Лазарчук все способные держать оружие…
| Вид материала | Рассказ |
- Ильяс Есенберлин кочевники, 3694.58kb.
- Конкурс сочинений «Дети Московии о Великой Победе», 28.89kb.
- Оружие и протест 8 За легалайз! 9 Днем в Москве маньяк порезал 12 человек, 2046.06kb.
- Принято называть комплекс мероприятий, проводимых в зале открытого доступа для посетителей, 129.99kb.
- Ьной политики и проведении земельной реформы в Российской Федерации имеют кадры, способные, 19.76kb.
- Ирина Адронати, Андрей Лазарчук, Михаил Успенский, 4128.01kb.
- Марк сейфер абсолютное оружие америки, 7206.65kb.
- «Атомное и термоядерное оружие», 372.54kb.
- О проведении операции "оружие" по добровольной, 56.74kb.
- Третьего Рейха «Оружие возмездия», 947.3kb.
Иуда пошел и донес, что Иисус называет себя царем иудейским, а Петр свидетельствовал о том перед судом синедриона, потому что по закону никто не может быть обвинен, если против него не будет двух свидетелей. Остальное известно. Иисус взошел на крест и принял ту смерть, которой желал, Иуда отправился вслед за ним, а Петр сумел избежать подозрений и проповедовал именем Иисуса еще много лет… Бог принял искупительную жертву Иисуса, назвал его своим приемным сыном и пообещал потом, когда в мире все придет к концу, разобраться с каждым в отдельности и каждому воздать по делам и вере его. Пока же, сказал Бог, вмешательство нежелательно, потому что каждый случай проявления Божественной воли лишь усугубляет страдания людей, и с этим уже ничего нельзя поделать, такова структура этого мира; а потом Иисус – если у него сохранится это желание – может создать свой новый и прекрасный мир – такой, каким он его себе представляет. Бог поможет ему в этом деле…
Гордая история, сказал я. Да, так оно и было… Так оно и было, подтвердила княжна, я вздохнул, гордая история…
Не было никакой ночи, вечерние сумерки, утренние сумерки, и ничего между ними, солнце, сказала княжна, солнце, оранжевый лучик косо пополз по стене… новый день, девочка, новый день… еще один день, подаренный нам для наших злодейств… Спасибо, сказала княжна. Помилуйте, за что? За то, что не стали меня… Соблазнять? – догадался я. Да, сказала она, вам ведь хотелось? Еще бы.
Мне тоже, сказала она. Только почему-то нельзя было, вы чувствовали? Да. Все это странно и непонятно… А разве есть что-нибудь не странное и понятное? – спросила она. Пожалуй, нет.
Орали вороны. Немыслимое воинство «московских соловьев», серых ворон, встречало возвращение светила. Что-то зловещее, сказала княжна. Да, согласился я, к этим птицам подошли бы набатный звон и зарево на все небо. И летящие черные хлопья бумажного пепла, сказала княжна. Видели? Да. Видела. Видела… Зачем вам все это? – спросил я. Не знаю, сказала она, почему-то не получается по-другому… можно, я повернусь чуть-чуть? Мы так долго лежали неподвижно, что перестали чувствовать свои тела. Она отстранилась слегка, повернулась на спину, лицом вверх. На щеке отпечатался уголок воротника моей рубахи. Наверное, в этот миг я и уснул. Проснулся, ощущая боль от врезавшегося в тело ремня – и острое, пронзительное чувство то ли непоправимой ошибки, то ли огромной утраты – одно чувство, без предмета его; это было так сильно и внезапно, что жаром охватило лицо и руки – и сердце, замерев, забилось сразу в третьем режиме. Я лежал, не шевелясь, не меняя ритма дыхания, но воздух надо мной дрожал, как над горячей крышей…
12.06. 10 час. 30 мин. Улица Черемисовская, дом 40. Фирма «ЮП»
– Ты как адмирал Нельсон, – сказал я. – Главное – ввязаться в схватку, а там – Бог поможет Англии.
– Кац-Нельсон, – поправил меня Командор. – Да, прадедушка Хаим был бы таки доволен этим сравнением, нет?
Прадедушку Хаима Командор выдумал. Он чернявый – так что, может быть, и течет в нем еврейская кровь. А может быть, армянская. Или ассирийская. Он сирота – как почти все актеры «Трио». Он даже не знает, откуда взялась в метрике эта его фамилия: Резанов. Крупицыны вот знают… Похоже, поэтому в нем просыпается время от времени национальная озабоченность.
