Geum.ru

Ангелы и демоны дэн браун анонс

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   42
Глава 41


Раздавшийся из динамика голос звучал холодно и высокомерно. Все находящиеся в кабинете обратились в слух. Лэнгдон пытался определить акцент человека на другом конце линии. "Скорее всего - Средний Восток", - подумал он.

- Я посланник древнего братства, - произнес голос с совершенно чуждой для них мелодикой. Того братства, которому вы много столетий чинили зло. Я - посланник "Иллюминати".

Лэнгдон почувствовал, как напряглись его мышцы. Исчезла даже последняя тень сомнения. На какое-то мгновение он снова испытал тот священный трепет и тот ужас, которые ощутил сегодня утром, увидев в первый раз амбиграмму.

- Чего вы хотите? - спросил камерарий.

- Я представляю людей науки, тех, кто, подобно вам, заняты поисками высшей истины. Тех, кто желает познать судьбу человечества, его предназначение и его творца.

- Кем бы вы ни были, я...

- Silenzio! Молчите и слушайте! В течение двух тысячелетий в этих поисках доминировала церковь. Вы подавляли любую оппозицию с помощью лжи и пророчеств о грядущем дне Страшного суда. Во имя своих целей вы манипулировали истиной и убивали тех, чьи открытия не отвечали вашим интересам. Почему же вы теперь удивляетесь тому, что стали объектом ненависти во всех уголках Земли?

- Просвещенные люди не прибегают к шантажу для достижения своих целей.

- Шантажу? - рассмеялся человек на другом конце линии. - Здесь нет никакого шантажа! Мы не выдвигаем никаких требований. Вопрос уничтожения Ватикана не может служить предметом торга. Мы ждали этого дня четыреста долгих лет. В полночь ваш город-государство будет стерт с лица планеты. И вы ничего не можете сделать.

К микрофону рванулся Оливетти.

- Доступ в город невозможен! - выкрикнул он. - Вы просто не могли разместить здесь взрывчатку!

- Вы смотрите на мир с позиций, возможно, и преданного делу, но глубоко невежественного швейцарского гвардейца, - с издевкой произнес голос. - Не исключено, что вы - офицер. А если так, то вы не могли не знать, что иллюминаты умели внедряться в самые элитные организации. Почему вы полагаете, что швейцарская гвардия является в этом отношении исключением?

"Боже, - подумал Лэнгдон. - У них здесь свой человек". Ученый прекрасно знал, что способность внедриться в любую среду являлась у братства "Иллюминати" главным ключом к достижению власти. Иллюминаты свили себе гнезда среди масонов, в крупнейших банковских системах, в правительственных организациях. Черчилль, обращаясь к английским журналистам, однажды сказал, что если бы английские шпионы наводнили Германию так, как иллюминаты - английский парламент, война закончилась бы не позднее чем через месяц.

- Откровенный блеф! - выпалил Оливетти. - Вы не настолько влиятельны, чтобы проникнуть за стены Ватикана.

- Но почему? Неужели только потому, что швейцарские гвардейцы славятся своей бдительностью? Или потому, что они торчат на каждом углу, охраняя покой вашего замкнутого мирка? Но разве гвардейцы не люди? Неужели вы верите в то, что все они готовы пожертвовать жизнью ради сказок о человеке, способном ходить по воде аки посуху? Ответьте честно на простой вопрос: как ловушка с антивеществом могла оказаться в Ватикане? Или как исчезло из Ватикана ваше самое ценное достояние? Я имею в виду столь необходимую вам четверку...

- Наше достояние? Четверка? Что вы хотите этим сказать? - спросил Оливетти.

- Раз, два, три, четыре. Неужели вы их до сих пор не хватились?

- О чем вы... - начал было Оливетти и тут же умолк. Глаза коммандера вылезли из орбит, словно он получил сильнейший удар под ложечку.

- Горизонт, похоже, проясняется, - с издевкой произнес посланец иллюминатов. - Может быть, вы хотите, чтобы я произнес их имена?

- Что происходит? - отказываясь что-либо понимать, спросил камерарий.

- Неужели ваш офицер еще не удосужился вас проинформировать? - рассмеялся говорящий. - Но это же граничит со смертным грехом. Впрочем, неудивительно. С такой гордыней... Представляю, какой позор обрушился бы на его голову, скажи он вам правду... скажи он, что четыре кардинала, которых он поклялся охранять, исчезли.

