Андрей Лазарчук, Михаил Успенский
Вид материала | Документы |
- Андрей Лазарчук, Михаил Успенский, 5841.56kb.
- Ирина Адронати, Андрей Лазарчук, Михаил Успенский, 4128.01kb.
- Составить генеалогическое древо Владимира Мономаха, 88.98kb.
- Михаил Успенский, 2949.71kb.
- Михаил Успенский, 3187.78kb.
- Уистоков горной школы в начале ХХ века стояли известнейшие ученые-горняки, 313.7kb.
- Анна андреева андрей Дмитриевич, 986.66kb.
- Основные категории политической науки (Раздел учебного пособия), 334.4kb.
- Кинетика растворения триоксида урана в 30 ном тбф в углеводороном разбавителе, насыщенном, 88.64kb.
- План: Успенский собор; Архиерейский дом; Высокий уровень древней культуры рязанского, 240.41kb.
4.
— Пока мы тут балаболим, — сказал Коломиец, — на Петровке, мабуть, человек пять на этот эпизод раскололи.
Они сидели в приемной при не Бог весть каком свете зеленой лампы. Все, кроме Ираиды, чувствовали себя погано.
Доктор сказал, что налицо типичный похмельный синдром без предшествующих возлияний. Думалось через «не могу».
— Что мы имеем? — в который раз медленно проговорил Крис и стал загибать пальцы. — Кровью убитого вымазали дверь. Перед дверью все истоптано. За дверью следов мало.
На полу воск. Не парафин — именно воск. Этот непонятный автобус. То ли был, то ли нет. Куча окурков. В основном «Лаки страйк», некоторые с помадой… В поселке вырубался свет, причем в разных домах в разное время. Куда то делись бродячие собаки.
— Крыса на дереве, — напомнила Ираида.
— Крыса на дереве, — согласился Крис. — Дети чего то боятся, а дети — оторви да выбрось. А главное — молоко скисло.
— Почему главное? — спросил Коломиец.
— Если молоко скисает, то рядом черт, — популярно объяснил доктор.
— Ты на черта не клепли, братья коников свели, — сказал Коломиец. — Хотя… не знаю. Вот в Африке я бы такому не удивился, но чтобы у нас…
— А ногу то тебе кто отрывал? — спросил доктор. — И не в Африке…
— Ну, это другое, — засомневался Коломиец.
— Удивляюсь я твоему скептицизму, Женя, — сказал Крис, глядя в потолок. — Ты бы после того должен был или в монастырь податься, или каким нибудь гуру заделаться.
Видно, верно говорят: хохол прежде черта родился…
— Ты не отвлекайся, — сказал Коломиец. — Дело надо делать. Воны хочуть поженуть велику хвылю. У твоего же братца в министерстве неприятности будут.
— Он то отмажется, — сказал Крис. — Вечный заместитель.
На них, падлах, все и держится… А ридна мова у тоби, товарыщу Коломийцю, дуже погана, як у самого Кучмы…
— Да с вами, москалями, повяжешься…
Все замолчали. Из кухни вышла Хасановна с подносом.
Стаканы были, конечно, граненые, с пузырьками, зато в серебряных подстаканниках. К чаю она, в честь Ираиды, подала варенье. После ритуальных прихлебываний и причмокиваний доктор задумчиво сказал:
— Чай бывает питьевой и технический…
— То вы на бессонницу жалуетесь, а то настоящего чаю требуете, — сказала Хасановна.
— А а, — оживился доктор. — Все равно нам не спать, так что и правда, заварите ка нам, Дора Хасановна, вот именно настоящего, чтоб лом стоял…
— Как хорошо, что девушку завели, — сказала Хасановна. — Хоть без мату пожить… При Никите вашем допустили эту антинародную привычку!
— Я, собственно, лом только и имел в виду, — стал оправдываться доктор. — Ну, Хасановна, настоящий чай! Вы же помните, что такое — настоящий! Бессонные ночи в наркоматах и все такое…
— Тогда людей кто попало не убивал, государственный был порядок…
С этим она повернулась и ушла на кухню.
— И еще одно, — сказал доктор. — Существенное. Отчего мы такие вареные? Вагоны не разгружали, кровь не сдавали…
В геопатогенные зоны я не верю…
— Возможно, придется поверить, — сказал Крис. — С наскоку нам это дело не одолеть. Придется собирать рассеянный материал, его должно быть много. Может быть, слишком много. Есть у меня такое предчувствие. На крышу бы сбегать, да сил сегодня нет…
— А что у вас на крыше? — спросила Ираида.
— Астральный пост, — ехидно сказал доктор.
— Этим ученым главное — ярлык приклеить, — лениво сказал Крис. — Просто оттуда, Ирочка, всю Москву видно. А когда видно — тогда и понятно… кое что… Завтра вместе слазим, покажу.
— Вы лучше сразу договоритесь, за кого она замуж пойдет, — сказала мудрая Хасановна из кухни. — Пока прописку московскую не отменили — пусть все будет по закону.