А может, он и впрямь потомок того самого командора Резанова, врага и соратника Крузенштерна?..
Интересно: Командор уверен, будто привлечение в «Трио» сирот объясняется только экономикой – не надо потом платить пенсий. Я пытался рассказывать ему об янычарах, но он не очень-то слушал.
Панин потряс сигаретной пачкой, порвал ее, заглянул внутрь, потом вопросительно обвел нас глазами; я отдал ему свою. Панин закурил и откинулся на спинку стула.
Стул угрожающе заскрипел.
– По-моему, Пан, – сказал Панин, скосив глаза на сигаретный огонек, – ты сам отворачиваешься от своих же правил. Необходимый минимум информации мы имеем, – он кивнул подбородком на стопку личных карточек, – а все остальное – это праздное любопытство.
Я курил и смотрел на них обоих. Конечно, они были правы. И по форме, и по существу. Нам нужно сорвать покушение, обеспечить безопасность четверки – все прочее не наше собачье дело. Но, но, но… что-то не давало покоя.
Эти триста миллионов в сейфах «КАПРИКО», о которых наконец с оглядкой сообщил Феликс, докопавшийся До чего-то серьезного? М-м… а что мне до них?
– Где у нас карта? – спросил я.
Панин подал карту.
Так… Здесь найдена псевдобомба… здесь и здесь – еще лве квартиры, снятые «пятимартовцами»… Это – посольство Союза Наций, это – Сибири. Это – «КАПРИКО» со своими сейфами… Не может же быть случайным то, что все они расположены на пятачке диаметром полтора километра?
– Сколько могут весить эти триста миллионов наличными? – спросил я Командора.
– Тонны две, – сразу же ответил Командор. – Крупными купюрами, разумеется.
– Крупными… крупными… конечно, крупными! О, черт! Парни, я все понял.
Смотрите сюда: завтра кто-то звонит в гепо, в бургомистрат – неважно – и говорит, что в окрестностях сибирского посольства установлена атомная мина. Что делают власти? Эвакуируют население и ищут мину. Находят. Прежде чем всех не эвакуируют, за обезвреживание саперы не принимаются. Так? За это время – сколько пройдет? час, два, три? – можно вскрыть десяток сейфов. Что дальше? Надо вывезти – две тонны бумажек. Как? Ясно – повязать саперов и в их форме, на их машине, при мигалках, при полицейских мотоциклистах… понятно. Но это еще не все!
Встреча четверки назначена на полдень. Утром они слетятся… ладно. Если в городе будет объявлена атомная тревога, их же спустят в бомбоубежище – а как раз под Иглой проходит туннель Внешнего кольца метро… и вот здесь он тоже проходит! – я ткнул пальцем в то место Лосиноостровского парка, где густыми штрихами были отмечены челночные рейсы легковушек.
– Внешнее кольцо ведь затоплено, – сказал Панин.
– Ну и что? Если заряд от мины есть…
– Ребята, – сказал Командор, – а ведь может оказаться, что мы опоздаем…
– Да, – сказал Панин. – Тем более – надо убирать всех сегодня.
– Я думаю так же, – сказал Командор. – Времени уже нет. И потом не забывай – на нас в любую секунду может наткнуться гепо. И тогда вообще – все.
– Анекдот про обезьяну помнишь? – спросил Панин.
– Про шкурку банана?
– Нет. «Не надо думать, надо трясти».
– И впрямь про нас.
– Про нас.
Я разворошил стопку карточек. За сутки она пополнилась еще четырьмя выявленными террористами. Фотография грузового фургона, взятого ими в прокате. Фургон второй день стоит на охраняемой стоянке в трех километрах от Иглы. Впрочем, дальность боя стошестидесятимиллиметрового миномета, состоящего на вооружении Русского территориального корпуса и используемого, в числе прочего, для стрельбы атомными минами, составляет семь с половиной километров… Ладно, грузовик можно просто сжечь. Банальной бутылкой с бензином – Командор бросает их на восемьдесят метров. А вот всех этих ребят придется убирать голыми руками… или почти голыми.
