Боксер! Ты что, купил билеты на это шоу? Или как?

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 35

Глава 2

Кастер стоял у залитого светом стола. Из темных проходов между стеллажами летели клубы пыли, что являлось побочным продуктом работы детективов. Этот надутый осел Брисбейн продолжал протестовать, но Кастер не обращал внимания на его вопли.

Расследование, которое началось так лихо, результатов не дало. Его лучшие копы не нашли ничего, кроме разношерстного мусора, приводящего в изумление любого нормального человека. Старые карты, пожелтевшие диаграммы, высохшая змеиная кожа, наполненные какими-то зубами коробки, погруженные в столетний спирт внутренние органы отвратительного вида. Одним словом, ничего, что могло бы послужить ключом к разгадке. Кастер был уверен, что после обыска в архиве все разрозненные детали головоломки сразу же встанут на свои места. Он не сомневался, что его внезапно открывшееся мастерство сыщика позволит увидеть то, что проморгали все остальные. Но пока прорыва добиться не удалось, новые версии не возникали. Перед его мысленным взором возник образ комиссара Рокера, скептически взирающего на него из-под нахмуренных бровей. Кастера начинало все сильнее охватывать чувство беспокойства, от которого он так и не сумел избавиться до конца.

Музейный юрист говорил все громче, и Кастер заставил себя вслушаться в его слова.

– Вы всего лишь ловите рыбку в мутной воде. Наудачу забрасываете удочку, – почти кричал Брисбейн. – Вы здесь все перевернули вверх дном! – Он показал на ящики для вещественных доказательств и на разбросанные вокруг предметы. – Все это принадлежит музею!

Кастер с отсутствующим видом показал на Нойса и сказал:

– Вы видели ордер.

– Да, видел. И он не стоит даже той бумаги, на которой напечатан. Мне никогда не доводилось видеть юридического документа, составленного в столь общих фразах. Прошу отметить в протоколе, что я заявляю протест и требую прекратить дальнейшее проведение обыска в музее.

– Пусть это решает ваш босс – мистер Коллопи. От него есть какие-нибудь вести?

– Как юридический советник музея, я уполномочен выступать от имени доктора Коллопи.

Кастер с мрачным видом скрестил руки на груди. В недрах архива раздался еще один громкий удар, за которым последовали крики и скрип. Через несколько секунд из прохода между стеллажами возник полицейский с чучелом крокодила в руках. Брюхо пресмыкающегося было распорото, и из дыры торчала вата. Коп положил чучело в один из ящиков для вещдоков.

– Что, дьявол вас всех побери, там происходит?! – заорал Брисбейн. – Эй, вы! Да-да, вы! Как вы смели резать этот экспонат?

Полицейский одарил юридического советника музея мрачным взглядом и, не проронив ни слова, скрылся в чреве архива.

Кастер тоже промолчал. Он чувствовал, как в нем нарастает беспокойство. Допросы сотрудников музея тоже пока не принесли никаких результатов. Во всяком случае, они не дали ничего нового по сравнению с предыдущими расследованиями. Это была его операция. Его, и никого другого. Если он ошибется (даже сама мысль об этом была невыносима), если это все-таки случится, его выставят на всеобщее обозрение и осмеяние, как клоуна.

– Я прикажу службе безопасности выпроводить всех ваших людей из музея, – не унимался Брисбейн. – Ваше поведение неприемлемо. Где Манетти?

– Манетти – именно тот человек, который нас сюда привел, – сказал Кастер, думая о своем.

А что, если он все же совершил ошибку? Грандиозную ошибку.

– Манетти не должен был этого делать. Так где же он?

– Мистер Манетти ушел, – ответил Гиббс.

