Николай Сергеевич

Вид материала

Документы

Содержание Глава одиннадцатая

Подобный материал:

• Тест по литературному чтению. 2-й класс., 14.41kb.
• Учебно-методический комплекс по специальности 071201 «Библиотечно-информационная деятельность», 325.41kb.
• Александр Сергеевич Пушкин Руслан и Людмила «Александр Сергеевич Пушкин. Собрание сочинений, 1040.95kb.
• Тихонов Сергей Сергеевич Тюгашев Тимофей Евгеньевич Фоменко Эварист Максимович Цыренов, 53.22kb.
• Александр Сергеевич Пушкин план I биография, 361.63kb.
• Копьев Петр Сергеевич 14 50 15 10 исследование, 44.71kb.
• Бессонов Б. Н. Дмитрий Сергеевич Мережковский, 563.68kb.
• Александр сергеевич даргомыжский, 101.98kb.
• Личность в истории: Николай, 283.04kb.
• Западного округа города Москвы, 104.13kb.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Я припал к окороку, и грыз и сосал сырое мясо, стараясь утолить

терзавший меня голод, и в то же время смотрел на моего избавителя.

Что это такое было у него на голове, которая оставалась все в том же

дивном, блестящем, высоком уборе, - никак я этого не мог разобрать, и

говорю:

- Послушай, что это у тебя на голове?

- А это, - отвечает, - то, что ты мне денег не дал.

Признаюсь, я не совсем понял, что он мне этим хотел сказать, но

всматриваюсь в него внимательнее - и открываю, что этот его высокий

бриллиантовый головной убор есть не что иное, как его же собственные длинные

волосы: все их пропушило насквозь снежною пылью, и как они у него на бегу

развевались, так их снопом и заморозило.

- А где же твой треух?

- Кинул.

- Для чего?

- А что ты мне денег не дал.

- Ну, - говорю, - я тебе, точно, забыл денег дать, - это я дурно

сделал, но какой же жестокий человек этот хозяин, который тебе не поверил и

в такую стыдь с тебя шапку снял.

- С меня шапки никто не снимал.

- А как же это было?

- Я ее сам кинул.

И рассказал мне, что он по приметке весь день бежал, юрту нашел - в

юрте медведь лежит, а хозяев дома нет.

- Ну?

- Думал, тебе долго ждать, бачка, - ты издохнешь.

- Ну?

- Я медведь рубил, и лапу взял, и назад бежал, а ему шапку клал.

- Зачем?

- Чтобы он дурно, бачка, не думал.

- Да ведь тебя этот хозяин не знает.

- Этот, бачка, не знает, а другой знает.

- Который другой?

- А тот хозяин, который сверху смотрит.

- Гм! Который сверху смотрит?..

- Да, бачка, как же: ведь он, бачка, все видит.

- Видит, братец, видит.

- Как же, бачка? Он, бачка, не любит, кто худо сделал.

Рассуждение весьма близкое к тому, какое высказал св. Сирин

соблазнявшей его прелестнице, которая манила его к себе в дом, а он

приглашал ее согрешить всенародно на площади; та говорит: "Там нельзя; там

люди увидят", а он говорит: "Я на людей-то не очень бы посмотрел, а вот как

бы нас бог не увидал? Давай-ка лучше разойдемся".

"Ну, брат, - подумал я, - однако и ты от царства небесного недалеко

ходишь"; а он во время сей краткой моей думы кувыркнулся в снег.

- Прощай, - говорит, - бачка, ты лопай, а я спать хочу.

И засопел своим могучим обычаем.

Это уже было темно; над нами опять разостлалось черное небо, и по нем,

как искры по смоле, засверкали безлучные звезды.

Я тогда уже немножко препитался, то есть проглотил несколько кусочков

сырого мяса, и стоял с медвежьим окороком на руках над спящим дикарем и

вопрошал себя:

"Что за загадочное странствие совершает этот чистый, высокий дух в этом

неуклюжем теле и в этой ужасной пустыне? Зачем он воплощен здесь, а не в

странах, благословенных природою? Для чего ум его так скуден, что не может

открыть ему творца в более пространном и ясном понятии? Для чего, о боже,

лишен он возможности благодарить тебя за просвещение его светом твоего

Евангелия? Для чего в руке моей нет средств, чтобы возродить его новым

торжественным рождением с усыновлением тебе Христом твоим? Должна же быть на

все это воля твоя; если ты, в сем печальном его состоянии, вразумляешь его

каким-то дивным светом свыше, то я верю, что сей свет ума его есть дар твой!

