Семейные тайны
| Вид материала | Документы |
- Ом предков трансгенерационные связи, семейные тайны, синдром годовщины, передача травм, 10964.02kb.
- Текст взят с психологического сайта, 2936.49kb.
- Положение о коммерческой тайне, 55.84kb.
- Положение о коммерческой тайне зао ккс, 188.95kb.
- Тайны старого дольмена, 89.52kb.
- Юридические услуги семейные правоотношения, семейные споры, 231.08kb.
- Т 14 Тайны "снежного человека". ("Великие тайны"), 6655.37kb.
- Graham Hancock, Robert Bauval, 3325.66kb.
- Диплом: Семейные отношения как предмет историко-культурного анализа, 1358.6kb.
- Семейные традиции как средство нравственного воспитания в педагогической деятельности, 367.01kb.
15
Джанибек сначала не понял, когда скрестились пути-дороги Бахадура и Расула, и обе привели в один дом, в одну квартиру.
Бахадур приходил сюда дважды, и дважды — ни с чем. И то, что она — это именно та, к которой приходил Бахадур,— имя легко узнали.
- Шли-шли за Расулом — ив тот же дом!..
— А я тебе сегодня, может, сюрприз преподнесу,— говорит Джанибек Анаханум: только что Бахадур появился там, куда стремился вчера.
— Что-то тебе часто звонят сегодня,— удивляется Сальми.
— Важное дело.
Такого, чтоб часто звонили домой, давно не было.
А Бахадур спешит. Лишь бы войти. И выбросил ключ, он теперь ему не нужен. Только бы войти. Он сделает все, если та не захочет по-доброму и если не простит (но за что?!). Она будет сопротивляться, будет холодна, будет грозить, что закричит, вызовет милицию. А он, прежде оскорбив и обозвав ее, ударит.
Было однажды: прикоснулся, и не ясно, ударил или просто провел по лицу. «Я тебя,— то ли душит, то ли обнимает,— и убить могу!..» И он повторит: вздумалось ей тогда порвать с ним. А ее е гала бить дрожь, слышно было, как зубы стучат. И коленки мелко-мелко дрожат, сама бледная. Бахадур испугался: «Ну что ты, я же пошутил!» И целует ее в глаза, губы, шею. А она, как в лихорадке, никак не уймет дрожь. Он опьянел, такого давно не было, а она не реагирует, куда девалась ее отзывчивость?! Податливость, когда полное слияние и ничто не мешает? А тут и колени помеха, и ему неудобно, никак не найдет того единственного положения, когда они как целое.
«Ты как мертвая, и я сам себе омерзителен!» — бросил тогда и ушел.
И он позвонил.
«Наконец-то!» — Ниса издергалась вся. Сразу открыла, думая, что Расул. Сникла, о боже!./
А Бахадур вошел:
— Не ждала?
— Тебя не ждала. Ждала другого.
— Кто же он, другой?
«Надо прогнать! Чтобы Расул не увидел».
— Я прошу тебя уйти. Я не хочу, чтобы он тебя видел. Не надо!!
Он подошел к ней, чтоб взять за руки.
— Оставь меня в покое, не ломай себе карьеру, у тебя, я слышала, там большие успехи.
— Мне только ты...— Волнуется.
— Уйди!!
— Так и с врагом не поступают, Ниса, имей совесть. Я уже неделю хожу за тобой, а тебя нет и нет, может, у меня предложение какое к тебе? Или тебе не нужна больше работа? И учти: я ведь никуда не уйду отсюда.
— Ради бога, уходи! Я действительно полюбила и выйду, наверно, замуж!
— .Ниса, родная, но почему вдруг?
И уже был звонок к Джанибеку: ЗАШЕЛ И ОСТАЛСЯ ТАМ.
Джанибек поднялся:
— Одевайся, доченька.
— Куда ты ее так поздно?
— Поздно? — Ведь отец сказал, что сюрприз, но что? Анаханум заговорщицки смотрит на отца, улыбается.— С чего ты взяла, вовсе не поздно!
— Я должен ей кое-что показать.
— Что?
