Geum.ru

Тстранствия убийцы робин хобб перевод с английского М. Юнгер. Ocr: Alonzo

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   42

16

ТАЙНИК


Во многих старых легендах и сказаниях об Уите утверждается, что пользующийся этой магией постепенно приобретает повадки связанного с ним животного. Некоторые из наиболее устрашающих историй рассказывают, что в конце концов он начинает принимать облик этого животного. Те, кто хорошо знаком с Уитом, знают, что это не так. Правда, владеющий Уитом, сам того не замечая, становится похожим на своего партнера, но у человека, связанного с орлом, не вырастут крылья, а связанный с лошадью не начнет, ржать. С течением времени и человек, и животное, связанные Уитом, все глубже понимают друг друга, и чем дольше длится связь, тем больше сходства в их поведении. Животное может приобрести манеры и черты, характерные для человека. Но это случается только после долгого контакта.


***


Ник был согласен с представлениями Баррича о времени начала дня. Я проснулся, услышав, что его люди выводят лошадей. Ледяной ветер дул в открытую дверь. В темноте зашевелились остальные. Одна девочка плакала от того, что ее разбудили так рано. Мать успокаивала ее. Молли, подумал я с внезапной тоской. Где-то она успокаивает моего ребенка.

Что такое?

Моя самка родила щенка. Очень далеко.

Мгновенное участие.

Но кто будет добывать для них мясо? Разве мы не должны вернуться к ней?

Сердце Стаи присматривает за ней.

Конечно. Я должен был догадаться. Этот знает, что значит стая, как бы он ни отрицал. Тогда все в порядке.

Связывая свои одеяла, я думал, что хотел бы принять это так же весело, как он. Я знал, что Баррич будет заботиться о них. Такова была его натура. Я вспоминал годы, когда он ухаживал за мной, пока я рос. Тогда я часто ненавидел его; теперь я не рискнул бы никому другому доверить Молли и моего ребенка. Кроме меня самого. Мне хотелось бы ухаживать за ними и даже качать плачущего ребенка среди ночи. Хотя сейчас мне больше всего хотелось, чтобы женщина-пилигрим как можно скорее угомонила своего ребенка. Я платил за ночное подслушивание жестокой головной болью.

Подали еду, и как только девочка получила кусочек хлеба с медовыми сотами, она быстро притихла. Это был очень легкий завтрак. Я заметил, что Кеттл движется очень скованно, и принес ей чашку горячего чая, потом скатал ее одеяло. Я никогда не видел настолько изуродованных ревматизмом рук, как у нее; они напоминали птичьи когти.

- Мой старый друг говорил как-то, что больным суставам помогает ожог крапивы, - сказал я, сворачивая ее тюк.

- А ты найди мне крапиву под снегом, и я испытаю твое средство, мальчик, - ответила она раздраженно. Но через несколько мгновений она уже предлагала мне сушеное яблоко из своих личных запасов. Я с благодарностью принял его. Пока Кеттл допивала чай, я отнес в повозку наши вещи и запряг кобылу. Я огляделся, но не увидел никаких следов Ночного Волка.

Охочусь, сообщил он.

Хотел бы быть с тобой. Удачи тебе.

Разве не ты сказал, чтобы мы как можно меньше разговаривали?

Я не ответил. Это было чистое, ясное утро, казавшееся еще более светлым после вчерашней бури. Похолодало; ветер с реки легко пронизывал мою одежду, находя щели у рукавов и воротника и запуская в них свои ледяные пальцы. Я помог Кеттл влезть в повозку и закутал в одно из одеял.

- Твоя мать хорошо выдрессировала тебя, Том, - с искренним дружелюбием сказала она.

Я все-таки вздрогнул. Старлинг и Ник стояли и разговаривали, пока все остальные собирались в путь. Потом она вскочила на свою горную лошадь и заняла место подле Ника во главе нашей процессии. Я сказал себе, что, похоже, про Ника Холдфаста выйдет баллада получше, чем про Фитца Чивэла. Если он убедит ее вернуться с ним назад от горной границы, моя жизнь будет только проще.

Я сосредоточился на своей работе. Собственно, мне было почти нечего делать, разве что не давать кобыле слишком сильно отставать от фургона пилигримов. У меня было время оглядеть местность, по которой мы ехали. Мы держались заброшенной дороги, на которую выехали накануне, и продолжали двигаться вверх по реке. У реки стояли редкие деревья, но чуть дальше от берега была холмистая земля, заросшая кустарником. Овраги и отроги перерезали дорогу. Казалось, что когда-то воды здесь было в избытке, возможно еще весной. Но теперь земля была сухой, если не считать хрустящего снега и самой реки.

- Вчера менестрель заставила тебя улыбаться. А из-за кого ты сегодня такой хмурый? - тихо спросила Кеттл.

- Я думал о том, в какое запустение пришли эти богатые земли.

- В самом деле? - спросила она сухо.

- Расскажите мне об этом вашем пророке, - сказал я. Главным образом для того, чтобы переменить тему.

- Он не мой, - ответила Кеттл. Потом она смягчилась:

- Скорее всего, это бессмысленная затея. Того, кого я ищу, может там вообще не оказаться. И тем не менее, что мне делать в моем возрасте, если не гоняться за химерой?