- Откуда у вас эти сведения?! - завопил Оливетти.

- Камерарий, - человек, судя по его тону, явно наслаждался ситуацией, - спросите у своего коммандера, все ли кардиналы находятся в данный момент в Сикстинской капелле?

Камерарий повернулся к Оливетти, и взгляд его зеленых глаз говорил, что временный правитель Ватикана ждет объяснений.

- Синьор, - зашептал ему на ухо Оливетти, - это правда, что четыре кардинала еще не явились в Сикстинскую капеллу. Но для тревоги нет никаких оснований. Все они утром находились в своих резиденциях в Ватикане. Час назад вы лично пили с ними чай. Четыре кардинала просто не явились на предшествующую конклаву дружескую встречу. Я уверен, что они настолько увлеклись лицезрением наших садов, что потеряли счет времени.

- Увлеклись лицезрением садов? - В голосе камерария не осталось и следа его прежнего спокойствия. - Они должны были появиться в капелле еще час назад!

Лэнгдон бросил изумленный взгляд на Витторию. Исчезли кардиналы? Так вот, значит, что они там разыскивают!

- Перечень имен выглядит весьма внушительно, и он должен убедить вас в серьезности наших намерений. Это кардинал Ламассэ из Парижа, кардинал Гуидера из Барселоны, кардинал Эбнер из Франкфурта...

После каждого произнесенного имени коммандер Оливетти на глазах становился все меньше и меньше ростом.

- ...и наконец, кардинал Баджиа из Италии.

Камерарий весь как-то обмяк и обвис. Так обвисают паруса корабля, неожиданно попавшего в мертвый штиль. На его сутане вдруг появились глубокие складки, и он рухнул в кресло, шепча:

- I preferiti... Все четыре фаворита, включая Баджиа... наиболее вероятного наследника Святого престола... как это могло случиться?

Лэнгдон достаточно много знал о процедуре избрания папы, и отчаяние камерария было ему вполне понятно. Если теоретически каждый из кардиналов не старше восьмидесяти лет мог стать понтификом, то на практике лишь немногие из них пользовались авторитетом, который позволял им рассчитывать на две трети голосов, необходимых для избрания. Этих кардиналов называли preferiti. И все они исчезли.

На лбу камерария выступил пот.

- Что вы намерены с ними сделать? - спросил он.

- Как вы думаете, что я с ними намерен сделать? Я - потомок ассасинов.

Лэнгдон вздрогнул. Он хорошо знал это слово. В течение столетий церковь имела немало смертельных врагов, среди которых были ассасины и тамплиеры <Тамплиеры - члены рыцарского духовного ордена, основанного в Иерусалиме в 1118 или 1119 г., Затем обосновался во Франции. Против тамплиеров был начат инквизиционный процесс. Орден упразднен в 1312 г. Папой Климентом V.>. Это были люди, которых Ватикан либо истреблял, либо предавал.

- Освободите кардиналов, - сказал камерарий. - Разве вам не достаточно уничтожить Град Божий?

- Забудьте о своих кардиналах. Они для вас потеряны навсегда. Однако можете не сомневаться, что об их смерти будут помнить долгие годы... миллионы людей. Мечта каждого мученика. Я сделаю их звездами прессы и телевидения. Не всех сразу, а одного за другим. К полуночи братство "Иллюминати" станет центром всеобщего внимания. Какой смысл менять мир, если мир этого не видит? В публичном убийстве есть нечто завораживающее. Разве не так? Церковь доказала это много лет назад... инквизиция, мучения, которым вы подвергли тамплиеров, крестовые походы... и, конечно, La purga, - закончил он после недолгой паузы.

Камерарий не проронил ни слова.

- Неужели вы не знаете, что такое La purga? - спросил потомок ассасинов и тут же сам ответил: - Впрочем, откуда вам знать, ведь вы еще дитя. Служители Бога, как правило, никудышные историки. Возможно, потому, что их прошлые деяния вызывают у них стыд.

- La purga, - неожиданно для самого себя произнес Лэнгдон. - 1668 год. В этом году церковь заклеймила четырех ученых-иллюминатов. Выжгла на их телах каленым железом знак креста. Якобы для того, чтобы очистить их от грехов.

- Кто это сказал? - поинтересовался невидимый собеседник. В его голосе было больше любопытства, чем озабоченности.