— Не спеши, узнаешь.
И сам, изредка себе позволяет, вырулил из гаража машину:
— Садись.
Что-то очень-очень интересное.
Анаханум вся ожидание. «Вот и увидишь!»
Какой-то дом.
Вошли во двор, тихо.
По лестнице, железная, винтовая, вверх.
Здесь!
Анаханум не помнит, чтоб отец шарил по карманам, и не помнит, был ли в руках у него ключ. Но дверь открылась, как будто кто-то щелкнул изнутри, и тихо ей: «Входи».
Тотчас же ударила фраза, с такой отчетливостью: «Но я ж тебя люблю!» Голос!! Анаханум замерла. Но следом — женский голос: «Да, ты меня любил! Любил, когда я была нужна тебе!»
Отец резко открыл дверь:
— Вот, полюбуйся на своего!
Страх! Испуг!.. Как они посмели?! Нису взорвало — говорит, а подспудно мысль, но слова опережают:
— Как вы смеете?! — это ж Аня! ее отец! надо молчать! — Как вы смеете вламываться в мою квартиру? — Теряет сознание, только слова и держат ее.— Вас!..
— Что ты говоришь, опомнись! — бросился к ней Бахадур, ему показалось сначала, что лишился дара речи. А тут вырвалось с силой, когда она такие слова!
— И ты?! — крикнула Ниса Ане.— И ты, тихоня! Не стыдно тебе? За женихом своим пожаловала? Бери его, это барахло!
— Да, да, прости, Ниса, мне стыдно!..— ЧТО ОНА ГОВОРИТ?! — Я не знала. Извини.— ЧТО ОНА ДЕЛАЕТ? — Стыдно. Какой стыд!..— И к двери, бежит по лестнице, отец еле поспевает за ней.— Постой!!
— А ты! — на Бахадура.— Выметайся, чтоб духу твоего! Ноги твоей чтоб не было!.. Ах ты еще!..
— Ладно, ладно,— шепчет он ей тихо,— пусть уходят!
— Нет, сейчас же, сию минуту! Убирайся! — кричит. Истерика. И слезы, и крик, и душит что-то внутри.— Я сейчас тебя!.. Уходи!.. Уйдешь ты?! — И он выскочил, а она тыкается по углам комнаты, ищет, чем бы его ударить, понимает, что ушел, и дверь открыта!.. Дверь!.. Захлопнула, потом ключом два раза, двигает стул к двери, задела зеркало и тут будто очнулась.
Анаханум бежит по улице:
— Нет, в машину я не сяду! Спасибо тебе! За твой сюрприз спасибо! — Хохот как всхлип. Джанибек запыхался:
— Постой, кому говорят?
— Пусти!! — и с такой злобой. И снова рыдание (как хохот).
— Это пойдет тебе на пользу, думаю.— ЧТО ОН ГОВОРИТ? — Я ж тебе не желаю зла, я с добром, чтоб ты знала. Чтоб не обманывалась. Люди, они ведь...
— Молчи! Я не могу тебя слушать! Быстро-быстро, и вдруг, кварталом выше, схватил ее за руку, остановил:
— Стой! — И потянул вниз, к машине,
Она послушно пошла.
Бахадур увидел стоящую машину, увидел, как они бегут вверх по улице, и тут же, пока его не заметили, вниз за угол, крах, это крах!
Но ведь ничего не было!., они видели! они же видели!
«Пришел, чтобы порвать. Я же не мог иначе? любой бы мужчина на моем месте!» Да, да, все рухнуло. Но ведь сами слышали! пришел, чтобы навсегда! и Анаханум! Она не простит! Она? И даже улыбка: еще не все потеряно, черт возьми!
А когда села Анаханум в машину, слезы высохли. И вспомнила вдруг разговор отца с Бахадуром.
— Карать!..— Он не понял: о чем она?! — Ты это умеешь! — Да, он покарает!
— Нет в твоем сердце...— умолкла, а он весь слух, и еще никак не решит: правильно ли поступил? Он ждал слез, она уткнется ему в грудь и скажет: спасибо тебе, папа, ты спас меня от позора, я тебя люблю еще больше!.. Ее поведение для него неожиданность: он же любя, как она не поймет?
