Дмитрий Иванович Хван
| Вид материала | Документы |
- Доклад по химии: «Дмитрий Иванович Менделеев», 35.99kb.
- Дмитрий Иванович Старченко : указатель, 453.18kb.
- Конспект урока по химии в 8 классе Тема : " Митя, Дмитрий, Дмитрий Иванович", 197.78kb.
- Андрей Дмитриевич Сахаров родился в Москве 21 мая 1921 г. Его отец Дмитрий Иванович, 369.46kb.
- Дмитрий иванович менделеев, 211.1kb.
- Дмитрий Иванович гениальный русский химик, физик и натуралист в широком смысле этого, 419.06kb.
- Методические рекомендации Косенков Дмитрий Иванович, педагог дополнительного образования, 564.96kb.
- Дмитрий Иванович Менделеев, 8.94kb.
- Биография. Дмитрий Иванович Менделеев, 119.05kb.
- Менделеев Дмитрий Иванович гениальный русский химик, физик и натуралист в широком смысле, 125.34kb.
Глава 6
Царство Московское, Поморье, Архангельск.
Лето 7145 (1637).
Поморский коч, умело лавируя между островами и песчаными отмелями северодвинского устья, подошёл к знакомому архангелогородскому берегу, где близ него тесно стояли склады купцов. Один из них принадлежал Савватию Ложкину, у коего святицкие поморы, по обыкновению, меняли ворвань, клык моржа да китовый ус на парусину, пеньку и кое-какую железную утварь и оснастку для кочей. Но из-за того, что поморская община, по сути, уже несколько лет не занималась промыслом морского зверя, а запасы снаряжения совершенно истощились, беломорцам пришлось платить своему знакомому приказчику Матвею, который заведовал складом Ложкина, ангарскими извозными деньгами, золотыми червонцами, ибо пушная часть оплаты уже давно была пущена на закупку скота в вологодских весях. Приказчик зорко и дотошно проследил, чтобы мужички сложили на причале всё то, что было нужно поморам, и потом, повернувшись к поморам-бородачам, с улыбкой произнёс:
– Ну, давай, друже, показывайте, что за золотишко у вас имеется?
Ярко кивнул и деловито распутал под хмурыми взглядами товарищей тесёмки на кожаном кошеле, выудив оттуда две монетки, и неуверенно протянул их приказчику.
– Ладные монеты. Ладные, да невиданные доселе. Гишпанские али фряжские какие?
– Не…
– Гляди-ко! Буквицы словенские. Че…
– Червонец, Матвей. Червонец.
Приказчик монету на зуб, вопреки обыкновению, пробовать не стал. Хватило и прикосновения многоопытных пальцев да внимательного взгляда, чтобы понять – монеты добрые и полновесные, в аккурат под золотник1будут.
«Мужичьё лапотное», – усмехнулся Матвей.
Помор же подумал о том, что приказчик усмехается над монетой и не хочет её признавать. Бона, даже на зуб не спробовал!
«Оммануть хочет! Ужжа ты!»
– Цену деньге не знаешь, Яр?! – воскликнул вдруг приказчик.
– Ты почто смехом-то зовёшь? – хотел было обидеться Ярко.
– Много дал. Вторую монету забирай, а мне дай три новгородки да полушку – и то верно будет, – рассмеялся Матвей, протягивая помору один золотник.
– На-ко, сколь торгова наука вперьвой сложна! Лешшой! – Ярко озадаченно взлохматил вихры.
– То-то я и смотрю – ни Вигаря, ни Борзуна нет. Ярко, теперь ты ходить за товаром будешь?
Тот кивнул и дал команду товарищам нагружать коч.
Корабль Ярко отчаливал от складских причалов, а сам хозяин лежал на мешках, сваленных на корме, и улыбался, прикрыв глаза и подставив лицо ласковому солнцу. Думал Ярко о будущем, о жене Ладе, о детишках. Об общине, что изрядно разбогатела в последнее время, вона сколько одного скота пригнали с Вологодчины! Люди приходили новые в общину вступать, мужики работящие. А всего-то надо было – свезти три раза мангазейским, енисейским да ангарским путями людишек, зимушку перезимовать на дармовых харчах да по весне домой вертаться. И всё бы хорошо, кабы не Кийский архиерей, или как его там, а то уж зело жаден взгляд его до поморского добра.
Два дня спустя.
– А эта откель? – Ложкин выудил из недельной выручки ангарский червонец. – Фряжская работа?
– Нет, не фрягами делано. Вона, словенские буквицы. Червонец. Ангарск, – указал на буковки Матвей.
– Не ведал прежде о граде сём. Ангарск… – Купец пожал плечами. – Ну да то ничего, деньга ладная.
Ложкин собрал остальные монеты и монетки в аккуратные стопочки, губами шепча только ему известный счёт, затем долго сверялся с отчётами приказчиков да списками отпущенного товара со складов.
– Славно, Матвей. Кажный раз убеждаюсь – лучший ты у меня, – похвалил приказчика купец, не поднимая головы. – Много наторговал. С людьми так же ласков, наслышан о сём премного.
Матвей поклонился купцу, приложив ладонь к груди, и, увидев характерный жест, поспешил выйти из кабинета. Но в самих дверях был остановлен вопросом Ложкина:
– Матвей, а кто, ты говоришь, тебе её дал?
– Кого дал? – не понял приказчик.
– Да золотник тот, червонец.
– Так то поморы, – удивился Матвей.
– А откель они, недалече? Знаешь кого?
