Дмитрий Иванович Хван
| Вид материала | Документы |
- Доклад по химии: «Дмитрий Иванович Менделеев», 35.99kb.
- Дмитрий Иванович Старченко : указатель, 453.18kb.
- Конспект урока по химии в 8 классе Тема : " Митя, Дмитрий, Дмитрий Иванович", 197.78kb.
- Андрей Дмитриевич Сахаров родился в Москве 21 мая 1921 г. Его отец Дмитрий Иванович, 369.46kb.
- Дмитрий иванович менделеев, 211.1kb.
- Дмитрий Иванович гениальный русский химик, физик и натуралист в широком смысле этого, 419.06kb.
- Методические рекомендации Косенков Дмитрий Иванович, педагог дополнительного образования, 564.96kb.
- Дмитрий Иванович Менделеев, 8.94kb.
- Биография. Дмитрий Иванович Менделеев, 119.05kb.
- Менделеев Дмитрий Иванович гениальный русский химик, физик и натуралист в широком смысле, 125.34kb.
Глава 5
Корея, горная крепость Намхан. Январь 1637.
Ван Инджо, вынужденный бежать в горную крепость после того, как маньчжуры перерезали подходы к островной крепости Канхвадо, где уже находились его семья и высшие сановники из Сеула, был в ярости. Мало того что эти северные варвары не позволили ему соединиться с семьёй, так ещё при этом погибли его лучшие воины! Все гвардейцы отряда Кымгун, искусные бойцы, боевыми цепами пали в отчаянной схватке, прикрывая своего короля, чтобы он успел бежать. Бежать! Уже второй раз. Первый раз это было десять лет назад, когда из-за его явной антиманьчжурской политики Корея пережила чонмё – год нашествия варваров.
И всё это якобы из-за того, что он, властитель Кореи, ван Инджо, якобы не почтил смерть великого Нурхаци, не прислал послов с подарками и соболезнованиями.
«Какая глупость! Мало ли какой варвар умирает? Что, мне, может, ещё монгольским князькам соболезнования слать? – Инджо, охлопывая сапоги плёткой, ходил взад-вперёд по выложенному камнем пространству у Северных ворот крепости. Его храбрые воины смотрели на него с надеждой и обожанием. – Они надеются на меня. А что я сейчас могу? Я лишь убежал от врага в крепость на горе, надеясь отбиться. Уповать надо на моих военачальников, что собирают войска по всей округе. Но уж больно много воинов на этот раз у Абахая!» – тоскливо думал Инджо.
Крепость Намхан, у стен которой решалась судьба короля и его государства, представляла собой типичную горную крепость. Её укрепления использовали природный ландшафт горы, строители лишь умело дополняли каменной кладкой природный рельеф. Так, крепостные стены были высотой до восьми метров, облицованны камнем с надстроенным зубчатым парапетом. Каждый зубец имел по три бойницы, откуда пхосу – стрелки из аркебуз – и сосу – лучники – могли вести стрельбу по врагу, пытающемуся забраться на стены. Ну а тех, кого не убили стрелки, встречали сальсу – сильные воины, вооружёнными мечами, копьями и алебардами.
К вечеру в Намхан пробрался воин, который сообщил королю, что к соседней крепости пришёл Ким Джунъён, а с ним две тысячи воинов, которые расположились укреплённым лагерем на склоне горы Квангё-сан. Маньчжуры этим же вечером атаковали воинов Кима, расположенных в три линии, первой из которых были аркебузиры. Ночь и следующий день продолжался бой. Маньчжуры не смогли преодолеть сопротивление корейских солдат, даже в жестокой рукопашной схватке, они, более к ней привычные, не отбросили храбрецов. А один из аркебузиров в ходе боя застрелил маньчжурского военачальника Янгули. Маньчжуры отошли. Но и Ким Джунъён не смог бы далее защищаться, силы его отряда таяли, боеприпасы подходили к концу. Поэтому вечером 6 января его отряд бесшумно снялся и ушёл в провинцию Чолла на соединение с местным ополчением. Таким образом, первая попытка деблокады крепости успехом не увенчалась.
