гагарин. «Проследить, как складывается, 67.03kb.
- Средняя общеобразовательная школа с. Орлов-Гай, 182.64kb.
- Муниципальный район безенчукский глава района Юрий Федорович Евдокимов, 231.5kb.
- А музы не молчали… (Литературно-музыкальная композиция, посвященная Великой Победе), 84.58kb.
— Все в порядке, герои? — кивнул Казакову и его мотористу Черникову.
— В порядке, товарищ лейтенант!
— Принимайте десант!
— Есть, принимать!
Суворов махнул автоматчикам, те кинулись к катеру.
— Отставить! — крикнул вдруг лейтенант.
Бойцы недоуменно остановились. Лейтенант повторил:
— Назад! Обождать!
Потуже натянув фуражку, спрыгнул на полуглиссер.
— Видишь?
— Вижу!.. — Казаков увидел то, чего не мог заметить минуту назад, когда все его внимание было сосредоточено на том, чтобы аккуратно подвести полуглиссер.
Посреди реки, медленно сносимый течением, плыл паром с танком, над которым, с каждой секундой густея, подымались космы черного дыма. Катера-буксировщика рядом не было.
С парома прыгали танкисты и пехотинцы. Одни пытались отплыть подальше, другие, наоборот, хватались за веревки, протянутые по бортам.
— Полным — к парому! — скомандовал Суворов. Но Казаков уже и без того знал, что делать. Рыкнув мотором, полуглиссер резко дал задний ход, круто развернулся и устремился вперед.
Дело решали секунды. Пламя уже показалось над танком, вот-вот начнет рваться боезапас.
В переднее стекло нахлестом били брызги, катер, словно стремясь взлететь, подскакивал на воде. Полуглиссер несся прямо на паром.
Близко ухнул снаряд, окатило рухнувшей сверху водой.
Катер резко сбавил скорость. Справа, возле самого борта, вынырнула голова в потемневшей натянутой на уши пилотке, рядом другая — в ребристом шлеме. Суворов перегнулся, протянул руку, втащил обоих. Казаков подвел полуглиссер к парому. Вплотную к понтонам, ухватившись за полукружья спасательных веревок, держалось несколько бойцов. Виднелись только головы да покрасневшие от студеной воды руки.
— Давай, быстро! — приподнявшись, крикнул Суворов, но и без его призыва люди оставляли веревки, хватались за борта, взбирались на катер.
Сверху наносило душным, пахнущим соляркой дымом, кто-то кричал:
— Отходи! Сейчас рванет!
Но Казаков продолжал вести катер вокруг парома, подбирая бойцов.
Вот и последний — танкист с обнаженной головой в облепившем тело комбинезоне. К нему протягиваются спасительные руки.
Полный газ! До предела заполненный людьми полуглиссер отворачивает от парома, уже не видного за клубящимся дымом. За кормой раздается взрыв, другой, катер встряхивает. Когда ветер относит дым, позади не видно ни танка, ни парома, только на вспученной, словно кипящей воде, бултыхаются обломки.
— Успели! — оборачивается к Суворову Казаков. На его лбу блестят капли пота.
— Геройский ты парень! — говорит один из спасенных. — Да я бы тебя к ордену за то, что двенадцать душ спас! Верно, ребята?
Но «ребята», в большинстве пожилые усачи, не откликаются. Не потому, что не хотят поддержать словоохотливого бойца или не согласны насчет ордена, но прозябли так, что слова выговорить не могут. На полной скорости их прохватывает ветерком, намокшая одежда дубеет. Вокруг продолжают рваться мины, воду вспарывают осколки, свистят над головами.
Но вот, наконец, и берег!
— Давай сюда, здесь поукромнее! — указывает лейтенант в промежуток между стенкой набережной и полузатопленной баржей.
Бойцы проворно перебираются на берег. Вид у них сейчас не боевой — оружия почти ни у кого не сохранилось, кое-кто без пилоток, некоторые, чтобы легче было плыть, даже сбросили сапоги. Но главное — целы! Приведут себя в порядок, и снова — бойцы.
* * *
Противник не прекращал обстреливать переправу. Но она продолжала действовать.
Переброшенные через Шпрее пехотинцы, танкисты, артиллеристы расширяли захваченный на западном берегу плацдарм, продвигались вдоль реки на северо-запад, к центру города. Враг сопротивлялся ожесточенно, превратив каждый дом в укрепление, стрелял из подвалов, с чердаков, из оконных проемов. Особенно яростно противодействовал тем подразделениям, которые наступали вдоль набережных: от Карлсхорста вдоль Шпрее лежал кратчайший путь к рейхстагу и к имперской канцелярии — последнему гнезду германского фашизма. Подкрепление этим подразделениям надо было подбрасывать непосредственно на место боя, туда, где они сходились с врагом лицом к лицу.