– Нет, первый раз видал. Они взяли товара да ушли вскорости, Савватий Петрович.
– Ну ладно, ступай, ступай, Матвей.
«Чего бы это поморам платить за товар не промыслом своим, а золотом? Неужто ограбили кого?»
Москва, Кремлёвские палаты.
Шесть месяцев спустя.
В начале следующего года указом царя из приказа Казанского дворца был выделен в отдельное учреждение приказ Сибирский. Управляемый судьями, он ведал всеми делами Сибири. Такими как военные, административные, дипломатические и конечно же разбором, оценкой и реализацией ясака, поступавшего из Сибири. Государь всея Руси Михаил Фёдорович интересовался делами приобретаемой окраины ровно настолько, насколько бесперебойно поступала необходимая для пополнения казны мягкая рухлядь. А казна постоянно требовала расходов на войну. Правда, ляхи уже дважды за последнее время платили дань Московии за свои неуёмные аппетиты на востоке, но всё же этого было недостаточно. Хотя для Михаила не будет откровением, если поляки сызнова спробуют Московское царство на прочность, а уж тогда-то жди, лях да литва, нелюбимого тобою московита у стен Вильны или Менска! Вот только со свеями надо договор учинить о сём.
– Да токмо бают, Оксеншерна, свейский регент, ужо с ляхами свой договор имеет. Так ли, Иван Тарасьевич? – Царь внимательно посмотрел на думного дьяка Грамотина, начальника Посольского приказа.
– Истинно так, государь! Добрые люди донесли о сём, – склонился дьяк.
– И что же нам делать?
– Надобно говорить со свеями, иного немочно учинять. Ежели мы дадим лучшие условия для войны с Польшей, то…
– Тут подарки нужны, а рухляди мягкой мало дают! – резко оборвал Грамотина царь и повернулся к Борису Михайловичу Лыкову, ведавшему Сибирским приказом.
– Как мало, великий царь? – пролепетал Лыков. – Исправно даём.
– Больше надо. Больше! Расходы военные требуют оного, – ответил самодержец.
– Так ведь это Ангару-реку перегородили нам, а далее хода нет. То голова Енисейского стола ужо сказывал в письме своём. А людишки бают, места для промысла зверя там богатые…
– Так что ты молчал, сукин сын?! – едва повысил голос Михаил Фёдорович.
– Я же всё исправно отписывал…
– Кому? О чём мелешь, ежели токмо сейчас о сём речи ведём, подлец?! Помню я ангарских людишек! Беклемишева, Василя Михайловича, посылал я в Енисейск, дабы он справился о том, да токмо вестей от него нет покудова.
– Зато от ангарских людишек вестишка имеется, великий царь. – Лыков цыкнул на дьяка Шипулина, и тот с великой робостью протянул царю на широком серебряном блюдце золотую монету.
Михаил Фёдорович взял её, повертел, внимательно оглядывая. Вскоре побагровел лик его от гнева, но царь унял его и, спрятав монету в кулаке, спокойно молвил:
– Слать за Беклемишевым в Енисейск немедля. Пошли вон все.
Низовья Ангары. Май 7145 (1637).
– Енисей-батюшка недалече, – объявил кормщик Макар, невысокий жилистый мужичок из казаков.
Ребята Матусевича тотчас же зашлись в приступе смеха – последний раз Макар открывал рот, когда прошли братские пороги. Сказать, что он отличался немногословностью, значит не сказать ничего. Но кормщиком он был от Бога, чувствовал реку нутром, поэтому в прохождении самых опасных участков порожного сплава с ним было безопасно.
– Немой заговорил… Раз наш Макар сегодня такой разговорчивый, быть хорошему дню, удача ждёт нас! – продолжали веселиться парни, которым выпало хоть какое-то развлечение в этом долгом и однообразном путешествии по Ангаре.
Игорь Матусевич тоже улыбался, сам же Макар невозмутимо скользил взглядом с речной глади на зелёно-голубой ковёр вековой тайги, что тянулась от горизонта до горизонта, перемежаясь сопками да редкими вкраплениями берёзовых и осиновых рощ.
– Когда этот ваш Радек доведёт до ума свой дизель? Яйцеголовых – на два института, а они всё волыну тянут, – бормотал один из матусевцев, сидевший на вёслах.
– Ну так и помог бы идеями, – ответил его сосед, медбрат из Мурманска.
– Не мой профиль. А ты лучше подумай, сколько нам обратно грести придётся, – усмехнулся спецназовец.
Собственно, для дизеля нет никакой разницы, заливают в него солярку или подсолнечное масло, в случае с ангарцами масло идёт конопляное. Кстати, биотопливо сгорает в двигателе значительно лучше, чем солярка, и делает выхлоп более чистым, что немаловажно. Для получения хорошего биодизельного топлива достаточно смешать девять частей масла с одной частью метилового спирта, добавить немного щелочи для ускорения реакции да подогреть полученную смесь до шестидесяти градусов и немного подождать. В результате масло распадается на метиловый эфир, который сливается и заливается в топливный бак, на оседающий на дно глицерин. Глицерин потом забирался медиками на свои нужды. Проблема встала только из-за смесительной установки, Радек хотел устроить нечто похожее на реакторную колонну, но его останавливала несовершенная пока металлургия Ангарии. Приходилось всё делать в уже привычных условиях, по упрощённой технологии, зато скоро можно нагрузить работой все девять дизельных моторов от лодок.
