Первая. О предках глава вторая

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 ... 40

{348} Итак, Император Александр III, как бы взял с меня слово, что я приведу Его мысль в исполнение.

Когда я вступил на пост министра финансов, моим товарищем был назначен вместо Тернера, А. С. Ермолов, а директором департамента неокладных сборов - Марков, это был человек решительный, но вполне поддающейся моей личности, слепо мне повиновавшийся и исполнявший все мои желания.

Итак, я решил провести мысль Императора Александра III. Еще при нем, во время Его царствования мне удалось провести основания питейной монополии.

Основания эти заключались в том, что вся торговля переходила исключительно в руки государства.

Ректификация, т. е. приготовление спирта в том виде, в каком он должен был идти в желудок потребителя, делалась также государством; самое же производство спирта в первичном виде оставалось за частными заводчиками. Но заводчики могли произвести только столько спирта, сколько им было заказано, и только это количество могли продавать государству.

Конечно, я встретил громадные затруднения в Государственном Совете.

В то время среди членов Государственного Совета был Грот, человек очень авторитетный в питейном деле, который явился рьяным моим противником.

Но кроме того, мысль о питейной монополии была так необычайна и так нова, что вообще внушала всем седовласым членам Государственного Совета некоторый страх; с одной стороны, потому, что она не укладывалась в рамки правоверной финансовой науки и не соответствовала европейской действительности, а с другой стороны, страх возбуждался и тем, что на меня смотрели, как на молодого человека, который все что то ломает, все создает что то новое и боялись моих молодых увлечений.

Конечно, члены Государственного Совета ошибались только в том смысле, что хотя я и был в то время сравнительно молод, - мне было 42-43 года, - но они забывали, вообще, упустили из виду то обстоятельство, что раньше, чем я сделался министром, с 21 года я работал в больших промышленных и экономических частных делах, а поэтому, за прожитые мною 20 лет, я имел гораздо больше практического опыта, практической сметки и практических знаний нежели те, которыми обладало громадное большинство членов Государственного Совета, которые всю свою мудрость и все свои знания почерпали или {349} из книг, или из петербургских салонов, так что, с этой точки зрения, я был гораздо боле зрел, опытен и старее их.

Как я уже сказал, при жизни Императора Александра III я имел счастье провести все основы питейной монополии. Она при нем только начала вводиться, а затем ввелась в следующее царствование.

Я уже имел случай говорить, что молодой Император Николай II в первые годы своего царствования во всем мне вполне доверял, и у меня не было в этом отношении никаких затруднений со стороны Его Величества, вероятно потому, что он почитал заветы своего отца.

Может быть, о питейной монополии мне придется еще говорить, когда я буду рассказывать о царствовании Императора Николая II (См. Воспоминания. Царствование Николая II, т. I, стр. 72, сл.).

Должен только сказать, что главное затруднение при введении питейной монополии встретилось тогда, когда мне пришлось ввести ее в Петербурге. Все поднялось на ноги. Насели на прекрасного, благородного Великого Князя Владимира Александровича.

Говорили, что, если я введу питейную монополию в Петербурге, то явится чуть ли не восстание. Влияние это на Великого Князя было оказано теми лицами, которые были заинтересованы в питейных доходах.

Этот благородный Великий Князь, очень мало еще тогда меня знавший, вместо того, чтобы поговорить со мною, так воздействовал на Императора Николая II, что Император Николай II за несколько дней до введения питейной монополии, вдруг усомнился, боясь, что не будет ли каких-нибудь затруднений и смут по случаю введения монополии.

Мне пришлось объяснить это Его Величеству только в нескольких словах.

Из дальнейших моих рассказов (которые последуют в будущем году) тот, кто будет иметь случай через несколько лет читать их, узнает, что я не встречал никаких затруднений со стороны Императора

Николая II во всем, касающемся непосредственно ведомства финансов.

Должен же был я покинуть этот пост после 10½ ëетнего управления не по вопросу финансовому, а по вопросу политическому - потому, что я никак не мог согласиться с тем, чтобы относительно Японии вести ту политику, которая привела нас к войне, а потому предпочел, лучше поставить себя в такое отношение к Императору, чтобы уйти с этого поста, нежели покривить душой.