— Ага, а то я будто сюда невеститься приехала! — сказала Ираида.
— Все леди делают это, — сказал доктор. — Женя, сколько у тебя было жен?
— Богато, — отрезал Коломиец.
— Да ты и родственник, — сказал доктор. — Придется нам разыгрывать девушку в орлянку, как те купцы.
Ираида поднялась.
— Это еще зачем? — спросила она напряженно.
— Власти у нас странные, — объяснил Коломиец. — То нельзя, это нельзя. Хотя по Конституции все можно. Но, чтобы в конфликт не вступать, мы все делаем как бы по ихнему. И они довольны, и мы. Ты, Ирка, главное, не беспокойся. Это называется фиктивный брак. Люди при нем иной раз только на разводе и встречаются.
— Вот она, Москва: не душу испоганит, так паспорт! — заявила Хасановна. — А без этого нельзя?
— Можно, — сказал Коломиец. — Но трудно. Иногда, бывает, так тормознет…
— Вы девушку мне не тираньте, — непоследовательно сказала Хасановна. — Может, она сама хорошего человека успеет найти.
— В Москве? — усомнился доктор.
— А что вы имеете против Москвы? — возмутилась Хасановна. — Это сердце нашей Родины…
— Скорее, шанкр, — сказал доктор. — И такие большие шанкры бывают только в России!
— Дора Хасановна, — начал было Крис, — иногда вы меня просто изумляете своей нелогичностью…
Но Хасановна вернула разговор в прежнюю колею:
— У нас на Октябрьской площади старичок один бывает одинокий. С четырнадцатого года.
— С четырнадцатого года одинокий? — испугалась Ираида.
— Рождения четырнадцатого года. В наркомате средмаша был главным секретчиком. Родственников нет, я проверяла.
Помрет, наверное, скоро. Квартиру партии завещал…
— Что же вы, Дора Хасановна, сами то ушами хлопаете? — возмутился доктор.
— Так он же Нину Андрееву поддерживает! — в ответ возмутилась Хасановна. — Подлинный коммунист не вправе связать свою судьбу с гнусным фракционером! Я от скоропалительного брака с троцкистом Флейшманом до сих пор отмыться не могу…
— Строго у вас, — с уважением сказал Коломиец.
«Настоящий чай», наконец, достиг кондиции. Для полной зрелости его сдобрили добрым ирландским виски и вересковым медом.
— Начнем с самого простого, — сказал Крис, отставив пустой стакан. — С самого примитивного. С пещерного. Не кажется ли вам, господа, что физическое наше состояние вполне укладывается в описание встречи простого обывателя с энергетическим вампиром? Только без вампира.
— Не бывает, — сразу сказал доктор.
— Да я знаю, что не бывает. Но описания то существуют.
— И что из этого? — спросил доктор.
— А то, что неплохо бы нам собрать побольше фактов такого вампиризма и наложить их на карту умертвий.
— Это к колдуну Митрофанову, — сказал доктор. — Он по этой части дока.
— Возьмешь на себя? — спросил Крис.
Доктор кивнул. Посмотрел на часы, потянулся к телефону.
— Не поздно? — спросил Крис.
— А он спит с четырех до семи. Один раз ночью, один раз днем. Иннокентий Михайлович? Добрый вам вечер, Стрельцов беспокоит. Здоров, вполне здоров, чего и вам желаю. Что? Нет, просто устал. Да. Вот он, здесь сидит, привет передает, да. М м, вот это да. Хорошо. А мы и сами хотим с вами увидеться. Да, по делу. Видите, как удачно сложилось! Господи, да хоть сейчас! — он усиленно заморгал правым глазом. — Нет, лучше мы к вам. Вдруг ваша картотека понадобится.
Он положил трубку. Обвел всех глазами.
— Я, конечно, могу показаться смешным, — сказал он, — но Митрофанов потерял свои «роллексы». А я зачем то потребовал крепкого чаю. Вам не кажется, что это судьба?
— Ну, как решим: выдаем Ираиду за старого большевика или пустим меж себя? — вернулся к забытой проблеме Коломиец.
— Утром разберемся, — сказал Крис. — Это требует мозговых размышлений. В отличие от текущих дел, которые лучше думать ногами.
— Где он живет, ваш колдун? — Коломиец тяжело поднялся, с сожалением ставя на стол второй недопитый стакан.
— В Мневниках, — сказал доктор. — Я дорогу знаю, покажу.
Колдун Митрофанов занимал семикомнатную двухуровневую квартиру в каком то совершенно рядовом обшарпанном доме. Все окна его квартиры были забраны фигурной ковки решетками с семилучевыми звездами в центре и стилизованными залманами в углах.