Я молчал. Мне начинало казаться, что на этот вопрос она отвечает охотнее всего.

- Знаешь, что в этой повозке, Том? Книги, свитки и рукописи. Я собирала их многие годы, искала в разных странах, научилась читать на разных языках. И повсюду я находила упоминания о Белых Пророках. Они появляются на изломах истории и формируют ее. Некоторые говорят, что они приходят для того, чтобы направить происходящее в нужное русло. Есть люди, Том, которые верят в то, что время течет циклично. Вся история - это огромное колесо, и оно безжалостно крутится, поворачиваясь снова и снова. Так же, как времена года сменяют друг друга, луна завершает свой цикл и начинает новый, движется время. Совершается последовательная смена одних и тех же событий, одни и те же люди, добрые или злые, приходят к власти. Человечество обречено бесконечно повторять давно совершенные ошибки. До тех пор, пока не появляется кто-то, кто способен все изменить. Далеко на юге есть страна, в которой верят, что для каждого поколения в мире существует свой Белый Пророк. Он или она приходит, и если люди прислушиваются к его словам, общество становится на путь процветания. Если на них не обращают внимания, это приводит к упадку и гибели.

Она помолчала, как бы ожидая моей реакции.

- Я ничего не слышал об этом учении, - признался я.

- Я и не ждала этого от тебя. Я впервые узнала обо всем этом очень далеко отсюда. Там они считают, что если пророки терпят поражения снова и снова, то история мира будет становиться все более и более ужасной и в конце концов превратится в историю горестей и несчастий.

- А если к пророку прислушаются?

- Если так, то каждому последующему провидцу будет легче привлечь к себе внимание людей. И когда в течение всего временного цикла ни один Белый Пророк не потерпит поражения, само время остановится.

- Так они пытаются приблизить конец света?

- Не конец света, Том. Конец времени. Они хотят освободить человечество от времени, потому что оно наш величайший поработитель. Время старит нас, время нас ограничивает. Подумай, сколько раз тебе хотелось иметь для чего-нибудь больше времени или вернуться назад и сделать что-то по-другому. Если человечество избавится от времени, старые ошибки могут быть исправлены до того, как их совершат. - Она вздохнула. - Я верю, что сейчас наступила пора для прихода такого пророка. И из того, что я читала, я сделала вывод, что он появится в горах.

- Но вы одиноки в своих поисках? Другие с вами не согласны?

- Многие согласны. Но никто не отправляется искать Белого Пророка. К нему должны прислушаться люди, к которым он пришел. Другие не должны вмешиваться, иначе они навеки повернут историю к ложному пути.

Я все еще раздумывал над тем, что она сказала о времени. Казалось, мои мысли скрутились в узел. Ее голос стих. Я смотрел на уши кобылы и думал. Время быть честным с Молли. Время отправиться в путешествие с Федвреном, вместо того чтобы становиться помощником убийцы. Она дала мне много пищи для размышлений.

Ночной Волк появился вскоре после полудня. Он деловой трусцой выбежал из-за деревьев и пристроился рядом с нашей повозкой. Кобыла несколько раз нервно взглянула на него, пытаясь разрешить противоречие между волчьим запахом и собачьими манерами. Я коснулся ее сознания и успокоил ее. Он уже некоторое время бежал с моей стороны повозки, когда Кеттл заметила его. Она нагнулась, потом выпрямилась.

- За нами бежит волк, - сообщила она.

- Это не волк, это моя собака. Хотя в ней и есть волчья кровь, - признался я.

Она снова нагнулась, чтобы посмотреть на него, потом перевела взгляд на мое спокойное лицо и откинулась на сиденье.

- Значит, нынче в Бакке овец пасут волки, - кивнула она и больше не говорила об этом.

Остальную часть дня мы в ровном темпе двигались вперед. Вокруг не было никаких признаков жилья, кроме одной маленькой хижины, которая попалась нам по дороге и над которой поднималась струйка дыма. Холод и сильный ветер не прекращались, и к концу дня мы все закоченели. Лица пилигримов в фургоне побледнели, а носы покраснели. У одной женщины губы были совсем синие. Люди были прижаты друг к другу, как сельди в бочке, но даже это не могло защитить их от холода.

Я топал ногами, чтобы пальцы не потеряли чувствительность, и перекладывал вожжи из одной руки в другую, по очереди грея ладони под мышками. Плечо мое ныло, и боль начала распространяться по руке. Губы пересохли, но я боялся облизывать их, чтобы они не потрескались. Мало есть вещей более неприятных, чем постоянный холод. Что до Кеттл, то я не сомневался, что для нее это было настоящей пыткой. Она не жаловалась, но с течением времени, казалось, становилась все меньше под своими одеялами. Ее молчание яснее слов говорило о страданиях, которые она испытывает.

Было все еще светло, когда Ник повернул караван и повел нас по едва заметной под снежными наносами тропе. Я мог догадаться о ее существовании только по меньшему количеству проступающей над снегом травы, но Нику, по-видимому, дорога была хорошо знакома. Верховые контрабандисты прокладывали путь для фургонов, но маленькой кобыле Кеттл все равно приходилось нелегко. Один раз я обернулся и увидел, как ветер холодной рукой заметает наши следы, так что на заснеженной земле остается только легкая рябь. Местность, которую мы пересекали, была ничем не примечательной. Наконец мы преодолели долгий подъем и посмотрели вниз, на кучку незаметных с дороги зданий. Приближался вечер. Только в одном окне горел огонек. Пока мы спускались, зажглись еще свечи, и Ночной Волк ощутил в воздухе след дыма. Нас ждали.