Хотя Кастер был занят своими мыслями, он заметил, каким грубым тоном были произнесены эти слова, каким злобным взглядом они сопровождались. Капитану стало ясно, что Гиббс думает о Брисбейне. «Да, этот тип явно не пользуется здесь популярностью, – снова подумал Кастер. – Нажил себе кучу врагов. Пак наверняка должен был ненавидеть мерзавца за то, что он на него наехал. Должен сказать, что не могу осуждать стар...»

И в этот миг Кастер снова прозрел. Это озарение по своему значению не шло ни в какое сравнение с первым. Вся цепь преступных событий приобрела очевидную логику, хотя разум поначалу и отказывался ее принять. Это было одно из тех блестящих проявлений интуиции, которые всегда получают признание и благодарность со стороны департамента полиции Нью-Йорка. Это был образец дедукции, достойный самого Шерлока Холмса.

Он внимательно посмотрел на Брисбейна. Гладко выбритое лицо заместителя директора раскраснелось, волосы растрепались, а глаза горели гневом.

– Куда ушел Манетти?

Гиббс вместо ответа пожал плечами.

Брисбейн подошел к столу и поднял телефонную трубку. Кастер по-прежнему не сводил с него глаз. Брисбейн поочередно набрал несколько номеров, каждый раз давая какие-то указания.

Закончив переговоры, он повернулся к Кастеру и не терпящим возражения тоном произнес:

– Капитан, я требую, чтобы ваши люди покинули архив.

Кастер взирал на первого заместителя директора из-под полуопущенных век. «Надо вести себя крайне осторожно», – думал он.

– Мистер Брисбейн, – сказал капитан, надеясь, что сумел найти приемлемый тон, – не лучше ли будет обсудить все проблемы в вашем кабинете?

– В моем кабинете? – изумленно переспросил Брисбейн.

– Да. Там нам никто не будет мешать. Боюсь, что обыск музея займет значительно больше времени, чем я предполагал. Обсудим эту проблему в вашем офисе.

Брисбейн подумал немного, а затем произнес:

– Хорошо. Следуйте за мной.

– Лейтенант Пайлз, – сказал капитан, – принимайте на себя командование.

– Слушаюсь, сэр.

Кастер повернулся лицом к Нойсу и едва заметным движением пальца поманил сержанта к себе.

– Пойдешь со мной, Нойс, – пробормотал капитан едва слышно. – Табельное оружие при тебе?

Нойс кивнул. Его слезящиеся глаза слегка поблескивали в неярком освещении.

– Хорошо. В таком случае пошли.

Глава 3

Амбразура в панели двери снова открылась. От страха и пребывания во тьме он полностью утратил чувство времени. Как долго он находится в заточении? Десять минут? Час? Сутки?

В прямоугольнике света опять зашевелились губы, и уже знакомый голос произнес:

– Как мило, что вы навестили меня в моем старом и, осмелюсь предположить, интересном доме. Надеюсь, что вы получили удовольствие от моей коллекции. Предметом моей особенной гордости является коридон. Вам удалось увидеть коридона?

Смитбек попытался ответить, забыв, что его рот заклеен лентой.

– Ах да! Что со мной происходит? Не утруждайте себя ответом. Я буду говорить, а вам остается лишь слушать.

Смитбек лихорадочно изыскивал возможности спасения.

– Да, коридон представляет огромный интерес как разновидность мозазавров из меловых отложений Канзаса. И амулет из Тибета тоже весьма необычен. Во всем мире их всего два. Насколько я понимаю, он был вырезан из черепа Будды в его пятнадцатом перевоплощении.

До Смитбека долетел сухой смешок, чем-то похожий на шорох осенней листвы.

– В целом, мой дорогой мистер Смитбек, это самый лучший кабинет диковин из всех, когда-либо существовавших. Мне очень жаль, что так мало людей имели возможность его увидеть, а те, кто удостоился подобной чести, оказались в положении, не позволявшем им нанести повторный визит.

Наступила пауза, после которой негромкий и очень мягкий голос продолжил:

– Я обработаю вас самым лучшим образом, мистер Смитбек. Не пожалею для этого никаких усилий.