...Полуглиссер, у штурвала которого находился комсорг отряда старшина 1 статьи Пашков, полным ходом шел к западному берегу. Впереди на набережной высились два многоэтажных кирпичных дома с полуразбитыми крышами. Где-то около них пехота сейчас ведет бой. На полуглиссере Пашкова двенадцать автоматчиков — подкрепление.
Середина реки — уже за кормой. Пашков пригляделся, в каком месте удобнее подойти. Под серой стеной набережной беспорядочной грудой навалены камни разбитого перапета, под ними светит узенькая полоска отмели. В этом месте бойцы спрыгнут сразу на сухое, по камням им легче взбежать наверх...
Пашков довернул штурвал, нацеливая нос полуглиссера на отмель. И вдруг почувствовал — что-то случилось с правой рукой, она стала словно не своя. Только через секунду-другую, когда дала себя почувствовать боль, понял, что ранен. Пальцы не слушались, в рукаве форменки стало горячо.
— Держи! — передал штурвал мотористу, сидевшему у ручного пулемета. — Вон на ту отмель, видишь?
— Есть!
Пашков хотел хотя бы наскоро перевязать руку, но не успел вытащить из кармана индивидуальный пакет, как близко со свистом прошила воздух пулеметная очередь. Гитлеровец бил откуда-то, явно целясь в полуглиссер, и только то, что катер шел быстро, помешало взять сразу верный прицел.
Пашков успел заметить желтоватые огоньки выстрелов в том месте, где, свисая над водой, лежит сваленное снарядом разлапистое дерево. Прижав приклад пулемета к плечу левой, здоровой, рукой, стал ловить цель на мушку. Целиться было трудно, катер на быстром ходу подбрасывало, но Пашков не впервые брался за пулемет, приходилось стрелять и с несущегося полуглиссера. Поймав момент, дал длинную очередь. Кажется, попал: огоньки меж угловатыми ветвями больше не появлялись.
Держа палец здоровой руки на спуске, Пашков следил: не оживет ли пулемет? И вдруг почувствовал, что моторист бессильно наваливается на него. «Ранило! Тяжело!» — сразу понял Пашков.
Полуглиссер, оставшийся без управления, вильнул. Пашков левой рукой ухватил штурвал, выправил курс, протиснулся мимо свалившегося с сиденья моториста, пригнувшись к штурвалу, повел катер. До берега оставалось немного, еще минута-две, высадить бойцов и тогда помочь раненому...
В плечо словно ударило током. Пальцы, сжимавшие штурвал, сделались чужими. Рука еще ощущала ребристое кольцо, но бессильно обмякла, скользнула...
За спиной послышались встревоженные голоса автоматчиков, полуглиссер снова вильнул, в лицо Пашкова больно ударили брызги. Довести катер до берега! Довести, чего бы это ни стоило! Только этим жил сейчас Пашков. Секундная слабость — цена жизни, не только его, но и тех, кто ему доверен. Мысли, как электрические разряды, проносились в его голове. Что делать? Что делать, если обе руки непослушны?
— Врешь, гадина! — яростно выкрикнул Пашков, будто в лицо фашисту. — Врешь, не возьмешь!
Грудью и подбородком навалился на штурвал, зубами вцепился в кольцо...
Теперь полуглиссер шел так, как надо — прямо на отмель под набережной. Истекающий кровью, с перебитыми руками комсорг вел его.
Вот форштевень уткнулся в отмель. Словно вихрем сорвало бойцов — они спрыгивали на влажно блестевший песок и, оставляя на нем глубокие, тут же заплывающие следы, бежали вверх по угловатым каменным глыбам на набережную.
«Доведу и обратно, больше некому!» — решил Пашков. Привстал, хотел крикнуть пробегавшим мимо бойцам, попросить их столкнуть катер с отмели. Но в тот же момент рядом взвихрились песок, вода, дым — разорвалась мина. Пашкова ударило в грудь, он перевалился через борт, упал на мокрый песок. Подбежали пехотинцы, перевернули его лицом вверх.
— Браток, сейчас поможем...
Но глаза Пашкова уже закрывались.
— Прощайте, товарищи... Жаль...
Договорить он не успел. Наверно, жалел, что не довелось дожить до победы.
* * *
Три дня и три ночи отряд полуглиссеров под неутихающим огнем врага перевозил через Шпрее войска, шедшие штурмовать центральные районы Берлина. За это время было переправлено свыше шестнадцати тысяч бойцов, сто орудий и минометов, двадцать семь танков, семьсот повозок, много боеприпасов. За сутки катера делали по три десятка «огненных рейсов» через простреливаемую противником реку. Отряд был занят не только на переправах. По Шпрее и каналам, примыкающим к ней, полуглиссеры ходили в разведку, ими пользовались для связи между наступавшими частями.