Войска короля не смогли бы помочь воинам Кима, оставлять позиции Намхана было бы безумием. Осада её продолжалась, и по ночам воины крепости зажигали световые маяки, надеясь передать сигналы деблокирующим войскам королевства. Хан Абахай не мог взять крепость в лоб, даже немногочисленная артиллерия, захваченная в боях у китайцев, не помогала – укрепления Намхана были слишком крепки для ядер отлитых иезуитами пушек. Множество маньчжуров пало на склонах горы, под стенами и укреплениями крепости. Меткие выстрелы аркебузиров и лучников пролили немало маньчжурской крови, столь дорогой для хана Абахая, которому было безумно жаль тратить жизни своих воинов на то, чтобы взять какую-то горную крепость! Этот глупый ван должен сдаться! Раз артиллерия не помогает, выручит только штурм крепости массой воинов. И в середине месяца Абахай решился-таки на общий штурм твердыни корейского короля, около восьми тысяч его воинов одновременно атаковали все четверо ворот крепости, неся в руках штурмовые лестницы и шесты.
За день до этого его воины устроили серию стычек на подступах к воротам крепости, пытаясь заранее выявить все позиции корейцев. Повозки с таранами ничего маньчжурам не дали, большинство толкающих их лежали вокруг, проткнутые стрелами или подстреленные из аркебуз. Яростные сшибки и перестрелки продолжались с раннего утра до обеда. Маньчжурам не везло – корейцы отбивали их попытки ворваться за ворота. Наконец варвары, не выдержав фланкирующего огня со стен, её выступов и башен, отошли, теряя воинов на камнях, и так немало орошённых кровью.
«Ван должен сдаться! Но сдаться так, как нужно мне. Мне не нужен ни мученик для его народа, ни сломленный червяк». – Хан Абахай, находясь в бешенстве от неудачи его солдат, разбил пару великолепных минских сосудов, ловко поддев их ногой.
На следующий день – новая атака на намханские ворота, но на сей раз сами осаждённые вышли из-за ворот, устроив пальбу из аркебуз и заставив маньчжуров смешаться и в беспорядке бежать. Видя бегство своих воинов, Абахай резко вскочил с циновки, расстеленной перед его шатром.
«Нет, надо сделать так, чтобы он сам принял мои условия сдачи. Придётся навестить его семейку у Солёной реки!»
В конце января хан отправил своего военачальника Доргуня с большим отрядом воинов для высадки на острове, где укрылась семья короля.
Отряд Доргуня сумел переправится на остров Канхвадо через узкий пролив Ёмха, отделяющий его от материка, разбив трёхтысячный отряд корейцев, который пытался помешать высадке маньчжурского десанта. Немногочисленные оставшиеся в живых корейцы бежали к крепости Канхва, при этом офицер Хван Сонсин с небольшим отрядом в сотню воинов сумел задержать маньчжуров на некоторое время, дорого отдав свою жизнь.
Ну а маньчжурам для достижения своей цели – пленения королевской семьи – оставалось лишь взять крепость Канхва, грандиозное оборонительное сооружение, которое при всей своей неприступности имело одну слабость. Да такую, что оборона твердыни, будучи прорванной лишь в одном месте, тут же рассыпалась, как карточный домик, попавший под дуновение ветра. Ни высокий, до шести метров в высоту, земляной вал, облицованный камнем, ни отлогий пандус, позволявший подтягивать подкрепления, эвакуировать раненых и доставлять боеприпасы, тянущийся с внутренней стороны стен, не мог помочь обороняющимся. Крепость Канхва строили как последний оплот, добраться до которого еще никогда и никому не доводилось, и уделяли больше внимания удобству размещения королевской семьи, нежели обороне.
Рано утром цинские войска, окружив крепость, пошли на штурм. Гражданский сановник Ким Санъён безуспешно пытался организовать оборону в отсутствие в крепости военачальников. В твердыне царили хаос и неразбериха. Несмотря на это, было отбито несколько штурмов. Маньчжуры упорно шли к цели, прикрываясь деревянными щитами и непрерывно обстреливая защитников крепости из луков, мушкетов и небольших пушек.