– Слушай, – сказал Панин, – а может, все не так? Возьмем этот муляж бомбы…
Нодар звонит на квартиру, ему не отвечают, он звонит еще, потом посылает туда Иосифа. Иосиф видит, что нет ни бомбы, ни парня. Возвращается к Нодару, вместе они звонят в разные места, наконец, в кассы, и узнают, что этот парень взял билет в Бейрут. Но в аэропорт, чтобы узнать, улетел ли он, они уже не звонят.
Что, уверены, что улетел? А по-моему, наоборот: они знают, что на дорогах радиационный контроль, а мина светит – и не проскочить… То есть они сами не подозревают, что мина свинцовая…
– Думаешь, если бы они знали об этом, то позвонили бы в порт?
– Думаю, да.
– То есть – кто-то их с этой миной надул?
– Скорее всего, так.
– Интересный оборот… японские болваны… да.
– Чуешь, чем пахнет?
– Надувными танками пахнет… Но все равно – нам надо доделывать дело. – Придется.
– Придется, Сережа… А мне придется постоять в сторонке и подождать, пока вы там ковыряетесь. – Не самая худшая участь.
– Да. Ладно, тогда я съезжу сейчас в Лосиный Остров, посмотрю там на месте, что и как. Оттуда вернусь на турбазу, отпущу Крупицыных. Ну, а вы – можете начинать.
– Как Яков скажет, – усмехнулся Командор. – Он теперь главный…
В подвале Гера возился с правой передней дверью нашего «зоннабенда». Мы потому так любим «зоннабенд» что в нем огромное количество мест, где можно устраивать тайники – причем такие тайники, что без автогена не доберешься – если не знать, как они открываются. В каждой дверце, например, можно спрятать по паре пистолетов, при этом даже заводские пломбы останутся на месте. Достать же пистолет можно секунд за пятнадцать. Я перекинулся с Герой парой слов, взял большую канистру с «лешачьим бензином» – жидкой взрывчаткой очень неплохой мощности, по запаху и консистенции действительно почти неотличимой от бензина, – и взрыватель к ней. Яков сидел в своей конуре.
– Ну, как? – спросил я. – Скоро?
– Уже почти все. Шлифую. А что, надо быстро?
– Нормально, Яков. Не суетись. Времени у нас вагон – делай хорошо.
Времени у нас, на самом деле, почти не оставалось, но на этой работе его экономить не следовало: Яков синтезировал голоса Нодара, Иосифа и княжны.
Примерно такую фразу: «Молчи и ни о чем не спрашивай. Выходи из дома, тебя ждет машина. Делай все, что тебе скажут…» Что-то в этом духе. Командор у нас большой спец по убедительным текстам. От того, как убедительно получится это после перевода и обработки на раухере Якова, зависит наш успех – а также целостность шкур и Командора, и всех остальных…
– Где там у нас Валечка? – громко позвал я.
– Ту-ут… – тоненький голосок из-за штабеля коробок.
– Минута на сборы. Форма одежды охотничья…
Год 2002. Михаил 2 7.04. 01 час 30 мин. Константинополь, район Золотых Ворот
Мы взобрались на городскую стену: двое журналистов, я никак не мог запомнить их имена, Зойка, Тина и я. Остальные где-то зацепились. На стене было тихо и безлюдно. Прохлада все не наступала, воздух был тяжел и давил на грудь.
Городские огни не собирались гаснуть, веселье только-только вступало в самый разгар. Мне хотелось покоя. Я отошел на несколько шагов и потерял всех из виду.
Была та стадия опьянения, когда все воспринимаешь чересчур обостренно. Чужое слово, отсутствие слов, нечаянный взгляд… Собственно, стадии при таком режиме пития легко сбиваются, и трудно бывает контролировать себя. Слава Богу, я не из тех, кто во хмелю буен или слезлив. Сейчас мне просто нужен был глоточек-другой, чтобы не впасть в минор. Но бутылка с коньяком находилась у журналистов, а меня вдруг заклинило: я не знал, как к ним обратиться. Они же называли свои имена…
Неразрешимая проблема. Еще одна неразрешимая проблема.
Я обхватил железный поручень ограды, сжал пальцы – будто мышечное усилие могло просветлить память. Ни черта, конечно, не получилось. Подошла Тина и встала рядом. Темный силуэт на фоне светящегося неба над городом.
– Как здесь красиво.