Ужаса, который обрушился на него в этот миг, Смитбеку испытывать еще не приходилось. Ему показалось, что все его члены сковал паралич. Он даже не сразу заметил, что Ленг называет его по имени.

– Вы обретете весьма памятный опыт – гораздо более памятный, чем обрели те, кто побывал здесь до вас. Я совершил прорыв в своих исследованиях. Прорыв просто замечательный. Мне удалось разработать восхитительную хирургическую операцию. Вы останетесь в сознании до самого конца. Сознание, к вашему сведению, ключевой фактор успеха. Это я понял совсем недавно. Поэтому я сделаю все, чтобы вы могли стать не только объектом, но и свидетелем операции.

Наступила тишина. Смитбек, собрав остатки воли в кулак, боролся с подступающим безумием.

– Однако я не должен заставлять вас ждать, – произнесли влажные губы. – Почему бы нам не проследовать в лабораторию?

Щелкнул замок, и металлическая дверь со скрипом отворилась. Из дверного проема выступила темная фигура в котелке и со шприцем в руке. На кончике иглы дрожала прозрачная капля. Значительная часть лица человека была скрыта под огромными круглыми стеклами старинных солнцезащитных очков.

– Не бойтесь. Это всего лишь инъекция вещества, расслабляющего мышцы. Производное янтарной кислоты. По своему действию напоминает кураре. Парализующий эффект. Вы ощутите слабость, которую иногда испытываете во время сновидения. Вы понимаете, мистер Смитбек, что я имею в виду. Вам во сне грозит опасность, а вы не в силах двигаться. Однако не волнуйтесь, дорогой юноша, несмотря на состояние паралича, вы останетесь в сознании на протяжении почти всей операции. Вплоть до последнего иссечения и изъятия. Думаю, что вам все это будет крайне интересно.

Смитбек, увидев приближающуюся иглу шприца, забился в конвульсиях.

– Дело в том, мистер Смитбек, что это весьма тонкая операция, требующая твердой руки и острого глаза, поэтому мы не можем допустить, чтобы пациент дергался в ходе процедуры. Одно неточное движение скальпеля способно все погубить. Нам придется избавиться от использованного материала и отправиться на поиски нового.

Игла приближалась.

– Вас не затруднит сделать глубокий вдох, мистер Смитбек? Я обработаю вас самым лучшим образом...

Смитбек заметался из стороны в сторону с силой, которую могли породить лишь ужас и отчаяние. Журналисту казалось, что еще чуть-чуть – и он скинет с себя оковы. Он открыл рот, чтобы издать вопль отчаяния, и почувствовал, как клейкая лента сдирает кожу с губ. Смитбек дергал руками и ногами, чтобы стряхнуть металлические браслеты, но игла неумолимо приближалась. Через миг несчастный ощутил укол и тут же почувствовал, как по его жилам разливается тепло. Им овладела ужасная слабость – слабость, которую с такой точностью описал Ленг. Такой паралич охватывает людей в решающий момент ночных кошмаров.

Однако Смитбек знал, что на сей раз это вовсе не страшное сновидение.

