Историография Отечественной войны 1812 г
| Вид материала | Документы |
- Л. Л. Ивченко государь и армия, 313.12kb.
- Отечественной войны 1812, 37.1kb.
- Имена героев Отечественной войны 1812 года на карте Москвы, 49.74kb.
- Положение о проведении регионального этапа историко-краеведческой викторины «Дорогами, 29.51kb.
- План мероприятий гбоу сош №1244, посвященных 200-летнему юбилею Отечественной войны, 42.81kb.
- Вопросы интеллектуального марафона по истории для 8 – 11 классов Вопросы, оцениваемые, 179.88kb.
- 200-летнему юбилею Отечественной войны 1812 года посвящается…, 52.95kb.
- Тема 11. Российская империя в конце, 293.98kb.
- 2-й половины XVIII века под руководством полководцев, 36.23kb.
- Положение об открытом дистанционном конкурсе, 55.55kb.
Земцов В.Н.
УрГПУ, Екатеринбург
Историография Отечественной войны 1812 г.:
200 лет поиска истины
28 декабря 2007 г. президент РФ подписал указ «О праздновании 200-летия Победы России в Отечественной войне 1812 года». Два столетия - срок немалый. Как же сегодня через призму 200-летней ретроспективы выглядит крупнейшее событие европейской и мировой истории?
Начнем с зарубежной историографии. В ней обычно выделяют две традиции. Одна традиция связана с восприятием событий 1812 г. теми народами, которые в составе Великой армии Наполеона участвовали в Русском походе. Другая традиция представлена англо-американской историографией, традиционно пытавшейся взглянуть на Русскую кампанию 1812 г. «со стороны». Однако при более детальном прояснении этой картины явственно проступают моменты, разрушающие ее кажущуюся стройность. Так, в условиях российско-французского стратегического сближения в конце XIX - начале ХХ вв. историки Франции попытались существенно скорректировать господствовавшие ранее представления о предопределенности «всеевропейской» войны против феодально-крепостнической России и о роли «стихийных факторов» в поражении армии Наполеона.
В то же время в германской историографии, изначально подчеркивавшей ту роль, которую германские государства сыграли в годы наполеоновских войн в разгроме Франции, в конце XIX - начале ХХ вв. стали доминировать антирусские ноты. А в период сосуществования двух Германий (ФРГ и ГДР) немецкая историография особенно явно разделилась на «прозападную» и «прорусскую».
Своеобразным оказался и путь англо-американской историографии. Преобладавшее первоначальное позитивное отношение к факту разгрома армии Наполеона в России сменилось в период «холодной войны» ориентацией на изучение природы «вечного противника» западного мира.
Не меньшей сложностью отличаются пути развития историографических традиций Италии, Польши, Голландии, Испании, Украины, Литвы и других стран, которых коснулась эпопея Русского похода 1812 г.
Глубокая внутренняя противоречивость характеризует и отечественную историографию. На протяжении почти 200 лет в ее рамках не затихает противоборство, оформившееся еще в публицистике начала XIX в., между официозно-патриотической традицией и традицией научно-критического осмысления событий 1812 г. При этом обращает на себя внимание то, что в течение 200 лет, будь то российское, советское или снова российское государство, как правило, стимулирует только «патриотический» вариант интерпретации событий, лишь изредка и весьма неохотно соглашаясь на «научную» корректировку картины 1812 г.
Признавая факт внутренней противоречивости национальных традиций в интерпретации Отечественной войны 1812 г., мы не можем не обратить внимания и на их относительную цельность и постоянство, что не только было предопределено ролью, сыгранной каждым народом в событиях 200-летней давности, но и перипетиями последующей его истории. Поэтому общая картина, рисующая 200-летний поиск «исторической истины», оказывается чрезвычайно сложной и запутанной, включающей в себя замкнутые пространства национальных традиций, усложненные их собственной внутренней противоречивостью.
Не отражает ли представленная картина изучения одной из важнейших страниц мировой истории общую проблему, характеризующую сам процесс постижения «исторической истины»? Ведь расширение числа национальных участников поиска, сопровождаемое, кстати сказать, увеличением круга привлекаемых источников и усложнением методологических процедур, только отдаляет нас от изначальной прозрачности и очевидности того, что «было на самом деле»?