{350} Когда я вступил на пост министра, то Император Александр III в числе прочих своих желаний, высказал мне свое заветное желание - расширить и твердо установить церковное воспитание народа, т. е. развить сеть церковноприходских училищ; иначе говоря, дать возможность священству или же лицам под их руководством и наблюдением - учить грамоте и первоначальным школьным сведениям.

Я этой мысли всегда сочувствовал, сочувствую и поныне, хотя в настоящее время церковноприходские школы крайне не в моде.

Причина, почему я этому делу сочувствовал и сочувствую заключается, во первых, в том, что это был завет Императора

Александра III, который я счел долгом свято исполнить; во вторых, этот завет, как вообще все заветы, которые дал мне Император Александр III, совершенно сходились с моим внутренним убеждением, почему мне и было в особенности приятно их исполнять.

Главный недостаток России, по моему глубокому убеждению, заключается в отсутствии народного образования, - в таком отсутствии, какое не существует ни в одной стране, имеющей хоть какое-нибудь притязание быть цивилизованным государством.

Нигде в цивилизованных странах нет такого количества безграмотных, как у нас в России. Можно сказать, что русский народ, если бы только он не был народом христианским и православным, - был бы совершенно зверем; единственно, что отличает его от зверя - это те основы религии, которые переданы ему механически или внедрены в него посредством крови.

Если бы этого не было, то русский народ при своей безграмотности и отсутствии всякого, самого элементарного образования был бы совершенно диким. Поэтому, не касаясь вопроса о том: что лучше - светское образование народа, или же образование посредством духовенства, - так как вопрос этот вообще при нынешнем положении дела и еще долго будет совершенно неуместным, - я считаю, что всякое образование народа полезно и всякий искренний человек, не преследующий каких-нибудь побочных политических идей, должен сочувствовать всякому образованию.

Если на образование евреев имеют огромное влияние раввины, на образование мусульман имеют огромное влияние их пастыри церкви, на образование поляков имеют громадное влияние ксендзы, то в это время противодействовать тому, чтобы и наше священство имело влияние на образование русского народа, по моему мнению, просто преступно, если бы это не было глупо.

{351} Как бы то ни было, у нас имеются десятки тысяч священников, т. е., значит, десятки тысяч школьных учителей, у нас есть масса лиц, добровольно жертвующих деньги и имущество в пользу церковноприходских училищ; наконец, сам народ во многих местностях предпочитает церковноприходские училища светским. Вот поэтому то я, совсем не относясь отрицательно к светским школам, - будет ли это земская школа или школа министерства народного просвещения - считаю, что надо развивать всякие школы и никоим образом не пренебрегать той силою, которую могут представить, в смысл образования народа, церковноприходские школы.

В виду этого я и оказывал Константину Петровичу Победоносцеву полное содействие и материальное, и всякое другое в развитии церковноприходских школ.

Эти школы встретили к себе некоторое отрицательное отношение в Государственном Совете. Те министры финансов, которые относились к церковноприходским школам индифферентно или отрицательно, всегда встречали в Государственном Совете поддержку.

Я был, кажется, первым министром финансов, который начал относиться к церковноприходским школам с полным сочувствием. И благодаря тому, что Победоносцев в Государственном Совете всегда встречал мою поддержку в вопросе о церковноприходских школах - на эти школы начали ассигновывать деньги в большем количестве, и эти школы получили некоторое развитие.

Так на это дело я смотрю и по настоящее время.

В царствование Императора Александра III установилась твердо идея о Государственном значении железных дорог, которая в значительной степени исключает возможность построек и в особенности эксплоатации железных дорог частными обществами, которые, в основе своей, преследуют идеи не общегосударственные, а идеи характера частных интересов.