- Мое имя не имеет значения, - ответил Лэнгдон, пытаясь унять предательскую дрожь в голосе. Ученый был несколько растерян, поскольку ему впервые в жизни приходилось беседовать с живым иллюминатом. Наверное, он испытал бы то же чувство, если бы с ним вдруг заговорил сам... Джордж Вашингтон. - Я ученый, который занимался исследованием истории вашего братства.

- Великолепно! - ответил голос. - Я польщен тем, что в мире еще сохранились люди, которые помнят о совершенных против нас преступлениях.

- Однако большинство из этих людей полагают, что вас на земле уже не осталось.

- Заблуждение, распространению которого мы сами способствовали. Что еще вам известно о La purga?

Лэнгдон не знал, что ответить. "Что еще мне известно? Мне известно лишь то, что все, свидетелем чего я явлюсь, - чистое безумие!" Вслух же он произнес:

- После клеймения ученых убили, а их тела были брошены на самых людных площадях Рима в назидание другим ученым, чтобы те не вступали в братство "Иллюминати".

- Именно. Поэтому мы поступим точно так же. Quid pro quo. Можете считать это символическим возмездием за мученическую смерть наших братьев. Ваши кардиналы будут умирать каждый час, начиная с восьми вечера. К полуночи весь мир замрет в ожидании.

- Вы действительно хотите заклеймить и убить этих людей? - машинально приблизившись к телефону, спросил американец.

- История повторяется. Не так ли? Конечно, мы сделаем это более элегантно и более смело, чем когда-то церковь. Она умертвила наших братьев тайком и выбросила их тела тогда, когда этого никто не мог увидеть. Я квалифицирую это как трусость.

- Вы хотите сказать, - не веря своим ушам, спросил Лэнгдон, - что заклеймите и убьете этих людей публично?!

- Конечно. Хотя все зависит от того, что понимать под словом "публично". Кажется, в церковь в наше время ходят не очень много людей?

- Вы намерены убить их под сводами церкви? - спросил Лэнгдон.

- Да, как проявление милосердия с нашей стороны. Это позволит Богу забрать их души к себе на небо быстро и без хлопот. Думаю, мы поступаем правильно. Ну и пресса, конечно, будет от этого в восторге.

- Откровенный блеф, - произнес Оливетти, к которому вернулось ледяное спокойствие. - Невозможно убить человека в помещении церкви и безнаказанно оттуда скрыться.

- Блеф? - несказанно удивился ассасин. - Мы словно призраки бродим среди ваших швейцарских гвардейцев, похищаем из-под вашего носа кардиналов, помещаем мощный заряд в самом сердце вашего главного святилища, и вы называете все это блефом? Как только начнутся убийства и тело первой жертвы будет обнаружено, журналисты слетятся роем. К полуночи весь мир узнает о правом деле братства "Иллюминати".

- А что будет, если мы выставим часовых в каждой церкви? - спросил Оливетти.

- Боюсь, что чрезмерное распространение вашей религии делает подобную задачу невыполнимой, - со смехом сказал иллюминат. - Когда вы в последний раз проводили перепись церквей? По моим прикидкам, в Риме насчитывается более четырех сотен католических храмов и церквей. Соборы, часовни, молитвенные дома, аббатства, монастыри, женские монастыри, церковно-приходские школы, наконец... Вам придется выставить охрану во всех этих заведениях.

Выслушав сказанное, Оливетти и глазом не моргнул.

- Спектакль начнется через девяносто минут, - решительно произнес голос. - Один кардинал каждый час. Математическая прогрессия смерти. А теперь мне пора.

- Подождите! - воскликнул Лэнгдон. - Скажите, какие клейма вы намерены использовать?

- Думаю, вам известно, какое клеймо мы используем. - Судя по тону, которым были произнесены эти слова, вопрос Лэнгдона сильно позабавил иллюмината. - В любом случае вы скоро об этом узнаете. И это явится доказательством того, что древние легенды не лгут.

Лэнгдон начал испытывать легкое головокружение. Перед его мысленным взором снова возникло клеймо на груди мертвого Леонардо Ветра. Ученый прекрасно понимал, на что намекает ассасин. Согласно легендам, у братства "Иллюминати" было пять клейм. Одно уже было использовано. Осталось еще четыре, подумал американец. И четыре кардинала исчезли.