Чуть позже Доргунь изменил тактику, направив основной удар на ворота. Лишь на закате маньчжуры разбили северные ворота и ворвались в крепость. Освещаемые багровым светом заходящего солнца, на окровавленных камнях сражались маньчжуры и корейцы. Ким Санъён в спешке снимал воинов с других участков обороны, пытаясь выбить варваров из крепости. Но обескровленные силы защитников не смогли удержать натиск северян, и те, освещаемые светом многочисленных факелов, наводнили пределы королевской цитатели. Маньчжуры пленили королеву и троих сыновей короля Инджо. Были захвачены и семьи высших сановников государства, тех, кто сейчас находился в крепости Намхан вместе со своим королём. Ким Санъён погиб как герой, находясь в чандэ – пристройке над воротами, окружённый со всех сторон врагами, он поднёс горящий факел к бочонку с порохом, когда маньчжуры врывались в помещение, и тягучий свет их факелов отражался на окровавленных лезвиях сабель.
А в это время корейский чиновник Хон Мёнгу, губернатор провинции Пхёнан, попытался силами своего войска деблокировать осаждённую крепость Намхан и спасти короля. Отчаявшись дождаться подхода иных войск, Мёнгу маршем достиг уезда Кимхва, где разделил войско на две части. Большая часть стала укреплённым лагерем близ деревни Тхаптон, а отряды стрелков числом до трёх тысяч расположились на позициях склона горы Пэктонсан. Это и предопределило уничтожение его войска – цинская конница в ожесточённом сражении буквально втоптала в землю отчаянно защищавшихся корейцев, сам Хон Мёнгу погиб с оружием в руках. А отряд его военачальника Ю Лима держался довольно долго, стойко и умело отбивая попытки маньчжуров скинуть их с горы. Лим, используя тактику засад, заманивавший врагов в клещи и искусно вызывая камнепады на головы маньчжурских воинов, вынудил тех бежать. Ночью Ю Лим скрытно покинул поле боя, пытаясь прорваться к Сеулу.
Через два дня крепость Намхан капитулировала.
Доргунь вернулся в ставку Абахая с радостной вестью и царственными пленниками. План Абахая был прост: теперь Инджо не будет сопротивляться. Ради своей семьи не грех прекратить бессмысленное противостояние, ведь война уже была маньчжурами выиграна. Сановники короля, чьи семьи также были пленены северянами, убедили короля сдаться – ведь силы корейцев были на исходе, моральный дух воинов подорван, кончались боеприпасы и продовольствие, а победа варваров предопределена, поражение страны неизбежно, значит, так хотят силы Неба. Сломленный Инджо согласился на все условия маньчжуров. Он пешком дошёл до ставки цинского хана, где преклонил перед ним колени, и девять раз поклонился ему, сидящему на троне. Ван благодарил хана за то, что тот не стал уничтожать его государство, а тот, в свою очередь, отметил его благоразумие. На этом война закончилась, а Корея стала вассалом империи Цин.
Верхний Амур, Умлекан.
Конец января 7145 (1637).
Зима в Приамурье тихая, кажется, что природа замирает в белом, молчаливом забытьи. Солнца в январе всё больше, его яркое сияние всё дольше красит в яркие цвета белую тайгу, даже в самых отдалённых её уголках. Лес стоит в холодном безмолвии. Лишь мягко шуршит снег, падая с неба крупными хлопьями.
Небольшими размеренными шагами внешне неуклюжая росомаха шла по кровавому следу косули, которую подранил какой-то неудачливый хищник, да не смог догнать. Выносливая же росомаха упрямо догоняла всё более медленное животное, уже предвкушая обильный пир.
– Па-а-берегись! – раздалось по округе из-за холмов.
Потом послышался далёкий треск, и небольшая стайка птиц взмыла резко вверх с облюбованного ими дерева, под которым застыла росомаха, задрав морду кверху. А с потревоженных птицами веток слежавшийся снег комком полетел вниз, шлёпнувшись прямо на росомахину морду. Та, немало удивившись подобному, отряхнулась и потрусила далее по следу косули.
Острожная стена была почти готова, оставалась северная сторона, уходящая в лес, сейчас нещадно вырубаемый. Виданное ли дело, чтобы к валу вплотную подходил лес, в котором врагу легко накопить воинов, незаметно для жителей посёлка. Горели костры на валу, отогревая замёрзшую землю, а на законченных участках укреплений, наоборот, склон вала заливался амурской водичкой, чтобы врагу было ясно, что просто так на вал не вскарабкаешься. Внутрь стены засыпались песок и мелкий камень, а по углам будущей крепости устроены небольшие бастионы для ведения фланкирующего огня из многих бойниц. Бывшая же изгородь дауров уже давно вся сгорела в кострах на валу. Теперь умлеканцы валили лес и таскали его на лошадях к острогу.