За эти дни отряд понес серьезные потери. Погиб командир катера старшина 1 статьи Дудник, уже в первые часы переправы сумевший перебросить через Шпрее более двухсот бойцов. В одном из рейсов в носовую часть его полуглиссера попала мина, возник пожар. На старшине горело обмундирование, он получил тяжелые ожоги, но сумел на ходу погасить пламя, довел катер, высадил десантников. На обратном пути, вновь попав под обстрел, был смертельно ранен... Во время очередного рейса осколок пронзил грудь молодого матроса моториста Черинова, который вел катер, заменив раненого командира. Черинов нашел в себе силы довести катер до места высадки и проделать обратный путь. «И все же до Берлина я дошел...» — прошептал, когда его клали на носилки. Это были его последние слова.
Вражеский огонь вывел из строя многих моряков отряда. Было разбито и потоплено четыре полуглиссера.
Командование 9-го стрелкового Бранденбургского Краснознаменного корпуса, части которого перебрасывались через Шпрее, представило к правительственным наградам весь личный состав отряда, всех моряков до единого! Притом почти половину из них — к званию Героя Советского Союза. Подобных случаев за войну было немного.
Наступало 1 Мая. Исход боев в Берлине был уже предрешен, хотя гитлеровцы и продолжали драться с отчаянием обреченных. Штурмуя дом за домом, квартал за кварталом, улицу за улицей, советские войска сломили сопротивление врага в большей части германской столицы и вели бои в самом центре ее — штурмовали рейхстаг. К этому времени для полуглиссеров осталось мало боевой работы — через водные пути города, которые почти полностью были теперь в наших руках, войска шли по наведенным саперами переправам. Но все три бригады флотилии еще продолжали упорно, преодолевая многочисленные препятствия, двигаться по каналам от Одера к Берлину. Моряки завидовали своим товарищам с полуглиссеров. «Дадим и мы Гитлеру напоследок флотского огонька! Встретим праздник Победы в Берлине!»
Однако этой мечте не суждено было сбыться. Войска, завершающие разгром врага в его столице, уже не нуждались в помощи моряков.
Силы флотилии потребовались в другом месте. Поступил приказ: повернуть назад в Одер, следовать к его устью и принять участие в боях на море — севернее Штеттина, у побережья Померанской бухты и возле острова Рюген. До Берлина оставалось каких-нибудь два-три десятка километров. Но приказ есть приказ.
* * *
В первых числах мая корабли первой и второй бригад сосредоточились в устье Одера, готовые выйти в море. Но к тому времени полной победой закончились и бои у побережья Померанской бухты.
Там, у берегов Балтики, днепровцы и встретили великий день Победы. Но на рейхстаге среди красных флагов, водруженных солдатскими руками, развевался и флотский, по праву поставленный флаг. Флаг с полуглиссера, разбитого вражеским огнем на Шпрее. Это не легенда, а факт. Как факт и то, что корабли Днепровской флотилии дошли до Берлина. Мечта моряков сбылась.
Вскоре после окончания боев в Берлине командующий 1-м Белорусским фронтом маршал Жуков проводил разбор операции с командирами корпусов и командармами. Были приглашены и представители флотилии во главе с командующим контр-адмиралом Григорьевым. Военачальники поочередно поднимались на трибуну. Когда дошла очередь до командира 9-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта Рослого, он, обратившись к маршалу, сказал:
— Разрешите мне, прежде чем начать свое сообщение, низко поклониться нашим славным военным морякам. Без их решающей помощи я не смог бы в срок выполнить приказ о форсировании Шпрее и движении в район рейхстага!
И, повернувшись к сидевшим в зале морякам, поклонился им. Те, несколько смутившись, встали и отдали ответный поклон.
На вечной стоянке
В Берлине, на западном берегу Шпрее, в Трептов-парке, через который когда-то, высадившись с полуглиссеров, пробивались к рейхстагу бойцы, возле всему миру известного памятника нашим воинам, павшим в боях с фашизмом, несут караул солдаты, родившиеся уже спустя много лет после Победы. Идет четвертое десятилетие, как окончилась война. Четвертое десятилетие, как мы живем в мире. Этим мы обязаны тем, кто добыл Победу. Тем, кто лежит в братских могилах повсюду, где прокатывались фронты. Тем, кто лежит под плитами советского воинского кладбища в Трептов-парке.
На одной из плит среди многих фамилий можно найти и фамилию матроса Черинова. А в его родном Харькове, в Доме культуры электромеханического завода, на котором в далекий предвоенный год совсем еще мальчишкой начинал он свою трудовую жизнь, стоит бюст Героя.