Через несколько часов вдали стали видны стены Енисейского острога, который поначалу показался Матусевичу несколько неказистым после осмотренных им Удинска и Владиангарска. Стены и башни были невысоки, казалось, что их будет несложно преодолеть даже туземцам, будь у них хоть какой опыт в этом деле. Однако, подойдя поближе к острогу, Игорь удивился: неказистый издали, вблизи Енисейск производил большее впечатление. Широкие, окованные железом ворота, квадратные, будто влитые башни, крепкие стены, часовые на стенах – всё это смотрелось уже несколько серьёзней. А у причала уже собиралась небольшая толпа.
Матусевич дал время Беклемишеву, чтобы тот подготовился к встрече ангарцев, приказав сушить вёсла и, используя течение, маневрировать к причалу. Игорь и его люди времени тоже не теряли, заранее поддев под одежду свои бронежилеты, которые вызывали трепетную зависть у всех военных из Российской Федерации – от полковника Смирнова до последнего матроса. Почти невесомые, по сравнению со стандартными армейскими брониками, они к тому же были пластинчатыми, то есть облегали фигуру и, что немаловажно, энергия пули, попадавшей в бронежилет, гасилась за счёт вязкого первого слоя защитного покрытия жилета. Синяки были, конечно, но не столь болезненные.
Заряды парализаторов были на максимуме – мало ли чего удумает царский воевода, а в плен попадать ангарцам никак нельзя. Один товарищ Матусевича, капитан Павел Грауль, взял весьма объёмный кошель с золотыми монетами, а второй, капитан Кабаржицкий, – мешок со скатанными шкурками чернобурой лисицы и соболя лучшей выделки. Игорь же захватил подарок от Соколова – кожаный патронташ к ружью, подаренному ранее Василию Михайловичу. Презент был выполнен в виде сумки, на которой был вышит герб Ангарии и вензель князя Сокола. Патронташ, естественно, был наполнен.
Когда бот уже встал у причала и троица ангарцев стояла на мостках, Матусевич заметил неспешно идущего к реке Беклемишева. У берега он встал, ожидая, что майор сам подойдёт к нему. Встреча была скупа на эмоции, похоже, воевода обиделся на то, что князь сам не приехал, и показал это Игорю, посетовав на отсутствие княжеского стяга на корабле ангарцев.
– День добрый, Василий Михайлович! – приветствовал Матусевич воеводу.
Тот, хмуря брови, отвечал:
– И вам доброго дня…
– Игорь Олегович, – подсказал майор.
– Пройдёмте, гости, в мою скромную комнатку, поговорим о делах наших насущных, или желаете в баньку сначала?
– Вот, людей моих, что в ботике, можно и в баньку. А мы вечером сходим. А сейчас, Василий Михайлович, давайте сразу к делу. – Матусевич выразительно потряс занятой объёмным свёртком рукой.
Воевода это заметил и, усмехнувшись, повёл гостей в острог.
– За подарок такой благодарен премного, а князю Ангарскому, Вячеславу Андреевичу, передай от меня сердечную благодарность и почтение. – Беклемишев рассыпался в благодарностях, попутно думая о том, что же отдарить, в свою очередь, князю.
– Василий Михайлович, мы с вами заключили договор о взаимной дружбе, – перешёл к делу Матусевич. – Теперь нам нужен новый договор…
– О границах, вестимо? – осведомился воевода. – Ведь токмо речная граница прописана, а сего мало, что о восточных украйнах?
– Нет. Пока рано о тех границах речи вести. Наши украйны не определены до сих пор, пока что оставим это, воевода? Князь Сокол хотел бы, чтобы ты, воевода енисейский, рассказал бы в Москве то, что княжество Ангарское готово сдавать Московскому царству это. – Матусевич брякнул о стол увесистый кожаный кошель с заранее распутанными тесёмками. Как и хотел Игорь, из кошеля высыпалось немного золотых чеканных монет Ангарии, покатившись по широкой крышке стола. Игорь ожидал увидеть жадный блеск в глазах воеводы. Но нет! Беклемишев, лишь удивившись монетам, взял одну из них, что почти докатилась до него, осмотрел её да поцокал языком. Но ни в жесте его, ни во взгляде не было и намёка на алчность. Что же, миф о повальной продажности царских чиновников ещё не обрёл почву для себя, ожидая лучших времён. – И это, – продолжил уже деловым тоном майор, раскатывая шкурки соболя, чернобурой лисицы, горностая и куницы.
– Выделка хороша, ишь как мех играет! – кивал воевода, играя на руках мягкой рухлядью – основой московского бюджета. – Так се говорит о том, что вы готовы давать ясак и пойти под высокую руку царя Московского, государя самодержца всея Руси? – недоверчиво посмотрел на Матусевича воевода.
– Нет. Это нам без надобности, – отрезал Игорь. – Нам нужно, чтобы Енисейск не чинил препятствий проходу наших караванов по Енисею. Ещё пропускал бы охочих людишек с Руси до нас. – Воевода кивал, а Матусевич, сделав паузу, продолжил: – А ещё мы хотим менять золото и меха на людей.
– Людей? – искренне поразился Беклемишев. – Государь наш, Михайло Фёдорович, силы свои кладёт для вызволения полоняников наших из магометанской неволи! Выручить их, кого нехристи увели в полон, – начал закипать воевода, – а ты хочешь, чтобы мы разбойному племени уподобились?! Чтобы учинили рабскую торговлю?
– Погоди, воевода, – начал было майор, но был прерван очередным взрывом праведных эмоций енисейца.