Глава 4

«Это бесполезная и даже преступная потеря времени», – думал сержант полиции Пол Фенестер, с отвращением взирая на параллельные ряды деревянных столов библиотеки и на восседающих за этими столами изрядно траченных молью сутулых типов в твидовых пиджаках. Напротив этой музейной шушеры сидели копы. Некоторые музейные работники казались напуганными, другие негодовали, но сержанту было ясно, что ни один из них ни черта не знает. И где таких уродов находят? Это была какая-то ученая банда со скверными зубами и зловонным дыханием. Сержанта просто трясло при мысли, что его с таким трудом заработанные доллары, которые он отдал городу в виде налога, идут на содержание этой навозной кучи. Но и это не все. Никчемное занятие затянулось до десяти вечера, и жена наверняка убьет его, как только он переступит порог дома. Она убьет мужа, несмотря на то что это его работа, за которую платят сверхурочные. Ей плевать, что надо платить по закладной за квартиру на модном Коббл-Хилл, которую она заставила его купить. Ей плевать на то, что надо содержать ребенка. Проклятая баба не хочет понимать, что только на подгузники уходит целое состояние. Когда он вернется, ужин превратится в уголья, поскольку находится в духовке с шести вечера. Сама она скорее всего уже будет лежать в постели как бревно и хлопать в темноте глазами. Она встретит его злющей, как сто чертей, а неухоженный младенец будет орать во всю глотку. Жена не проронит ни слова, пока он не заберется в постель. Как только он уляжется, она повернется к нему спиной, вздохнет, изнывая от жалости к себе, и...

– Фенестер?

Сержант обернулся и посмотрел на партнера.

– С тобой все в порядке, Фенестер? У тебя такой вид, словно кто-то помер.

– Жаль, что это не я, – вздохнул Фенестер.

– Развеселись. У нас еще один клиент.

В словах О'Грейди было нечто такое, что заставило сержанта поднять глаза. К столу вместо очередного клоуна приближалась женщина – необыкновенно красивая женщина, надо сказать. У нее были длинные волосы цвета меди, карие глаза и тело спортсменки. Сержант поймал себя на том, что выпячивает грудь, втягивает живот и поигрывает бицепсами. Женщина заняла место напротив них, и он уловил аромат ее духов – дорогих, с очень тонким и приятным запахом. Ну и красотка! Сержант покосился на О'Грейди и увидел, что с тем произошла точно такая же метаморфоза. Фенестер схватил блокнот и пробежал глазами список допрашиваемых лиц. Итак, перед ним знаменитая Нора Келли. Печально знаменитая, если так можно выразиться. Та, которая обнаружила третье тело и за которой охотились в архиве. Сержант никак не ожидал увидеть такую юную даму. И тем более – столь привлекательную.

О'Грейди, сумев опередить его, первым вступил в дело.

– Прошу вас, доктор Келли, устраивайтесь поудобнее, – произнес он медоточивым тоном. – Я – сержант О'Грейди, а это – сержант Фенестер. Вы не возражаете, если мы запишем нашу беседу на диктофон?

– Если это необходимо, – ответила женщина.

Голос ее не был таким сексапильным, как облик. Она говорила отрывисто и раздраженно.

– Вы имеете право на адвоката, – негромко проворковал О'Грейди. – Мы подчеркиваем, что рассматриваем вашу явку к нам как добровольную.

– А если я откажусь?

– Это решаю, как вы понимаете, не я, – дружелюбно фыркнул О'Грейди, – но вас могут вызвать на допрос судебной повесткой. В полицейский участок. Адвокаты дорого стоят. У вас возникнут дополнительные неудобства. У нас к вам всего несколько вопросов. Ничего серьезного. Вы никоим образом не входите в круг подозреваемых. Нам всего лишь нужна ваша помощь.

– Хорошо, – сказала женщина. – Приступайте. Меня уже несколько раз допрашивали. Думаю, что от еще одной беседы большой беды не будет.

О'Грейди снова открыл рот, но Фенестер был уже наготове. Он не был намерен сидеть молча с видом идиота, в то время как О'Грейди будет вести разговор. Этот так называемый партнер ничем не лучше, чем торчащая дома супруга.

– Доктор Келли... – начал Фенестер, пожалуй, слишком торопливо. Попытавшись скрыть эту ошибку за широкой улыбкой, он продолжил уже в нормальном темпе: – Мы счастливы, что вы согласились нам помочь. Вас не затруднит назвать свое полное имя, адрес, дату и час? Вон там на стене часы. Кроме того, вы, как я заметил, носите наручные часики. Это необходимо для проформы. Все записи должны быть в порядке. Нам очень не хотелось бы арестовывать не того человека.