И больше ни слова, всю дорогу молчала, а как вышла из машины, расхохоталась. Джанибек вздрогнул, а она хохочет:
«Ой, не могу!..»
«Перестань!» — втолкнул ее в подъезд, и она сразу умолкла, передернуло как в лихорадке, смотрит на отца странно.
Джанибек потащил ее наверх, Сальми ждала у двери, при виде матери Анаханум расплакалась и долго не могла успокоиться. Джанибек сделал жене знак, чтоб ни о чем не спрашивала: потом!.. Что же дальше? Ничего не было. Так, лишь эпизод. Никто и ничего. Бахадур будет молчать. И та тоже.
...А Ниса с ужасом смотрит на разбитое зеркало. Мать всегда остерегала, это у них дома, большое зеркало у входа, рядом с вешалкой: «Осторожно!» Когда она нечаянно, вешая пальто, коснется зеркала и оно качается.
Она должна пойти. К нему! Да, да! Это как прибежище. Быстро накинула жакет, как от чего-то мерзкого, отшатнулась от стены, где висело зеркало,— два ломких блестящих осколка и огромное черное пятно стены. «А закрыла дверь?» — не помнит! И не вернется!
Шла, шла и остановилась: он должен ведь прийти к ней! И заспешила обратно. Но дойдя до ворот: «Нет,
не могу!»
— Что с тобой? — она ворвалась к Расулу.— Я приходил, где ты была?..— А она дрожит, лицо вспухло от слез.— Что случилось? — Но она и слова сказать не может, и ее дрожь передается Расулу, и он крепко держит ее в объятиях, пытается унять эту дрожь.
— Страшно, я зеркало разбила, Расул.
— Ну, что за глупости, и все?
— Нет-нет, не все.— И рассказывает, как полюбила его; и что матери сообщила; а о ее телеграмме ни слова: «Не смей этого делать!..» «Ну, что с того, что он старше?! и что женат?!» — Я должна тебе все-все рассказать!..— Но об этой ночи ни слова.— Решила уже, что нет мне счастья, и связала свою судьбу с...— Каким словом назвать его, Бахадура? — Да, да, это он звонил! — И о детстве, об отце, которого любит: — У меня такой прекрасный отец!.. Ты непременно с ним познакомишься. Решила я — поеду учиться в город, туда, где родилась. А мать ни за что не хочет! «Куда угодно — но не туда!»
Как рассказать, чтобы он понял? Не истолковал превратно. Увлеклась, приняв за любовь и уверенная, что нашла свою судьбу? Или нет, пусть полная откровенность, она ничего не утаит: уже два года! и почти каждый день! Нет-нет, не сейчас, порвала раньше, чем встретилась с тобой, боялась его потерять, когда узнала, что он затеял дерзкое; и поняла, он сделает все, чтобы закрепиться там, такая добыча идет в руки!.. Тогда рассказала той. Все как есть. Ревность? Может, и это, она не станет скрывать, скажет Расулу все!.. Но было еще чувство, не только ревность: предупредить! и все-таки больше ревность! Чтоб отвадили его, прогнали, слишком взыграло в нем честолюбие, знала, что принесет в жертву и ее, пусть изгонят, обломают ему крылья.
И тут Ниса впервые произнесла имя: Бахадур. Но мало ли Бахадуров в их краю? И однажды она услышала, именно это и отрезало!, сбежала, чтоб забыть, его разговор с сестрой Айшой! ЭТО Ж ИХ БАХАДУР! — обожгло Расула. Они помешали ему тогда, давно, и теперь, когда... неужто он и впрямь бросит Лейлу? найдет мужество в себе? Дня два назад решил написать ей. И не смог. Давно не было серьезных писем... Отвык!.. Или официальные (фальшивые?), или поздравления. Сколько черновиков!.. Как в плохом романе, ворох порванной бумаги на столе, и он бросил. Объяснит, когда приедет.
(«Ну, и что ты скажешь?» — Это был голос Айши.