Таким образом, можно сказать, что в царствование Императора Александра III сделался полный переворот в железнодорожном деле, как с точки зрения практической, так и теоретической. Поэтому уже в царствование Императора Александра III мною, когда я был министром путей сообщения, а потом министром финансов, был начат, с одной стороны, последовательный выкуп железных дорог из рук частных обществ, а с другой стороны, преимущественное сооружение железных дорог казною. Затем, в полном {352} объеме эти государственные взгляды были мною проведены и осуществлены уже в царствование Императора Николая II.

Этот взгляд на железный дороги, равно, как и вся система железнодорожного дела твердо держатся и по настоящее время.

Можно иметь различное мнение о преимуществах той или другой системы железнодорожного строительства и эксплоатации, но те люди, - а таких теперь в континентальной Европе едва ли не большинство - которые находят решительные преимущества в казенной эксплоатации и строительстве, не могут не признать громадной заслуги в этом отношении царствования Императора Александра III.

Этот взгляд на железные дороги, - с одной стороны, был вполне сроден натуре Императора Александра III-го, - самодержавного Государя, пекущегося преимущественно об интересах слабых и о массах; а, с другой стороны, ускоренного осуществления этой идеи, т. е. проведению ее в жизнь, способствовало то, что, конечно, Императора Александра III не могло не шокировать такое положение вещей, что в государстве создались как бы особые царства, железнодорожные, в которых царили маленькие железнодорожные короли в роде: Полякова, Блиоха, Кроненберга, Губонина и пр. и пр.

Когда было Главное Общество Российских железных дорог, то Петербурго-Варшавская, а равно Николаевская и Нижегородская железные дороги принадлежали этому обществу. Во главе этого главного общества стоял Половцев, бывший сенатор (брат того Половцева, который был женат на Штиглиц, о котором я уже говорил), так как у этого Половцева было громадное количество акций главного общества, то он и имел в этом обществе преобладающее значение.

На второй год по вступлении Императора Александра III на престол, когда кончился траур, как-то в Гатчине был вечер; после вечера все приглашенные, - а их было очень много, - отправились на вокзал, где для лиц, которые уезжали с этого вечера должен был быть приготовлен экстренный поезд. Вдруг вместо этого поезда был подан другой - очень легкий поезд, в который сели статс-секретарь Половцев с своей супругой и, пригласив с собою еще несколько знакомых, перед носом всех уехал и таким образом задержал поезд, приготовленный для лиц, приглашенных Царем, задержал царских гостей.

Очевидно такого рода поступок со стороны Половцева был, по меньшей мере, в высшей степени бестактным. Так как главное общество было, можно сказать, почти в его кармане, то он и счел возможным поступить так невежливо, если не сказать, просто нахально.

{353}

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

О МОЕЙ ПОЕЗДКЕ НА МУРМАНСКОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ

Император Александр III имел влечение к русскому северу. Влечение это основывалось с одной стороны на том, что pyccкие люди на севере - крестьянство - представляют собою тип чисто русских людей, как по крови своей, так и по истории; а с другой стороны, Император чувствовал влечение к северу по причине случайной.

Когда Император был Наследником, то на севере был большой голод, и Он состоял председателем комитета, который имел в виду помощь голодающим и вообще помощь местностям, в которых был голод, - это еще ближе столкнуло с севером Наследника, будущего Императора Александра III.

Затем случайно, или не случайно, но явилось Мурманское пароходство. В Мурманском пароходстве принимали наибольшее участие лица, близкие к Наследнику; так например, между прочим, Шереметьев - очень близкий к нему человек, бывший начальником конвоя Императора Александра III в Его царствование.

В то время я не был в Петербурге, а потому не могу наверно сказать, основали ли это пароходство близкие Императору люди, или же они вошли в это пароходство случайно, но факт тот, что Император Александр III также симпатизировал Мурманскому пароходству.

В это время народилась идея о возрождении нашего флота. Черноморский флот, как известно, возродился в царствование Императора Александра III, когда после Берлинского конгресса было уничтожено запрещение России по Парижскому трактату иметь флот на Черном море.

При Императоре Александре III зародилась также мысль и о создании флота в Балтийском море.

Само собою разумеется, что для того, чтобы иметь флот, необходимо иметь порть, вот и явился вопрос: где основать главный морской порт?