– Да. Вам, наверное, скучно быть трезвой? – Тина, по моим наблюдениям, не выпила и глотка.
– Нет. Мне хорошо. Я люблю, когда весело.
– Когда столько людей веселятся, заражаешься.
– Скорее, заряжаешься.
– Можно сказать и так. И все равно… – я замолчал. Не мое дело. Не пьет человек – и пусть его не пьет. В смысле: ее. – Вас не затруднит добыть у ваших друзей капельку коньяка для меня? Мне почему-то неловко просить самому…
– Конечно. – Я почувствовал, что она улыбается. Я вдруг вспомнил, что мы так и не посетили заседание монархического общества.. То есть Зойка порывалась пойти сама и затащить журналистов – могло получиться смешно, – но я уперся. Даже не знаю, почему. Просто так. Сейчас я уже жалел об этом.
Над морем, неподалеку от нас, в небо взлетела ракета, лопнула со звоном, разбросав широко синие и белые мерцающие звезды.
Вернулась Тина с пластмассовым стаканчиком в руке.
– Пойдемте туда, к ним, – сказала она. – Боюсь, мальчишки… завелись. Они неправильно истолковали ваш уход.
Понятно, подумал я. Эта стерва их раздразнила. Инциденты такого рода случались сплошь и рядом.
– Пойдемте… – я отхлебнул коньяк. Стаканчик – в нем оставалось две трети – поставил на парапет.
Снова взлетела ракета – совсем рядом. С шипением заскользили над головами огненные змеи…
На мой взгляд, ничего особенного не происходило. Троица стояла и смотрела в небо. Может быть, они стояли слишком тесно, но – не более того.
– Зойка, – сказал я. – Не рвануть ли нам… Я все-таки ошибся в оценке ситуации.
Парни действительно перевозбудились. Один, повыше, – Раим, вспомнил я некстати его имя – полушагнул ко мне.
– Я думал, ты ушел, – сказал он. – Я думал, ты догадливый. А ты не ушел.
– Я не догадливый, – сказал я. – В некоторых вопросах я очень-очень тупой.
– Придется объяснить.
– Дружок, – сказал я. – Такой хороший вечер. Зачем ты хочешь его испортить?
– Это ты все портишь. Девушка не хочет с тобой. Ведь так? Не хочешь, Зоя?
– Что ты делаешь? – сказал я ей. – Тебе мало развлечений? Хочется гладиаторских боев? Раим, она ведь специально вас дразнит, ты что, не понимаешь? Она ведь только этого и добивается, волчица…
Я был по-настоящему зол на нее.
– А вот это ты зря сказал, шакал, – он ссутулился и расставил руки. – Эти слова я вобью обратно в твою глотку.
Его друг – Валентин, я все вспомнил, вообще в голове была теперь кристальная ясность – неуверенно сдвинулся влево, примеряясь, как правильно встать.
– Зря вы это, ребята…
Раим ударил – выстрелил ногой. Таким ударом можно убить. Он, похоже, ничего не понимал. В меня он не попал. В меня вообще трудно попасть. Потом он ударил еще и еще – упрямо и все более жестко. Уходи от трех ударов, учил отец, потом бей сам.
Но я почему-то медлил с ответом. Сам не знаю, почему. Наконец Раим потерял равновесие и бухнулся на четвереньки. Валентин стоял в стороне, не шевелясь. Я на всякий случай предупредил его жестом: не лезь. Раим вскочил. Он был разъярен.
– Трус! – рявкнул он. – Трус!
– Да, – сказал я. – Мне есть чего бояться.
Он снова бросился на меня, забыв все, чему его где-то когда-то учили. Тут уж я просто вынужден был его коснуться: перехватил руку, нырнул под мышку – очень низко, – резко выпрямился… Он сделал неловкий кульбит и грохнулся спиной. Под затылок его я успел подставить ногу – чтобы не разбил о камни. Валентин дернулся, но на месте устоял. Благоразумие в нем было. Раим застонал, медленно повернулся на бок и подтянул колени к животу. Потом распрямился и выгнулся. С минуту он пролежит…
Я повернулся к Зойке. Мне очень хотелось ей врезать. Рядом с ней стояла Тина – стояла так, будто хотела прикрыть. Господи Боже мой, подумал я, как же ей все это удается…
Зазвонил телефон. Зойка зашарила в сумочке. Звонки продолжались. Наконец, она выловила трубку.