– В Ангарске оленям было проще, с волокушами-то. А то вона, животина надрывается, – сразу заметил Бекетов.
В Умлекане волокуши вскоре тоже облегчили жизнь животным, да и дело пошло быстрее. Разделённые на бригады дауры и ангарцы валили лес, зачищали стволы, строили. Нужно было успеть к обещанной атаке воинов местного князя, которую ждали со дня на день. Выставленные со всех сторон посты и дозоры на конях обозревали окрестности, готовые, увидев врага, помчаться к возводимому в дикой спешке острогу, дабы упредить товарищей.
– Ну что, Тукарчэ, может, твой родственничек Кутурга и не нападёт вовсе? Зима-то скоро кончится, – спросил Сазонов старого даура во время ужина.
– Нападёт, когда лес ещё белый будет стоять. Весной не нападёт, дороги не будет, воды много будет. А когда вы достроите стены? – в свою очередь поинтересовался старик, обсасывая куриную косточку.
– Через две недели закончим точно, – уверил старика Алексей, отхлёбывая травяной чай из плошки.
Однако конный дозор, состоящий из двух казаков и даура, заметил приближающегося к посёлку врага уже через четыре дня. Параллельно берегу Амура двумя колоннами шло разномастное воинство пеших амурцев, и около двух десятков всадников гарцевали рядом, то удаляясь от растянувшейся колонны, то дожидаясь своих товарищей. Явно выделялся лидер воинства – ярким одеянием и высокой меховой шапкой – и держался на коне кичливо.
Матвей, с болтающимся на груди биноклем, подскакал к стенам Умлекана, чтобы сообщить о приближающемся отряде врага. В данный момент ангарцы вешали ворота, со стены подтягивая уже вторую их половину, а на земле процесс контролировали под дюжину человек, удерживая тяжёлую створку. Сержанта Васина он увидел сразу – такую громадину сложно не заметить. Тот повернулся, услышав лошадиное фырканье.
– Олег, вражьи вой берегом идут. Пеших под три сотни будет, конных десятка два, не более! – крикнул казак.
– Скоро будут здесь? – спросил сержант голосом, ничуть не взволнованным известием о скорой сшибке.
– Идут тяжело. С час и ещё полчаса точно будет, – уверенно заявил Матвей, наученный уже времяисчислению ангарцев.
– Всех собирай в острог, кто на вырубке и на отвале, – уже давал указание второму конному казаку Олег. – Матвей, а ты с этим товарищем контролируй подход вражьих морд, чтобы не свернули куда, а то вдруг захотят обойти нас. Давай!
Матвей, кивнув дауру, хлестанул коня и поскакал обратно к амурскому берегу.
Сазонов с Тукарчэ и Петром сидели в доме старосты и пили травяной отвар, беседуя о сложных взаимоотношениях между поселениями дауров, когда ввалившийся Васин сообщил о приближающемся враге.
– Чёрт, у нас ещё стена на северном фасе не закончена! – прошипел Алексей. – Олег, ставь оборону периметра, Кима ко мне. Всё, иди!
– Вот и пришёл Кутурга, а стена дырявая! Зачем мою стену спалил? Моя целая была, – начал было горестно подвывать Тукарчэ.
– Хватить ныть, Тукарчэ! Иди к Шилгинею да не будь как баба плаксивая, а то что внук подумает, – резко оборвал причитания старика Сазонов.
Тот поднял на него свои мутные глаза и, вздохнув, пошёл к стене, туда, где работал Шилгиней.
– Тукарчэ! Абгая в живых оставлять? Или он не нужен тебе? – деловито спросил старика Алексей, оправляя ремень с кобурой.
Тот удивлённо уставился на майора и, поборов сомнения, выдавил:
– Не нужен.
Пётр, с мушкетом в руках, уже стоял у выхода из дома, ожидая Сазонова.