– Не может государь наш торговать своими подданными, аки цыплятами! Пошто се? – Небрежным движением руки Беклемишев отпихнул подальше от себя меха.
– Не нужны нам рабы, люди нам надобны. Не можете своих – понятно, мы возьмём литвинов, ливонцев, ляхов, финнов – людишек с порубежья московского.
– И какова цена подушная будет? – хмуро спросил после некоторой паузы воевода.
– Уж в этом мы сойдёмся, а цену дадим высокую. А это в задаток оставлю, Василий Михайлович.
Беклемишев тотчас упрятал ценности в кованный железом сундук с хитрющим замком и предложил пройти в трапезную. А там воевода нежданно для себя попал под перекрёстный допрос, что учинили ему Грауль с Кабаржицким.
…Ночью Игоря разбудил Грауль:
– Игорь, енисейцы шумят! По-моему, они полезли на бот, а там ховались Савка с Богданом, успокоили их. У воеводы истерика, скоро тут будет тесно.
Владимир взволнованно посматривал в приоткрытую дверь их комнаты, куда залетали звучащие в доме возбуждённые голоса. Как и говорил Павел, по лестнице, ведущей на второй этаж дома, где ночевали ангарцы, застучали тяжёлые сапоги.
– Володя, сними парализатор с предохранителя, – спокойным голосом сказал Матусевич, – ив голову не целься, если дело дойдёт до крайнего. Отойди от двери!
В комнату шумно ворвался Беклемишев.
– Почто люди твои казачков моих жизни лишили?! – выкрикнул он.
– Погоди, погоди, воевода. – Матусевич выставил вперёд ладони, показывая своё намерение разрешить дело миром. – Что случилось-то? Я своим людям говорил ночью не высовываться из дома, неужели они выходили?
– Нет, это случилось на причале!
– Раз так, айда на причал, воевода, – предложил Игорь.
К тому времени, как небольшая толпа подошла к Енисею, парализованные казаки начали очухиваться. Оказалось, что они после того, как ангарцы ушли в острог, чтобы попариться в бане, наблюдали за ботом – остался ли на нём кто-нибудь. А так как корабль был крытым – с тремя каютами и небольшим трюмом, разглядеть кого-либо в нём было весьма затруднительно. Наконец, глубокой ночью, так и не заметив никакого движения на борту, енисейцы решились осмотреть корабль ангарцев поближе.
Ясно, что сделали они это по указанию воеводы, – у Матусевича не было никаких иллюзий по поводу любознательности казаков. Когда совсем осмелели, они решили подняться на бот и приставили к борту мостки. Немного робея, помня муссировавшийся несколько лет слух о невиданной военной силе ангарцев, первый из енисейцев ступил на мостки, второй за ним, подсвечивая себе путь факелом, за ним ступил и следующий, а остальные остались на причале. Первый, едва спрыгнув с борта на палубу, тут же получил заряд и, охнув, завалился на спину. Второй, ступая по инерции за ним, успел метнуть факел в зев открытой двери в большую каюту, где находились двое ангарцев. И он получил свою порцию и упал ничком у борта на канатах. Третий казак попятился и, пытаясь развернуться на хлипких мостках, тоже успел схватить заряд и рухнул в воду. Двое оставшихся горе-шпионов опрометью кинулись в острог, оглашая окрестности Енисея благим матом. Савелий, лейтенант-спецназовец из Ревеля, прыгнул в воду за упавшим казаком, который, будучи парализован, камнем пошёл ко дну. Богдан подсвечивал ему брошенным казаком факелом.
И вот теперь, когда встревоженные ангарцы и рассерженный воевода пришли к пришвартованному боту, охраняемая двумя ангарцами троица незадачливых казаков начала ворочаться, удивлённо вытаращив друг на друга глаза. В наступившей тишине, нарушаемой лишь потрескиванием факелов, всё было ясно и без слов. Воевода, дабы избежать неудобных вопросов Матусевича, решил начать первым, принявшись раздавать пинки и оплеухи пытающимся встать на ноги казачкам.
– А ну, пошли отседова! Чего развалились? Вконец очумели, по гостевым кораблям лазить!
Казаки, охая и терпя затрещины воеводские, пытались на плохо слушающихся ногах побыстрее убраться в острог.
Утро следующего дня.
Беклемишев, провожая Матусевича до бота, всё приговаривал:
– Да ты, Игорь Олегович, зла-то не держи на меня. Должон я был проведать корабль ваш, нешто без этого можно?
– Да я понимаю, Василий Михайлович, служба такая. А я вам и так показал бы всё, только скажите, – проникновенно сказал майор, похлопав Беклемишева по плечу.
– Узнать я хотел, – хитро посмотрел на Игоря воевода, когда они уже подошли к носу бота, стоящего у причала. – Енто вот что? Неужто пушки упрятаны за накладной доской?
– Они самые, – кивнул майор и, подняв голову, крикнул находящимся на борту: – Эй! Кто у пушек есть? Лука! Сними заглушку с этой стороны. – Матусевич похлопал ладонью по утопленному в отверстии орудийной бойницы подобию пробки, обитой по бокам кожаными обрезками.
Такая же бойница была и со стороны носа. Деревянная чурка ушла внутрь, явив воеводе чёрный зев жерла стоящей на палубе крытого носа корабля пушки.
– Эка! – крякнул Беклемишев и указал на другую заглушку. – И что же, там тако же, там тоже пушка имеется?