Ниса, к удивлению своему, увидела, что дверь в их квартиру открыта, и вошла; а войдя, услышала свое имя, и ей вдруг стало нехорошо. «Кто такая Ниса? Не нашего круга человек! Ты же сам выяснил!» — Да, он выяснял.
«Я с тобой согласен! — Ниса с трудом удержалась, чтобы не упасть.— Я согласен с тобой».
«Потерпи,— снова ему Айша.— А это дело тихо-тихо спусти на тормозах, пока она тебе ребенка...» — Было душно, надо уйти! уйти, пока не увидели ее! как пьяная, она вышла, не помнит, как спустилась по лестнице, но в память врезался почему-то большущий букет роз, крупные распустившиеся лепестки: «Они на день-два, выдохлись уже, скоро гнилью запахнут...»)
Но Ниса знала не все: -о том, как Бахадур выяснял. О списке знатных земляков он узнал случайно, на одном из банкетов, куда его с риском для себя провела Айша, хотя и получила на то разрешение,— очень хотелось Бахадуру на знаменитую принцессу из одной южной страны поглядеть; а увидеть и не удалось как следует (как же? почти землячка! королевский род продолжит!., увы, вскоре пала династия). Сидел далеко, а та принцесса точь-в-точь Айна: белотела, волосы как смоль, большие черные глаза, но стройна; и близко подойти не сумел; никто не мешает, а будто между нею и им пропущен незримый беспроволочный ток; или как в метро — войдешь, а с двух боков лопасти закрываются: не проскочишь! И сосед, показывая на кого-то, сидящего за главным столом, спросил:
«В нашем списке мы его, кажется, пропустили».
«Нет,—; успокоил собеседник,— потом вписали, Гартал Кулов».
«А есть ли Максудов?» — И чего Бахадуру взбрело в голову, что отец Нисы в списке? (Она, когда знакомилась, на его вопрос, кто отец? ведь сумела поступить!., не иначе как устроили!.'.— ответила: «А зачем?»)
Узнай да узнай, пристал он к Айше: не было! никакого Максудова не было!
Ниса уснула, прижавшись к Расулу, и это странное ощущение его молодости: не заученно привычное, а неповторимое, именно это, всего тебя захватывающее; не потому что есть привычка, условные импульсы, передающиеся от той, кто рядом, уже четверть века; а потому что... и не задумываешься, почему да отчего. Возникает само собой в чистом виде, без примеси побочных дум,— только данность сего мига, в котором вся твоя суть, не вчерашнее, о чем постоянно думается, а именно сегодняшнее, настоящее, осязаемо устойчивое; потом и не выразишь, что ж это такое, связь с первозданной своей природой, уже давно подобного не было, как бы соединилось давнее, что тогда не осмыслялось, с сегодняшним, а между ними провал!.. То давнее, в сущности, год с небольшим! и это, всего лишь неделя!..— перевешивает, не то слово!! не было никого, кроме нее, вот она, рядом, вздрогнет иногда во сне и еще ближе прижмется, будто хотят оторвать ее, дышит беспокойно.
Он только на миг провалился, не поймет, вздремнул или что, а она уже встала. «Ой!» — спешит на работу, ушла, а он закрыл глаза, да, это и есть то, что забыто, загнано было внутрь!.. Вот он настоящий! И он же — то, что было, когда горела лампа. Ему казалось, что и с Лейлой будет так же, как и с Далей. И было. Те трое суток пути в отдельном купе скорого поезда. Нет, не то!.. Иное совсем!
Вахтер, тоже из людей поставщика кадров, зевнул, глядя на Бахадура, и улыбнулся: мол, не выспался, не обессудь!.. Эта улыбка чуть успокоила, а потом вздрагивал от каждого стука в дверь: сейчас!
Ну вот, так и есть: «Тебя к Унсизаде».
Выскочил.
— Что вы такой бледный? Не больны? — Это прием! А потом скажет: «Может, вам полечиться?» и «скорая помощь»!! — И глаза какие-то лихорадочные.— Вот-вот! Ноль три! — «Возьми себя в руки».