Если бы не слава лютого бабника («Избавляю от бесплодия по фотографии!»), Митрофанов сошел бы за евнуха: и него был скошенный подбородок, круглое доброе лицо и высокий вкрадчивый голос. Халат был соответствующий, войлочно зеленый, с золотыми кистями и золотым орнаментом по обшлагам и полам, в таком халате его пропустили бы в любой гарем Абу Даби… и напрасно, ох, напрасно…
От прочих российских колдунов Митрофанов выгодно отличался биографией. До семьдесят девятого года он был вторым секретарем пензенского обкома, но после отравления грибами и неоднократной клинической смерти осознал высшие истины, закопал в лесу партбилет и начал прорицать и врачевать. Руку он набивал на бывших товарищах по партии, поэтому даже в советские времена милиция его не трогала…
— О о, целая делегация! — воскликнул он, встречая гостей.
— И юная красавица с вами! Позвольте представиться:
Иннокентий. Для друзей Кен. Наверное, вам уже сказали, что я колдун?
— Сказали, — кивнула Ираида, — как без этого?.. Я — Ираида. Для друзей.
— А живых врагов у нее нет, — сказал доктор.
— Вообще то я колдунов видела, — протянула Ираида с сомнением.
— Где? — живо заинтересовался Митрофанов.
— Гусары, молчать! — торопливо сказал доктор.
— И правда, помолчите ка, — нагрубил всем Крис, обвязал лоб хайратником и медленно двинулся по комнатам. Все послушно сидели и ждали, и даже Митрофанов стал робок и тих.
— Иннокентий Михайлович! — донеслось вдруг из дальней комнаты. — Расскажите ка анекдот!
— Какой? — с готовностью подскочил Митрофанов.
— А какой в голову придет.
— Ну… так сразу и не вспомнишь… Про колдунов или так?
— Все равно.
— Э э… А как быть с дамой?
— Вы рассказывайте, и все. С дамой потом разберемся.
— Понял. Значит, так. Подарил грузин сыну к совершеннолетию пистолет — золотой магнум. Через неделю спрашивает: «Гиви, ты ухаживаешь за своим оружием?» Гиви отвечает: «Он мне надоел! Я его у Дато на роллекс сменял».
«Ты дурак, Гиви. Однажды ночью к тебе в дом придет человек и скажет: „Я твоего папу мотал, я твою маму мотал, я тебя самого мотать буду!“» И что ты ему ответишь? «Полвторого?»
— Ага! Часы лежат на книжной полке — там где то рядом то ли романы о Бонде, то ли видеокассеты. Вы совали руку в какую то глубокую дыру…
— Уп!.. — втянул воздух Митрофанов. Он торопливо побежал куда то в прихожую, зашлепал вверх по лестнице — и через две минуты вернулся сияющий, застегивая на запястье золотой браслет.
— Может, еще чего поискать? — хмуро предложил Крис, окидывая взглядом перенасыщенное предметами жилище колдуна. — Телевизор не пропадал?
— А, — махнул рукой Митрофанов, — плевать. Разве что юность моя пропала… — и подмигнул Ираиде. — Что я вам должен?
— Попробуем по бартеру, — сказал Крис. — Вы же энергетическим вампиризмом одно время занимались?
— Давно это было, — вздохнул Митрофанов. — Но способность эту я по болезни утратил и потому то и из партии ихней вышел. Какой прок?..
— Я в другом смысле. Вы же потом защиту людям ставили…
— Ну да, конечно. Вам тоже надо?
— Пока не знаю. Но у вас же все эти случаи должны быть задокументрированы?
— Разумеется. С восемьдесят третьего года и до… так, дай бог памяти… последний пациент был у меня восемь дней назад. В картотеке имеется две тысячи двести сорок одна карточка! — он улыбнулся сдержанно, но гордо.
— И места… как бы это сказать… нападения — там тоже отмечены?
— Ну, а как же! Место, время, обстоятельства…
— А бывает так, чтобы… э э… жертва имела место, а злодей — нет?
— В трех четвертях случаев. Умелый вампир, как правило, умеет внушить донору что угодно. Проще всего — невидимость и неощутимость. Только новички прокалываются. А серьезный вампир, допустим, садится с вами в самолет, летит куда— нибудь до Хабаровска. Потом обратно. За два конца он насосется, как удав, на полгода вперед. А пассажиры дня через три всяко разно оклемаются…
— Так вот что такое «джет шок»! — воскликнул доктор.
— Именно! — поднял палец Митрофанов. — Ведь экипажу то за железной дверью ни черта не делается! Предлагали мы «Аэрофлоту» наши посты на билетном контроле ставить — не разрешили: статьи, говорят, такой нет. Сами, наверное, из этих ребят…
— Иннокентий Михайлович, — сказал Крис, — нам очень — очень! — нужно нанести эти все случаи на карту. Если мы доктора вам оставим, вы не станете возражать?
— Лучше бы девушку, — сказал Митрофанов.
— Нельзя, — сказал Крис. — Она у нас стажерка, а на стажерках многие горят, как мотыльки. Нам бы не хотелось вас потерять. Значит, так: братца моего мы злорадно разбудим ранним утром…