Матусевич, улыбаясь, кивал. Да, мол, оружны мы безмерно, дорогой ты наш человек, и опасны дюже. Потому-то и надо с нами дружбу иметь. Дружба – штука полезная. Пусть даже и всего одна пушка на носу корабля да вторая на корме.
– А ещё можно железными листами пушкарей укрыть, дабы не поранило их от вражеского огня, – сказал вдруг Игорь, заставив воеводу задуматься. – Ну ладно, Василий Михайлович, мы в обратный путь пойдём, прощай. Прошу тебя только, передай всё в точности царю – все наши предложения записаны в грамотке. Ну а если цена наша малой покажется, давайте свою цену. Подумаем. А то, глядишь, и сможем помочь чем и тебе, воевода, ну и царю, вдруг, чем чёрт не шутит, мало ли.
– Прощевай, Игорь Олегович. Приложу я всё радение своё, дабы царю донесть всю правду и слова ваши. К нашему общему удовольствию, – добавил Беклемишев и, пожав руку Игорю, пошёл в острог.
Байкал, п-ов Святой Нос, Баргузин.
Июль 7145 (1637).
После путешествия вдоль живописнейших байкальских берегов руководство Ангарии прибыло в свой посёлок на восточном берегу озера. Вигарь, ведший бот, был спокоен – летний Байкал сюрпризов не преподносит. Летом на глади сибирского сокровища господствует штиль. Бывший святицкий помор со свояком уже обжился на берегах озера, ловил рыбу, понемногу бил нерпу, её мех шёл на зимнюю одежду, что в будущем шла бы в Московию, а тюлений жир, столь полезный для нормальной жизнедеятельности организма человека, забирали медики. Поморы исходили уже весь Байкал, попутно исправно выполняя роль перевозчиков между его берегами.
Баргузин представлял собой небольшое поселение – всего лишь несколько жилых домов и три помещения для обработки гуано и материала серных выходов. Потому-то и стоял в Баргузине специфический запах – мама, не горюй! Поэтому после того, как инспекция Радека закончилась, все с облегчением переместились на облюбованную баргузинцами полянку для пикников, что находилась в получасе ходьбы от посёлка, в некоторой глубине полуострова. Пока готовили уголь для шашлыка, четверо власть имущих ангарцев разговорились в беседке.
– Ну, рассказывай, Николай, что у нас с нашим будущим? Как дела в целом обстоят? – спросил профессора Смирнов.
– Сразу скажу: дела у нас идут гораздо лучше, чем я предполагал. Дело в том, что бытовавшие опасения насчёт того, что, дескать, ум человека века семнадцатого и века двадцать первого различен, благополучно провалились. С чем вас и поздравляю! – несколько напыщенно начал Радек.
– Поясни, Николай, – попросил Соколов.
– Обучаемость крестьянских детей, детей наших нетерпеливых товарищей, рождённых местными женщинами, и детей от наших с вами бывших сограждан совершенно одинаковая! Разум человеческий одинаково хорош, надо лишь развивать заложенные в человеке способности.
– Это мы поняли, – улыбнулся Соколов, – а что по количественному показателю? Раз уж мы разобрались с качественным.
– Сейчас скажу. – Радек достал из своей сумки набитый вложенными листами бумаги потрёпанного вида ежедневник. – Имеется шестьдесят два ребёнка в возрасте от семи до десяти лет, которые обучаются или только начали обучение по физико-техническому направлению, ещё есть почти четыре десятка детей, которые не нашли у себя интереса к этому, каждому из них предстоит закончить обычную для нас с вами семилетку, чтобы быть грамотным человеком. А с остальными будем работать серьёзно. Николай Валерьевич, – обратился Радек к Сергиенко, который, слушая своего коллегу, наблюдал, как насаживают мясо на шампур.
– Да, Николай? – несколько рассеянно ответил профессор.
– Ты голоден, что ли? – рассмеялся Радек. – Будешь курировать Новоземельское училище, я курирую Белореченск. Наша задача – дать этим детям максимум знаний с тем, чтобы они в будущем смогли дать то же самое уже своему молодому поколению. Это очень серьёзно, Николай!
– Да, естественно, – твёрдо ответил Сергиенко, – я приложу все свои усилия.
– А что же, эти сорок-то ленятся, что ли? – озабоченно спросил Радека Смирнов.
– Нет, лени нет совсем. В отличие от оставленных нами в Российской Федерации школ, где у детей множество различных интересов, помимо получения знаний, здесь ничего лишнего нет и единственная альтернатива учёбе – это работа. Здесь дети тянутся к знаниям, хотят узнать что-то новое. Каждый урок – это новое открытие, мне было приятно наблюдать за работой наших учителей. Малыши участвуют в процессе обучения, занятия построены в форме живого диалога, ярких примеров.
– Но с процессом взросления надо будет составлять новые программы? – спросил Сергиенко.
– Ну да, для этого я и тебя поднапряг, – улыбнулся Радек.
– Понятно. Да, кстати, можно поздравить друг друга с пенициллином? Не зря столько мышей наши биологи умучили! – рассмеялся Сергиенко.
– Да уж, Дарьюшка постаралась! Памятник ей можно отлить при жизни, – согласился Радек.
На завершающем этапе испытания препарата многочисленные впрыскивания пенициллина, производившиеся каждые три часа подопытным мышам, зараженным золотистым стафилококком, приносили им полное исцеление. Контрольные мыши, не получавшие пенициллина, умирали все до единой. Это была полная победа! И без того небольшая смертность в Ангарии теперь имела все шансы быть ещё незаметней.
