Вступительное слово Ч. Айтматова к первой русской публикации повести М. Ауэзова «Лихая година» в журнале «Новый мир», №6, 1972 г
Вид материала | Документы |
- План мероприятий массовых библиотек Казахстана по повести М. Ауэзова «Лихая година», 445.82kb.
- Повесть М. Ауэзова «Лихая година», 9.83kb.
- «Величие таланта» Беседа по повести М. Ауэзова «Лихая година» Повесть о бунте смирного, 37.22kb.
- Духовно-нравственный и художественный мир чингиза айтматова и его мотивы в северокавказской, 463.42kb.
- История журнала «Новый мир», 413.18kb.
- Урок Тема : «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное», 30.37kb.
- Долин Евгений Владимирович Генеральный директор нп псс вступительное слово модератора, 78.09kb.
- Еленой Александровной Зубовыми, которые поселились там в 1958 году рассказ, 26.89kb.
- «Три иконописца. Феофан Грек. Дионисий. Андрей Рублев» Цели урока, 61kb.
- Вступительное слово Комитета призыва и наставлений "Андалусия", 1908.78kb.
Вступительное слово Ч.Айтматова к первой русской публикации повести М.Ауэзова «Лихая година» в журнале «Новый мир», №6, 1972 г.
МУХТАР АУЭЗОВ
•
ЛИХАЯ ГОДИНА
Повесть о бунте смирного рода албан
* * *
Едет старик по дороге, навстречу ему — незнакомый юноша. Старик всматривается в лицо юноши, и все еще не веря себе, но уже угадывая поразительно знакомые черты, скажет вдруг дрогнувшим голосом: «Откуда ты, сын мой, как око давнишнего скакуна?» — и вспомнит все разом: и себя молодым, и давно ушедшего друга, на которого так похож оказался его сын, и ту дорогу, тот гул копыт и посвист ветра в гриве, те голоса, те лица...
Сегодня, заново читая повесть «Лихая година», впору и мне так воскликнуть, ибо я теперь гожусь если не в отцы, то, по крайней мере по возрасту, в старшие братья тогдашнему Мухтару Ауэзову, молодому писателю конца 20-х годов.
Случай необыкновенный. Эта повесть впервые предстает перед русским читателем через сорок пять лет после ее написания, спустя многие годы после смерти самого автора.
Одно дело, когда произведение выносится на суд читательский при жизни писателя, и другое дело — без него. И причем ранняя вещь, едва ли не из самых первых. И хотя понимаешь, что никто не становится в литературе великим с первых шагов, риск большой: в читательском сознании имя Ауэзова — среди мировых классиков, на вершине бессмертной эпопеи «Абай».
И однако я надеюсь, что по прочтении «Лихой годины» поклонники творчества Ауэзова останутся благодарны редакции журнала. Разве есть великие реки без притоков? И до «Абая» Ауэзов был заметным мастером. «Лихая година» свидетельствует о том, что задолго до «Абая» Ауэзовым была уже освоена форма широкого эпического повествования. В этом смысле «Лихая година» — один из первых мощных притоков, породивших впоследствии половодье ауэзовской эпопеи.
И в то же время каждое произведение отвечает за себя. Эта горькая повесть, написанная молодым Ауэзовым в те далекие годы,— яркий пример революционного формирования писательского таланта. Именно на это, на революционность содержания повести, хотелось бы мне обратить внимание читателей. Мало я встречал в восточных литературах произведений, где бы с такой силой художественной убедительности, как это сделал молодой Ауэзов, была бы выражена ненависть к царизму, к его аппарату насилия, где так страстно обличались бы бесчеловечность и цинизм царской колониальной политики, где так глубоко, на фоне большой массы людей была бы раскрыта природа неприятия кочевым народом чуждой ему царской административной системы, где с такой болью и состраданием было бы сказано о трагедии простого люда, посмевшего, на беду свою, восстать и жестоко поплатившегося за бунт свой кровью своей и изгнанием с родных земель.
Читая «Лихую годину», даже задним числом страшно представить себе, что было бы дальше, каковой оказалась бы судьба кочевых казахов и киргизов, если бы не Октябрьская революция! Язык мой не поворачивается сказать — возможно, нас не было бы. А разве есть такой народ, который не хотел бы быть вечным? И потому только за одно это — за то, что Октябрьская революция, родившись в России, сокрушила имперский колониализм и тем самым спасла мои народы от физического истребления, я готов славить революцию до конца дней своих и детям детей своих завещаю,- считать началом дней наших — Октябрь!
Читая ауэзовскую повесть, я вспоминал рассказы очевидцев...