Он рассмеялся своей милой шутке и был очень разочарован тем, что девушка не разделила его веселья.

О'Грейди взглянул на него со снисходительным сожалением, и Фенестер почувствовал, как растет его раздражение. Только сейчас он понял, что терпеть не может своего партнера. Вот и толкуй после этого о так называемых «нерушимых узах синих мундиров». Он нисколько не пожалеет, если этот мерзавец словит пулю. Чем скорее, тем лучше. Хоть завтра.

Женщина назвала свое имя. Фенестер снова вступил в дело и назвал свое. О'Грейди слегка ворчливо последовал примеру партнера. Когда с формальностями было покончено, Фенестер отложил блокнот в сторону и взял список заранее подготовленных для Норы Келли вопросов. Список показался ему длиннее, чем тогда, когда он видел его первый раз. В самом конце перечня появилось еще несколько пунктов, написанных от руки торопливым почерком. Кто, дьявол его побери, имел наглость встрять в их работу?! И вообще вся эта затея – полная чушь. Абсолютная хреновина!

О'Грейди не упустил возможности воспользоваться молчанием Фенестера.

– Доктор Келли, – сказал он, – не могли бы вы описать своими собственными словами характер вашей причастности к этому делу? Не стесняйтесь, если вам потребуется время на то, чтобы припомнить все детали. Если вы что-то не помните или в чем-то не уверены, заявляйте об этом прямо. Весь опыт моей предыдущей работы говорит о том, что лучше сказать, что вы что-то не помните, чем сообщать неточные сведения.

О'Грейди широко улыбнулся, а его глаза блеснули чуть ли не заговорщицки.

«Имел я его», – подумал Фенестер.

Женщина недовольно вздохнула, закинула одну длинную ногу на другую и начала говорить.

Глава 5

Смитбек лежал в параличе, испытывая отвратительную беспомощность. Все его члены были мертвыми и казались чужими. Он даже не мог моргать. Но хуже всего – несравнимо хуже – было то, что ему не удавалось наполнить легкие воздухом. Его тело было полностью обездвижено. Смитбек попытался глубоко вздохнуть, а когда из этого ничего не вышло, его охватил панический ужас. Он втягивал воздух во всю, как ему казалось, силу легких, но у него ничего не получалось. Смитбеку казалось, что он тонет.

Ленг маячил над ним – темная фигура на фоне яркого прямоугольника дверного проема. В его руке оставался уже пустой шприц. Лицо доктора скрывалось в тени полей шляпы.

Ленг протянул руку, взялся за край клейкой ленты на губах Смитбека и сильно рванул.

– В этом уже нет необходимости. Теперь нам следует провести интубацию. Согласитесь, что с моей стороны было бы опрометчиво позволить вам скончаться от асфиксии еще до начала процедуры.

Смитбек попытался набрать как можно больше воздуха, чтобы закричать. Но духа хватило лишь на едва слышный шепот. Журналисту казалось, что его язык вырос до неимоверных размеров и не умещается во рту. Его нижняя челюсть бессильно отпала, и по подбородку текла струйка слюны. Чтобы втянуть в легкие хотя бы чайную ложку воздуха, Смитбеку приходилось прилагать отчаянные усилия.

Темная фигура сделала шаг назад и скрылась в проеме двери. Из коридора донеслось какое-то постукивание, и еще через несколько секунд вновь появился Ленг с медицинской каталкой из нержавеющей стали и довольно большим, похожим на ящик аппаратом на резиновых колесиках. Доктор поставил каталку рядом со Смитбеком, наклонился и с помощью старинного металлического ключа снял железные браслеты с запястий и лодыжек пленника. Несмотря на весь ужас своего положения, Смитбек все же сумел почувствовать запахи плесени и нафталина, исходившие от древней одежды мучителя, и уловить тонкий аромат эвкалипта. Создавалось впечатление, что доктор Ленг сосал таблетку от кашля.