- Я поклялся, что сегодня начнутся выборы нового папы, - сказал камерарий. - Поклялся именем Божьим.

- Святой отец, - с издевкой произнес голос, - миру ваш новый папа вовсе не нужен. После полуночи править ему будет нечем, если, конечно, не считать груды развалин. С католической церковью покончено. Ваше пребывание на земле завершилось.

После этих слов на некоторое время воцарилось молчание. Первым заговорил камерарий, и в голосе его звучала печаль:

- Вы заблуждаетесь. Церковь - нечто большее, чем скрепленные известью камни. Вы не сможете так просто стереть с лица земли веру, за которой стоят два тысячелетия... я имею в виду любую веру, а не только католичество. Вера не исчезнет, если вы уничтожите ее земное проявление. Католическая церковь останется жить и без города-государства Ватикана.

- Благородная ложь, - последовал ответ. - Но ключевым здесь тем не менее является слово "ложь". А истина известна нам обоим. Скажите, почему, по вашему мнению, Ватикан являет собой обнесенную стенами крепость?

- Служителям Божьим приходится обитать в опасном мире, - сказал камерарий.

- Скажите, сколько вам лет? Вы, видимо, слишком молоды для того, чтобы усвоить простую истину. Ватикан является неприступной крепостью потому, что за его стенами католическая церковь хранит половину своих несметных сокровищ. Я говорю о редкостных картинах, скульптурах, драгоценных камнях и бесценных книгах... а в сейфах Банка Ватикана спрятаны золотые слитки и документы сделок с недвижимостью. По самой приблизительной оценке, Ватикан "стоит" 48,5 миллиарда долларов. Вы сидите на поистине золотом яйце. Но завтра все это превратится в прах, а вы станете банкротами. Все ваши активы испарятся, и вам придет конец. Никто, включая ваших сановных коллег, не станет работать бесплатно.

Оливетти и камерарий обменялись взглядами, которые лишь подтверждали вывод иллюмината.

- Вера, а не деньги, служит становым хребтом церкви, - с тяжелым вздохом заметил камерарий.

- Очередная ложь. В прошлом году вы выложили 183 миллиона долларов на поддержку влачащих жалкое существование епархий. Как никогда мало людей ходит сегодня в церковь. По сравнению с последним десятилетием их число сократилось на 43 процента. Пожертвования за семь лет сократились почти вдвое. Все меньше и меньше людей поступают в семинарии. Церковь умирает, хотя вы и отказываетесь это признать. Ей несказанно повезло, что она теперь уходит с громким шумом.

В разговор вступил Оливетти. Коммандер уже не казался столь воинственным, каким был всего несколько минут назад. Теперь он больше походил на человека, пытающегося найти выход из безвыходного положения.

- А что, если часть этих золотых слитков пойдет на поддержку вашего благородного дела? Вы откажетесь от взрыва?

- Не оскорбляйте подобными предложениями ни нас, ни себя.

- У нас много денег.

- Так же, как и у нас. Мы обладаем богатством гораздо большим, чем вы можете себе представить.

Лэнгдон припомнил, что слышал о легендарном богатстве ордена. О несметных сокровищах баварских масонов, о гигантских состояниях Ротшильдов и Бильдербергеров, об их огромном алмазе.

- I preferiti, - сказал камерарий, меняя тему. - Пощадите хоть их. Это старые люди. Они...

- Считайте их невинными жертвенными агнцами, - рассмеялся ассасин. - Скажите, а они действительно сумели сохранить невинность? Как вы считаете, ягнята блеют, когда их приносят в жертву? Sacrifici vergini nell' altare di scienza <Невинные жертвы на алтаре науки (ит.).>.

- Это люди веры, - после продолжительного молчания, произнес камерарий. - И смерти они не страшатся.

- Леонардо Ветра тоже был человеком веры, - презрительно фыркнул иллюминат. - А я в ту ночь читал в его глазах ужас. Я избавил его от этого страха.

- Asino <Убийца! (ит.).>! - крикнула молчавшая до этого момента Виттория. - Это был мой отец!

- Ваш отец? - донеслось из динамика. - Как это прикажете понимать? У преподобного Леонардо Ветра была дочь? Однако как бы то ни было, но перед смертью ваш папа рыдал, как ребенок. Весьма печальная картина. Даже у меня она вызвала сострадание.