Бахадур слушает, как Унсизаде с кем-то по телефону. Там говорят, а Унсизаде внимает, и на лице мускул не дрогнет, тренирован. И резко прервал (не то!!): «Позвоните позже, я занят».
— Ну как, готов?
— К чему?
— Как к чему? К поездке!
— А разве?..
— Ты что же, забыл?
— Я думал...
— Нет-нет, надо ехать немедленно.
— А...— разинул только рот, и Унсизаде понял:
— Я только что был там,— и рукой: мол, у шефа.— Все остается в силе.
«Что он сказал?» — спросить бы, но как?
— Шеф еще раз подчеркнул важность дела, которое тебе поручается. Район сложный, учти!.. Передал, чтоб был осторожен.
— Так и сказал? — будто гора с плеч. А Унсизаде улыбается:
— И то обещание остается в силе, подтвердил, что все зависит теперь от тебя.
О Расуле ни слова. И Бахадур молчит, не вспомнит даже.
— Это честь для меня. Я оправдаю.— И дрожь в голосе, неподдельная искренность.
— Ну и хорошо, счастливого пути. Мы с тобой сработаемся.
А потом Унсизаде — Айше, увиделись в обеденный перерыв, она к ним ходит, у них в ведомстве и выбор, и уют, и быстро, пошли ей навстречу, хотя очень строго,— увидел и подсел:
— Во парень! Айша не поняла:
— О ком ты?
— О Бахадуре, о ком еще? —И, помолчав, о эти притворные соболезнования: — Что у тебя вид такой растерянный, Айша?.. Ах да, я понял! Но не унывай,— успокаивает.— Сама знаешь, часто бывает: здесь потеряешь, а там выиграешь! А ты-то при чем? Вот именно!
— Не понимаю, Фархад, о чем ты?
А у Фархада любой на лице прочтет, въелось: Хансултанов! Ну да, местная газета с утра гуляет по этажам! «Изнанка», а в скобках: «Кто он, Академик (с большой буквы) Хансултанов?» — и как водится, жанр: фельетон (курсивом).
— Вот ты о чем! А я и не сообразила,— улыбается Айша.— Мы с ним,— как о чем-то далеком, постороннем,— уже давно не общаемся. Ни я, ни Бахадур.
— Ну и правильно! «За кого ты меня принимаешь?» — ласково глядит Унсизаде.— Ну-с, что мы будем заказывать? — достал из футляра очки, уткнулся в меню, а в белом фартучке ждет, не очень-то приветлива, с чего бы такая надменность? Хотя здесь такой же конкурс, как в театральный или в кинематографический, не каждая выдержит, и красота чтоб, и чистюля, и манеры, а чем строже, тем больше продержится, и свои ступени роста!
Не рассказывать же Фархаду, в спешке выбирая, что поесть, что Я УЖЕ УСПЕЛА ОСТАВИТЬ У ШЕФА отстуканную на машинке короткую деловую записку, чтоб ДОРОГОЙ ВСЕМ НАМ ДЖАНИБЁК ГУСЕЙНО-ВИЧ знал, что Я И МОЯ СЕМЬЯ УЖЕ ДАВНО НЕ ПОДДЕРЖИВАЕТ НИКАКИХ, подчеркнуто, СВЯЗЕЙ С ХАНСУЛТАНОВЫМ, без инициалов и званий. Айша сама виновата!! не надо было ей тогда выгораживать Хансултанова, спасая честь семьи, да и Алию очень Жалко было,— Айша кричала на кралю Хансултанова, не всплыло бы теперь! (и нашла, как ей казалось, то единственное, чтоб сразу обескуражить, больно ударить):
— Я зашью тебе все, понимаешь, ВСЕ!! — прижала с красавцем дружинником ее к стене на кухне у нее же в квартире: — Я зашью!!
Да, надо было спасать Алию, лицо у неё будто мелом измазано, белое-белое; и губы дрожат: здесь праздник, двадцатилетие их семейной с Хансултановым жизни отмечают, а его нет! И звонок: спросили Хансултанова.