– Да! Те… что? Да… Да, это тот… Почему? Что? Приехать? Зачем? Почему нельзя сказать нормально? Я… конечно… хорошо…
Она сложила трубку и беспомощно посмотрела на меня.
– Из полиции, – сказала она. – Просят приехать… сороковой участок, Иени-Махалле. Ты знаешь, где это?
– Знаю, – сказал я.
– Можно, я с вами? – сказала вдруг Тина.
– Можно, – сказал я.
Раим встал на четвереньки. Встряхнул головой.
– Дружок, – сказал я. – Ты просто ошибся, понимаешь?
– Я тебя все равно добуду, – сказал он. – Считай себя мертвым.
Позаботься о нем, – сказал я Валентину. – Сумеешь?
Он кивнул.
Снова взвилась ракета. Над нашими головами вспыхнули три огненных цветка. В этом свете я вдруг увидел, что мы не одни: мимо, прижимаясь к ограждению противоположного края стены, протискивались трое: крупная пожилая женщина – как мне показалось, в парике; а если это была прическа, то одна из самых неудачных, какие мне встречались, – маленький мужчина в темном глухом костюме и котелке, натянутом по самые уши, и девочка, которую они держали за руки. Девочка была совсем обычная, в светлом платьице и светлых гольфах, – но взгляд ее я поймал и будто споткнулся. Что-то совсем непонятное было в этом взгляде. Ее уводили, но она, повернув голову, смотрела на нас. Потом свет померк. Когда взлетела следующая ракета, семейки уже не стало видно.
Год 1991. Игорь 11.06. 13 час. 45 мин. Лосиноостровский парк
Валечка оказалась куда лучшим следопытом, чем я: это она заметила слегка примятый и надломленный внизу куст. Похоже, волокли что-то тяжелое. Если бы не этот след, мы так ничего и не нашли бы: бетонная крыша этой будки, или колпака, или как его еще назвать? – была вровень с землей, заросла мхом, и с трех шагов ни черта не было видно. Яма, в которой этот колпак стоял, окружена была кольцом ломкой прошлогодней травы, и тут «след волочения» виден был отчетливее. Яма как раз была в рост человека, а промежуток между земляным ее краем и стенкой колпака не превышал метра. Валечка осталась на стреме, я полез в яму. Пришлось встать на четвереньки, чтобы увидеть отверстие, примерно шестьдесят на сто, забранное толстой решеткой. Судя по царапинам на темной ржавчине, решетку недавно снимали. Я просунул между прутьями булыжник и отпустил его в свободный полет. Раз… два… три… плюх. Метров сорок – и вода. Хорошо… Я сходил к машине за канистрой и шведским ключом. Болты, на которых крепилась решетка, были смазаны. Я поставил взрыватель на двухчасовую задержку, просунул его в горловину канистры, намертво закрыл канистру и бросил ее туда, вниз. Гросс-плюх! Поставил решетку на место. Атас, прошептала Валечка, солдаты! Это было хреново.
Извиваясь; как змеи, мы ползком пробирались сквозь кусты, стараясь как можно более бесшумно и как можно дальше убраться от колпака. Наконец мы решили, что отползли достаточно, обнялись и начали целоваться, изображая романтически настроенную парочку. В этой имитации любострастия мы зашли уже достаточно далеко, когда над нами раздалось дружное жизнерадостное ржание и посыпались советы. Патруль состоял из четырех солдат и офицера. Судя по акценту, солдаты были венграми, офицер – баварец. Валечка изображала дикий стыд, я – бессильную ярость. В ответ на мою гневную тираду о том, что скоро к каждой койке поставят по солдату с автоматом, офицер поощрительно похлопал меня по плечу: уходим, уходим, ничего не поделаешь, государственная служба, а то мы бы тебе помогли, так что задай ей перцу и от нашего имени. Кстати, там ваша машина? Где? Во-он там. Должно быть, наша, а что? Ничего, просто уточнил. Так что – успехов вам обоим в вашем нелегком деле… Они двинулись дальше, оглядываясь и делая поощрительные жесты. Продолжим? – предложила Валечка. Я посмотрел на часы.
Некогда, некогда, дорогая, надевай трусы – и в машину. Чертовы гансы, сказала Валечка, всю малину обгадили. Какие же они гансы, когда они венгры? – сказал я.