Когда последние дауры возвратились в острог, ворота накрепко заперли, а на стенах сосредоточились воины. Сазонов в бинокль разглядывал подтягивающихся кутургайцев. Вражеские воины собирались крикливой толпой, абсолютно не ведая о воинской дисциплине. Вскоре они прознали о недостроенном месте в стене острога и начали концентрироваться там, а к стенам вышел человек и начал выкликивать Тукарчэ.
– О чём он там вопит, Петя? – спросил Алексей.
– Старика поносит и требует немедленно покориться, а внука его Шилгинея отдать Абгаю в услужение, – отвечал Пётр, – однако и стеной он удивлён безмерно, оттого и нервничает.
– Тукарчэ, иди сюда! – Сазонов показал на группу конных воинов неприятеля и сунул старику бинокль.
– Кто там, кроме Абгая? Ты говорил о посёлках, которые ранее были за Умлеканом, – там есть их старосты?
Старик довольно долго всматривался и, наконец, перечислил троих старост, указав на них.
– Отлично. Ну что, Шилгиней, давай, крикни этому нахалу что-нибудь обидное! – Сазонов подвинул юношу за плечи к краю стены, и тот с видимым удовольствием и злостью наорал на безмерно этим удивлённого парламентёра.
Тукарчэ с опаской смотрел на это действо, но не посмел остановить своего внука. Только негромко посокрушался о том, что их теперь точно в живых не оставят. Алексей с укоризной посмотрел на старика, покачав головой:
– Что же ты такой пугливый, Тукарчэ? Не боялся же обороняться в первый раз!
– Пошли на штурм! – раздалось по стенам. – Прикрыться!
Заранее изготовленные деревянные щиты, наподобие таковых, что использовали японские аркебузиры, были выставлены для защиты от стрел. Враг, видя брешь в стене, устремился в неё, многие скатывались с ледовой стенки вала, создавая сутолоку. В посёлке перед зияющей дырой была навалена баррикада, где укрылись казаки и тунгусы ожидающие тех, кто сумеет прорваться в посёлок.
– Огонь! – раздалось наконец.
Слитно грохнули десятки выстрелов, устроив среди нападавших настоящий разор, пройдя по ним кровавым гребнем. Воя от боли и испуга, амурцы разбегались по лесу, наполняя его криками и воплями.
– Серёга, работай по тем всадникам, что я указал. – Сазонов приложил бинокль к глазам.
Когда с лошади упал Кутургай, остальные конники в шоке остолбенели. Вскоре один за другим свалились ещё трое, и только тогда остальные всадники, нахлёстывая коней, умчались прочь от злого посёлка, что молча убивал тех, кто пошёл против правды. Шилгиней с юношеским восторгом да с широко открытыми глазами смотрел на результаты использования оружия его ангарских друзей.
– Собирайте раненых, по возможности оказывайте помощь, тяжёлых кончайте, – приказал Сазонов, когда всё уже было кончено.
В посёлке на прицеле держали шестерых смельчаков, оставшихся в живых после залпа, и несколько оглушённых амурцев, заваленных телами атаковавших. Они и занялись расчисткой вала от трупов, оттаскивая тела в овраг неподалёку от посёлка, чтобы весной их можно было закопать, если звери не растащат их ранее.
– Ну что, страшно было, Тукарчэ? – посмеивался над старым амурцем Сазонов.
Тот лишь ошалело улыбался да мелко кивал:
– Хорошо, хорошо…
– Ну что, достроим стену да пойдём твои бывшие посёлки к покорности приводить.
– Не мои, а Шилгенея, – отвечал старик.
– Что же, будем его князем делать, да чтобы не хуже Бомбогора был. Так где, говоришь, Албазы посёлок?
Окрестности Смоленска.
Конец января 7145 (1637).
– Ляхи, князь! Идут толпою! – Немолодой казак со спутанной бородой подскакал к Вельскому, мерно покачивающемуся в седле и беседовавшему с Щептиным.
– Где видал? – приосанился князь.
– Вона, шляхом идут. Не ховаются, можно атаковать, князь, возьмём их на испуг! – воскликнул казак из разъезда.
– Сколько их? – нетерпеливо спросил Щептин.
– Тыщи под две, не боле, – уверил бородач.
– Приготовиться к атаке! Дмитрий, готовь своих. – Никита, дав коню шенкеля, устремился вдоль растянувшейся колонны своих воинов, призывая тех готовиться к бою.