Дома выглядели неплохо. Казалось, их недавно ремонтировали. Мы завели лошадей и фургоны в большой амбар, который располагался в котловине, так что помещение находилось наполовину под землей. Низкое здание нельзя было увидеть с дороги, и я не сомневался в том, что оно было построено таким образом именно с этой целью. Если человек не знает о существовании этого дома, он никогда не найдет его. Вокруг амбара и других зданий была навалена земля. За плотными стенами и дверьми мы не слышали даже звуков ветра. Молочная корова шевелилась в стойле, пока мы распрягали лошадей и разводили их по местам. Там были солома и сено и корыта со свежей водой. Пилигримы вышли из своего фургона, и я помогал сойти Кеттл, когда дверь амбара снова распахнулась. Гибкая молодая женщина с гривой рыжих волос ворвалась внутрь. Уперев кулаки в бедра, она набросилась на Ника:

- Кто эти люди и почему ты привел их сюда? Что проку в тайнике, если все вокруг о нем знают?

Ник передал лошадь одному из своих людей и повернулся к ней. Не сказав ни слова, он обнял ее и поцеловал. Через мгновение она оттолкнула его:

- Что ты...

- Они хорошо заплатили. У них своя еда, и они могут переночевать здесь. А завтра они будут уже на пути в горы. Здесь наверху никому нет дела до нас. Никакой опасности, Тел, ты зря беспокоишься.

- Я должна беспокоиться за двоих, потому что у тебя на это не хватает мозгов. У меня готов ужин, но его не хватит на всю эту ораву. Почему ты не послал птицу, чтобы предупредить меня?

- Я послал. Разве она не прилетела? Может быть, из-за бури?

- Ты всегда так говоришь, когда даже не думаешь посылать голубя.

- Оставь, женщина. У меня есть для тебя хорошие новости. Пойдем в дом и поговорим. - Ник обнял ее, и они ушли. Его люди остались, чтобы помочь нам устроиться на ночлег. Амбар был просторный, с массой соломы для постелей. Здесь были колодец и ведро для воды. Маленький очаг страшно дымил, но на нем можно было готовить. Трудно было назвать амбар теплым, если только не сравнивать его с уличным холодом, но никто не роптал. Ночной Волк остался снаружи.

У них полно цыплят, сказал он мне. И клетка с голубями. Оставь их в покое, предупредил я его. Старлинг хотела было пойти в дом вместе с людьми Ника, но они остановили ее у дверей.

- Ник велел всем вам спать в одном месте. - Он со значением посмотрел на меня. - И наберите воды, потому что мы запрем дверь, когда уйдем. Так будет меньше ветра.

Его слова никого не одурачили, но никто не стал возражать. По-видимому, Ник считал, что чем меньше мы знаем о его убежище, тем лучше. Это можно было понять. Вместо того чтобы жаловаться, мы просто набрали воды. По привычке я наполнил корыта лошадей. Вытаскивая пятое ведро, я подумал, перестану ли я когда-нибудь первым делом устраивать животных. Пилигримы больше думали о собственном удобстве. Вскоре я ощутил запах готовящейся еды. Что ж, у меня было сушеное мясо и сухари. Этого будет вполне достаточно.

Ты можешь поохотиться со мной. Здесь есть дичь. У них был огород этим летом, и кролики все еще бегают сюда за кочерыжками.

Он растянулся у курятника, окровавленные остатки кролика лежали между его передними лапами. Он старательно двигал челюстями, но не спускал глаз с заснеженного огорода, ожидая появления новой дичи. Я мрачно жевал полоску сушеного мяса, наваливая солому для постели Кеттл в стойле рядом с ее лошадью. Я расстилал ее одеяло, когда она вернулась от огня с чайником в руках.

- Кто тебе велел заниматься моей постелью? - поинтересовалась она. Пока я набирал в грудь воздуха, чтобы ответить, она добавила:

- Вот чай, если у тебя есть собственная чашка. Моя в моей сумке на повозке. Там сыр и сушеные яблоки. Будь хорошим мальчиком, принеси их нам.

Пока я выполнял ее просьбу, я услышал голос Старлинг и тихие звуки арфы. Отрабатывает свой ужин, я не сомневался. Что ж, так делают все менестрели, и вряд ли она останется голодной. Я принес Кеттл ее сумку, и старая женщина выделила мне щедрую порцию, а сама поела очень немного. Мы сидели на наших одеялах и ели. Она не переставала поглядывать на меня и наконец заявила:

- Ты мне кого-то напоминаешь, Том. Как ты сказал, из какой ты части Бакка?

- Из города Баккипа, - выпалил я.

- И кто была твоя мать?

Я помедлил, потом решился:

- Салт Флатфиш. - По Баккипу бегало столько ее детей, что вполне возможно, одного из них звали Томом.

- Рыбачка? Каким же образом ты тогда стал пастухом?

- Мой отец был пастух, - сказал я поспешно. - И мы неплохо жили с этими двумя ремеслами.