Императора Александра III наталкивали на мысль, чтобы основать порт, главную морскую базу, в Либаве. Это была мысль начальника {354} главного штаба генерал-адъютанта Обручева и так как Обручев имел сильное влияние на управляющего морским министерством Чихачева, то они, соединившись вместе, проводили мысль об устройстве базы нашего Балтийского флота в Либаве и, следовательно, об устройстве, там главного морского порта.

Император несколько поддался этим идеям, но только не настолько, чтобы строить там нашу основную военно-морскую базу, а лишь не был вообще против мысли основания в Либаве более или менее приличного морского порта.

Вначале, когда этот порт начал строиться, по мысли морского и военного министерств, предполагали сделать из этого порта главную нашу морскую базу, но у Императора Александра III возникли сомнения.

У него была мысль устроить порт в таком месте, где бы, с одной стороны, была гавань незамерзающая круглый год, а с другой стороны, - гавань эта должна была быть совершенно открыта, т. е. чтобы это был такой порть, из которого можно было бы прямо выходить в море.

Императору говорили, что подобный порт можно найти только на Мурманском берегу, т. е. на нашем дальнем севере.

Вот Император и поручил мне поехать на Север, познакомиться с ним и узнать, нельзя ли найти там такого рода незамерзающую гавань, где можно было бы строить большой военный флот, такую гавань, которая послужила бы нам главною морскою базою.

Я тогда уже был министром финансов, и это дело до меня, т. е. до моей компетенции, не относилось; обратился же Император ко мне, вероятно, с одной стороны, по личному ко мне доверию; он понимал что министр военный или морской относятся к этому совершенно отрицательно, ибо они вполне остановились на мысли, что такой морской порт нужно строить в Либаве, и на эту мысль они толкали и Императора Александра III; а с другой стороны, - он мог дать мне это поручение, так как в то время министр финансов был и министром торговли и промышленности, а потому в его ведении находились все коммерческие и частные пароходства; следовательно, и Мурманское пароходство также в порядке ведомства относилось к департаменту торговли и мануфактур министерства финансов. Таким образом, Мурманское пароходство было, так сказать, {355} в моем ведении, а поэтому с этой точки зрения моя поездка в северные моря и Ледовитый океан не представляла собою ничего ненормального.

Во исполнение такого поручения, данного мне Императором, я и решился отправиться туда летом 1894 года.

Конечно, я должен был взять с собою лиц, компетентных в морском деле; и я взял с собою Илью Ильича Кази и Конкевича. Кроме этих двух лиц, я взял с собою директора моей канцелярии, теперешнего члена Государственного Совета и председателя бюджетной комиссии Государственного Совета - Петра Михайловича Романова, затем журналиста из "Московских Ведомостей" Кочетова (который был очень близок к Каткову), известного публициста писавшего во время нашей последней восточно-турецкой войны под псевдонимом "Евгений Львов".

Мы по железной дорог дохали до Ярославля, затем в Вологду; через Вологду проехали в Великий Устюг, потом выехали на Северную Двину и поехали пароходом на Архангельск.

Когда я отправлялся туда, то Император указывал мне на то, что когда был голод на севере, то было очень трудно бороться с голодом и многие умирали только из за невозможности доставки туда хлеба; при этом Император высказывал мне такого рода мысль, - свою мечту - чтобы на севере была проведена железная дорога; чтобы край этот, интересы которого он принимал очень близко к сердцу, не был обделен железными дорогами. Он говорил мне о том, что как бы он был рад, если бы ему удалось видеть там железные дороги, которые обеспечили бы этому краю подвоз хлеба на случай будущих голодовок.

По речной системе мы доехали до Котласа, а из Котласа мы поехали по Северной Двине, которая представляет превосходнейший водный путь - в Архангельск.

В Архангельске в это время был губернатором Энгельгардт. Архангельск, как город, мне очень понравился. Остановился я в дом губернатора; оттуда, сев на пароход Мурманского общества (очень хороший пароход) - мы двинулись далее в путь - и приехали, прежде всего, в Соловецкий монастырь.