– А теперь я положу вас на каталку, – сказал Ленг.

Смитбек почувствовал, что его поднимают, а затем обнаженное тело снова оказалось лежащим на холодной и жесткой металлической поверхности. Из носа текло, но Смитбек не мог поднять руку, чтобы вытереть сопли. Потребность организма в кислороде становилась все более острой. Несмотря на полный паралич, Смитбек сохранил ясное сознание и способность к ощущению. Это было ужасно.

В поле его зрения снова возник Ленг. В одной руке он держал гибкую пластмассовую трубку. Надавив пальцами на нижнюю челюсть и открыв рот Смитбека как можно шире, доктор поднял руку с трубкой. Смитбек почувствовал, как пластик, чуть царапая заднее небо, проникает в трахею. У него возник сильнейший позыв к рвоте, но даже и это журналист не смог сделать. Все его мышцы были полностью парализованы. Машина искусственной вентиляции легких зашипела, и его грудь наполнилась воздухом.

Облегчение, которое испытал Смитбек, было настолько полным, что он на миг даже сумел забыть об уготованной ему участи.

Каталка начала движение, и над ним поплыл потолок с редкими электрическими лампами. Прошло еще несколько секунд, и потолок изменился. Он поднялся вверх, превратившись в свод какой-то большой пещеры. Каталка развернулась и остановилась. Ленг наклонился и скрылся из поля зрения. Смитбек услышал четыре щелчка – это доктор закреплял колеса страшного экипажа. В помещении пахло спиртом и бетадином. Однако через эти запахи пробивался и другой, более страшный аромат.

Ленг просунул обе руки под спину Смитбека и переложил его с каталки на другую металлическую поверхность – более широкую и значительно более холодную. Проделано все это было крайне нежно. Почти любовно.

Судя по всему, он оказался на хирургическом столе. Об этом говорила и батарея ярких ламп над его головой.

И в этот момент Ленг перевернул Смитбека на живот. Это движение в отличие от первого было резким и быстрым. Теперь журналист лежал, уткнувшись лицом в металл, вдыхая кислый запах дезинфекции. Этот малоприятный аромат заставил его вспомнить о тех, кому пришлось побывать на этом столе до него. На него вновь накатил приступ тошноты и страха. Трубка искусственной вентиляции легких негромко побулькивала у него во рту.

К Смитбеку подошел Ленг и, проведя ладонью по его лицу, закрыл ему глаза.

Металлическая поверхность стола была холодной. Очень холодной. Смитбек слышал, как вокруг него ходит Ленг. Затем он ощутил нажим в области локтевого сустава и легкий укол в запястье. Игла без всякого усилия вошла в вену. После этого он услышал звук разрываемой марли и снова уловил аромат эвкалипта.

Ленг заговорил. Доктор говорил тихо, почти шепотом.

– Боюсь, что сейчас вам будет немного больно, – сказал он, закрепляя ремни на теле Смитбека. – По правде говоря, боль будет довольно сильной. Но больших научных открытий без боли не бывает. Не так ли? Поэтому, умоляю, постарайтесь успокоиться. И если позволите, я дам вам полезный совет.

Смитбек попытался оказать сопротивление, но его тело было где-то очень-очень далеко. Шепот не смолкал. Он звучал нежно и успокоительно:

– Ведите себя так, как ведет себя газель в пасти льва. Расслабьтесь, примите действительность такой, какая она есть, отрешитесь от всего. Поверьте. Так будет лучше.

Послышался звук льющейся воды и звон стали о сталь. Это хирургические инструменты упали на дно металлической раковины. Комнату неожиданно залил яркий свет. Сердце Смитбека билось все чаще и чаще. Журналисту даже показалось, что металлический стол под ним начал раскачиваться в такт с бешеным биением его сердца.

Blog

Боксер! Ты что, купил билеты на это шоу? Или как?