Стрельцы, собираясь в группы и формируя колонны, потихоньку выдвигались перелеском к шляху. Туда же подтаскивали и пушки, а казаки и витязи, уже спешенные, ожидали своего часа, находясь за стрельцами. Пушки, сняв с подвод, уже снарядили картечью, и теперь воинство Вельского замерло в ожидании поляков.
Те не заставили себя долго ждать и вскоре появились – колонна усталых ляхов тянулась серой гусеницей по занесённому снегом шляху. Впереди прокладывали путь рейтары и гусары, а за ними тащились жолнежи. Было видно, что никто из них не ожидает нападения московитов здесь, ведь весть о сдаче полякам Мстиславля и Ростиславля пришла в войска, окружившие Смоленск, совсем недавно. Капитан Соколовский, возглавлявший колонну, находился, как и подобает, в самой её голове. Нерадостные мысли роились в его голове: «Нет счастья полякам в борьбе с Московией. И отчего эти проклятые схизматики берут верх?»
– Смотрите, пан Соколовский! Московиты! – взвизгнул поручик, качавшийся в седле слева от капитана.
– Как? Откуда?! – только и успел воскликнуть Соколовский.
Последние его слова заглушил слитный рёв, исходящий из жерл пушек московитов, звучащий словно звериный ор из самой преисподни. Капитана выкинуло из седла прямо в снег лицом, дыхание его сбилось, а по бокам и спине стало разливаться тепло, предательски жидкое и до противного липкое.
«Хребет перебит!» – ужаснулся Ярослав. Ноги его не слушались, подняться он не мог, а вместо привычного командного голоса из его глотки раздавался лишь жалкий писк.
Часто зазвучали мушкетные выстрелы со стороны леса, среди жолнежей началась паника. Поляки заметались в поисках убежища, где бы их не достали пушечная картечь или пули стрельцов, которые стреляли без остановки, сменяя ряды. Выстрелившие отходили под защиту деревьев, а их место занимали другие.
Наконец поляки, придя в себя, решили атаковать подлых московитов, напавших на них нечестным образом. Собравшись, они по колено в снегу пошли в атаку, стреляя из мушкетов. Начали падать первые стрельцы, обагряя белый снег горячей кровью. Вельский, скрипя зубами, процедил пушкарю:
– Стреляйте!
– Последнее зелье, князь, – предупредил пушкарь.
– Не жалей!
Последний залп скосил многих врагов, а на растерявшихся на секунду ляхов выскочили доспешные витязи Щептина да казачки с пиками, с гиканьем и свистом тут же пустившие их в дело. Накалывая на пику врага, они оставляли её в нём и выхватывали сабли. Поляки пытались организовать защиту от всадников, но у многих тяжёлые копья лежали на подводах, и они просто не успевали до них добежать. Казаки же не желали ждать, пока враг очухается, сразу принявшись отсекать их от обоза, где были и мушкеты и копья. А тут и стрельцы, крепко сжимая бердыши, массой повалили добивать неприятеля. Вскоре всё было кончено, лишь жалкие остатки польского воинства сумели сбежать, устроив драку за лошадей.
– Гляди-ко, князь! – Вельского подозвал один из стрельцов. – Ентот жив ещё, хребет, видать, ему перебило картечиной. Вроде воеводой будет, ишь разодет как!
Лежащий на снегу Соколовский с обречённостью и безучастностью смотрел, как к нему подошёл московитский воевода и присел рядом на корточки.
– Кто такой будешь, откуда шли?
– Со Смоленска шли…
– А осада что же?
– Ушло войско польское…
– А почему ушли-то? А ну сказывай!
– Пошёл прочь, московит. Дай умереть спокойно, не хочу перед смертью рожу твою видеть, – просипел Соколовский.
Вельский встал и, кивнув казаку, сказал:
– Прикончи беднягу, он всё же христианин.
Владиангарск. Февраль 7145 (1637).
– Слышно хорошо? Пятый пост! Как слышно?
– Отлично слышно! База, пятый пост на связи! Слышу вас хорошо!
Радек с удовлетворением отвернулся от динамика:
– Остров Нижний, девять километров вниз по течению. Работает!