Когда они уходили всем народом через снега и перевалы, спасаясь от карателей, матери больше всего берегли младенцев. Настигнутые пулеметной очередью, матери падали, прикрывая собой младенцев. Тем младенцам, которые тогда выжили, ныне уже далеко за пятьдесят. Многие из них носят имена той лихой годины — Тенти (скиталец), Качкын (беглец), Уркюн (восставший)...
Всякий раз, когда кочевники покидали свои исконные земли, гонимые неисчислимыми войнами, они спасали не стада, не пожитки, а детей, видя в этом продолжение рода и надежду на будущее.
И тогда, в том кровавом 1916 году, описанном Ауэзовым, в который раз пред древними племенами казахов и киргизов вставал вопрос — быть или не быть, жить на родине или на чужбине?
Ауэзов своей повестью напоминает нам, особенно молодому поколению, как много значит для нас победа Советов в России, как много значит образование СССР, бесспорное преимущество которого ныне доказано историей пред лицом всего мира.
Бездна народных бедствий в прошлом и наша сегодняшняя действительность — категории, не поддающиеся сравнению. Но то лучшее, что было в прошлом, тот стихийный народный порыв против колониального царского гнета, когда люди распрямляются, когда они убеждены в своей правоте и, ощущая себя раскованными людьми, бросают вызов насилию, раскрывая тем самым огромные ресурсы человеческого духа, достойно нашего восхищения, и вместе с Ауэзовым мы можем восславить и оплакать то, что было в шестнадцатом году.
Больше всего удалось Мухтару Ауэзову, на мой взгляд, изображение кристаллизации, вызревания стихийной народной волны, движимой извечным чувством борьбы за справедливость, за свободу и собственное человеческое достоинство. Тогдашний молодой Ауэзов сделал это по крупному художественному и историческому счету, с передовых, революционных, классовых позиций своего времени.
Потому-то эта скорбная, трагическая история, повествующая о неравной борьбе заранее обреченных, вызывает в нас наряду с состраданием и чувство гордости этими людьми.
Нет, не напрасен был тот взрыв народного гнева против самодержавия, как не напрасны были в истории человеческой многие и многие восстания, бунты, мятежи, пусть захлебнувшиеся и подавленные, но оставившие неизгладимый след в памяти поколений как символ трагической красоты, жертвенности и бесстрашия во имя свободы. Все это становится социальным и историческим уроком человеческому обществу.
Ауэзовская «Лихая година» — еще одно подтверждение того, что царская Россия была тюрьмой народов, еще одно подтверждение того, что социальная революция была неизбежна во всех пределах Российской империи, еще одно подтверждение в пользу нашей действительности — того, что социалистический интернационализм был единственно верным путем развития взаимоотношений между народами.
Много разных раздумий вызывает повесть Ауэзова в душе читателя. Многое еще можно было сказать в плане художественных особенностей данной ауэзовской вещи, написанной с упоением, с глубоким знанием жизни того периода. Трудно, к примеру, не сказать о сочной, поистине раблезианской кисти Ауэзова в описании природы, быта, каркаринской ярмарки, человеческих портретов... И уж совсем нельзя не сказать о том, с какой убийственной силой презрения описаны ярмарочные толмачи-казахи при приставе Сивом Загривке и слуги царя — баи — предатели народа, низкие, подлые души.
Отколовшиеся от своего родного народа и едва удостоенные брезгливой терпимости сивых загривков, они заслуживают того, что было сказано еще Данте о таких людях;
И небо их не приняло,
И ад не принял серный,
Не видя чести для себя в таких...
Да, и грустно и радостно заново встречаться с неизвестным творением любимого писателя и глубоко уважаемого мэтра. Радостно потому, что встреча эта неожиданная для читателей, судьбе угодно было преподнести нам спустя столько лет еще одно раннее произведение великого писателя, и грустно потому, что автора уже нет с нами.
И потому, предваряя коротким предисловием «Лихую годину» Мухтара Ауэзова, я испытываю сложное чувство. Кажется мне, что провожаю в большую дорогу коня без седока. Вот я подвязал поводья повыше, поднял стремена к луке седла, укрепил их, чтобы они не мешали бегу, и говорю коню; «Здравствуй и прощай, око давнишнего скакуна! Скачи! Пусть правда всегда будет правдой!»
И глядя вслед ему, глядя, как он удаляется, думаю; добрый человек, когда увидит, что ты скачешь без седока, пожелает тебе удачи. А тот, кто вздумает схватить тебя под уздцы, позарившись на твою крепкую сбрую, не заслужит благодарности ни от кого и никогда...
Чингиз АЙТМАТОВ.