Вскоре, после выражения бурной радости и утоления голода, разговор продолжился. Следующей темой был ушедший на Амур отряд Сазонова – Бекетова. Часть их людей ждали осенью с первыми вестями с берегов великой реки. Закрепляться на Амуре было необходимо, выход к океану для государства был важен не только с точки зрения возможностей торговли, но и для дальнейшей экспансии.
– Ну это ты хватанул! У нас народу и двух тысяч не наберётся, а ты уже метишь дальше. И куда? На Аляску? – с немалым удивлением посмотрел на Соколова полковник.
– Андрей, я жду вестей от Матусевича. Вполне возможно, что у нас появится канал для прохода людей к нам через Енисейск.
– Как это? А енисейцы будут не против? – изумился Сергиенко.
– В том-то и дело, что нет. Но для этого надо время и воля царя. А я ему предложил, кроме того, и строгановский вариант. Мы получаем кусок Урала для его использования и продажи пушек Москве, но это довольно рискованное предприятие. Я думаю, и сам царь на него не пойдёт, мы же просто показали серьёзность наших намерений. Просили же англичане пошуровать в Приобье.
– Вячеслав, вы справились с новым затвором?
– Пробуем, пока мне не докладывали об удачном исполнении, видимо, ждут стопроцентного результата и готовый образец ружья. Иголки – это, конечно…
– Игольчатые винтовки – это кошмар был! Столько на них времени было потрачено, ресурса станков сколько! А на выходе – ну постреляли, а износ-то какой быстрый! В стволе шлак накапливается, иголки то и дело ломаются. Не дело, а баловство какое-то, – разошёлся вдруг Радек. – Хорошо, склепали их не так много.
– Ну вот я и говорю, игольчатая винтовка – это, конечно, неплохая тренировка, опыт для мастеров. Но ведь отказываться от него надо срочно? – с улыбкой поглядывая на профессора, продолжил Вячеслав.
– Калибр уменьшить не удалось? – спросил Сергиенко.
– Нет, – покачал головой Соколов, – тринадцать, менее не получится.
Эпопея с вооружением солдат княжества подходила к своему первому промежуточному этапу. Намучившись с двумя видами игольчатых винтовок, взвесив все минусы и плюсы, решено было от них отказаться. Путь оказался тупиковым, однако мастера получили огромный практический опыт. Теперь нужно было, упростив и усовершенствовав конструкцию механизмов оружия, остановиться на наиболее долговечном, простом в изготовлении и лёгком в обслуживании.
– Пули латунные или свинец? – спросил Смирнов.
– Нужен свинец, конечно. Наши геологи нашли два близких варианта, годных к добыче нашими силами. Это выходы цинково-свинцовых руд на реке Холодной – это северо-западный Байкал – и нерчинское месторождение, – проговорил Соколов, – там карьерный способ добычи. Можно справиться, как с углем.
– Речной вариант сейчас, несомненно, удобнее, – решительно сказал Радек. – Выплавку можно наладить там, транпорт опять же под рукой.
– Согласен, Николай. А нам выходить на оптимальное вооружение уже давно надо – неизвестно, как царь отреагирует на наше предложение, он может и войско послать, вместо купцов и менял. Да и с Амуром надо решать.
Верхний Амур. Март 7145 (1637).
Как называлось селение даурского князя Албазы, Сазонов не знал, да и нужды в этом не было, ибо имя этого безвестного князька само по себе красноречиво говорило о названии его поселения. Насколько было известно Алексею по обстоятельным обсуждениям перед походом, это даурское поселение было настоящим рубленым деревянным острожком, окружённым серьёзным частоколом на валу, со рвом, башнями и воротами и с правильной формы периметром укреплений. Однако сейчас перед его взором находилась обычная деревня на десяток-другой дворов, над домами курились дымки очагов, лаяли псы, мычали коровы. Деревня деревней, но место удачное – пашенная земля вокруг стоящего на возвышенности посёлка, лес подступал неподалёку, а на Амуре прямо напротив посёлка – крупный остров, подходящий для речной цитадели, сходной с Удинском.
– Что-то совсем небольшой посёлок, Шилгиней, – обернулся к сидящему на коне князю Амурскому Сазонов.
– Да и сам князь Албаза моложе меня, – горделиво ответил даур.
После того как несколькими быстрыми рейдами на лежащие неподалёку от Умлекана посёлки, отсоединившиеся было от него, были приведены в покорность, Бекетов продумал церемонию возведения Шилгинея в князья Амурские. Поэтому шесть выборных представителей от вновь подчинённых поселений и двое бывших данников Албазы были приведены к присяге на верность Шилгинею как князю Амурскому. Также они обязались платить ему ясак, но не только шкурками, но и зерном, скотом и птицей. Ясак был вполне посильным, многого от дауров не требовали, – Сазонов помнил из истории, чем обернулись для казаков грабительские набеги на амурцев: маньчжуры легко перетянули все местные племена на свою сторону при конфликте с русскими. Сейчас этого допустить было нельзя.
– Теперь я могу спокойно уйти к предкам, – молвил Тукарчэ после того, как сам Шилгиней принёс вассальную присягу неведомому ему князю Ангарскому и обязался быть его данником.
Старик уехал с небольшой свитой в Умлекан, наказав юноше крепко слушать большеносых русов.
«Опорный пункт на Амуре найден. Будем строиться!» – думал Алексей.