Виттория пошатнулась от этих слов. Лэнгдон протянул к ней руки, но девушка удержалась на ногах и, устремив взгляд в аппарат на столе, произнесла:

- Клянусь жизнью, что найду тебя еще до того, как кончится эта ночь. А затем... - Ее голос звенел сталью.

- Сильная духом женщина! - хрипло рассмеялся ассасин. - Такие меня всегда возбуждали. Не исключено, что я найду тебя еще до того, как кончится эта ночь. А уж когда найду, то...

Слова иллюмината прозвучали как удар кинжала. После этого он отключил связь.


Глава 42


Кардинал Мортати истекал потом в своей черной мантии. И не только потому, что в Сикстинской капелле было жарко, как в сауне. Конклав должен был открыться через двадцать минут, а он не имел никаких сведений о четырех исчезнувших кардиналах. Собравшиеся в капелле отцы церкви давно заметили их отсутствие, и первоначальное негромкое перешептывание постепенно переходило в недоуменный ропот.

Мортати не мог предположить, куда подевались эти прогульщики. Может быть, они у камерария? Он знал, что последний по традиции пил чай с preferiti, но чаепитие должно было закончиться еще час назад. Может быть, они заболели? Съели что-нибудь не то? В подобное Мортати поверить не мог. Лишь раз в жизни кардинал получал шанс стать Верховным понтификом (иным такой возможности вообще не представлялось), а согласно законам Ватикана, чтобы стать папой, во время голосования нужно было находиться в Сикстинской капелле. В противном случае кардинал выбывал из числа кандидатов.

Хотя число preferiti достигало четырех человек, мало кто сомневался, который из них станет папой. Последние пятнадцать дней они провели в бесконечных переговорах и консультациях, используя все новейшие средства связи - электронную почту, факсы и, естественно, телефон. Согласно традиции, в качестве preferiti были названы четыре имени, и каждый из избранников отвечал всем предъявляемым к претенденту на Святой престол негласным требованиям.

Владение несколькими языками, итальянским, испанским и английским - обязательно. Никаких порочащих секретов. Или, как говорят англичане, "никаких скелетов в шкафу". Возраст от шестидесяти пяти до восьмидесяти.

Один из четверки имел преимущество. Это был тот, кого коллегия кардиналов рекомендовала для избрания. В этот вечер таким человеком стал кардинал Альдо Баджиа из Милана. Многолетнее, ничем не запятнанное служение церкви, изумительная способность к языкам и непревзойденное умение донести до слушателей суть веры делали его основным кандидатом.

"И куда, дьявол его побери, он мог деться?" - изумлялся про себя Мортати.

Отсутствие кардиналов волновало Мортати потому, что на него была возложена обязанность следить за ходом конклава. Неделю назад коллегия кардиналов единогласно провозгласила его так называемым великим выборщиком, или, говоря по-простому, руководителем всей церемонии. Лишь камерарий был лучше других осведомлен о процедуре выборов, но он, временно возглавляя церковь, оставался простым священником и в Сикстинскую капеллу доступа не имел. Поэтому для наблюдения за ходом церемонии выбирали специального кардинала.

Кардиналы частенько шутили по поводу избрания на эту роль. Назначение на пост великого выборщика - самая жестокая милость во всем христианском мире, говорили они. Великий выборщик исключался из числа претендентов на Святой престол, и, кроме того, ему в течение нескольких дней приходилось продираться сквозь дебри Universi Dominici Gregis, усваивая мельчайшие тонкости освященного веками ритуала, чтобы провести выборы на должном уровне.

Мортати, однако, не жаловался, понимая, что его избрание является вполне логичным. Он был не только самым старым кардиналом, но и долгие годы оставался доверенным лицом покойного папы, чего остальные отцы церкви не могли не ценить. Хотя по возрасту Мортати еще мог претендовать на Святой престол, все же он был слишком стар для того, чтобы иметь серьезные шансы быть избранным. Достигнув семидесяти девяти лет, Мортати переступил через невидимый порог, который давал основание коллегии кардиналов усомниться в том, что здоровье позволит ему справиться с весьма изнурительными обязанностями главы католической церкви.

Папы, как правило, трудились четырнадцать часов в сутки семь дней в неделю и умирали от истощения через 6,3 года (в среднем, естественно) пребывания на Святом престоле. В церковных кругах шутливо говорили, что избрание на пост папы является для кардинала "кратчайшим путем на небо".