- Понятно. И они научили тебя вежливости по отношению к старым женщинам. А дядя у тебя в горах. Ну и семейка!

- Он очень молодым отправился путешествовать и осел там. - Я даже слегка вспотел от такого виляния и был уверен, что она это заметила. - Из какой вы, говорите, части Бакка? - спросил я внезапно.

- Я не говорила, - ответила она с легкой улыбкой. Над дверью стойла появилась Старлинг. Она залезла на краешек, наклонилась к нам и сказала:

- Ник обещал, что уже через два дня мы перейдем реку.

Я кивнул, но ничего не ответил. Она обошла стойло и небрежно бросила свою сумку рядом с моей. Потом вошла и села, прислонившись к сумке и положив арфу на колени.

- Там у очага подрались две пары. Их дорожный хлеб подмок, и теперь они могут только плеваться и искать виноватых. А один ребенок болен, и его все время рвет, бедняжку. Мужчина, который так рассердился из-за подмокшего хлеба, говорит, что нечего переводить на мальчика еду, пока ему не станет лучше.

- Это, наверное, Ралли. Более вздорного и драчливого человека я никогда не встречала, - с чувством заметила Кеттл. - А мальчика зовут Селк. Он болеет с тех пор, как мы выехали из Чалси. И до того тоже, скорее всего. По-моему, его мать надеется, что алтарь Эды вылечит его. Она цепляется за каждую соломинку, но у нее есть на это деньги. Или были.

Мои дамы начали обсуждать караванные сплетни. Я сел в уголке, слушал вполуха и дремал. Два дня до реки. А сколько еще до гор? Я перебил их, чтобы задать этот вопрос Старлинг.

- Ник говорит, точно сказать нельзя, все зависит от погоды. Но он велел мне не волноваться на этот счет. - Ее пальцы лениво пробежали по струнам арфы.

Почти тотчас же двое детей появились у входа в стойло.

- Ты снова будешь петь? - спросила маленькая вертлявая девочка лет шести в сильно поношенном платье. В волосах ее застряли соломинки.

- А ты бы этого хотела?

Вместо ответа детишки вошли и уселись по обе стороны от нее. Я думал, что Кеттл будет возражать против этого вторжения, но она ничего не сказала, даже когда девочка удобно устроилась рядом с ней. Кеттл начала выбирать у нее из волос солому своими крючковатыми пальцами. У малышки были темные глаза, в руках она сжимала куклу. Когда девочка улыбнулась Кеттл, я понял, что они хорошо знакомы.

- Спой ту, про старуху и свинью, - умолял мальчик. Я встал и поднял мой узел.

- Мне нужно поспать, - извинился я. Неожиданно я понял, что просто не в состоянии находиться в обществе детей.

Я нашел пустое стойло у двери в амбар и улегся там. У очага все еще шумели пилигримы. Очевидно, ссора так и не угасла. Старлинг спела песню про старуху, изгородь и свинью, потом про яблоню. Я услышал, как еще несколько человек подошли, чтобы послушать музыку. Подумав, что разумнее с их стороны было бы поспать, я закрыл глаза.

Было уже совсем темно и тихо, когда Старлинг наступила мне на руку и чуть не кинула свою сумку прямо на голову. Я ничего не сказал, даже когда она легла рядом со мной. Она расстелила свое одеяло так, чтобы закрыть и меня, и подлезла под край моего. Я не двигался. Внезапно она вопросительно коснулась моего лица.

- Фитц? - прошептала она.

- Что?

- Насколько ты доверяешь Нику?

- Я уже сказал тебе. Совсем не доверяю. Но, думаю, он доведет нас до гор. Ради собственной гордости, если не ради чего-нибудь другого. - Я улыбнулся. - У контрабандиста должна быть безупречная репутация. Он приведет нас туда.

- Ты рассердился на меня сегодня? - спросила она и добавила:

- Ты так серьезно посмотрел на меня утром.

- Волк мешает тебе? - прямо спросил я.

- Так это правда? - Она говорила очень тихо.

- А ты в этом сомневалась?

- В истории об Уите... да. Я думала, это просто злобная ложь. Сын принца занимается Уитом... Ты не похож на человека, который разделяет свою жизнь с животным. - Ее тон не оставлял никаких сомнений относительно ее отношения к этому.

- Что ж. Однако я таков. - Искра гнева сделала меня откровенным. - Он для меня все. Все. У меня никогда не было такого верного друга, который мог бы не задумываясь отдать за меня жизнь. И больше того. Одно дело умереть ради человека, а другое дело жить ради него. Это то, что он дает мне. Такую же преданность, как та, что я даю своему королю.

Я задумался. Я никогда не говорил об этом такими словами.

- Король и волк, - еле слышно проговорила Старлинг. - А больше ты никого не любишь?

- Молли.

- Молли?

- Она дома, в Бакке. Она моя жена. - Я испытал странную гордость, произнося эти слова. Моя жена.

Старлинг села, и меня обдало волной холодного воздуха. Я тщетно пытался натянуть на себя одеяло, когда она спросила:

- Жена? У тебя есть жена?

- И ребенок. Маленькая девочка. - Несмотря на холод и темноту, я улыбнулся, говоря это. - Моя дочь, - прошептал я просто для того, чтобы услышать, как это звучит. - У меня дома есть жена и дочь.