– Товарищ майор! Бабу поймали даурскую, что в селении была. Хотела в лес удрать! Ничего так, ладная. – Матвей спустил с коня шипящую девушку.
Та и впрямь была довольно миловидна, на взгляд Сазонова, отличаясь от остальных туземок более мягкими чертами лица.
– Пётр, переводи! Спроси её, где Албаза и почему все жители убежали?
Тунгус перевёл, даурка же после горделивой паузы начала говорить. Оказывается, Албаза и его люди сбежали ещё позавчера, когда вечером прискакал гонец из занятого мелким князьком Шилгинеем посёлка, принадлежащего дяде Албазы – Илгиня. С этим Шилгинеем были люди, не виданные доселе на Амуре. Да и вообще, невиданные вовсе, вот и убежал молодой князь к дядюшке. А отчего жители сбежали? Так ведь князь их сбежал в спешке, вот и боятся дауры врага неведомого.
– Пётр, скажи ей, что бояться некого, просто власть поменялась. Никого обижать мы не будем. Пускай зовёт старосту деревни, чтобы он принёс присягу новому князю – Шилгенею Амурскому, а заодно и князю Ангарскому. И спроси, как её зовут.
– Говорит, что Сэрэма.
– Ну иди теперь, Сэрэма, за своими людьми. Пускай все возвращаются в деревню. Олег, – подозвал сержанта, – скажи людям, пускай располагаются пока в княжеском доме. Всем места не хватит, отдыхать по очереди. К даурцам в дома не лезть! Организуй дозоры.
– Они возвращаются, товарищ майор! – Матвей указал плёткой на опушку леса, где собирались бежавшие было дауры.
– Шилгиней! Тебе стоит успокоить их самому, – предложил Сазонов юноше.
Тот, кивнув, поскакал к всё ещё опасающимся возвращаться в посёлок даурам.
Вскоре те стали осторожно возвращаться в свои дома. Мужчин почему-то было меньше обычного.
– Албаза увёл воинов с собой. Он ещё вернётся. Сейчас он к Бомбогору ушёл помощи просить, вернётся со многими солонскими воинами, – пояснила Сэрэма.
– Мы уже на слуху у этого Бомбогора должны быть, – усмехнулся Бекетов.
Вечером Бекетов и Сазонов, сидя на циновках у очага, обсуждали с Шилгинеем и Петром дальнейшие действия экспедиции и варианты развития ситуации в связи с их захватом посёлков, принадлежащих даннику солонского князя. Князь этот, как выяснялось, был один из сильнейших в регионе и даже пару раз поколачивал разведывательные отряды маньчжуров, проникавших в Приамурье.
– Думаю, стоит отправлять обратно в Баргузин несколько человек с новостями, – решил Сазонов.
Бекетов с ним согласился:
– Нужны ещё припасы для ружей, а то воинов у ентих князей много.
– Товарищ майор! – воскликнул стоявший у входа в княжеский дом часовой тунгус, просунув голову за дверную занавесь. – Эта баба в дом рвётся!
– Ну пусти её, – несколько удивился Алексей.
Вошла Сэрэма, бросив горящий взгляд на Сазонова, и прошла на левую половину дома. Она что-то говорила, и Пётр тихонько начал переводить:
– Она жила тут, ищет вещи свои и хочет уйти потом. Наверное, была одной из жён князя.
– Скажи ей, что она может жить тут и дальше. Не надо никуда уходить, – быстро ответил Алексей.
Тунгус перевёл ей слова майора, и она, негромко ответив ему, бесцеремонно присела к горевшему очагу, выставив худенькие руки к огню.
Алексей с интересом поглядывал на девушку: «А ведь она и правда очень красивая!»
Сэрэма грелась у огня, уставившись на пляшущие языки миндалинами глаз, в которых причудливо отражалось пламя. Она не переставала что-то повторять себе под нос, выгибая тонкие брови, было видно, что она расстроена.
– Пётр, её что, обидел кто?
Они негромко переговорили, причём кончилось всё тем, что девушка, скривив в гримасе ротик, выкрикнула какое-то ругательство и ушла в свой угол помещения, к другому очагу, в котором тлели угли. Подложив немного дров в обложенное крупными камнями кострище, она зарылась в ворох одеял и вскоре затихла. Повисшую неловкую паузу, когда мужчины, стараясь не смотреть друг на друга, разом уставились в огонь, нарушил Сазонов:
– Петь, чего она бесится-то? Сказала хоть что-то?
– Она была младшей женой Албазы, Сэрэму прислал ему в подарок дядя, взяв девушку у одного из подвластных ему князьков. Так вот, когда Албаза убегал, то её он с собой не взял. Двух других жён взял, а её нет. Значит, она ему не нужна, значит, она плохая жена и её теперь ни один хороший воин себе не возьмёт.
– Эка! Как всё сурьёзно, гляди-ко, – крякнул Бекетов. – Ладная девчонка, может, кто из наших ребят её возьмёт?
Сазонов с удивлением отметил, что ему совсем не хочется, чтобы её кто-то взял себе. До сих пор, по прошествии почти девяти лет со дня попадания в этот мир, постоянной подруги Алексей себе не нашёл. Не говоря уж о жене. Хотя свой мужской голод он утолял регулярно с разными женщинами, остановиться, сделать выбор он не мог. А ведь почти все его товарищи сделали это, и уже давно, у всех были дети, хоть по одному, но были. Сазонову же и Соколов, и Петренко, даже Радек, у которого жена была второй раз на сносях, постоянно талдычили о необходимости жениться.