В последний год Радек смог вернуться к своей давнишней идее – возобновлению работы радио– и телефонной связи. Рации были перенастроены на КВ-диапазон, и теперь можно было держать связь из Новоземельска даже с восточным берегом Байкала – Баргузинским острогом. Далее работа велась на установление связи с удалёнными объектами княжества – Удинской и Владиангарской крепостями, а также с отправляемыми из Ангарии экспедициями, такой как группа Сазонова – Бекетова на Амуре. Для нужд радиоэлектроники пришлось увеличивать производство спирта, несмотря на вялые попытки Соколова предотвратить это, объяснявшего, что увеличение выработки спирта несомненно повлечёт и употребление его внутрь, а не только для протирки. Пришлось негласно предупредить кладовщиков и инженеров, что нахождение в невменяемом состоянии кого-либо из ангарцев будет пресекаться самыми жёсткими санкциями. До этого спирт был прерогативой почти исключительно медиков, что постоянно пополняли склады посёлков лекарственными настойками.
С сего года Ангария серьёзно готовилась к своему первому европейскому выходу: производство снаряжённых патронов было отшлифовано до предела, копились золотые монеты, ружья доводили до предельно возможного технического уровня из расчёта имеющихся мощностей и средств производства. Матусевич, казалось, вытащил из Микуличей и Кузьмина всю информацию, что возможно было вытащить, в преддверии весеннего визита ангарцев к енисейскому воеводе.
Царство Московское. Апрель 7145 (1637).
Поляки были повержены, однако Михаил Фёдорович был весьма недоволен тем обстоятельством, что армия польская не была разбита, а ушла в свои пределы. Единственным светлым пятном был разгром одного из ляшских отрядов безвестным прежде воеводой князем Никитой Вельским, который до оного дела ухитрился изничтожить ещё немало врагов.
«Мастер малого боя», – мимолётно подумал тогда самодержец, посадив, однако, Никиту Самойловича за службу воеводой в Себеже.
Стрелецкие полки вновь занимали Полоцк и Витебск, Оршу и Мстиславль, южная армия вошла в Северские земли и заняла Чернигов. Взбунтовались и Приднепровье, и казаки, тайно поддерживаемые Московией. Щедро полилась кровь польская по Киевскому и Волынскому воеводствам. И только с величайшим трудом подавив крестьянско-казацкие волнения да сквозь зубы расширив реестр казаков и дав послабления крестьянству на принятие унии, Польша замирила мятеж. А весной в Минске было заключено перемирие сроком на три года, причём за Москвой сохранялся и Чернигов. Королю же дорого обошёлся этот смоленский поход – Владислав рассорился с могущественными магнатами и поддерживающей их шляхтой. Сейм не принял условия мира с Московией и отказался выделять оговоренную сумму царю. Магнаты, используя свою силу, вынудили Владислава отказаться от трона в пользу Яна Казимира. Владислав решил уехать во Францию. Однако в Саксонии бывший король и его слуги были зарезаны какими-то разбойниками. Поговаривали, что это было дело рук магнатов Вишневецких. Новым королём Польско-Литовского государства стал сводный брат и кузен Владислава Ян Казимир, решительный человек, участвовавший в несчастливой Смоленской войне с Московией и в европейской религиозной бойне. В момент призвания его королём Польши он находился в рядах армии Габсбургов, сражаясь против французов. Весть о смещении и несчастной смерти его брата поначалу озлобило его, и он не желал короны, но, уступив увещевавшим его посланникам сейма, Ян Казимир поехал-таки в Польшу. Кстати, появлению на польском престоле крайне религиозного и ревностного католика, готового преследовать иноверцев и вести решительное наступление на своих православных подданных, весьма обрадовались в Риме. Как опытный военачальник, Ян Казимир начал с того, что окончательно замирился со Швецией, устроив встречу польских и шведских дипломатов. К вящему удовольствию шведского канцлера Акселя Оксеншерна, польский король отказался от всяческих претензий на шведскую корону. Размежевание же в Прибалтике планировалось сторонами немного позднее, завязшая в европейской войне Швеция нуждалась в спокойном тылу. Шведы постепенно выводили свои войска из польских пределов, оставляя за собой, однако, Ригу, захваченную ещё шестнадцать лет назад, и область окрест.