Она снова легла рядом со мной.

- Нет, - яростно отрицала она. - Я менестрель, Фитц. Если бы бастард женился, об этом бы говорили. На самом деле ходили слухи о Целерити, дочери герцога Браунди.

- Мы не звонили об этом во все колокола, - объяснил я.

- Я поняла. Ты вовсе не женат. У тебя есть женщина, вот что ты хотел сказать.

Эти слова укололи меня.

- Молли моя жена, - отрезал я, - во всем, что имеет для меня значение.

- А в том, что имеет значение для нее? И ребенка? - тихо поинтересовалась Старлинг. Я глубоко вздохнул.

- Когда я вернусь, это будет первое, что мы сделаем. Сам Верити обещал мне, что, когда он станет королем, я смогу жениться на ком захочу. - Я ужаснулся от того, как свободно разговариваю с ней. Но что такого страшного произойдет, если она будет знать? А мне становилось легче от возможности говорить об этом.

- Так что, ты идешь искать Верити?

- Я иду служить своему королю. По возможности я помогу Кетриккен и ребенку, наследнику Верити. А потом отправлюсь за горы, чтобы найти и вернуть моего короля. Он прогонит красные корабли от побережья Шести Герцогств, и мир вернется к нам.

На мгновение наступила тишина, если не считать воя ветра за стенами амбара. Потом она весело фыркнула:

- Сделай хоть половину этого - и я получу свою балладу о герое.

- Я не хочу быть героем. Я только сделаю то, что должен, чтобы быть свободным и жить собственной жизнью.

- Бедный Фитц. Никто из нас не свободен.

- Мне казалось, что ты делаешь все, что хочешь.

- Да? А мне кажется, что каждый шаг, который я делаю, несет меня все глубже в болото, и чем больше я сопротивляюсь, тем сильнее погружаюсь.

- Как это?

Она усмехнулась:

- Оглянись. Вот я, сплю в соломе и пою, чтобы заработать ужин. Рискую в надежде на то, что мне удастся пересечь реку и попасть в горы. И если я пройду сквозь все это, разве я достигну своей цели? Нет. Я так и буду волочиться за тобой, пока ты не совершишь что-нибудь достойное песни.

- Тебе незачем делать это, - сказал я, несколько испуганный такой перспективой. - Ты можешь идти своим путем и жить как обычный бродячий менестрель. Похоже, ты неплохо с этим справляешься.

- Неплохо. Неплохо для бродячего менестреля. Ты слышал, как я пою, Фитц. У меня приличный голос и быстрые пальцы. Но во мне нет ничего выдающегося, а это необходимо, чтобы получить место замкового менестреля. Если допустить, что через каких-нибудь пять лет вообще останутся замки. У меня нет никакого желания петь для экипажей красных кораблей.

Некоторое время мы оба, задумавшись, молчали.

- Видишь ли, - продолжила она, - у меня больше никого нет, ни родителей, ни брата. Мой старый учитель и лорд Бронз, мой господин, умерли, когда сгорел замок. Пираты, знаешь ли, оставили меня, приняв за мертвую; если бы не это, я бы сейчас с тобой не разговаривала. - Впервые я услышал в ее голосе намеки на прошлый страх. Она помолчала, думая о том, в чем ей не хотелось признаваться. Я повернулся и посмотрел на нее. - Я должна полагаться только на себя. Сейчас и всегда. Только на себя. Сколько еще я могу петь за монетки в трактирах? Если хочешь хорошо жить в старости, нужно получить место в замке. И только по-настоящему великая песня может помочь мне в этом, Фитц. А у меня не так уж много времени. - Ее голос стал тише, дыхание потеплело. - И поэтому я пойду за тобой. Похоже, что героические события совершаются на твоем пути.

- Героические события? - усмехнулся я. Она придвинулась ко мне.

- Великие события. Отречение принца Чивэла. Триумфальная победа на острове Антлер. Разве не ты спас королеву Кетриккен от "перекованных" в ночь перед охотой Королевы Лисицы? И есть песня, которую бы хотела написать я. В ней не говорилось бы о заговоре в ночь коронации принца Регала. Посмотрим. Воскрешение из мертвых, покушение на жизнь Регала прямо в замке Тредфорда и успешное бегство. Уничтожение полудюжины его гвардейцев голыми руками, закованными, впрочем, в кандалы... Мне казалось, что лучше пойти за тобой в тот день. Но похоже, у меня остаются неплохие шансы присутствовать при чем-то подобном, если я просто буду держаться за подол твоей рубахи.

Я никогда не думал обо всем этом как о перечне моих подвигов. Я хотел возразить и сказать, что не хотел ни одного из них, что просто попал под жернова истории. Но я только вздохнул:

- Все, чего я хочу, это вернуться домой к Молли и нашей маленькой дочери.

- Она, наверное, тоже об этом мечтает. Это, должно быть, ужасно, все время раздумывать, когда ты вернешься, если только вообще вернешься.

- Она не раздумывает. Она уже считает меня мертвым.

Через некоторое время Старлинг медленно спросила:

- Фитц. Она думает, что ты мертв. Почему же ты считаешь, что она будет сидеть и ждать твоего возвращения и не найдет никого другого?