Мортати, как полагали многие, мог стать папой в более раннем возрасте, если бы не обладал одним весьма серьезным недостатком. Кардинала Мортати отличала широта взглядов, что противоречило условиям Святой триады, соблюдение которых требовалось для избрания на пост папы. Эти триада заключалась в трех словах - консерватизм, консерватизм и консерватизм.

Мортати усматривал иронию истории в том, что покойный папа, упокой Господи душу его, взойдя на Святой престол, к всеобщему удивлению, проявил себя большим либералом. Видимо, чувствуя, что современный мир постепенно отходит от церкви, папа предпринял несколько смелых шагов. В частности, он не только смягчил позицию католицизма по отношению к науке, но даже финансировал некоторые исследования. К несчастью, этим он совершил политическое самоубийство. Консервативные католики объявили его "дебилом", а пуристы от науки заявили, что церковь пытается оказать влияние на то, на что ей влиять не положено.

- Итак, где же они?

Мортати обернулся. Один из кардиналов, нервно дотронувшись рукой до его плеча, повторил вопрос:

- Ведь вам известно, где они, не так ли? Мортати, пытаясь скрыть беспокойство, произнес:

- Видимо, у камерария.

- В такое время? Если это так, то их поведение, мягко говоря, несколько неортодоксально, а камерарий, судя по всему, полностью утратил чувство времени.

Кардинал явно усомнился в словах "великого выборщика".

Мортати не верил в то, что камерарий не следит за временем, но тем не менее ничего не сказал. Он знал, что многие кардиналы не испытывают особых симпатий к помощнику папы, считая его мальчишкой, слишком неопытным, чтобы быть доверенным лицом понтифика. Мортати полагал, что в основе этой неприязни лежат обыкновенные зависть и ревность. Сам же он восхищался этим еще довольно молодым человеком и тайно аплодировал папе за сделанный им выбор. Глядя в глаза ближайшего помощника главы церкви, он видел в них убежденность и веру. Камерарий был далек от того мелкого политиканства, которое, увы, столь присуще многим служителям церкви. Он был поистине человеком Божьим.

Со временем преданность камерария вере и Святому престолу стали обрастать легендами. Многие объясняли это чудом, объектом которого тот был в детстве. Такое событие навсегда запало бы в душу любого человека, окажись он его свидетелем. Чудны дела Твои, Господи, думал Мортати, сожалея о том, что в его юности не произошло события, которое позволило бы ему, оставив все сомнения, бесконечно укрепиться в вере. При этом Мортати знал, что, к несчастью для церкви, камерарию даже в зрелом возрасте не суждено стать папой. Для достижения этого поста священнослужитель должен обладать политическим честолюбием, а этот камерарий был, увы, начисто лишен всяких политических амбиций. Он несколько раз отказывался от очень выгодных церковных постов, которые предлагал ему покойный папа, заявляя, что желает служить церкви как простой человек.

- Ну и что теперь? - спросил настойчивый кардинал.

- Что, простите? - поднимая на него глаза, переспросил Мортати. Он настолько погрузился в собственные мысли, что не слышал вопроса.

- Они опаздывают! Что мы будем делать?

- А что мы можем сделать? - вопросом на вопрос ответил Мортати. - Нам остается только ждать. И верить.

Кардиналу, которого ответ "великого выборщика" совершенно не устроил, оставалось лишь молча отступить в тень.

Мортати некоторое время стоял молча, потирая пальцем висок. Он понимал, что прежде всего следовало привести в порядок мысли. "Итак, что же нам действительно делать?" - подумал он, бросив взгляд на недавно обновленные фрески Микеланджело на стене над алтарем. Вид Страшного суда в изображении гениального художника его вовсе не успокоил. На огромной, высотой в пятьдесят футов, картине Иисус отделял праведников от грешников, отправляя последних в ад. На фреске были изображены освежеванная плоть и охваченные пламенем тела. Микеланджело отправил в ад даже одного из своих врагов, украсив его при этом огромными ослиными ушами. Мопассан однажды заметил, что фреска выглядит так, словно ее написал какой-то невежественный истопник для карнавального павильона, в котором демонстрируют греко-римскую борьбу.

И Мортати в глубине души соглашался с великим писателем.