Владыко мой, како уразумею: что сотворю, да не прогневлю тебя и не оскорблю

сего моего искреннего?"

И в этом раздумье не заметил я, как небо вдруг вспыхнуло, загорелось и

облило нас волшебным светом: все приняло опять огромные, фантастические

размеры, и мой спящий избавитель представлялся мне очарованным могучим

сказочным богатырем. Я пригнулся к нему и стал его рассматривать, словно

никогда его до сей поры не видел, и что я скажу вам? - он мне показался

прекрасен. Мнилось мне, что это был тот, на чьей шее обитает сила; тот, чья

смертная нога идет в путь, которого не знают хищные птицы; тот, перед кем

бежит ужас, сокративший меня до бессилия и уловивший меня, как в петлю, в

мой собственный замысл. Скудно слово его, но зато он не может утешать

скорбное сердце движением губ, а слово его - это искра в движении его

сердца. Как красноречива его добродетель, и кто решится огорчить его?.. Во

всяком разе не я. Нет, жив господь, огорчивший ради его душу мою, это буду

не я. Пусть плечо мое отпадет от спины моей и рука моя отломится от моего

локтя, если я подниму ее на сего бедняка и на бедный род его! Прости меня,

блаженный Августин, а я и тогда разномыслил с тобою и сейчас с тобою не

согласен, что будто "самые добродетели языческие суть только скрытые

пороки". Нет; сей, спасший жизнь мою, сделал это не по чему иному, как по

добродетели, самоотверженному состраданию и благородству; он, не зная

апостольского завета Петра, "мужался ради меня (своего недруга) и предавал

душу свою в благотворение". Он покинул свой треух и бежал сутки в ледяной

шапке, конечно, движимый не одним естественным чувством сострадания ко мне,

а имея также religio, - дорожа воссоединением с тем хозяином, "который

сверху смотрит". Что же я с ним сотворю теперь? возьму ли я у него эту

религию и разобью ее, когда другой, лучшей и сладостнейшей, я лишен

возможности дать ему, доколе "слова путают смысл смертного", а дел, для

пленения его, показать невозможно? Неужто я стану страхом его нудить или

выгодою защиты обольщать? Никогда, да не будет он как Еммор и Сихем,

обрезавшиеся ради дочерей и скотов Иаковлевых! Скотов и дочерей верою

приобретающие - не веру, а дочерей и скотов только приобрящут, и семидал от

рук их будет тебе яко же и кровь свиная. А где же мои средства его

воспитать, его просветить, когда нет их, этих средств, и все как бы нарочито

так устроено, чтобы им не быть в моих руках? Нет; верно, прав мой Кириак:

здесь печать, которой несвободною рукой не распечатаешь, - и благ мне по

мысли пришел совет Аввакума пророка: "Аще умедлит, потерпи ему, яко идый

приидет и не умедлит". Ей, гряди, Христос, ей, гряди сам в сие сердце

чистое, в сию душу смирную; а доколе медлишь, доколе не изволишь сего...

пусть милы ему будут эти снежные глыбы его долин, пусть в свой день он

скончается, сброся жизнь, как лоза - дозревшую ягоду, как дикая маслина -

цветок свой... Не мне ставить в колоды ноги его и преследовать его стези,

когда сам Сый написал перстом своим закон любви в сердце его и отвел его в

сторону от дел гнева. Авва, отче, сообщай себя любящему тебя, а не

испытующему, и пребудь благословен до века таким, каким ты по благости своей

дозволил и мне, и ему, и каждому по-своему постигать волю твою. Нет больше

смятения в сердце моем: верю, что ты открыл ему себя, сколько ему надо, и он

знает тебя, как и все тебя знает:


Largior hic campos aether et lumine vestit

Purpureo, solemque suum, sua sidera norunt! -


{Пышнее здесь эфир одевает пространства в убранство пурпурного света, и

познают люди здешние солнце свое и звезды свои! (лат.)}


подсказал моей памяти старый Виргилий, - и я поклонился у изголовья

моего дикаря лицом донизу, и, став на колени, благословил его, и, покрыв его

мерзлую голову своею полою, спал с ним рядом так, как бы я спал, обнявшись с

пустынным ангелом.