Я проигрывал в своем воображении дюжины сцен. Я мог умереть и не вернуться домой. Я мог вернуться и услышать, что Молли считает меня лжецом и испытывает ко мне отвращение из-за моего Уита и моих шрамов. Я был уверен, она будет сердиться на меня, поскольку я не дал ей знать о том, что жив. Но я объяснил бы ей, что думал, будто она нашла другого человека и счастлива с ним. И тогда она поймет и простит меня. В конце концов, это она покинула меня. Но почему-то я никогда не воображал, что вернусь домой и обнаружу ее замужем за другим. Глупо. Как я мог не предвидеть такой простой возможности просто потому, что хуже не было ничего? Я заговорил, обращаясь больше к себе, чем к Старлинг:

- Думаю, лучше каким-нибудь образом дать ей знать. Но я представления не имею, где она. И кому я мог бы доверить такое послание.

- Сколько вы не виделись? - спросила Старлинг.

- С Молли? Почти год.

- Год! Мужчины, - тихо пробормотала она, - они уходят сражаться или путешествовать и полагают, что жизнь замерла до их возвращения. Вы рассчитываете, что женщина, которую вы оставили пахать поля, содержать детей, латать крышу и доить корову, когда вы наконец войдете в дверь, придвинет к очагу ваше любимое кресло и положит на стол горячий хлеб. Да, и уляжется с вами в постель, как будто только и ждала вашего прихода. - В ее голосе появилась ярость. - Сколько дней тебя не было с ней? Что ж, именно столько дней ей приходилось обходиться без тебя. Но время для нее не остановилось просто из-за твоего отсутствия. Как ты ее себе представляешь? Качающей твоего младенца у теплого очага? А как насчет того, что ребенок в доме плачет без присмотра на кровати, а она под дождем и ветром пытается наколоть дров для очага, потому что огонь погас, пока она ходила на мельницу смолоть хоть немного зерна?

Я отогнал это видение. Нет, Баррич этого не допустит.

- Я воображал ее по-разному, и не только в хорошие дни, - защищался я. - И она не совсем одна. Мой друг присматривает за ней.

- Ах, друг, - ласково согласилась Старлинг. - И он стройный, энергичный и достаточно смелый, чтобы завоевать любое женское сердце?

Я фыркнул.

- Нет. Он не молод, упрям и с причудами. Но он стойкий, надежный и заботливый. Человек, который всегда хорошо обращался с женщинами. Вежливый и добрый. Он будет хорошо заботиться о ней и о ребенке. - Я улыбнулся и, зная, что говорю чистую правду, добавил:

- Он убьет любого, кто прикоснется к ним хоть пальцем.

- Надежный, добрый и заботливый? Хорошо обращается с женщинами? - Голос Старлинг повышался, в нем был притворный интерес - Ты знаешь, какая это редкость? Я хочу с ним познакомиться, если только твоя Молли его отпустит.

На мгновение я забеспокоился. Я вспомнил день, когда Молли дразнила меня, она говорила: я лучшее, что вышло из конюшен со времен Баррича. Этот комплимент показался мне сомнительным, и она сказала, что Баррич пользуется уважением среди женщин, несмотря на всю свою отчужденность и молчаливость. Может быть, она сама когда-то присматривалась к нему? Нет. Это меня она любила в тот день, прижимаясь ко мне, хотя мы и не могли пожениться.

- Нет. Она любит меня. Только меня.

Я не хотел произносить это вслух. Какая-то нотка в моем голосе, видимо, что-то затронула в душе Старлинг. Она перестала терзать меня.

- О, тогда хорошо. И все-таки, думаю, тебе лучше дать ей знать. Пусть у нее будет надежда.

"Я это сделаю, - обещал я себе. - Как только доберусь до Джампи". Кетриккен найдет какой-нибудь способ послать весточку Барричу. Это будет короткая туманная записка - на случай, если ее перехватят. Я только попрошу его сказать ей, что я жив и вернусь к ней. Но как передать эту записку Барричу?

Я лежал молча и смотрел в темноту. Я не знал, где живет Молли. Об этом, вероятно, знает Лейси, но я не могу связаться с ней втайне от Пейшенс. Нет. Никто из них ничего не должен знать. Надо найти кого-то, кому можно доверять. Не Чейда. В нем я не сомневался, но вряд ли кто-нибудь знает, как его найти, даже если он известен под собственным именем.

Где-то в амбаре лошадь ударила копытом в стенку стойла.

- Почему ты молчишь? - прошептала Старлинг.

- Я думаю.

- Я не хотела огорчить тебя.

- Ты этого и не сделала. Ты просто заставила меня задуматься.

- О! - Она вздохнула, - Я так замерзла.

- Я тоже. Но снаружи еще холоднее.

- От этого мне ни чуточки не теплее. Обними меня.

Это была не просьба. Она уткнулась мне в грудь. От нее хорошо пахло. Как это женщины умудряются всегда хорошо пахнуть? Я обнял ее, испытывая благодарность за мягкое тепло, но чувствуя себя неловко.

- Так лучше. - Я чувствовал, как ее тело расслабилось рядом с моим. Она добавила:

- Надеюсь, у нас будет возможность вымыться.

- Я тоже.

- Не то чтобы от тебя так уж плохо пахло...