Я уже указывал лиц, ехавших со мною, - но, кроме них, в самый последний момент я прихватил еще одного молодого человека {356}

- Борисова, который год, как учился рисованию в здешней Академии художеств.

Борисов был сын одного архангельского мужика. Попал он в Академию художеств из Соловецкого монастыря; он имел влечение к живописи, и отец как то пристроил его в Соловецкий монастырь, в тамошнюю живописную, в которой рисуют образа. В Соловецком монастыре его нашел генерал Гончаров, который обратил внимание на то, что у этого крестьянского мальчика большой талант. Гончаров притащил его в Петербург и поместил его здесь в академию Художеств, причем за Борисова в академию художеств в складчину платило несколько человек; Кази, между прочим, обыкновенно обращался и ко мне для ежегодного за него взноса в академию художеств.

Вот поэтому, я этого крестьянского мальчика Борисова, находившегося уже один год в академии художеств, и взял также с собою.

В Соловецком монастыре мы провели два дня; монастырь этот произвел на меня превосходное впечатление.

Мне в моей жизни приходилось немного бывать в монастырях. Я помню, когда я был мальчиком, то в Тифлисе мне приходилось ходить на охоту и иногда я проводил ночь в монастыре (название этого монастыря я забыл - кажется Мангоби), находящемся на горе. Монастырь этот довольно известный.

Затем, живя в Киеве, я часто бывал в тамошних монастырях и в Лавре, но должен сказать, что Соловецкий монастырь произвел на меня большее впечатление именно вследствие своей суровости, простоты жизни и всею своею обстановкою, которая вполне соответствует аскетическому образу жизни монахов. Наконец, своею природою - величавою и очень суровою.

Мы выехали из Соловецкого монастыря и доехали до Мурмана; причем заранее уже было нам известно, что там одна из лучших гаваней - это гавань Екатерининская. Мы заходили во все гавани, почитающаяся там лучшими, но заранее нам было указано, что самая лучшая гавань - Екатерининская.

Ранее, чем продолжать свой рассказ, я должен сказать, кто такие Кази и Конкевич.

{357} Кази я знал еще из Одессы. Директором Русского Общества Пароходства и Торговли, как я уже говорил, был Николай Матвеевич Чихачев - я был одним из его помощником по железной дороге, а Кази был его помощником по пароходству; по пароходству его правою рукою был Кази, а по железным дорогам - я.

Кази в Одессе в Русском Обществ Пароходства и Торговли играл очень большую роль. Он по воспитанию был моряк, но он кончил курс не в здешнем петербургском морском корпусе, а в морском училище города Николаева, откуда он вышел в штурмана, а затем и в капитаны частных пароходств. Оттуда он и сделал свою карьеру. Так что, как военный, он был, в сущности в положении только морского юнкера.

Впоследствии Кази был управляющим кораблестроительного завода от Русского Общества Пароходства и Торговли в Севастополе.

После он разошелся с Н. М. Чихачевым, и разошелся с Чихачевым от того, что у Кази был характер с большою склонностью к интригам; в этом отношении он был настоящим греком, а известно, что для настоящего грека интрига - это жизнь.

Поэтому Кази перешел на службу в морское министерство и сделался директором здешнего кораблестроительного завода морского министерства. Таким образом, Кази играл здесь довольно видную роль.

Кази был человек весьма большого ума, с большими способностями.

По наружности Кази представлял собою тип грека, но грека очень красивого; он очень хорошо говорил, бывал много раз за границею и особенно в Англии, так как там присутствовал при постройке различных пароходов Русского Общества Пароходства и Торговли. Вообще, это был человек по своим способностям выдающийся; отлично владел пером, но имел, как я уже говорил, склонность к интригам.

Таким образом, Кази, в некоторых отраслях морского дела, был человек очень компетентный.

Вот этот то Кази и поехал со мною.

Я знал, что к Кази благосклонно относился и Император Александр III, хотя в личных сношениях с ним и не состоял. Император Александр III, как человек совершенно прямой и откровенный, не любил и никогда не практиковал сношения с лицами подчиненными известному начальству, т. е. иначе говоря, подчиненных

Blog

Первая. О предках глава вторая