Все одно гансы, сказала Валечка, змеей вползая в свои узкие обтягивающие брючки, помнишь, как у Гоголя? В машину, в машину, торопил я. Что, неужели эта чернявка лучше меня? – Валечка, если можно так выразиться, всем телом сделала непристойный жест; ее маленькие, с лимон, грудки возмущенно топорщились. Что-о?
Да не делай такого лица, сказала Валечка, поворачиваясь, видела я, как ты на нее смотрел… Глупости какие-то городишь сказал я ей в спину. Черт-те что… Голос у меня был немыслимо фальшивый.
11.06. 15 час. Турбаза «Тушино-Центр»
– Алло, справочная? Дайте мне, пожалуйста, номер телефонной станции сто семьдесят первой. Да, да, аварийную службу. Спасибо, запомнил. Спасибо…
Я набрал шесть цифр, до кнопки «7» дотронулся, но не вдавил ее; естественно, никакого соединения ни с кем…
– Алло, аварийная? Я не могу дозвониться по теле-фо… что? Вас плохо слышно. По телефону сто семьдесят один – шестьдесят пять – шестьдесят пять… Да. Не понял.
Что? Как это нет контакта? Что? Несколько часов? У меня срочное дело, я не могу ждать несколько часов. Да, именно убытки. Да, предъявлю. Да. Хорошо. До свидания.
Я положил трубку и повернулся к княжне. Она, наклонив голову, стояла у окна.
– Я все слышала, – сказала она. – Но как же это не вовремя, о, Боже…
– Предлагают воспользоваться услугами телеграфа -за счет телефонной компании, – сказал я. – Но, думаю…
– Нет-нет, это не годится… это совсем не то…
– Вряд ли это гепо, – сказал я. – Они предпочитают устраивать телефонные засады.
– Кто знает? Может быть, им проще прервать связь… перекрыть дороги?..
– Вообще-то на их месте я бы так и сделал. Но, Кето… не поймите меня как-нибудь не так… неужели нет какого-нибудь запасного канала связи?
– Есть, – сказала княжна. – Но еще не время прибегать к нему. Нет ведь никакой спешки, не так ли?
– Спешки пока нет…
– В конце концов, у Грифа есть возможность самому связаться со мной.
– Так мы не договаривались.
– Не беспокойтесь, Игорь, это одноразовая и односторонняя связь… условный сигнал.
– Об этом я должен был догадаться… Впрочем, все это действительно неважно.
– Пан, – подала, как и условились, голос Валечка. – А не сменить ли нам географию?
– Географию… географию… можно и географию… Я не разыгрывал нерешительность – я и на самом деле ее испытывал. Мне вдруг остро разонравился первоначальный – мой же – план: накачать княжну наркотиками и держать в подвале у Ганса до тех пор, пока не появится возможность вывезти ее в Сибирь. И вот сейчас я на ходу решал, как сделать так, чтобы наша группа тоже «погибла» и мы с княжной остались вдвоем в Москве – с перспективой безумного романа на краю братской могилы и моего форсированного внедрения в систему «Пятого марта»… В этом случае Валечка была третьей лишней – не только как ревнивая соперница – ха! – а главным образом как «человек без паспорта». До сих пор никому еще не удалась полноценная подделка паспортов Рейха, в нашей группе только я и Командор имели документально обеспеченные легенды и могли не опасаться проверки любого уровня. Валечка же обладала только сибирским паспортом, что не вызывало бы подозрений, будь она лояльной гражданкой; но террористка из Сибири – это уже слишком. Тарантул как-то философствовал на тему идеальной паспортной системы. Конечно, в Рейхе трудно работать, говорил он. С тех пор, как стало невозможно подделать паспорт, или жить по чужому паспорту, или вовсе без паспорта, классическая конспирация потеряла смысл. Невозможно смешаться с толпой. Зато, когда паспорт Рейха удается все-таки добыть – это сложная, многоходовая, ювелирная, штучная, безумно дорогостоящая операция, – то обладатель его получает настоящую шапку-невидимку; любой проверяющий поверит тому, что есть в паспорте и в памяти паспортного раухера, – пусть даже вопреки бьющей в глаза реальности… В принципе, Валечку уже можно отправлять домой, свое дело она сделала…