- Спасибо, - кисло проговорил я. - Не возражаешь, если я немного вздремну?

- Валяй. - Она положила руку мне на бедро. - Если это все, что ты можешь придумать.

Я набрал в грудь воздуха. "Молли", - сказал я себе. Старлинг была такой теплой и близкой, от нее так прекрасно пахло. Обычаи менестреля делали пустяком то, что она предлагала. Для нее. Но чем на самом деле была для меня Молли?

- Я сказал тебе, что женат. - Это было трудно выговорить.

- Угу. И она любит тебя, а ты ее. Но мы здесь одни, и нам холодно. Если она так сильно любит тебя, неужели она не пожелала бы тебе немного тепла в такую холодную ночь?

- Она бы не только не пожелала. Она бы оторвала мне голову.

- Ах, - Старлинг тихо засмеялась мне в грудь. - Понимаю. - Она мягко отстранилась. Мне хотелось протянуть руку и привлечь ее к себе. - Тогда нам, наверное, лучше лечь спать. Спокойной ночи, Фитц.

И я заснул, но не сразу и не без сожалений. Ночь принесла резкий ветер, и когда поутру двери амбара были отперты, нас приветствовал свежий снег. Я боялся, что, если он станет глубже, у нас будут серьезные проблемы с фургонами. Но Ник казался уверенным и спокойным, уводя нас. Он ласково попрощался со своей женщиной, и мы снова двинулись вперед. Он вел нас другим путем, мы пробирались по бездорожью, и в некоторых местах снега было столько, что фургоны с трудом катили по нему. Часть утра Старлинг ехала рядом с нами, но потом Ник послал за ней человека. Она поблагодарила его за приглашение и быстро присоединилась к контрабандистам.

Ранним вечером мы снова выехали на дорогу. Казалось, мы мало что выиграли, столько времени избегая проторенной дороги, но, без сомнения, у Ника были на то свои причины. Возможно, он просто не хотел прокладывать хорошо заметную дорогу к своему убежищу. Этим вечером мы укрывались в каких-то полуразвалившихся хижинах на берегу реки. В покрытых камышом крышах были дыры, так что на полу лежал снег, а перед дверью намело целый сугроб. У лошадей вовсе не было никакого укрытия, если не считать подветренной стороны хижин. Мы напоили их и покормили зерном, но сена не было.

Ночной Волк пошел вместе со мной собирать хворост. Топлива было приготовлено вполне достаточно, чтобы сварить еду, но не хватило бы, чтобы поддерживать тепло всю ночь. Пока мы брели вниз по реке, разыскивая плавник, я размышлял о том, как все изменилось между нами. Мы разговаривали меньше, чем прежде, но я чувствовал его теперь лучше, чем когда-либо раньше. Возможно, у нас было меньше необходимости разговаривать. Но мы оба переменились за время, проведенное врозь. Теперь, когда я смотрел на него, то иногда видел в первую очередь волка, а потом уж своего спутника.

Я полагаю, что ты наконец начал уважать меня настолько, насколько я этого заслуживаю.

В этой шутке была доля истины. Он внезапно появился в полоске кустарника на берегу реки слева от меня, легко перескочил через заметенную снегом дорожку и каким-то образом умудрился исчезнуть среди сугробов и голых колючих кустов.

Ты больше не щенок, это верно.

Мы оба уже не щенки. И в этом путешествии оба поняли это. Ты больше не думаешь о себе как о мальчике.

Я молча пробирался сквозь снег и раздумывал об этом. Я не помнил, когда осознал, что стал наконец мужчиной, но Ночной Волк был прав. Странно, но на мгновение мне стало жаль, что парнишка с гладким лицом исчез навсегда.

Думаю, что мальчик из меня был лучше, чем мужчина, печально признался я волку.

Почему бы не подождать, пока ты побудешь им некоторое время, а потом уж решать? - предложил он.

Дорога, по которой мы шли, была шириной как раз с телегу и выглядела просто снежной полоской земли. Ветер усердно сметал снег в сугробы. Я шел ему навстречу, и мой лоб и нос вскоре загорелись от его грубых поцелуев. Местность не сильно отличалась от той, по которой мы ехали последние несколько дней, но казалась мне совершенно другим миром, потому что я двигался в обществе одного только волка, совершенно бесшумно. Потом мы вышли к реке.

Я встал на берегу и посмотрел на ту сторону. Местами на берега намерз лед, и на кучах деревьев, плывших по реке, лежали груды грязного снега. Бревна быстро подпрыгивали, что говорило о силе течения. Я пытался вообразить реку полностью замерзшей и не смог. На другом берегу этого бурного потока были подножия гор, заросшие вечнозелеными деревьями. Перед ними была равнина дубов и ив, спускавшихся к самому краю реки. Я полагал, что именно здесь вода остановила огонь много лет назад. Интересно, неужели на этой стороне реки когда-то было столько же деревьев?

Посмотри, тоскливо рыкнул Ночкой Волк.

Я чувствовал жар его голода, когда мы смотрели на высокого оленя, который спустился к реке, чтобы напиться. Он поднял увенчанную рогами голову, ощутив наше присутствие, и спокойно посмотрел на нас, уверенный в своей безопасности. Я почувствовал, что мой рот наполнился слюной от мыслей Ночного Волка о свежем мясе.