На освобожденной от фашизма германской земле покоится и прах старшины 1 статьи Пашкова, комсорга отряда полуглиссеров. А в его родной Карелии, в городе Кондопоге, есть улица, названная его именем. На улице Пашкова в построенном для них новом доме живут его сестра и мать. Дорогу к этому дому хорошо знают и ветераны — соратники Пашкова, и юные следопыты. Гордятся в Кондопоге тем, что их земляк — Герой Советского Союза. Это высокое звание было присвоено Пашкову посмертно, как и Дуднику и Черинову. Тем же Указом от 31 мая 1945 года звание Героя присвоено и другим морякам, проявившим доблесть на Шпрее. Кавалерами Золотой Звезды стали матрос Баранов, старшина 1 статьи Казаков, старшина 2 статьи Сотников и другие. Вместе с воинами своего отряда звания Героя удостоился и его командир лейтенант Калинин. После войны, закончив военную службу, он поселился в Черкассах, на родном Днепре.
А в Пинске, который отстроился и раздался вширь и ввысь, на самом видном месте, где в Припять вливается Пина, на высоком постаменте стоит серо-голубой военный корабль. Грозно смотрит вдаль ствол орудия его носовой башни, по-боевому задраены иллюминаторы, гордо развевается на речном ветру бело-голубой военно-морской флаг. На борту этого корабля виден четко выведенный белой краской номер — «92».
Несколько лет назад в Пинске по обычаю праздновали открытие навигации. В тот раз празднование проходило особенно торжественно. Вдоль пирса местного судостроительно-судоремонтного завода выстроились только что спущенные на воду мощные теплоходы-буксиры. Среди них выделялся один, поблескивавший ослепительно белой краской, украшенный флагами расцвечивания, с надписью на борту: «Олег Ольховский». Теплоход был построен по почину комсомольцев и школьников. Они собирали металлолом, вырученные деньги вносили на его постройку. А рабочие завода и других пинских предприятий вносили свой вклад трудом, работая на субботниках.
Трап, переброшенный с пирса на теплоход, был увит по перилам гирляндами алых цветов, устлан ковровой дорожкой. На пирсе и по всей набережной толпился народ, у многих в руках были цветы. Загремела музыка. На борт теплохода поднялась пожилая женщина с букетом в руках — Юлия Владиславовна Ольховская, мать юнги с бронекатера № 92, мать Альки-пулеметчика...
Медленно и величественно, под торжественные звуки оркестра выходил «Олег Ольховский» в свой первый рейс по мирной Пине, выходил на тот же фарватер, по которому летом сорок четвертого года сквозь завесу артиллерийского огня шел на прорыв «девяносто второй» с юнгой Ольховским у пулеметов...
Когда теплоход поравнялся с кораблем-героем, высящимся на своей вечной стоянке, протяжный, торжественный звук сирены разнесся по всей реке.
С той поры ходит по Пине, по Припяти, по Днепру «Олег Ольховский». Там, где ходил на своем бронекатере Алька...
Не так давно Юлия Владиславовна вновь посетила дорогой ее сердцу Пинск. Одновременно приехал и бывший командир «девяносто второго» Игорь Алексеевич Чернозубов. Прибыла в Пинск и молодежная делегация из Стерлитамака — из родных мест Набиуллы Насырова. Молодежь приехала сюда по особому поводу: в связи с приемом Олега Ольховского в комсомол.
Олег мечтал стать комсомольцем. Игорь Алексеевич запомнил разговор с ним накануне прорыва. «Возьмем Пинск — подам заявление!» Не довелось Альке дождаться самим им назначенного часа…
Об этой мечте рассказал Игорь Алексеевич юным следопытам. А следопытов, интересующихся Алькиной судьбой, много не только в Пинске, но и в других местах.
И вот башкирские и пинские следопыты, давно уже зачислившие Олега почетным пионером своих отрядов, обратились в Центральный комитет комсомола с просьбой посмертно принять пионера, юнгу Олега Ольховского в ряды ВЛКСМ. К этой просьбе присоединился и бывший командир Олега — Игорь Алексеевич Чернозубов.
Посмертно в комсомол, как известно, не принимают. Но Центральный комитет комсомола сделал исключение, вынес решение о принятии Олега Ольховского в ряды ВЛКСМ.
Вот по этому поводу и состоялась торжественная линейка в Пинске, возле корабля-памятника — бронекатера № 92.
На линейку участники шли торжественным маршем, проходили мимо матери Олега и стоявшего рядом с ней командира, державшего руку под козырек. Проходили четким шагом, стройной колонной, в шеренгах по четыре, держа равнение на правофлангового. В первой шеренге шагали только трое, правофлангового не было видно. Но вся шеренга равнялась по нему. По Альке, который отдал свою жизнь за дело великой Победы.