— А его нет.
Еще звонят:
— Я же вам только что сказала, его нет! Что? И не будет?! — хотела бросить, а в трубке сказали такое, что голос у Алии дрогнул, лишь адрес в голове! она это чувствовала! и тотчас поверила. Но чтоб в этот праздничный день?!
И она, никому не говоря слова, пошла по адресу, который ей сообщил голос, лишь это в голове:
— Хансултанов наслаждается со своей...— не расслышала! — на Молодежной пять дробь семнадцать квартира семь третий этаж!
Только собралась нажать на кнопку, запыхалась, задыхается, прическа, специально к этому дню!! локон к мокрому лбу прилип, и дверь открылась. Хансултанов! целует на прощанье ЕЕ, и за приоткрытой полой халата юная, как белуга, нога, Хансултанов не видит, а та, как увидела Алию, ждала! знала! сама звонки устроила!! смотрит на нее победительницей, наглая:
— Нет, нет, я никуда тебя не отпущу! — И силой вталкивает Хансултанова к себе в квартиру. И оттолкнув Алию, захлопывает дверь.
— Я ни за что не отпущу тебя на съедение!! Алия стучит:
— Тебя ждут, подлец! — Не помнит, как вернулась.
— Что с тобой? Куда ты запропастилась? — ей Айша.
И Алия трясущимися губами:
— Позор! Как я встречу гостей?! — успела поведать Айше, а та вдруг: — Возьми себя в руки! — И ее нелепое: — Ты же хирург! (??) — Чтоб успокоить.— Испугалась! Гостей встречай с улыбкой! Я его сейчас живым или мертвым!
— Уж лучше мертвым!
И когда успела? Айша, двое молодцов, рослые ее парни, и сын Хансултанова Муртуз, верзила, все двадцать дашь, а он недавно только паспорт получил.
— Но зачем его к этому?
— Пусть знает!
И пошли.
Сначала звонили. Потом стук кулаком. И уже. выламывают дверь. А как ворвались, оттеснили Хансултанова. «Выносите его!» — Айша так и сказала Муртузу; тот и еще один, из своих,— под руки Хансултанова, сын на голову выше отца, а ее — она вырывалась, но парень скрутил ей руки — затолкали на кухню и закрыли дверь.
Хансултанов побрел виновато, словно ждал лишь повода, чтоб выволокли его, и рад был уйти. «Как ты мог? — ему Муртуз на ухо.— В такой день!» — мужчины, сын понимает, но в такой день! если б какой другой, а сегодня! «Куда ты уходишь? Почему меня с ними оставляешь?» И Хансултанов на миг задержал шаг, но сын подтолкнул в спину. «Изувечим так, что ни один на пушечный выстрел к тебе не подойдет! Поняла?!»
— Если позвонят мои,— предупредила Айша помощницу,— не соединяй.— Ты поняла: Хансултанов или Алия.
Да, как снег на голову, но надо держаться. Такое с каждым случиться может, но с чего вдруг с ним, с Хансултановым, не поймет,— может, какие старые истории всплыли?
Еще в одну из первых своих встреч с Айшой Джанибек говорил: «Я должен быть абсолютно, вы понимаете меня? абсолютно спокоен!..— и так смотрел, что Айша поняла — о всем их роде! А сама как на ладони: преданность до конца дней. И о Хансултанове, да, да, это он сказал именно о нем! «Сигналы на него идут, копятся в папке... Я понимаю, восточная кровь, цветет миндаль, персики нежно пахнут и прочее (Идея!!), и сами мы не в антарктических льдах (?), извините, зачаты (!)».