Охота будет гораздо лучше на той стороне.

Надеюсь.

Он соскочил с высокого берега, спустился к реке и побежал вверх по течению. Я последовал за ним, менее грациозно, по дороге собирая хворост. Идти здесь было труднее, и ветер, наполнившийся речным холодом, стал резче. Зато путь вдоль берега был более интересным. Я смотрел, как бежит Ночной Волк. Он двигался теперь совсем по-другому. Он потерял значительную часть щенячьего любопытства. Олений череп, который прежде потребовал бы тщательного обнюхивания, теперь заслужил лишь беглого осмотра. Убедившись, что перед ним действительно голые кости, он двинулся дальше. Он деловито обследовал кучу плавника, чтобы узнать, не притаилась ли под ней дичь. Он обнюхал также подмытые берега реки, разыскивая следы добычи. Он прыгнул и схватил какого-то мелкого грызуна, осмелившегося высунуть нос из норы под берегом. Потом быстро разрыл лапами нору, принюхался, чтобы убедиться, что внутри никого не осталось, и побежал дальше.

Следуя за ним, я обнаружил, что с нарастающей тревогой смотрю на реку. Чем дольше я глядел на нее, тем все более страшной она мне казалась. Силу и скорость течения можно было оценить по тому, как подпрыгивали в волнах огромные, вырванные с корнем деревья. Я подумал, что, должно быть, шторм в верховьях реки был гораздо сильнее, если повалил такие гиганты, а возможно, вода просто многие годы подмывала корни, пока деревья наконец не упали.

Ночной Волк продолжал бежать рядом со мной. Дважды я видел, как он прыгал и прижимал добычу. Я не знал, что это были за зверьки; они походили на крыс, а гладкая шкурка говорила о том, что они свободно чувствуют себя в воде.

Мясу не нужно имя, заметил Ночной Волк, и я вынужден был согласиться с ним. Он подбросил свою жертву в воздух и снова поймал ее. Потом яростно потряс мертвого зверька и подбросил его еще раз. На мгновение его простая радость захватила меня. Он удачно поохотился, и у него была добыча, чтобы наполнить желудок, и время, чтобы съесть ее без помех. В этот момент тушка пролетела над моей головой, я подпрыгнул, поймал ее и подкинул еще выше. Он оторвал от земли все четыре лапы, ловко схватил тельце и вызывающе показал его мне. Я бросил на землю охапку хвороста и прыгнул за ним. Он легко ушел от меня, потом остановился неподалеку, дразня зажатой в зубах добычей. Я бросился к нему.

- Эй!

Мы оба замерли. Я медленно поднялся с земли. Это был человек Ника, он стоял на берегу реки и смотрел на нас. В руках у него был лук.

- Собери хворост и возвращайся, - приказал он. Я огляделся, но не обнаружил ничего, что могло бы вызвать такое раздражение в его голосе. Тем не менее я собрал свой хворост и вернулся к хижине.

Я нашел Кеттл рассматривающей старый свиток при слабом свете огня и совершенно не обращающей внимания на суетящихся вокруг пилигримов.

- Что вы читаете? - спросил я ее.

- Это Кабала, Белый Пророк, провидец Кимоаланских времен.

Я пожал плечами. Это имя ничего мне не говорило.

- С его помощью был заключен договор, положивший конец столетней войне. Три народа объединились в один, соединив также свои знания. Многое из того, что некогда произрастало только на юге Кимоалы, стали выращивать повсеместно. Имбирь, например. И овес.

- Это сделал один человек?

- Один человек. Или два, может быть, если он убедил кого-нибудь еще идти к победе без уничтожения. Вот он пишет о нем: "Дар Алее был Изменяющим своего времени, для сердец и жизней. Он не был героем, но пробуждал героизм в сердцах других. Он не исполнял пророчеств, но открыл двери новому будущему. Такова участь Изменяющего". А выше он писал, что каждый из нас может стать Изменяющим своего собственного времени. Что ты об этом думаешь, Том?

- Я бы предпочел быть пастухом, - ответил я честно. - Я не люблю слово "Изменяющий".

В эту ночь Ночной Волк спал бок о бок со мной. Кеттл тихо похрапывала неподалеку от меня, а пилигримы сгрудились в противоположном конце хижины. Старлинг решила спать в другой хижине, с Ником и его людьми. Некоторое время звуки голоса и арфы доносились ко мне с порывами ветра.

Я закрыл глаза и попытался увидеть Молли. Но вместо этого увидел горящий поселок в Бакке и уходящий в море красный корабль. Я присоединился к молодому парню, который поднимал в темноте парус, чтобы подвести свою плоскодонку к пиратскому кораблю. Он швырнул горящий фонарь на борт корабля и вслед за этим плеснул из ведерка дешевым рыбьим жиром, которым бедняки наполняют фонари. Парус вспыхнул, а мальчик повернул прочь от полыхающего корабля. Позади него вместе с пламенем поднимались к небу проклятия и вопли объятых огнем людей. Я был с ним в эту ночь и ощущал его горькое торжество. У него не осталось ни семьи, ни дома, но он ответил за пролитую кровь своих близких, пролив кровь их убийц. Я слишком хорошо понимал слезы, текущие по его улыбающемуся лицу.