– Тебе уже сорок два, Алексей, женись. Потомство надо оставить! – пенял ему, бывало, Соколов.
Алексей Вячеслава понимал, но нежелание жениться и иметь детей самому себе объяснял тем, что не может забыть свою жену Наталью и годовалых близнецов, оставленных в такой далёкой теперь России. Со временем боль утраты дорогих людей притупилась, оставив на душе зарубцевавшуюся рану, ноющую в памятные дни Наташи и детей.
– Алексий! Когда, говорю, отряд назад слать будем? Да очнись ты ужо! – Бекетов пихнул Сазонова в плечо.
– А… Что? – растерянно произнёс Алексей. – Как когда? Как острог поставим. В конце апреля ориентировочно.
Бекетов, зевая и крестя рот, кивнул:
– Добро, я спать, – и укрылся шкурой оленя.
Пётр тоже ушёл спать к своим. Сазонову же не спалось. Проворочавшись около часа, до одури наслушавшись богатырского храпа Петра Ивановича, Алексей решил пройтись по посёлку – проверить внутренние посты. В ночном Албазине было тихо, лишь изредка побрёхивали псы, доносились оклики часовых да потрескивали разложенные костры на поселковых тропах, по которым прогуливались тройки караульных. Выносные посты охраняли небольшой периметр вокруг посёлка, и несколько укрытых секретов сидели в местах, где возможно подойти к поселению. Их указали немногочисленные охотники, оставшиеся в Албазине.
– Ну что, братцы, тихо? – Сазонов подошёл к одному из патрулей – казаку и двум тунгусам.
– Так точно, товарищ майор, тихо, – по-уставному ответил казак. – Вы бы отдохнули.
Вернувшись в дом Албазы, Сазонов сунулся было к одеялам, наваленным неподалёку от дышащего теплом кострища. Но, вздрогнув от неожиданности, краем глаза заметил фигуру в дальнем конце помещения, сидящую у второго очага. Это Сэрэма наблюдала за ним.
Алексей чертыхнулся: «И чего девке не спится!» – и принялся устраиваться на ночлег. Кинув взгляд на ту половину помещения, майор понял, что девушка продолжала неотрывно следить за ним.
– Чёрт побери! Один храпит, как рота дембелей, вторая в лунатиков играет, – выругался Алексей и решил уйти спать к крестьянам, расположившимся в соседней пристройке. Однако в дверях был остановлен жалобным голосом девушки.
«Может, случилось чего?» – мелькнула мысль. Подойдя к ней, он опустился на корточки и посмотрел на неё. Сэрэма, в свою очередь, уставилась на него. От даурки веяло теплом и мягким ароматом каких-то трав, исходящим от распущенных волос. Халат упал с плеч девушки, обнажив маленькие острые груди. Оторопев на секунду и почувствовав жаркий прилив эмоций, Алексей привлёк её к себе и нежно поцеловал. Сэрэма осторожно потянула его за собой, опускаясь на одеяла.
Сазонов снял свитер, и распахнув на даурке нижние полы халата, начал покрывать её тело поцелуями, позабыв обо всём на свете.
Проснулся Сазонов от неясного шума, доносившегося от входа в дом. Раздавались голоса, среди которых различался и бекетовский, неумело приглушаемый им рокот.
– Ну и не к спеху тогда, коли Пётр не сказал. Пускай поспит майор, умаялся он за ночь.
«Вот подлюка, слышал всё! А храпел, будто спал беспробудно», – с улыбкой покачал головой Сазонов.
– Что там, Пётр Иванович? – Алексей уже обувал ботинки.
Надев куртку, майор бросил взгляд на спящую Сэрэму. Девушка, посапывая, свернулась калачиком на освободившемся месте под одеялом, и не думая просыпаться.
«Всё-таки не похожа она на местных», – мельком подумал Сазонов.
– Да вот, Алексий, бают, шпиона поймали, – объяснил Бекетов.
– Ну так пойдём посмотрим на него, что ли. – Майор, натянув шапку, ступил на утоптанный снег перед входом и, обернувшись к часовому-казаку, сказал: – Поддерживай огонь в доме да смотри за девушкой, чтоб никуда! И смотри не усни, – погрозил Алексей ему пальцем. – А Петра кликнули? – Сазонов обратился уже к морпеху, что принёс весть о пойманном лазутчике.
– А как же. Там он уже.
На окраине поселения, куда уже начали свозить на волокушах очищенные от веток стволы сосен для острога, стояла небольшая толпа. Двое морпехов, завидя приближающегося майора, подняли за шкирку невысокого мужичка, судя по помятой физиономии, он уже успел схлопотать за ошибочную несговорчивость.
– Вот, товарищ майор, крался лесом к поселению, – доложил один из воинов.
– Пётр, говорит что-нибудь? Кто это, вообще? – повернулся Сазонов к тунгусу.
– Это Дунжан, староста этой деревни. Он говорит, что ушёл от людей Албазы, которые идут к Бомбогору, и решил вернуться домой, чтобы потом отсюда уйти с семьёй.
Мужичок, поняв, кто тут главный, поднял на Сазонова глаза и попробовал было захныкать, сделав жалостливое лицо.
– Так, всё ясно. Раз староста, пусть пока им и будет. Не выпускать никуда его, тем более с семьёй. Пусть сейчас валит домой, а днём будет приносить присягу Шилгинею, а потом и нашему князю Соколову.