Да, предупреждали. И Айша Хансултанову дала понять, что пора кончать с «шалостями», именно это слово! Некогда разбираться, а между строк в фельетоне и о Расуле, определенно о нем: «Говорят, что какой-то знатный свояк издалека...» Как посмели?! Вспышка негодования, но гасит: не могли без ведома Джанибека! Сохранить целое, принеся в жертву одного, сухая ветка, срезать ее. Но с чего это вдруг? Случайное совпадение? Предупреждение кому-то? (Тому же Расулу?) Да, его приезд! И вдруг озарило, как Хансултанов, подогревая слухи, мог сболтнуть. Решил, что Эверест, Джомолунгма. «Знатный свояк»,— а не об Аскере ли? Надо б слово за словом, строка за строкой, но некогда, ощущение такое, что о Расуле. Трижды Алия звонила Айше: «На коллегии» (и будет не скоро). И сама Айша звонила Расулу. Нет его! С Алией успеется. Она поговорит с нею, и очень скоро, вечером. Позиции ясны.
«Пойми, как же могут не знать, что он мой зять? ОН ЗНАЕТ ВСЕ! Постарайся понять меня! Жертвовать общими интересами ради твоего мужа? Да, больно, но как тут поможешь? Это как в хирургии, омертвевшая часть!»
«Что ты говоришь?» — отпрянула Алия.
«Да, да, как бы ни было больно».
«И меня тоже?»
«Оставь эти фокусы! Да, и тебя, если вам не дорога наша фамилия!..» — Прозвучало напыщенно, хотя Алия сама чуть что: наша фамилия! Айша уговорит ее не впутывать их в такое предрешенное дело, что ж, надо уметь приносить жертвы!
Позвонить Бахадуру! Но как ему сказать? — Айша ломала голову, пока только это! но потом, когда позвонит Бахадур: «Случилось два важных события. Как приедешь, сразу же ко мне, на службу, никуда больше, понял?» Уже побывала у шефа, успев опередить Расула, хотя и мысли не допускала, что тот может прийти сюда.
— Спрашивал меня кто? — Айша уже у себя.
— Ваши звонили.
— Это потом... А еще кто?
— Да! — В левой руке блокнот, в правой карандаш.— Какой-то парень с Кладбищенской.
— Что за Кладбищенская?
— Он так и сказал, передайте привет Айше-ханум с Кладбищенской улицы.
Уже поняла, но делает вид, что не поймет, Айша ничего не забывает,— это тот самый говорун.
— И что еще?
— Чтоб не беспокоились, переезжает.
Ну вот, устроилось, возгордилась даже, гора с плеч. А может, издевается? Прослышал что?
Махмуд в тот вечер засиделся у себя допоздна и только собрался уходить, как на стол ему сводку (механически делается): вот оно — чуял, что зреет. А тут с них самих и началось.
Сидел Махмуд минуту-другую не шелохнувшись, слышал только собственный хрип, «доработаешься,— ему как-то Зулейха,— схватишь астму». Расстегнул .ворот, чтоб легче дышалось, снова глянул. Упредить? Но как?1 А ведь надо! потом как лавина покатиться может. Не могла не знать Айша, но молчит. Молчать и ему? Не выдать, что паникуем. Потом скажет, когда увидит, как реагирует Айша,— что знал, но помочь не смог, дескать, было уже решено. И Айша одобрит, даже воздействует на Зулейху, чтоб та не очень нажимала на мужа, к черту эти патриархальные замашки!
И зачем это ему? Дышать стало труднее, «еще отдам богу душу!» Бросить все!.. Аскер Никбин часто шутил: «Твое учреждение в зловещем треугольнике: меж кладбищем, зоопарком и тюрьмой, богатый выбор!» И вспомнил Махмуд, как ему Бахадур, а он знает о грозящей им всем опасности?., если это ведомо Айше, знает и он! да, вспомнил, как Бахадур, после того как атаковал зятьев, рассказал об одном симпозиуме, и там докладчик вдруг ввернул фразу: «Это по принципу муфты Махмуда». «А кто это, Махмуд?» — бросил реплику Бахадур. Тот презрительно: «Не знаете? Еще в двадцатые-годы эта идея была Махмудом предложена, крупный наш ученый умер в безвестности, как это, увы, часто случается,— вздохнул,— вот и займитесь, молодой человек, розысками, авось напишете о нем, светлого ума был человек!..» Может, придумал, чтоб разрядить обстановку? а ведь в любом пособии об этом его изобретении прочтешь... да, как пойдет лавина, не спасешься.